Fireflies and Dandelions

Сан не мог спать. Когда он не может спать, он крутится под горячим одеялом часами, слушает одну и ту же дурацкую песню на повторе, сидит на лестничном пролете общежития, считая потолочные плиты, и нервно теребит всё, что есть на уме — он не может спать, и это выматывает. Сан движением пальца возвращает её сладкий голос и еще раз закрывает глаза, хоть и знает, что под веками жечь не перестанет. Он также скрещивает лодыжки, игнорируя зуд в ноге. Лестничный пролет был не таким уж плохим; он даже считает эти по-тюремному выкрашенные стены успокаивающими — они не сильно отвлекали и не были такими беспорядочными, как мысли в его голове. К тому же, здесь было хорошее эхо, отражающееся от каждого шага. И ему нравились друзья, которых он там завел — клубки из пыли в освещенных углах. Её голос перешел к стаккато, напевая что-то про покраску стен неоном, когда Чхве Сан нашел себе нового друга. — Привет. Сан открыл глаза, думая, что это был староста, обеспокоенный тем, что здесь был студент, пытающийся спать на краю лестничного пролета в три утра. Но это был обычный парень с ярко-карими глазами, сжавшийся рядом с его ногами. Сан достал наушник и остановился, чувствуя себя сонно и не зная, кажется ему всё это или нет. В его мозгу появились какие-то помехи. — Привет, — повторил парень, и Сан удивился высокому тону его голоса. Он ожидал, что тон будет пониже, но вместо этого он был каким-то мелодичным, немного похожим на её голос, всё еще звучащий в его ухе. Ему сразу же понравился голос незнакомца, словно он смог бы, возможно, заснуть под него. — Эм, привет, — Сан моргнул, поздоровавшись мягким голосом; он не знал, куда себя деть. — Часто спишь здесь? Сан помотал головой, отчего серебряные волосы спали на лоб: — Нет. Нет, вообще-то. Я не сплю. Парень свёл брови и качнул головой. Сан зацепился за его черные сияющие волосы, которые были практически синими в этом ужасном освещении. Лампочка над ними вспыхнула, и парень взглянул наверх. — Все спят. Сан помычал: — Я нет. Если честно, происходящее все еще как-то не воспринималось, и всё это взаимодействие будто не было реальным. Он полагает, что три часа утра и темная общажная лестница с каменными стенами не были лучшим сочетанием для реальности. Иногда он чувствовал себя так, словно летал там, где не очень-то всё связно; где сны тоже могут быть правдивыми. — Ты на наркотиках? — спросил парень. Его кожа выглядывает из-под дырок на коленках: Сан заметил, что они были в синяках и немного исцарапаны. Возможно, скейтбордист, подумал Сан. Он также заметил немного засохшей крови на качавшихся белых нитках, торчащих из ткани. Глубоко же он влетел в эту кроличью нору. Это было по-настоящему? — Нет, я просто отдыхаю здесь, наверно, — ответил Сан, стараясь не выглядеть слишком отстраненным. Парень переместился и теперь сидел, скрестив ноги, перед Саном, будто они были старыми друзьями; его взгляд стал более обеспокоенным и с каждой секундой опускался всё ниже. — Ты точно уверен, что не принимал? — он спросил, наклоняясь ближе, чтобы посмотреть Сану прямо в глаза. Сан вздохнул и вытащил второй наушник, положив их рядом. Он выпрямился и прочистил редко использовавшееся горло. — Нет, я просто прихожу сюда, когда уснуть вообще не получается. Здесь тихо и никто не ходит. — Часто не можешь уснуть? Сан кивнул; он не был уверен, почему именно продолжает говорить с этим человеком больше, чем нужно. Насколько он знал, это мог быть один из участников христианского культа в кампусе, ожидавших, когда же они смогут окунуться в его безнадежное дело. А Чхве Сан не был безнадежным делом. Просто иногда он не мог позволить себе отдохнуть. Щеки парня покраснели от холода, а шарф все еще висел вокруг его шеи, будто он снимал его, пока не встретил Сана в этом маленьком мире. Сан помычал немного (у него такая привычка): — Да, такое обычно продолжается пару недель, и потом следующие пару недель я могу спать нормально, и так по кругу. В этом нет ничего такого страшного или… Парень перебил: -…и это все еще хреново, потому что на следующий день у тебя пары. Сан пожал плечами: — Это правда, но со мной такое давно, так что я знаю, как справляться. Парень пожевал нижнюю губу; он выглядел так, словно думает о чем-то, и его брови сдвинулись в виде моста. Сан представил, как бегает по мосту; тому, который дома. Тот, у подножий которого было полно зеленого мха и на котором развешивали фонари во время фестивалей. Это было мило. -…где-то в облаках. Сан прослушал то, что говорил парень; он мыслями бродил по мостам, и фонарям, и… Он слегка потряс головой. — Извини, что ты сказал? Я не хотел так отключаться- Парень закатил глаза и снова перебил Сана: — Я сказал, — он вздохнул, — что ты витаешь где-то в облаках. — О, — сказал Сан, перевязывая шнурок на своих вансах, — так и есть. У меня в голове бардак. Он почувствовал себя идиотом, произнося это вслух, но подумал, что все равно вряд ли увидит этого милого парня снова. Кампус был слишком большим и в нем было чересчур много людей, чтобы пересечься с одним и тем же человеком больше одного раза. Даже если бы они встретились, Сан сомневается, что парень вспомнил бы его. — У меня тоже. Сан издал звук понимания и обнял себя за колени, снова мягко опуская голову на общажную стену. Он позволил разуму поблуждать, но тот вскоре где-то застрял, спотыкаясь об мысль, и Сан открыл глаза. — Погоди, эм, почему ты не спишь в три утра? И что ты делаешь на лестничном пролете? На лице у парня заиграла загадочная улыбка, и Сан только в этот момент заметил красноту в его больших темных глазах. — Я под диким кайфом, и мне захотелось посидеть где-то и подумать. — Часто думаешь? — спросил Сан тоном повыше, вроде шутя, а вроде и нет. Парень посмеялся, и его смех отразился от стен приятным колокольным звоном, похожим на серебряную музыкальную шкатулку. У Сана была такая, но он убрал её в какую-то картонную коробку, уже, наверное, потерявшуюся где-то на чердаке. — Я, на самом деле, много думаю. Мой мозг постоянно перебирает кучу разных вещей. — Вещей… — повторил Сан, снова закрывая глаза. Парень помычал, и Сан улыбнулся тому, что он успел перехватить его привычку. Он гадал, была ли у парня привычка подражать, и думал ли он о том, о чем думал. Если это вообще имело смысл. Сан снова пошел на лестничный пролет следующей ночью; ноги его расслаблены, и в ушах какое-то пустое чувство. Небольшая его часть хотела быть в