×××
Цири врезается аккурат в грудь незнакомца, чей внушительный капюшон скрывает лицо. Он поднимает бережно за плечи, ставит за спину, целится. Стрела серебристой молнией прорезает темень жуткого леса. Вдали слышится вой поверженной кикиморы. Капюшон слетает легко, открывая молодого мужчину с седой прядью на левой стороне каштановых волос. — Ну что же, Ваше Высочество, думаю, настала пора спасти непутёвого ведьмака из-под трупа бедного чудища. — Кто вы? — настороженным волчонком глядит Цири, чуть щуря голубые глаза. Мужчина тепло улыбается. — Мое имя Юлиан Альфред Панкрац, виконт де Леттенхоф, но ты можешь звать меня Лютиком. Идём же, у твоего отца имеется уникальная способность находить себе неприятностей. — А у вас? — хитро улыбается Цири, Лютик лишь тихо посмеивается той в ответ.Часть 1
18 февраля 2020 г. в 07:52
Костра не было. Не было и пепелища. Лишь теплый ветер играл в волосах, шумно резвясь следом за чайками, взлетая куда-то в лазурное небо, не обремененное пушистыми ватами облаков. Лишь шум мирно ласкающих песок волн наводил сладостную дрёму.
Не было костра, где языки пламени бликами отражались от отчего-то мрачных лиц приходящих навестить на смертном одре. Не было костра, не было Ренфри, не было Йеннифер, не было матери. Был лишь
покой. Геральт моргнул, пытаясь сесть и ухватить ускользающую с сознания мысль, но мягкий смех заморозил на месте. Нет. Не может быть. Это не может быть о н.
— Тебе вставать пока рано, — о н оборачивается, на алеющих губах солнечная улыбка, ветер треплет каштановые волосы да дуплет голубой глаза будто небесные делает ярче. Плечи расслабленны, взгляд смешлив и хитр, бровь правая чуть вздернута вверх.
— Где мы? — голос непривычно хрипит. Лютик жмёт плечами.
— Не знаю. Где-то? Признаться, сам удивлен, что ты запомнил наш последний разговор.
Геральт кривится. Как хотелось поверить, что последним были мечты об уезде к морю, к спокойной жизни, где Лютик мог остепениться. Как хотелось поверить, что в горы на поиски Лютик не пошел, дождался у лагеря и не попал под горячую руку. Как хотелось поверить, что все взаправду, а не бред разгоряченного воображения.
— Потрепали тебя гули, конечно, знатно, — Лютик все стоит у границы берега, едва касаясь носками сапог прибывающих волн. — Слава Мелитэле, те травы сохранят твою ногу. Шрам останется, конечно, останется, ты по-другому и не можешь.
— Где ты? — Геральт пытается встать, но качание лютиковой головы заставляет сесть обратно. Лютик вздыхает.
— Я — то, что ты хотел увидеть. Я — не я, Геральт, и я не могу знать, где я, не будучи собой, ведь тот я мечтал о море, а нынешний я не знает, о чем мечтать без тебя.
— Говоришь, однако, так же, как и всегда — только запутываешь больше.
Лютик фыркает, глядит на горизонт за облаками-шапками, мерно проплывающими далёко от земли, образуясь где-то не видно взору и расчерчивая небесное полотно белесыми мазками. Красиво, думает Геральт. Спокойно, впервые с момента их ссоры. И сам Лютик спокойный, умиротворённый, довольный. Простивший и принявший. Понявший. Быть может, полюбивший?
— Удивительно, как со своим идеальным зрением ты бываешь порой слеп, — усмехается Лютик, вновь внимание своё возвращая Геральту. — Рано тебе здесь быть, рядом со мной. Найди её, найди львёнка — своё предназначение. И примирись с Йеннифер — вам двоим пора перестать бегать друг от друга по Континенту.
— Как ты бегаешь от меня? — Геральт поднимается, встаёт совсем рядом, едва касается гладкой щеки. Голубые глаза смотрят с нежностью, той самой любовью и надеждой на дне. Смотрят как и всегда, не отчаянно, не больно, с счастьем только да весельем. Мирно.
— Будь счастлив, Геральт, — мозолистые пальцы очерчивают скулу, едва касаются обветренных губ. Выдыхает воздух из лёгких. Встречается взглядом. Подаётся ближе. — Пообещай, что будешь счастлив.
Поцелуй выходит нежным, с примесью светлой горечи и странной обречённости, будто смирении судьбой. Поцелуй выходит мягким, долгим и едва ли не целомудренным. И лоб, ко лбу прижатый, кажется единственно правильным в перевернувшемся с ног на голову мире.
И на выдохе «люблю», подхваченное ветром, унесшееся куда-то к морю, сохранившееся навеки в небесах. И улыбка, затмевающая солнце, дарующая наконец бальзам израненной душе. И обещание найти, вернуть, не отпускать никогда, не высказанное в воздухе, вспорхнувшее птицей в ответ на сдавливающие грудь ураганные чувства.
— Найди её, своего ребенка предназначения. Найди и оберегай. А я беречь буду вас.