hey what if I say I love you?

Фэн Синь тянет свои длиннющие руки, которые не могут просто смирно полежать на коленочках пять минут, к мисочке с шоколадными шариками, и у Му Цина лопается терпение. — Ты!.. Я же сказал, это не тебе! — он слабо бьет его свернутым полотенцем по руке и отбирает мисочку. — Если уж приперся сюда, так займись чем-нибудь полезным. «Полезное» Фэн Синь может сделать только одно — свалить и не мешать готовить печенье. Если, о боги, если хотя бы одно жалкое печенье получится неидеальным из-за вмешательства этого великовозрастного идиота, Му Цин заставит его писать завещание его же кровью и… и отдаст в услужение Ци Жуну. Вот! Фэн Синь смотрит на его кулинарные потуги флегматично и с особым наслаждением громко хрустит успешно стащенным шоколадным шариком. Му Цин думает о том, как здорово будут хрустеть зубы этого придурка, когда он ударит чем-нибудь потяжелее полотенца, но только раздраженно вздыхает и помешивает лопаточкой тесто. — Ты же не сделаешь этого на самом деле, — говорит Фэн Синь в итоге и слизывает с пальцев шоколадные крошки. Му Цин кривится на это и отворачивается, чтобы добавить немного сахара. — Не сделаю что? Не ударю тебя? К тебе что, сахарная кома подступает, ты перестаешь осознавать реальность? — Ты знаешь, о чем я, — Фэн Синь особенно громко причмокивает (очевидно, он делает это все, чтобы сыграть на струнах измученных нервов Му Цина какой-нибудь жесткий метал). — Ты не сможешь подарить ему это. Му Цина хватает только на короткое «закрой рот!» — духовка как раз разражается громким «цзынь!», а значит, первая партия замечательного лакомства по рецепту Ши Цинсюаня готова. Му Цин оставляет измученное яростными движениями лопаткой тесто и спешит к своим маленьким испеченным сокровищам. Запах замечательный — густой, теплый, сладкий, дразнящий так, что даже равнодушный сам по себе к сладостям Му Цин не против попробовать парочку хрустящих вкусностей. Где-то за спиной Фэн Синь нарочито громко сглатывает слюну, пока Му Цин любуется тем, как гладко растекся растопленный шоколад по хрустящему тесту. Когда он украсит это все, вид будет совершенно божественным — хоть открывай собственную кондитерскую. Фэн Синь уже стоит за спиной и внимательно разглядывает творения дрожащих рук Му Цина и блестящих металлических формочек. Печенье выглядит вкусным, пахнет вкусно и, вероятно, само по себе вкусное. Он вряд ли способен дать сейчас адекватную оценку, только думает о том, что если бы — только если бы — какой-нибудь парень возился бы на кухне в пять утра, чтобы испечь для него такое чудо, то он сам уже пролистывал бы с бешеным энтузиазмом свадебные каталоги. — Даже не дыши на это, — предупреждает Му Цин и с неким благоговением вынимает противень — аккуратно, так, словно маленькие сладкие фигурки могут в любой момент соскочить и ускакать вдаль. Тупая мысль, но он не спал почти всю ночь, утонув в пробах, ошибках и ненависти к сладкому и дню всех влюбленных. Фэн Синь опять смотрит на него как на идиота — Му Цин закатывает глаза так далеко, что однажды выкатить обратно их станет нереально без хирургического вмешательства — и отступает в сторону, давая пропуск к столу. — Я могу… помочь с украшением этого, — наконец предлагает он, кидая совершенно непотребные взгляды на закрытые пакетики со всякими вкусностями. Какой паршивец! Не то чтобы Му Цин действительно верил, что этот парень готов помочь ему посреди ночи по доброте душевной, но такой вероломный план! Он же съест всю посыпку и прикончит оставшиеся шарики, допускать его к украшению — это все равно, что распрощаться с будущей красотой выпеченных шедевров. А ещё Му Цин хочет, чтобы буквально каждая мелочь была сделана его руками. Он хочет этого не для того, чтобы похвастаться своему избраннику своими навыками — просто это будет греть душу. Знание, что он сам сделал буквально все, он ответственен за каждую крошечку своих творений, что удовольствие, которое получит тот, кому предназначен вкусный подарок, полностью его заслуга — боги, он мечтает о таком. (возможно, ещё он думает о благодарном