одиночестве, но другой серебряный колокол в его голове мечтал зазвенеть. Он думал, нужен ли ему был другой не спящий человек для компании. Он никогда не думал о том, чтобы разделять подобное с кем-то, потому что это было просто смешно, не так ли? Парень не пришел этой ночью, и он позволил её голосу снова петь про неоновые кухни и раскрашивание неба. Он постоянно включал одно и то же на повтор. Я раскрашу кухню в неоновые цвета Я сделаю небо ярче Я знаю, что у меня никогда не получится Но не существует и дня, когда бы я не пыталась Ему снится желтый. — Фатальная семейная бессонница — это редкое генетическое заболевание, которое не дает человеку уснуть и в конечном счете приводит к смерти. Ученые определяют её, как прионную болезнь, вызванную аномальным белком, развивающимся из генетической мутации, которая влияет на работоспособность мозга, приводя к- Сан открыл глаза и снова увидел парня, который теперь сидел, обнимая себя за коленки. — О, здорово, я надеялся, что ты не спишь. Сан немного скучал по его голосу. — Я прихожу сюда… — …когда не можешь уснуть. Да, я знаю, — он закончил вместо него. Стены в этот раз казались серее, темное небо и бронзовые уличные фонари выглядывали через маленькое стекло во входной двери. Падение с лестницы было бы долгим. Фонари Сана игнорировали. Всё та же мелодия снова заиграла в его ушах, и он расслабил горло, немного подпевая. — Эта песня звучит классно, — сказал парень. — Согласен. Сан выпрямился, предлагая ему наушник без единой лишней мысли: было четыре утра, все-таки. Их взаимодействия, которых всего-то два на счету, были ограничены только этим местом. Парень улыбнулся и взял наушник, умещаясь рядом с Саном. Он был действительно теплым. — Её голос звучит неплохо. — Мгм. У парня был рюкзак, и он достал из него тетрадь и учебник, выглядя неловко. Его мелодичный голос был ровным: — Не против, если я поделаю домашку? — Почему я должен быть против? Парень приостановился: — Не знаю. Просто подумал, что должен спросить. — Но, — он немного поправился, садясь поудобнее, и вытянул руку перед собой, — я выбираю следующую песню. — Окей. Парень выбрал какую-то песню про одуванчики и желания, и Сан подумал, что она ему очень подходит. Песня напомнила Сану о доме, о цветах, растущих у них в саду, и о всех других цветах, дождем сыпавшихся весной. Они сидели в тишине наедине с её голосом. Глаза Сана были закрыты, а парень рядом с ним работал. Было комфортно, тепло, и Сан подумал, что это здорово — сидеть рядом с кем-то. Одуванчик, миллион маленьких желаний плывет по небу — Как тебя зовут? Почему я, блин, до сих пор не спрашивал твоё имя? — сказал парень, возмущенно размахивая руками. Сан не понимал, откуда у него столько энергии в три утра. — Сан. Парень попробовал имя губами, и затем посмотрел на Сана сквозь ресницы. — Типа гора? — Мгм. Как тебя зовут? Парень ярко улыбнулся, в его глазах и на его щеках отражались звезды. — Я Уён. Чон Уён, — он вытянул руку. Она выглядела мягкой. Словно пушистые подушки, руки его мамы, розы у зданий, одеяла на его кровати. Сан робко взял его руку, и это чувствовалось, как самая реальная вещь из всех, что происходили в такие ночи. Это было чем-то крепким, вернувшим его на землю — остатки воздушных шариков, висящих на музыкальной шкатулке. — У тебя очень мягкие руки. — Ты выглядишь очень бодрым сейчас. — Ну, я бодрый. Уён нахмурился: — Ты знаешь, о чем я. На тебе больше нет этого сонного или под-диким-и-ленивым-кайфом вида. — Я чувствую себя реальным. И да, это было очень необычно и странно; большинство людей, скорее всего, нервно посмеялись бы и вернулись к своим повседневным жизням. Но Чон Уён понял. — Да? — Знаешь, когда чувствуешь невесомость перед тем, как уснуть? — Да? — Я себя так часто чувствую. Словно я многое не знаю или не принимаю. Ну, возможно, я принимаю, но это всё как-то слишком. Я всегда чувствую себя глупым, когда пытаюсь объяснить это- — Ты не должен. Думаю, я понимаю, о чем ты. Ты чувствуешь себя несвязно, потому что на самом деле ты связан. Это не странно — чувствовать себя уставшим, когда вокруг происходит слишком многое. Ты же такой же студент, как и я, да? Сан кивнул, убавляя музыку на телефоне, чтобы послушать музыку Уёна. — Ну, это значит, что ты уже занятой. И, думаю, у тебя есть друзья. Да? Сан снова кивнул, чувствуя себя так, словно он уже был здесь и чувствовал всё это. — Ты общаешься с кем-то, у тебя есть домашка, нормальные взаимодействия, но, когда ты идешь спать, появляется ощущение, что это всё, что ты делаешь. Ты думаешь о разных вещах: о своих чувствах, о том, почему ты чувствуешь их, или же о том, что мог бы сделать завтра. Понимаешь? Иногда это здорово — отсоединяться и просто наслаждаться связями, которые ты имеешь в этом мире. — Вроде привязывания шарика к музыкальной шкатулке. — И типа привязывания кончика этого шарика к этой музыкальной шкатулке. Сан улыбнулся и снова прибавил немного музыку. Он заговорил: — И, когда тебе захочется, ты сможешь снова привязать шарик к ней. — Точно. — Как ты думаешь, в чем смысл текста её песни? Сан достал другой цветной карандаш из яркого пенала Уёна и порисовал на полях его тетради. — Никогда не вслушивался. Уён повернулся к нему, лицо его было каким-то шокированно-драматичным. — О чем ты? — Эм… в смысле о чем я? Уён вздохнул и вскинул руки: — Чхве Сан, я о том, что как ты мог никогда не задуматься, о чем она говорит. Ты слушаешь только эту песню. — Не, я и другое тоже слушаю. Уён пододвинулся ближе, их носы почти соприкасаются, сам он мило надулся и посерьезнел; Сан думает, что, если бы он тыкнул ему в нос, то палец бы в нем утонул. — Но не тогда, когда ты не можешь уснуть. Ты будто застрял в петле. — Думаешь, я застрял в петле? Уён пожал плечами, его теплый коричневый свитер поправился удобнее: — Я вижу тебя только ранними утрами, твои глаза всегда закрыты, и ты всегда слушаешь одну и ту же песню. Ты вообще когда-нибудь красил кухню в неоновый? — Возможно, стоит попробовать, если это сделает стены ярче, — он закончил лирику, совсем не объясняя, что имеет этим в виду. Уён выглядел подавленным. — Ты всегда такой необычный, — сказал он медленно, возвращаясь к своим записям. — Эм, — всё, что сказал Сан. Он не хотел быть таким тяжелым для понимания, он не хотел быть грязным окном, как те по всему университету. Он ненавидел быть таким — но он не мог ничего с этим поделать. Не то чтобы ему совсем нечего было рассказать, он