Creating

      В их новом доме дверь не скрипит, как в прежней крохотной квартирке, которую они только могли себе позволить. На побережье Нового Рима всегда солнечно и тепло, и даже в начале ноября пальто Аннабет распахнуто, и влажный воздух ласкает ее шею. Дипломат, прижатый к боку, давит, будто чертежи и новый трудовой договор — это путы, связавшие ее по рукам и ногам, а не путевка в жизнь, о которой она когда-то мечтала.       Через десять дней близнецам Грейс исполнится год. Двенадцать месяцев с тех пор, как они оказались в этой жизни, и с ними не произошло ничего плохого. Ни нападения монстров, ни Пророчеств, участниками которых им суждено стать, ни вопящих греческих богов на пороге соседнего дома. Ничего. Эти дети живут, дышат, учатся говорить и уже ходят. И — надо же — Аннабет начинает верить, что им ничего не угрожает. Что у них будет долгая, счастливая нормальная жизнь, полная обычных вещей, которые обычные люди совершают в течение своей обычной жизни: заканчивают школу, идут на выпускной, лодырничают в колледже, яростно строят карьеру, заводят собственных детей, в конце концов.       Если подойти к проблеме с рациональной точки зрения, которую бы одобрил Декарт (Господь — или какой-нибудь из них — ей судья, Аннабет больше по душе эмпиризм Бэкона), у нее есть все, к чему она стремилась всю свою жизнь, и даже приятный бонус в виде брака с человеком, которого она считает самым потрясающим на всем белом свете. Но тоска, грызущая ее сердце, заставляет Аннабет разворошить привычный строй жизни и задуматься над тем, чего ей может не хватать.       Проходя по выложенной плиткой подъездной дорожке, Аннабет мысленно благодарит Пайпер и Перси за заботу о цветах. Небо окрашено розовым и сиреневым, и у нее так болят ноги! Ей так надоели эти лодочки и вечная ноющая боль в лодыжках. Аннабет чувствует иррациональное желание надеть кеды и испачкаться в цветочной земле. — Я дома! — бросает она, смакуя тишину от скольжения петель добротной дубовой двери. Под ее голыми ногами итальянский паркет из светлого дерева, а по обе стороны расползаются кремовые обои, о каких она не смела даже мечтать пару лет назад, защищая свою дипломную работу.       Растрепанная голова Перси высовывается из-за поворота, и он расплывается в довольной улыбке, помахивая деревянной лопаткой. - Ужин только приготовился, и мне, черт возьми, не терпится узнать, чем закончилась твоя потасовка с Кармен.       Аннабет чувствует, как с накатившей волной смеха ее тело покидает всякое напряжение. Буркнув себе под нос: "Трепло", - она бросает все документы и папку с проектом прямо на пол, а затем следует за мужем в кухню. Ужин в самом деле только приготовился, но Аннабет нет никакого дела до еды сейчас, и она с внезапной тоской вспоминает те времена, когда не носила дорогих офисных костюмов и лодочек, залитых лаком, и они с Перси не сидели вечерами за высоким барным столом, сплетясь ногами и локтями и пальцами и всем, чем можно, болтая о прошедшем дне, а разваливались на старом полу в студенческой квартирке и сметали за две минуты всю еду на вынос, какую могли себе позволить.       Это были хорошие времена. Аннабет никогда не хватало денег на качественные карандаши, а Перси не понимал, кем хочет стать в жизни, где у него есть на нее шанс, и они носили старые свитера и яркие кеды. Но это были хорошие времена, - тогда ей было куда стремиться, к чему идти и каких целей добиваться. Теперь в их жизни все стабильно - работа, которой они довольны, - хотя Аннабет чувствует изменения в голосе Перси, когда он говорит о действующем начальстве, - дом, в котором уютно, и тепло, и просторно, и - он их! И внезапно Аннабет хочется просто сесть на полу в гостиной и съесть свой горячий ужин за две минуты. Об этом она и говорит Перси, и, когда он снова может дышать от смеха, то помогает ей перенести тарелки и пледы к камину. После ужина, когда они лежат на диване, сплетясь, как осьминоги, всеми конечностями, Перси несколько раз тяжело вздыхает и прикрывает глаза. - Ты собираешься уволиться? - спрашивает она наконец, чувствуя как долго все это зрело. Теплое тело рядом мгновенно расслабляется, и Аннабет приходятся отнять лицо от его шеи, чтобы увидеть широкую улыбку. Он почти доволен. - Да. Не то чтобы ты не замечала, да? Ну, знаешь, могла бы спросить раньше и облегчить мне задачу. - Я не собираюсь упрощать тебе жизнь, если помнишь, - фыркает Аннабет. Перси снова вздыхает и прижимается щекой к ее макушке; Аннабет снова тепло и уютно, как нигде в мире. - Хочу вернуться в институт и заняться исследованиями. Ну, знаешь, может, семейное. Педагогика... прикольная вещь, наверное.       