легком поцелуе, потому что, слушайте, он заслужил небольшой поцелуй за свои ночные труды, ясно?) С другой стороны, Фэн Синь его вроде как друг. И вроде как чуть-чуть разделяет его влюбленность. И он, типа, сидит с ним тут почти всю ночь, терроризируя шоколадные шарики. Му Цин вздыхает так, словно за одно мгновение на его плечи свалился неподъемный груз ужасных решений всего человечества, и бросает: — Парочку. Парочку фигур можешь сделать. Очевидно, он сразу распознает, что их делал кто-то ужасно криворукий — то есть, не я, потому что я сделал эти замечательные печеньки, — и я буду выглядеть ещё выгоднее на твоем фоне. Парочка фигур превращаются в большее — в итоге они вдвоем сидят и украшают две партии так, словно от этого зависят их жизни. Ну, вероятно, от этого действительно зависит личная жизнь Му Цина — если он в итоге решится и все-таки подарит это тому, кому хочет, а не оставит маленькие украшенные произведения кондитерского искусства (вот бы боги отсыпали ему щепотку скромности) томиться в четырех стенах его небольшой кухоньки, где их скоро встретит кровавый конец в лице голодного Фэн Синя. Сколько можно есть, в самом деле? «Вирус Хэ Сюаня» передается воздушно-капельным путем? В груди томится странное чувство — будоражащее, теплое, смущающее, так, словно Му Цин стоит на пороге чего-то грандиозного и вместе с тем пугающего. Он знает, что не собирается врываться в это дело с головой, бросая на суд серьезные признания в любви и отрезая любые пути к отступлению, потому что не хочет заставлять другого решать: разрывать ли любые связи или ответить зеркальным «люблю». Да, желание искреннего признания горько-сладкой карамелью катается на языке, но это для совершенно иного момента. Сейчас он лишь напишет завуалированное «ты прекрасен» сотней красивых и таких не в его духе слов, потому что, конечно, он не сможет сказать этого вживую. Но ему так хорошо просто от того, что он делает, от мыслей, для кого он это делает и как будет здорово, если этот кто-то примет его подарок. Когда, наконец решает Му Цин. Когда примет.

***

— У тебя такие синяки под глазами, — заявляет Фэн Синь, пока Му Цин пытается причесаться поаккуратнее. Он не уверен в своем внешнем виде от слова совсем, и критика со стороны этого чурбана делает все только хуже. — Закрой рот! Фэн Синь разглядывает его с таким же равнодушием, с каким иногда смотрят на маленьких визгливых собак за забором (это тоже не поднимает самооценку), а потом подходит ближе и оправляет воротник рубашки. — Перестань так трястись, — бурчит он, оглаживая бока Му Цина так, чтобы распрямить одежду (юноша под его руками почти икает от удивления). — Если ты не сделаешь самое милое лицо и не поздравишь его в этом году, то я даже не знаю? Видимо, тебе придется оставаться неудачником без пары до конца своей жизни. Он забирает расческу из ослабевших рук Му Цина и начинает расчесывать аккуратнее прядь за прядью. А потом ухмыляется абсолютно ужасно и заявляет: — А если все будет именно так, то я сам подарю ему это печенье и скажу, что это строго от меня. А ты сможешь и дальше плакаться Цинсюаню в плечо, пока однажды Хэ Сюань не побьет тебя. Му Цин почти хочет проблеять повторное «закрой рот!», но, честно говоря, слова Фэн Синя немного приободряют. В конце концов, этот парень не так плох. Да, периодически они цапаются и разносят половину квартиры (неважно, чьей, важно, что их в любом случае приходится кому-то разнимать) или подкалывают друг друга до такой степени, что в воздухе явственно трещит пожар войны, но иногда… В важные моменты они все-таки немного сбавляют градус ненависти. Оказывается, без пленки тупого раздражения от одного вида друг друга их отношения ужасающе похожи на дружеские. — Я сделаю это, — помолчав, говорит Му Цин. — Я подарю ему чертово печенье, улыбнусь и постараюсь не запнуться, когда буду произносить речь. — У тебя готова речь? — Фэн Синь завязывает ему высокий хвост — уже довольно кардинальная смена обычного имиджа! — и отступает в сторону, любуясь проделанной работой. Да, красиво. — Буду импровизировать.