просто не знал, как рассказывать. — Эм, — он снова начал, — ладно, возможно, я в петле. Каждый день я прохожу через одно и то же, я не могу спать, и каждый раз слушаю одну и ту же песню… Не знаю. Выражать свои мысли довольно тяжело для меня, поэтому всё, что бы я не сказал, звучит странно. Уён мягко ему улыбнулся, и от этого в его животе появилось множество маленьких бабочек, щебечущих своими крылышками. Они любили усаживаться на деревья и готовиться к взлету. — Я не считаю твои слова странными. Продолжай. Сан не знал, что именно сказать, поэтому просто начал говорить то, что было на уме. — Было бы здорово выкрасить кухню в неоновый, думаю, это добавило бы разнообразия в жизнь. В домах всех моих друзей только лишь скучные белые или вырвиглазные желтые стены, на которые тяжело смотреть. Она говорит о покраске стен как о способе стать счастливее, и это здорово и все такое, но раскрашивание стен ничего не изменит. Только временно. — Тебе нравится временное? Сан пожевал нижнюю губу и нарисовал маленький цветок в углу листа. — Я не думал об этом. Уён встал, и Сан попытался игнорировать то, как джинсы впились в его бедра — он никогда раньше не видел парня, носящего такие узкие штаны в Луизиане. Уён разбрызгал краску по своим светлым джинсам, и его коричневый свитер казался таким же пушистым, как облака на горизонте у кампуса — Сан старался не пялиться на всю эту милоту. Вокруг Уёна словно всегда кружилась стайка бабочек, помогающих ему сверкать и излучать доброту и неон. — Представь, — начал Уён мягким сценическим шёпотом, — идеальный мир. Сан думает, что Уён был бы в нем. Сан помнит, как в семь лет ловил ладошками бабочек, стоя по пояс в Сэбёль Ореум, море серебристой травы. Иногда он любил притвориться, что за ним следовала неоновая цепь светлячков, танцуя с ним, пока он кружился вокруг деревьев и хрома. Он представлял, что его ждал прекрасный принц, одетый в королевский голубой и корону из мугунхвы. Принц вскинул бы руки, и полетел бы шквал лент — а светлячки бы прилетели, поймали ленты и обвернули их руки шелками. И Сан притворился бы, что счастлив. Уён выглядел хорошо, когда мёрз. Если это имело смысл. Его щеки краснели, как распускающиеся цветы, и его шарф был повязан вокруг шеи, как кусок сладкой ваты. Сан захотел пощупать его щечки. — Ну так, когда ты собираешься потусоваться со мной вне этого стремного пролета? Я устал сидеть до четырех утра просто из-за того, что мне хочется смотреть на твое милое личико. Сан думает, что это странно; не Уён, а мысль о встрече с ним вне их маленькой реальности, в которой они поселились. Этот лестничный пролет заставлял чувствовать то, что испытывают люди, когда находятся на заправке до полуночи, когда они ждут новостей в больнице или когда качаются на качелях посреди пустой игровой площадки. Это просто не ощущалось реальным. Шкаф с тарелками в гостиной, легкий свет за окнами твоей комнаты ночью, когда ты слишком напуган смотреть в них чересчур долго — все это как-то не вязалось, но было, без сомнений, человеческим. — Эм. Когда захочешь- — Ты хочешь погулять? — Да. — Хмм. Уён смотрел на него, хлопая ресницами. Он также лежал на спине на грязном полу, смотря на еще более грязный потолок, наполненный светильниками и паутинами, и даже сверчками. Ветер снаружи выл, легко падающий снег был их музыкой. На подошвах ботинок Уёна таял снег, и его мягкий свитер укутывал его, как ребенка. Сан слышал, как ветер вздыхает вместе с ним. — Хмм, — повторил Сан, дразня. Уён нахмурился и натянул свою бини на глаза. — Знаешь, — начал Сан, — в первую нашу встречу ты был под кайфом. Что насчет следующих разов? — О, теперь он задает вопросы. — Не остри, — пробормотал Сан. — Я шучу, — Уён посмеялся. — Продолжай. — Почему ты вернулся? Уён сел, его мягкие черные волосы спали на брови, и он улыбнулся: — Хочешь, чтобы я честно ответил? Сан кивнул. Я раскрашу кухню в неоновые цвета, Я сделаю небо ярче — Не знаю. — Вот как? Уён кинул ему свой шарф, и Сан поймал его, ничего не понимая. Он был мягкий, в некоторых местах нитки слегка торчали; возможно, самодельный? Королевский голубой и кремовый цвета немного не подходили загорелым рукам Сана. Он подумал, что шарф лучше смотрелся вокруг розовых щек Уёна. — Я имею ввиду- да. Это странно? Многие думают, что я странный, и мне, если честно, плевать. Хотя мне важно, что думаешь ты. — Нет, я не думаю, что это странно. Уён подвинулся вперед, и, скрестив ноги, сел перед Саном; его большие карие глаза сияли. — Ну, я подумал, что мне нечего терять, если я приду следующей ночью? Переживал, что, может быть, этот милашка выгонит меня, хоть и выглядит слишком воспитанным для этого. Поэтому я постарался быть осторожным, чтобы не заставлять его тревожиться или чувствовать себя неудобно, потому что это странно. Когда я снова увидел тебя здесь, то решил остаться на случай, если тебе хотелось компании. Хотя ты не выглядел так, будто тебе нужна была компания. — Ты тоже подумал, что я милашка? Уён драматично вздохнул: — И это все, что ты услышал? — Нет- я понимаю. Но ты назвал меня милым, — сказал Сан, теперь улыбаясь, возможно, дразня немного. Лицо Уёна слегка покраснело, и он сузил глаза, осматривая Сана и поднимая коленки. — Ты сказал «тоже», или мне показалось? — он отодвинулся назад, пытаясь, наверно, запечатлеть его, словно на камеру, со звуком затвора. Сан не покраснел. — Э. Ага. Уён быстро отвернулся, ложась обратно и смотря на снежную дверь пролета. Он пробормотал что-то, и Сану пришлось убавить музыку, чтобы услышать, что он говорил. — Что? — Я сказал, — произнес Уён с тяжестью, — что это интересно. — Что я посчитал тебя милым? — непонятливо ответил Сан. Уён издал какой-то непонятный звук и вернулся обратно, чтобы забрать свой шарф из аккуратных рук Сана. Он пошаркался и положил шарф под голову, все еще не смотря на Сана. — Я не знал, что ты так подумал, — пробубнил Уён. Сан улыбнулся, всё еще сбитый с толку немного, но маленький смешок все же не удержал: — Не знал, что должен был сказать тебе об этом. — Ты и не должен был. — Тогда..? Уён драматично махнул рукой, словно пытаясь физически сдвинуть этот разговор куда-то. Он всегда был драматичным, это уж точно. Сан снова представил, как трогает его щечки. Уён издал другой нечеловеческий звук. Сан боится спать, потому что, если он моргнет, Уён может исчезнуть. Сейчас день, и Сан находится в библиотеке. Луизианский холод и ветер, пришедшие с севера, были