малыш

— Малыш. Бёнчана перекашивает так, что невозможно не засмеяться. Седжун и смеётся, хихикает, задыхается почти. — Прекрати так делать. — Как? — Им брови приподнимает, якобы удивлённо, будто не понимает на самом деле. — Называть меня так, — Бёнчан выглядит почти что капризно, и от этого смешно ещё больше. Седжун героически сдерживает смех, прикрывает рот кулаком, делает серьёзное лицо, хмурится совсем показушно, смотрит на младшего внимательно. — Хорошо, малыш. Отчаянный вой пронзает тишину. Бёнчан не менее показушно хватается двумя руками за голову и пригибает её к животу, будто его оглушило. — Сначала она, теперь ты, у меня нет сил. — А ты что, не был малышом для неё? — Седжун почти хрюкает от смеха. Бёнчана передёргивает. — Иди нахрен, не было такого. — Как знаешь… — слишком серьёзно звучит. — Но если хочешь, то для меня ты точно можешь быть малышом. Чхве кидает в Седжуна ещё не пустой банкой колы, конечно же, не попадая. *** — Бёнчан-и! Малыш! Подожди меня! — на весь коридор универа слышится поразительно громкий крик. Помимо воли у Бёнчана вырывается максимально тяжёлый вздох и он быстро натягивает капюшон на голову, будто бы это может спасти. Но к нему уже стремится шумное чудовище, на спину запрыгивает с разбегу, чуть не повалив на пол. — Сука… Седжун… — вырывается у Бёна. Он подхватывает старшего (явно только физически) под колени, чтобы тот не ёбнулся, не то что это было бы незаслуженно. — Как у моего самого милого мальчика дела? — притворно слащаво (Бёнчан не уверен, чёрт определишь, когда Седжун серьёзно, а когда нет) тянет, губы дуя и со смехом подмигивая. — А нас много? — Бёнчан приподнимает бровь. Лицо Има становится удивлённым. Это понятно, даже если его не видеть. Удивить чем-то Им Седжуна так просто, что его удивлённое лицо отпечаталось на сетчатке глаз Бёнчана. — Чё? — О боги, забей, — фыркает Бёнчан, начиная наигранно страдальчески тереть виски. На его спине ёрзают, а потом за шею обнимают и головой где-то сбоку умащиваются. Сердце Бёнчана замирает в этот момент, дыхание перехватывает. Дурной Им Седжун вызывает такие чувства, что всё внутри сходит с ума. И Чхве ещё не определился, нравится ему это или нет. *** Седжун ужасен в намёках, страшен в своих облизываниях и беспощаден в подкатах. Бёнчан еле отбивается и очень много возмущается, потому что, подписываясь на дружбу с Седжуном, он не подписывался на то, что попытаются залезть к нему в трусы. И, что самое страшное, он не уверен, что против этой бонусной опции. Их с Седжуном отношения очень странные. Настолько очень, что они сами не имеют ни малейшего понятия, как их можно описать. С одной стороны, они друзья, познакомившиеся на вписке, когда спорили, кто из них сможет выпить больше абсента, а в итоге по очереди блевали в маленьком туалете двушки их общего друга, помогая друг другу не ёбнуться головой в унитаз. С другой стороны, они флиртуют так часто, что легче сказать, когда они этого не делают. Ситуация окончательно вышла за грань абсурда неделю назад: Бёнчан расстался с девушкой, потому что понял, что всё идёт через какую-то огромную задницу и для него ощущения от Седжуна, оказывается, гораздо более острые и яркие, чем от кого-либо ещё, включая и её. Что это просто неправильно будет продолжать, когда, целуя свою девушку, у тебя стоит, потому что ты представил на её месте своего друга. А ещё, пока от её `малыш` тошнит и кринжит, от седжунового краснеют уши. Это пугает. Сложно объяснить, что именно это за ощущения, что вообще происходит, но… чёрт. Это срывает крышу, заставляет чувствовать целый сет чувств, который потом ещё перемяли и встряхнули. Бёнчан ставит восемь из десяти, потому что его укачивает. Слишком много мыслей взрывают его голову и он раздражённо пинает ногой свой рюкзак и хватается за голову. Задница. От Седжуна всё внутри щекочет и горит одновременно. Это, наверное, самый невероятный человек, который только был, есть и будет в его жизни. Невероятно живой, эмоциональный, искренний, весёлый, вредный, игривый