***

Дверь открывается после двух стуков и одного «ох, подождите секунду!». — Му Цин? — таким ласковым, удивленным тоном, Му Цин так любит слушать свое имя голосом этого человека. — Я… да, я пришел… — ну здорово. Замечательно. Он стоит перед ним, весь такой красивый, в идеально глаженной черной рубашке и с высоким пепельным хвостом и мямлит. Он держит в руках гребаный пакет с самым романтическим гребаным содержимым в лице огромной плитки молочного шоколада, коробки собственноручно испеченного печенья и, боги, как же ему стыдно, собственноручно же сделанной открытки, которую подписал с таким усердием, какого никогда не проявлял на уроках каллиграфии. Конечно, это все равно не так красиво, как может сделать сам Се Лянь, но… Он все равно стоит со всем этим набором и мямлит. — Входи, — Се Лянь улыбается солнечно и тепло, как он делает всегда, у него это, наверное, какая-то мистическая способность. Своей ласковой улыбкой он покоряет буквально каждого. Возможно, Му Цин даже пойдет на преступление, если Се Лянь попросит об этом и улыбнется так. Он отступает в сторону, и Му Цин на секунду останавливается от этого. Се Лянь на фоне своей небольшой квартирки в этой сползающей с одного плеча футболке и мягких домашних штанах выглядит настолько уютным, что у Му Цина перехватывает дыхание. Это невозможно, чтобы какой-то человек мог быть настолько уютным. Это просто невозможно, скорее всего, даже запрещено законом. Он настолько восхищен и настолько занят настраиванием своей извечной ледяной маски, что практически пропускает посторонний шум и чужое присутствие. Вместо того, чтобы войти, он протягивает пакет и забывает улыбаться. Он забывает, кажется, даже собственное имя, думая только о том, что сейчас Се Лянь — его лучший друг детства с сияющими глазами и нежной улыбкой — примет его подарок на День всех влюбленных. — Это тебе. Подарок. Му Цин говорит отрывисто и почти холодно, едва сдерживаясь, чтобы не начать в нервном порыве закатывать глаза. Се Лянь заслуживает самого трепетного обращения и самых любящих взглядов, просто сил Му Цина хватает только на поддержание прямой спины и контроль подрагивающих конечностей. В дополнение к этому идет отрепетированный до мельчайших деталей убийственный взгляд. — О, — губы домашнего божества (как же Му Цину плохо и стыдно, честно) трогательно округляются, когда он, поколебавшись, наконец протягивает руку и принимает пакет. — Спасибо? Открытка с речью, которую Му Цин обещал торжественно произнести, лежит на самом верху — он предвидел, что способность нормально говорить покинет его в самый ответственный момент, и подстраховался. Он ответственный, он точно знает свои слабости. Улыбчивый писатель с псевдонимом «Сяньлэ» венчает топ этих слабостей. Му Цин разглядывает его, пока Се Лянь пробегается глазами по открытке. Он разглядывает небрежно собранные в пучок волосы, проколотые уши без сережек, выражение смущенного любопытства на хорошеньком лице и едва одергивает себя, чтобы прекратить пялиться. Се Лянь уже покрывается румянцем от такого пристального внимания. Наконец Му Цин начинает ощущать окружающий мир, в том числе громкий смех и напряженное покашливание, и неловко заглядывает Се Ляню через плечо, готовый в любой момент вспыхнуть от накатывающего нарастающими волнами смущения. Кажется… кажется, он невовремя. Хуа Чэн — наглый, абсолютно бессовестный богатенький мальчишка — стоит у входа в гостиную, прислонившись к косяку. Он смотрит на Му Цина с плохо скрываемым (или не скрываемым вовсе?) раздражением, и Му Цин, честно говоря, уже готов вырвать из рук Се Ляня открытку, развернуться на все сто восемьдесят и рвануть домой. Вся эта хрень с признаниями и романтичными подарками — такая тупая идея, если подумать. А ещё из гостиной доносится хохот Цинсюаня и громкое дразнящее «Хэ-сюн», и у них тут что, двойное свидание? Ужасно, просто ужасно. Ему стоило остаться дома и позволить Фэн Синю угробить труды их полуночной работы одним укусом, пока на фоне играла бы какая-нибудь отвратительная романтическая комедия, в которой все заканчивается