удушливыми, и это могли исправить только обогреватели, раскиданные по всему зданию. Если бы Сану пришлось выбирать идеальное место помимо лестничного пролета, это была бы библиотека. Большие витражные окна пропускали радужные солнечные лучи, оставлявшие на столах и коже цветные капли краски. Любимым цветом Сана сейчас был бы изумрудно-зеленый, превосходивший даже листья ореховых деревьев. У зеленого была своя собственная власть на юге. Сан просматривает свои книги, пытаясь понять латинские слова, но его разум продолжает где-то гулять, думать. — Не хмурься, морщины будут. И это Чон Уён в своих узких раскрашенных джинсах. — Уён? Девушка, проходящая мимо него, странно на него посмотрела, и он смущенно махнул рукой, давая понять, что ему жаль за повышенный голос. Уён посмеялся, и Сан повернулся к нему, наклонившись, чтобы прошептать: — Как, черт возьми, ты нашел меня в этом кампусе? Уён усмехнулся и пододвинул скрипучий дубовый стул. Они сидели ближе к концу библиотеки на первом этаже, окруженные книжными полками и мягкими пыльными малиновыми подушками. Было уютно, несмотря на холод снаружи. — Не глупи, я не искал тебя нарочно. Я пришел поучиться, как и все, — он достал большой скетчбук из-под руки - Сан не заметил, что он держал его. — О. Уён закатил глаза: — В любом случае, это странно - видеть тебя за пределами того пролета. Ощущается словно бы неправильно, да? Сан кивнул, максимально соглашаясь. Если честно, он был шокирован тем, насколько более милым был Уён под дневным светом. Зеленый, исходящий от витражных окон, освещал его нос и скулы, отбрасывая ангельское радужное сияние. Это было действительно захватывающе. Чхве Сан и прежде считал Уёна невероятно красивым, с этими его красными щеками и пушистыми свитерами, но сейчас он увидел в нем что-то новенькое. Возможно, это из-за шокирующей реалистичности Уёна - он не был каким-то выдуманным человеком на лестнице, появившимся из-за недостатка сна. Уён закатал темные смарагдовые рукава своего свитера и покрутил тонкую ручку пальцами, склонив голову. — Ну что, сонный мальчик, чем маешься? — он спросил, переворачивая книгу Сана, даже не ожидая, когда тот ответит; его серебряные браслеты мило замерцали. Он восхищенно вскинул брови и помычал. — Словарь латинских и греческих богословских терминов: составлен преимущественно из протестантского схоластического богословия, — прочитал Сан вслух. Тишина. — Какого хера, — сказал Уён. — Что? Уён покачал головой, и выглядел он пораженно: — Ничего. Сан пялился. — Чего ты смотришь на меня? — спросил Уён, нахмурив брови. Сан покраснел: — Я не смотрю. — Да, смотришь. — Не- — ЧШШ! Они оба подпрыгнули; Сан практически разлил свой переплаченный кофе на книгу, а пенал Уёна полетел со стола. — Извините, — стыдливо прошептал Сан девушке, под столом ударяя Уёна по щиколотке. Он снова удивился тому, что она твердая и, ну, реальная. Уён подумал, что то, как девушка убежала, было забавно, и посмеялся в рукав, пока всё, что мог сделать Сан - это тяжело вздохнуть. Уён нагнулся через стол, его свитер опасно спустился, и он щелкнул Сана по носу. — Она переживет это, не стрессуй. — Я много стрессую, если ты не заметил. — Возможно, именно поэтому ты и не можешь спать, — Уён пожал плечами. Сан отдернул его руку, как раздражающую букашку, но Уён оставил её там, хлопая ресницами. — Что ты делаешь? Палец Уёна остановился на кончике носа Сана, и он улыбнулся. — Пытаюсь найти выключатель. У тебя его нет. Странно. Сан тоже перегнулся через стол, опираясь на локти, и положил руки по обе стороны лица Уёна, большими пальцами водя по скулам, потому что- ладно, ему всегда было любопытно сделать это. Уши Уёна покраснели, и его рука вяло сошла с носа Сана, падая на стол. — Странно, похоже, что выключатель есть у тебя. Не знал, что такое работает. У Уёна была россыпь веснушек, формой и стилем похожая на брызги красок на его джинсах, прилипших к бедрам, и Сан посчитал это милым. Эти звездные поцелуи на переносице напомнили Сану о пятнистых цветах дома и, конечно, о светлячках. Светлячки слетали с мягкой кожи Уёна и нимбом кружились вокруг него, а затем возвращались в небо Луизианы, танцуя в вечере. — Это несправедливо, — хрипло сказал Уён, наконец притихнув. — Почему? — спросил Сан, наклонив голову. — Потому что, — прошептал Уён. Их индивидуальные работы сопровождались комфортной тишиной, солнце медленно садилось за вечерний горизонт: оставалось, наверное, часа два до заката. С течением времени радужные цвета перебрались на стены и их кулаки, притягивая свет и пылинки, летающие в воздухе. Сану действительно нравилось сидеть вместе с Уёном, это было безмятежно. Когда Сан впервые подумал о том, что считал мальчиков симпатичными, он не увидел в этом ничего такого. Потому что, с чего бы? Если он так чувствовал? Позже он осознал, что, хоть он так и чувствовал, не всем нравились мальчики. Некоторым нравились девочки, некоторым никто, и у его мамы была девушка, так почему у него не могло быть парня? Мама Сана посмеялась, пока пионы цвели и красиво загибались. — Сан, тебе могут нравиться мальчики, это нормально. — Нет, это не нормально, — сказал Сан, агрессивно тыча своей палкой в землю, от чего грязь прилипала к коленкам его мамы. Она нахмурилась, подняв бровь, и он смущенно положил палку. Она напевала милую песню и подняла его с земли, позволяя ему посмотреть на мир сверху. Он почувствовал себя высоким, словно птицей, впервые увидевшей землю. Он смотрел в её теплые карие глаза, и она поцеловала его в щеку: — Сан, тебе может нравиться кто угодно. Кто сказал, что это не нормально? Знакомые, люди со всего мира? Бабочки в нашем саду? Кто может говорить и указывать тебе, кто тебе может нравиться, а кто нет? — Так это нормально? — Более чем. Это был один из тех дней, когда солнце разбрасывало желтые цвета и радужные слезы по растениям, отпрыгивая от листьев деревьев, качающихся на ветру: идеальный день в глазах многих. Его мама любила солнечные дни и всегда вытаскивала Сана на улицу, где они играли часами. Она присела, одуванчики щекотали её коленки, и она аккуратно вырвала один из травы и протянула его Сану; его маленькие ручки схватили зеленый стержень. — Загадай желание. — Зачем? Она вздохнула: — Ребенок, ты задаешь слишком много вопросов. Просто сделай это, поживи немного, тебе всего семь. Он подозрительно посмотрел на неё и начал загадывать желание вслух, но его мама шикнула на него, приложив пахнувший ванилью