Аннабет смеется. Перси улыбается следом. - Я уже вижу, кем ты вырастишь этих подростков. - Морская зоология, или что-то типа того, но... лекции. Не могу перестать об этом думать. - Если ты так хочешь, - она переворачивается с боку на спину, вполовину развалившись на Перси, и принимается разглядывать его обручальное кольцо. И, немного погодя, добавляет, - Я думаю, из тебя выйдет замечательный преподаватель. - Серьезно?       Аннабет задирает голову и долго смотрит ему в глаза, прежде чем кивнуть. Она вправду так думает. И если это то, что сделает его счастливым, ей плевать, какая это профессия. Перси заметно расслабляется; они снова вертятся, принимая удобное положение. В конце концов, Аннабет закидывает ногу ему на бедро, и их носы почти сталкиваются.       Все ее существо наполнено теплом и умиротворением, и в их общем доме слишком уютно и безопасно для тех заявлений, на которые она решается. - Ты все еще хочешь детей?       Перси моргает. - Со мной, я имею в виду. Ты все еще хочешь детей?       Аннабет силится не отводить взгляда, даже когда глаза цвета морской лазури расширяются от удивления. Так его ресницы почти задевают брови, и Аннабет думает, что взрослый человек на грани тридцатилетия не может выглядеть так трогательно, когда он удивлен. Но он выглядит. - Почему ты спрашиваешь? - едва слышно произносит он, и Аннабет чувствует, как вся ее бравада разом рассыпается на глазах. Они оба сейчас хрупкие и испуганные, - как, впрочем, и всегда, когда разговор касается этой темы. - Мне важно твое мнение, - Аннабет пожимает плечами. - Ты же помнишь, что я сам выбираю, да? Поэтому, если это твое дурацкое чувство вины... - Нет, это не оно, Перси, - мягко говорит она. - Не делай из меня мать Терезу, я принимаю твои решения адекватно, но это... это не вина.       Перси смотрит на нее так долго, что ей кажется, что сейчас вот-вот начнется паническая атака, но этого не происходит - их вообще не случалось довольно долго. Может, потому что в последние годы их жизнь стала гораздо приятнее и стабильнее. - Тогда что это?       Не то чтобы она не ждала этого вопроса. - Это я. Я так думаю, - она сглатывает и слегка сдвигается вперед, чтобы их носы касались. - Все вокруг сейчас такое спокойное и безопасное. Я думала, что хочу карьеру и совершить что-то значимое, и сейчас результаты меня устраивают. Я не думала, что мне нужна будет любовь, мне всегда хватало себя. И потом...       Когда Аннабет опускает глаза и повисает пауза, Перси легонько бодает ее носом. - В чем дело?       Аннабет снова поднимает подбородок. - Ты никогда не используешь мои слабости против меня, - она прерывается, чтобы сглотнуть, потому что у нее дрожит голос. - Ты правда меня любишь. - Ты не слабая, - мягко выдыхает Перси, обнимая ее за плечи. - Все испытывают эмоции. Это нормально. - Я говорю о том, что всегда ведешь себя так, Перси. - Она приподнимается на локте, собрав всю свою смелость, чтобы посмотреть ему в глаза. - И сейчас я думаю, что, может быть, мы могли бы построить чью-то жизнь вне опасности и полной любви и заботы тоже.       Перси долго молчит, прежде чем выдохнуть. Он садится напротив нее так, что их колени соприкасаются, - совершенно невинный жест для людей, убивавших собственными руками. Аннабет передергивает от ужаса и минутного помешательства - эти руки также могут быть заботливыми и безопасными (они могут держать ребенка). - Ты правда думаешь так? - наконец неуверенно спрашивает Перси. Аннабет согласно кивает, ее плечи опускаются, рабочая рубашка комкается - и ей плевать. - Мне страшно, - она беспомощно пожимает плечами. Спустя мгновение Перси касается пальцами - они дрожат, замечает она запоздало, - ее лица, мягко поглаживая скулы и щеки. - Да. Мне тоже. Но нам, вроде, обычно везет. Так когда мы идем к доктору?       Они облокачиваются на спинку дивана, вжавшись друг в друга и крепко переплетя пальцы, и Аннабет вполголоса шутит о том, что Джейсон станет крестной мамой, а Пол безбожно разбалует кого бы там ни было, если у них получится.       Аннабет словно ступает на новую дорогу, и ей как всегда страшна неизвестность, но - как всегда - она крепко сжимает руку Перси, думая о том, что с ее сообразительностью и его храбростью они как-нибудь разберутся.