хорошо, потому что это просто ромком, а не реальная жизнь, и в действительности ни Му Цину, ни Фэн Синю никогда не удастся добиться внимания Се Ляня, и они умрут одинокими в окружении грязных формочек для печенья, и… Му Цин близок к панике. Се Лянь прикрывает открытку и поднимает любопытный взгляд на него; в чужих глазах чудится оттенок особой нежности. Се Лянь, его замечательный друг, к которому Му Цин никогда не мог проявить достаточно уважения, с вдохновленной улыбкой заглядывает в пакет и наконец произносит: — Ах, Му Цин… — он тихо и мелодично смеется, прикрывая одной ладонью рот, и это пробуждает в душе юноши неясные чувства, — вы с Сань Ланом оба такие милые, — Му Цин кидает невыразительный взгляд в сторону милого одноглазого мажора, чей единственный глаз сияет прямо-таки неподобающе яркой любовью к «гэгэ». Интересно, Му Цин тоже так выглядит со стороны? — Вы оба сделали такие очаровательные подарки мне, — кто бы сомневался, что этот недобитый в детстве пират обставит скромного друга детства! — но мне жаль, что я сам ничего не подготовил, — Се Лянь прикладывает палец к губам в задумчивости, а потом кивает Му Цину, приглашая пройти. — Гэгэ, — подает голос Хуа Чэн. Он смотрит на Му Цина с неким вызовом, но вместе с тем между ними, кажется, пролегла какая-то связь. Связь в виде общего недогадливого друга. — Мы ведь собирались потом пойти погулять все вместе, и ты хочешь взять ещё и его? — Сань Лан! Конечно, я хочу, чтобы Му Цин пошел с нами, почему нет? Это же дружеская прогулка, и мы будем все вместе, — Се Лянь уходит в гостиную, и когда он проходит мимо Хуа Чэна, тот незаметно вытягивает шею и пытается подсмотреть в пакет, а потом просто продолжает пялиться парню вслед. Му Цин разувается и скидывает куртку на вешалку так, чтобы она висела подальше от выпендрежного пальто Хуа Чэна, под пристальным взглядом последнего. Почему бы ему просто не уйти вслед за своим любимым гэгэ? Почему ему нужно обязательно напоминать одним своим видом о том, как сильно Му Цин облажался? Боги, он же просто хотел поздравить парня, который ему нравится, с Днем всех влюбленных, и этот парень принял его подарок за… дружеский жест? Да кому вообще придет в голову, что просто друзья дарят подарки в день любви? Конечно, он не единственный, кого так продинамили — Му Цин возвращает Хуа Чэну холодный взгляд, чтобы тот не зазнавался — в конце концов, кое-кто пролетел в огороженный красной ленточкой уголок френдзоны ещё раньше. Потом Му Цин вспоминает, что в гостиной сидит Цинсюань, который и дал ему рецепт потрясающего печенья, вместе со своим парнем, и они оба будут отвратительно романтичными сегодня — даже если к Хэ Сюаню вообще неприменимо понятие «романтичный» ни в каком виде и сочетании. А ещё младший Ши наверняка не сможет удержать свой длинный язык за зубами и буквально похоронит Му Цина в бесконечности плохих шуток про френдзону. Му Цин собирает все свое мужество в кулак, чтобы не забрать все свои вещи и не свалить прямо в эту минуту. Словно наяву он видит рядом Фэн Синя с акульей ухмылкой и ехидным «Так значит, я могу сам предложить ему встречаться?», а потом этот воображаемый гадёныш идет в гостиную, мужественно терпит весь вечер присутствие Цинсюаня, а перед отъездом домой на прощание целует краснеющего, но не отступающего Се Ляня; и потом на протяжении нескольких месяцев Му Цин сидит в кафе со своими милующимися друзьями днем, а вечером заваливается в неприлично богатый особняк Хуа Чэна и беспросветно пьет с последним, оплакивая потерянные шансы. Дальше воображение буксует и медленно перетекает в ещё не оформившуюся до конца истерику. Так что Му Цин напоминает себе: «Ты сильный. Ты уже сделал подарок. Осталась самая малость — убедить, что это был романтический подарок. Ты справишься. Хуа Чэн не откусит тебе голову, когда Сяньлэ отвернется», прежде чем наконец сделать первый шаг. (примерно в этот момент сцена в голове с целующимися Фэн Синем и Се Лянем медленно ломается, и теперь именно Му Цин оказывается счастливчиком с улыбающимся Сяньлэ в объятиях. что за хороший знак)