палец к его губам. — Не в ветер: он услышит тебя и расскажет всей вселенной, и тогда желание не исполнится. Сан нахмурился, надувая губы и скидывая черные волосы с глаз: — Тогда как мне загадать желание? — Что ж, — его мама встала и отряхнула руки об свои штаны, — ты думаешь о нем и просишь семена одуванчиков пронести его над морем для тебя. Они — вестники, которые никому о желании не расскажут и сберегут его в секрете. Они охраняют его, ждут, когда ты будешь в нем нуждаться, и затем рассказывают облакам, обеспечивая его исполнение. Сан взволнованно посмеялся и заявил: — Тогда мне нужно загадывать осторожно. Она помычала и сказала ему загадывать; вишневые цветы окружали её и создавали для них солнечный путь. Сан закрыл глаза и задул. — Ты лыбишься. Сан посмотрел на Хонджуна, его лучшего друга, и схватился за обе свои щеки. — Да? Хонджун фыркнул: — Ты продолжаешь лыбиться, в чем дело? — Я что, никогда не улыбаюсь? — Не так. Хонджун криво улыбнулся и наклонился на свой стул со странным выражением лица. Пожав плечами, он закинул руки за голову в расслабленной манере и указал на Сана своим пальцем с накрашенным ногтем. — У тебя любовная болезнь. Сан зашипел: — Нам не по пять лет. — Глупости. Хонджун наклонился вперед вместе со своим стулом и стал ближе к той стороне стола, за которой сидел Сан. Сан почувствовал желание толкнуть его в твердую сухую доску, но быстро отверг его, потому что не хотел, чтобы его выгнали из библиотеки, когда ему нужно было закончить целое гребаное эссе до завтра. — Ты хочешь толкнуть меня, я вижу это в твоём взгляде. — И как же выглядит мой взгляд? — Злобно. Сан закатил глаза и вернулся к печатанию, надеясь, что Хонджун переключит свое внимание с любовной болезни и вернется к своей работе, которую делает уже несколько дней. — И… влюбленно. — Ой, заткнись! У тебя любовная болезнь. Сан думает об этом, не сводя глаз с Уёна, который сейчас читает с трепещущими ресницами, способными заставить взрослого парня реветь. Этим взрослым парнем является Уён, конечно же. У Уёна были привлекательные черные волосы, которые сейчас спадали на его брови, и еще нос, который он мило морщил, когда сосредотачивался. У него также были темные глаза, которые иногда заставляют сердце Сана падать в живот с громким бух и разбивать концертные тарелки. Бабочки в животе проклинают его за прерывание выступления. Если Сану быть честным с самим собой, то у него действительно есть краш на Уёна, и это не нормально, потому что он чувствовал себя так, словно у него не было сейчас времени плакать и ныть о ком-то. У него экзамены, курсы, нуждающиеся в поддержании оценки, а еще работа и обязанности. К тому же, краши - это больно. Поэтому он решает игнорировать это, как и всегда. Рождественскую вечеринку в луизианском кампусе устроили масштабную, и Сан не жаловался. Ленты красного и королевского голубого цветов висели на деревьях и кружащихся коридорных люстрах; мерцающие волшебные огоньки вились вокруг толстых веток, висели на оконных арках, и колонны шатких зданий горели радугой. Обеденный зал уже был украшен чайными свечами, и еще омела висела, словно драгоценность, которая, казалось, подмигивала тебе, когда проходишь мимо. Что-то волшебное было в Рождестве, и, даже если не было снега, Сан мог наслаждаться каждой ивой и свежим морозным воздухом. — Тебе нравится Рождество? — спросил Сан Уёна, пялившегося на фонари, развешанные по зданию по диагонали, зигзагообразно и свисающе. Уён дотронулся до окна, шарф закрывал его розовый рот. — Мгм, — он ответил, не отводя взгляда от всех милых фонариков, наполнявших город. Он крутанулся и указал на колесо обозрения, у которого были сияющие калейдоскопические балки, устроенные по всей структуре и кабинкам. Уён опустил шарф со рта: — Можем прокатиться? Центр Луизианы был наполнен несколькими викторианскими предместьями, и местные часто называли его Vieux Carré, но Сану было легче говорить просто «площадь», когда он рассказывал маме о французском и кахунском культурном миксе в таком небольшом месте. Сан с Уёном почувствовали запах палочек корицы и горячего шоколада, и вскоре руки обоих были полны и того, и другого. Уён даже оказался достаточно добрым для того, чтобы предложить Сану свою палочку корицы, затаскивая её ему в рот с дурацким звуком самолета. Сан старался не думать о том, как сильно они похожи на настоящую парочку. Сан уже был на Vieux Carre пару раз во время каникул, но он был там с группой друзей, и ни разу, чтобы так интимно. Нежная рождественская музыка, играющая через несколько раскиданных по центру проигрывателей, и раскрашенные в зеленый фонарики напомнили Сану о доме. Зеленый - цвет юности и свежего начала. Что, как он считал, подходило всему происходящему. Оно рождало какое-то чувство меланхолии у него в сердце, за которое он постарался схватиться и задержать, потому что такого он не чувствовал уже очень давно. Уён, поднимаясь на колесо обозрения, нервничал, несмотря на то, что до этого он скакал с забавно летающими от прыжков волосами. — Мы можем упасть? Сан посомневался: — Технически, да, но- — Я не пойду туда. Уён сказал это и затем скрестил руки, разбрызгивая горячий шоколад по земле. Его глаза выглядели напуганными, и он осмотрел строение сверху вниз, после чего снова покачал головой. — Это машина для убийств. Сан закатил глаза: — Ага, та самая, на которой ты хотел покататься двадцать секунд назад. — Ну, это было до того, как я узнал, что она может меня убить. А я, поверь, люблю кататься на многих вещах. Сан покраснел: — О. Уён обернулся и попытался объясниться: — Не так… ладно, на самом деле- забудь. Сан помычал и задумался о том, как затащить его на колесо. Он не хотел заставлять Уёна делать что-либо, но он хотел, чтобы Уён смог увидеть Батон-Руж с верхушки мира - чтобы он был семенем одуванчика, переносившим желание через землю. — Я буду все время держать тебя за руку, — сказал, наконец, Сан, толкая Уёну свою палочку корицы, чтобы у того было ощущение сладости и холодной руки Сана. Уён посмотрел на него и моргнул, свет отражался в его янтарных глазах. Сан попытался сохранить зрительный контакт, но быстро перевел взгляд на колесо, считая заходящих людей. — Хорошо, — сказал Уён медленно. — Я пойду. Сан улыбнулся, но постарался скрыть это за стаканчиком горячего шоколада; бабочки в его животе снова залетали. — Хорошо. Поездка была тернистой, холодный воздух мягко бился об их щеки, а рука Уёна крепко