и умопомрачительно красивый. Его хочется целовать. Целовать так, будто бы зол и только так выйдет отомстить за украденное спокойствие. Кусать губы, прижимать к себе, не отстраняться, пока совсем мало воздуха не станет. Как будто бы это не раззадорит старшего ещё больше. — Чего злишься, малыш? — совсем рядом слышится насмешливый вопрос обладателя души и спокойствия Бёнчана. — Вспомнил о том, какой ты слащавый, — Чхве закатывает глаза, но лёгкая улыбка непроизвольно появляется на его губах. — Да, но ведь ты обожаешь сладкое, — Седжун усмехается и подмигивает, а у Бёнчана на несколько секунд воздух в лёгких прекращает циркуляцию. — Так и есть. Тебе очень повезло. Им смеётся, его глаза слезятся и искрятся от радости, а Бёнчану кажется, что он готов задохнуться от тупого сладкого счастья. *** Небольшая складка между бровей, сосредоточенный взгляд, закушенная губа. Седжун за домашкой выглядит почти как умный. И всё так же самый красивый, а Бёнчану экстренно хочется наложить на себя учебник по зарубежной истории, лишь бы отлипнуть взглядом от искусанных губ. — Нет, я серьёзно так больше не могу. Экономика — отстойное дерьмо для тех, у кого нет личной жизни, — Им хнычет и отбрасывает учебник прямо в стену, от чего тот жалобно хрустит и с шелестом падает на пол. — О, как раз для тебя, — подмечает Бёнчан, всё так же всей своей волей стараясь смотреть на иллюстрацию, где какой-то император душит змею. — Грубо! — восклицает Седжун. — Я не одинок, у меня есть ты. Младший приподнимает бровь. — Ты же не ждёшь, что я тебе отсосу из жалости? Второй учебник летит прямо в него. — Нет, потому что ты не сердобольный, — фыркает Седжун. — А ты заплачь. Может, моё сердце откроется для новых желаний. Седжун ворчит под нос, кажется. Бёнчан старается не слушать, а сконцентрироваться на истории Японии, которая уже успела смешаться с историей Китая и историей США, что в очередной раз доказывает правильность принятого решения не идти на ист.фак. Но спокойствие длится недолго, потому что Им вдруг заваливается на кровать рядом, лицо суёт неприлично близко к лицу Бёна, в глаза заглядывает. — Малыш… — чуть ли не шепчет. И от этого полушёпота у Бёнчана всё внутри замирает, переворачивается и начинает медленно гореть. — Так ты всё же забыл моё имя? — так же шёпотом спрашивает. И Седжун тут же прыскает от смеха и отстраняется. — Ну как же я забуду имя своего мальчика, — притворно возмущается Им. — Тебя самого не тошнит? — Бёнчан пытается выглядеть невозмутимо и уверенно, но уши уже начинают гореть. Главное, не думать о губах Седжуна, о руках Седжуна, о наглых глазах Седжуна… главное не… Твою мать. Всё летит в задницу, когда кое-кто облизывает губы. — Нет, мне нравится называть тебя так. Ни одна колкость не срывается с языка, потому что Бёну не приходит ничего на ум, когда он чувствует чужое дыхание кожей лица. Последние мысли разбиваются на куски ровно в тот момент, когда, не разрывая зрительный контакт, Седжун целует его, нежно, но так, что Бёнчану воздуха мало уже на второй секунде. Когда его руки обхватывают бёнчаново лицо, пальцами гладят щёки, а большие пальцы мягко нажимают на ямочки. Когда Бёнчан сам резко прижимает к себе Седжуна и они оба заваливаются на кровати, не прекращая целоваться. Когда Седжун лижет его губы, а Бёнчан приоткрывает рот и позволяет прижать себя во всех смыслах, готовясь откусить старшему язык, если тот попробует между поцелуями вставить хоть одну свою дурацкую шутку и предложение ему отсосать. И в животе бабочки влюблённо-возбуждённо кружатся, от чего, почему-то, сносит уже голову. Бёнчан решает вообще ни о чём не думать, а целовать самого большого дебила в своей жизни. И потом, отстранившись на пару сантиметров, взволнованно заглянуть в чужие глаза, чтобы увидеть там целый сет эмоций, хаотичный взгляд и многообещающий блеск. — А говорил, что ты не мой малыш, — усмехается ему в губы Седжун. И Им Седжуна хочется в равной степени придушить подушкой или поцеловать. Бёнчан целует.