жала его, перекрывая кровообращение, но Сан не возражал. Потому что видеть Уёна, который сиял ярче всех огней под ними, стоило того. Он был рад, что кто-то разделял тот же энтузиазм по поводу всего этого волшебства под их ногами. Сан пытался игнорировать это головокружительное чувство, когда Уён сжимал его руку, и он также старался игнорировать то, как рука Уёна нежно обвилась вокруг его, словно виноградная лоза вокруг колонны. Они говорили о мире над и о мире под, когда играла мягкая музыка колоколов, выдуманный неон отражался от их смеха, и балерина с музыкальной шкатулки кружилась где-то на чердаке. Мимо проплыло одно-единственное семя одуванчика. — У меня есть для тебя подарок. Сан застонал: — Нет. У Уёна закружилась голова, когда он запрыгал вперед, страшно напоминая кролика. Очень милого кролика. — Да! — он вскрикнул, рухнув на кровать Сана. Его глаза горели, и его уродливый рождественский свитер терся об кожу Сана. Уён достал аккуратно упакованную коробку и подал её ему. В данный момент Сан лежал на своей кровати, пытаясь поспать перед следующей парой, но Уён настоял на приходе. — У меня пара, так что скоро мне придется уйти. Он услышал уёново пффф и уже мог представить, как тот машет рукой над телефоном: — И что? Я могу просто потусоваться в твоей квартирке, пока ты не вернешься, и тебе лучше бы иметь с собой горячий шоколад, как тогда в центре, иначе я засужу тебя. Так что, вот он Уён, на его кровати, за пять минут до того, как Сану нужно будет уходить. — Уён, я серьезно- Он перебил: — Просто открой, Санни. Сан поджал губы, взял аккуратными руками ярко-красную коробку и посмотрел на Уёна, который все еще взволнованно улыбался и подпрыгивал на матрасе. Сан вскрыл подарок, положил большой зеленый бант на прикроватный столик и открыл коробку, в которой был единственный лист бумаги и диск. — Давай же, — счастливо подгонял Уён. На листе было: Дорогой Санни, Я знаю, что сижу сейчас с тобой и смотрю, как ты читаешь это письмо, так что ты должен выражать кучу всяких эмоций, будто тебе оно нравится, или я буду плакать. Писатель из меня не очень, я, скорее, художник, но я подумал, что стоит выйти из зоны комфорта и написать тебе что-то от всего сердца. Потом я осознал, что у меня это и правда плохо выходит, и я всё-таки больше хорош в выражении чувств через искусство и прикосновения. Что я и делаю для тебя много. Ты напоминаешь мне о зеленом цвете, а зеленый цвет напоминает мне об этом месте. Я знаю, что ты скучаешь по Корее, и что зеленый — твой любимый цвет. Зеленый также напоминает мне о Луизиане, потому что я вырос здесь. У нас есть большие красивые ивы, способные прятаться, теплые, но тихие болотца, зеленые фонарики, плавающие высоко в небе, и ты словно всё это, вместе взятое. Ты можешь прятать множество вещей под своими ивовыми листьями, ты теплый и тихий, и твои мысли часто где-то в облаках — сияют и поют о красках. В общем, надеюсь, тебе нравится мой подарок. С любовью, Чон Уён Сан посмеялся над стикером в виде светлячка в углу и почувствовал, как маленькая слезинка скатывается по его лицу, но он быстро её спрятал, чтобы Уён не заметил. — Ну так, тебе понравилось? Сан удивил его, взяв обе руки Уёна, и покачал головой. — Это лучший подарок из всех, что я когда-либо получал. Уён шмыгнул носом, его глаза заслезились, и он смотрел на Сана. — Ты тупица. Сан помычал и достал диск из коробки, и Уён указал на него. — Это песни, которые мне нравятся, но, что важнее, я слушаю их, когда не могу уснуть. — А. — Сказал Чхве Сан, ведя пальцем вниз по упаковке и смотря на красивый почерк Уёна поверх зеркального чистого покрытия. Уён добавил: — Они на диске, так что тебе не придется сидеть и слушать их на лестнице. Ты можешь слушать их через плеер, оставаясь в своей комфортной кроватке… Я просто подумал, что это было бы здорово. Сан повернулся к Уёну с нежной улыбкой, его губы потянулись наверх, а ямочки мягко уместились на щеках. Он кивнул: — Это замечательно, Уён. Этим ранним утром Сан включил диск в плеере у окна, которое выглядывало на университет, и, закрыв веки, напевал о неоновых кухнях. Ярко-красные цифры на часах высвечивали 3:27 утра, и он вздохнул, укутываясь в свои мягкие простыни, надеясь, что сможет поспать хотя бы больше часа. Одуванчик, посылаю тебя танцевать на ветру, и я, словно глупая девочка, потратила свои желания на траву, думая, что это изменит мой мир. Одуванчик, миллион маленьких желаний плывут по небу. Но это пустая трата усилий и времени, я знаю. Он вскоре уснул. Влюбляться - это словно кататься на колесе обозрения, держась за руки. Влюбляться - это словно смотреть, как кто-то рисует светлячков на холсте, смотреть, как кто-то постукивает ногой в такт музыке, которую ты им показал, и это было также, как сдувание пыли со старой музыкальной шкатулки. Иногда Сан мог завести шкатулку просто чтобы посмотреть, как балерина крутится на своей ноге, будто Одетта. В позиции à la seconde. Он старался представить мелодию или ту часть, под которую она танцевала, и гадал, почему она выглядела так, словно сейчас упадет с ног. Он хотел заниматься балетом, танцевать на сцене со следующими за ним светлячками. Любить мальчиков в Луизиане было непросто, также как и в других частях планеты. Но Сан думает, что влюбляться — это просто, и что это легко — любить, как кто-то улыбается, любить то, как они пьют свой напиток, и, что более особенно, это просто — любить то, как они смотрят на тебя. Сан сделал Croisé, ожидая оваций зрителей. Сан сидел в столовой, яростно занимаясь своей работой, его язык выглядывает из уголка рта, как у щенка. Он хмурился, смотря на слова, будто это заставит их написаться самим. — Не думаю, что, злясь на свою работу, ты достигнешь прогресса. Он шикнул на Уёна и выдавил еще два слова. Он фыркнул. — Санни! Сан поднял взгляд и увидел безумного Хонджуна: его пирсинги и цепи на штанах громко шумят - полный контраст его хихиканью и милому лицу. Уён расширил глаза, когда Хонджун плюхнулся рядом с Саном, целуя того в щеку одним быстрым движением. — Привет, малыш, — пошутил Хонджун, обвивая рукой Сана. Уён посмотрел на них: — Это твой парень, Сан? Сан подавился слюной, а Хонджун издал звук отвращения, морща нос и приподнимая губу на кислом лице. Сан посмотрел через компьютер на Уёна, на лице которого было волнение и что-то еще. — Нет, — с горчинкой сказал Сан, — он всего лишь мой тупой лучший друг. Хонджун сделал пистолет из пальцев: — К тому же, ему нравятся милашки. Я совсем не его тип. Затем он остановился и нахмурил глаза на поникшего Уёна, который теребил свои раскрашенные штаны; солнце красиво освещало его из большого окна. — Кто ты? Ты тот парень, из-за которого у Сана глаза в сердечки превращаются? Они оба покраснели, и Сан начал опровергать: — Хонджун- не- прекра- — Возможно, это я. Сан притих, а Хонджун громко посмеялся и указал на Уёна: — Он мне нравится. И это хорошо, потому что ты продолжал кидать меня ради него. Он, во всяком случае, забавный. — Я не кидал тебя, мы виделись вчера, — сказал Сан, возвращаясь к своей работе. Хонджун закатил глаза - он знал это, потому что знал Хонджуна. — Короче, я думаю, что это ты тот парень, на которого у него глаза-сердечки. Думаю, что у него любовная болезнь из-за тебя. — Ладно, хватит, — нервно сказал Сан, пытаясь заткнуть Хонджуна. Он не мог позволить Хонджуну разрушить все это. — Но я сомневаюсь в этом. Я парень. Сан перестал писать, и Хонджун быстро стал серьезным. — Я… Сан? — он обеспокоенно повернулся к нему. — Я же не раскрыл только что тебя- Сан помотал головой: это не было таким уж секретом. Он больше этого не стыдился, у него была гордость, и он любил себя таким, какой он есть. Это было обещанием маме, которое он хотел сохранить. Он не скрывал это от Уёна или кого-либо в кампусе нарочно, просто было легче говорить об этом, когда открывалась такая тема, или когда его спрашивали. — Нет, Джуни, все в порядке. Мне не важно, знает Уён или нет. Потому что, если он знает, то это могло бы изменить положение вещей. Уён будто застыл, и его рот был слегка открыт: — Я не знал этого. — Это проблема? — немного оборонительно спросил Хонджун. — Нет! — быстро ответил Уён. — Я просто… просто не знал. Я имею ввиду, я- Мне. Мне тоже нравятся парни. Хонджун состроил лицо типа Упс и повернулся к Уёну со свистом, быстро сгребая свои вещи: — Ну, я ухожу и оставляю вас разбираться в своих прикольчиках. Пока. — Хонджун- Уён жевал нижнюю губу и стучал своим карандашом в медленном ритме, словно обдумывая, что ему стоит сказать. Сан пытался писать свои мысли, но все, что у него вышло, это несколько слов и незаконченное предложение, в котором даже глагола не было. — Что ж, — наконец сказал Уён. — Как усадить вместе двух геев и не узнать об этом, — нервно пошутил Сан, заправляя серебряную, немного отросшую прядь за ухо. Уён тоже взволнованно игрался со своими сияющими черными волосами и посмеялся, теплея. Расцветая. — Я би, но да, — сказал Уён; улыбка появлялась на его лице, но он дернулся, пытаясь спрятать её. Они оба засмеялись, неловкость ушла, и солнце снаружи засияло. — Как давно ты знаешь, что тебе нравятся парни? — спросил Уён, делая вид, что ходит по потолку. Они лежали бок о бок на кровати Сана, смотря на белое над ними. — Да, как бы… всю жизнь. Эм, не знаю, — он сказал, посмотрев на Уёна. У него были длинные ресницы, а носовая перегородка выглядела сильной, но мягкой со всеми этими разбросанными по щекам звездами. Он пытался не пялиться на его губы и быстро вернулся к главной картине - потолку. Он почувствовал, как Уён смотрит на него. — Что насчет тебя? — Также. Было реально странно, когда у меня был краш на соседскую девчонку и её брата. Я, в итоге, их обоих поцеловал. Сан фыркнул и закатил глаза. Но затем аккуратно сформулировал вопрос, надеясь, что не был слишком навязчивым, хотя с Уёном не было ничего неправильного. Они стали настолько близки, что он волновался, что может ненароком расстроить его. — Уён- почему ты раньше мне не говорил? Уён посмотрел на него, и Сан посмотрел в ответ, пытаясь сопротивляться желанию поправить волосы Уёна, которые практически закрывали тому глаза. — Почему ты не сказал мне раньше? — ответил он, улыбаясь. Сан засомневался. — Любить парней в Луизиане не так уж просто. Уён понимающе помычал и рукой потянулся к руке Сана, переплетая их. — Это нормально для Луизианы? — прошептал он. Сан знал, что это был один из тех моментов, которые создавали изменения в воздухе, изменения в планах и изменения в текущем месте; изменения, которые могли бы повлиять на положение многих вещей. Он всегда ожидал, что эти моменты будут большими и великими, с выпуском голубей в воздух или падением звезд - чем-то вроде такого. Но на деле они всегда были такими реальными и быстрыми - лишь секунда могла изменить абсолютно все. — Это нормально для меня, — сказал он, сжимая его руку. Первый поцелуй вскоре превратился в множество других. Поцелуи на лестнице, поцелуи в предместьях, в библиотеке, в Vieux Carré, перед парами. Сан не очень-то был уверен в том, что происходило, и был ли момент, когда Уён попросил подержать его руку, тем, что всё изменило. Ему кажется, что так было уже очень давно, но еще не вечер, так что светлячки еще не были готовы к вылету. Между поцелуями, вздохами и Рождеством через два дня, он думал, кем же они являлись. Бойфренды? Дружки по поцелуям? — Бойфренды, — сказал Уён, помешивая свой горячий шоколад и развязывая шарф с шеи. Он кинул его на стоящий рядом стул в библиотеке и поудобнее уместился на своем. Сан помычал. — Если тебе хочется этого, конечно. Если ты не готов к ярлыкам, то так тоже пойдет, — сказал ему Уён с нежной улыбкой. — Мне- мне нравится. Уён закатил глаза: — Ты такой романтичный, Чхве Сан. — Тревожность. Врач засунул свою ручку в передний карман халата и сложил руки вместе, сев на маленькую черную табуретку рядом с больничной кроватью. — Тревожность? Врач улыбнулся: — Это не мелочь, Сан. Из-за нее ты неделями не спишь, у тебя всегда эта нервозная дрожь, и она также останавливает тебя от многих вещей. Сан пожевал нижнюю губу и нахмурился. — Это причина, по которой я не могу спать? Всего лишь тревожность? Врач кивнул: — Как я и сказал, это не всего лишь тревожность, не что-то мелкое, что можно игнорировать. Это заболевание, что-то, что исчезает со взрослением и использованием защитных механизмов. — Почему она у меня? Врач посмеялся, но не насмехаясь над ним или вроде того. Он заставил Сана почувствовать себя немного лучше; словно он не ошибался, несмотря на то, что не особо понимал, что было не так. — У некоторых людей она просто есть. И я ненавижу так отвечать, но это правда. Возможно, ты родился с предрасположенностью, возможно, ты пережил какую-то травму или просто имеешь дело с кучей разных вещей, и это сказывается на тебе. Это совершенно нормально, я обещаю. Сан зажмурил глаза и прошептал: — Вы уверены? Врач встал и мягко и ярко улыбнулся Сану, и это напомнило ему о Уёне. Он положил руку ему на плечо и наклонил голову, чтобы смотреть прямо в глаза. — Абсолютно. Похоже, что она у тебя давно, и при этом у тебя получается оставаться на плаву. Это не должно быть критически, я просто беспокоюсь из-за того, что ты мало спишь и плохо фокусируешься на вещах. Множество людей справляются с этим ежедневно и, тем не менее, в итоге их дни проходят хорошо. Это не такая уж плохая вещь, знаешь. Иногда с этим легче иметь дело, когда она не такая уж выразительная. Сан кивнул. — Так, что мне делать? — Всё, что поможет тебе справиться. Можешь принимать лекарства, которые помогут тебе расслабиться, можешь попробовать новые техники, способные помочь тебе лучше понять себя и тревожность; рассмотри терапию, можешь найти поддержку у друзей или любовных партнеров. Попробуй рассказать кому-то, как ты себя чувствуешь. Сан почувствовал себя немного лучше и, вздыхая, слегка улыбнулся врачу: — Хорошо. Он почувствовал себя лучше, потому что мог теперь понять проблему, мог поработать над ней, и у него были люди, которые любили и поддерживали его. Он мог сделать это. Мама Сана привыкла называть его дитем леса. Она сказала, что у него была благородная душа, что он был добр к животным и аккуратно ходил по саду. Она сказала, что это редкость — быть таким невинным и полным любви. — В мире не так много любви, Сан, но она есть. Она помешала свой зеленый чай, погладила его по голове и поцеловала в щеку, прежде чем пойти лечь в гамак снаружи. Он последовал за ней туда, словно утёнок, и забрался рядом с ней. Она позволила ему глотнуть чай, и они посмотрели на прекрасное небо Кёнсана, отражающее радужные оттенки в облаках. Они с Саном проследили за пролетающей мимо них бабочкой и посмотрели, как мягко качаются от южного ветра зеленые листья над ними. — Ты любишь меня? — Конечно. Он нахмурился и уткнулся в её плечо, тяжело раздумывая. — Я чувствую, как ты думаешь, у тебя в голове все крутится. О чем? — Ну, — сказал Сан, пожевывая большой палец, — я думаю, что мое желание теперь не исполнится. Она спустила аккуратную ногу на землю, чтобы раскачать их, и мило промычала, разрешая ему продолжать. — Я хотел быть любимым, но если ты уже любишь меня, то что теперь? Его мама хихикнула, пионы зашептались, и она пропустила свои пальцы через его волосы. — Есть много разных видов любви, не только моя к тебе, знаешь. Есть любовь, создавшая сад, есть любовь, которая позволила тебе расти, и есть любовь, которую ты будешь чувствовать по отношению к кому-то особенному, к кому захочешь. Рядом с её коленкой был одуванчик, и она достала его, поднося к губам. Он смотрел, как его мама закрывает глаза, приостановившись, и затем задувает его в ветер. Он с сияющими глазами смотрел, как тот разлетается в облаках. — Вот, — сказала она. — Что ты пожелала? Она оглянулась, как будто вселенная и море подглядывали, и тихо прошептала: — Неоновые кухни. Затем она глотнула свой зеленый напиток, улыбаясь в космос. Ночное небо в Луизиане было похоже на то, что дома. Он думает, что веснушки на животе Уёна похожи на звезды в небе, и что спадающие на его глаза волосы — это угольно-черный, что окружал воды по вечерам. — Ты пялишься. — Подо мной раздетый парень. — На мне все еще есть штаны. — Не надолго, — сказал Сан, губами создавая маленький синячок на бедре Уёна. Он потерся об кожу там и расстегнул ширинку, и, конечно же, на нем были те раскрашенные штаны. Уён захихикал и притянул Сана для еще одного медленного и влажного поцелуя, который медленно огнем отразился в его животе, откуда дошел прямо до члена, словно это была его миссия. Сан мог, наконец, с легкостью целовать его; смущение, которое было до этого, когда они были просто двумя парнями, пытающимися смотреть друг другу в глаза, давно ушло, и Сан мог смотреть на него весь день. Но это все еще было немного волнительно каждый раз, когда Сан медленно целовал Уёна, как сейчас. Они уже сделали много вещей, время для них словно не существовало. Уён прижал свою руку к штанам Сана в ту ночь, когда спросил, могут ли мальчики держаться так за руки в Луизиане. Возможно, Сан отсасывал Уёну, пока тот не стал жалобно ныть на его кровати, и, возможно, он хотел сделать это снова. — Дай-ка мне отсосать тебе, — сказал Уён до того, как Сан успел спросить, мог ли он отсосать ему. — Давай сначала я. Уён помотал головой: — Если твой член не окажется сейчас в моем рту, я заплачу. Сан посмеялся: — Ты такой драматичный. Уён пожал плечами и перевернул их, атакуя шею Сана мелкими поцелуями, затем чередуя их с медленными, проводя нижней губой по его коже. Сан задрожал и приподнял бедра от чувства. Уён широко лизнул его шею и оставил там мягкий поцелуй. — Знаешь, раньше я и не думал, что буду заниматься с тобой чем-то таким, — сказал он, заглядевшись на засос, который оставил. Сан фыркнул, и Уён стянул с них обоих штаны. Он быстро оглядел его тело и улыбнулся. — Помнишь, как ты назвал меня милым? Сан кивнул: — Да? — Я так сильно нервничал тогда, потому что не был уверен, прикалывался ты надо мной или действительно имел это ввиду. Затем я совсем запутался насчет того, что ты и правда так думал, потому что ты просто не мог быть геем, или любить парней. Это просто не было правдоподобным. Он вернул своё внимание к телу Сана и снял с него белье, оставляя маленький поцелуй на кончике его члена, и Сан издал звук. — Ты милый. Ты милый. Ты милый, — сказал он, смотря, как губы Уёна медленно растягиваются вокруг него, слюна скатывается по стволу и до кожи. Глаза Уёна, по-кошачьи сексуальные и томные, метнулись на него. — О, — шепотом сказал Сан. Сан пустил пальцы через шелковые волосы Уёна и слегка поцарапал его, заставляя парня под ним мягко промычать. Уён закрыл глаза и взял его глубже, бархатным горлом заключая его в крепкую хватку, и Сан сматерился. Он забыл, как это приятно — иметь грешный рот Уёна вокруг своего члена. Это чувствовалось превосходно. Уён любил делать всё медленно, но иногда он становился быстрым и отчаянным, хныкая вокруг Сана и в его рот. Он, может, и брал его сейчас медленно, но Сан знал, как довести его до слюней и слез, катившихся по его лицу и в открытый рот. Сану нравился музыкальный голос Уёна, но он любил его в высоких тонах стонов и всхлипов — он никогда не знал, что кто-то может звучать так чертовски сексуально. Сан крепко схватил Уёна за волосы, но пока еще не слишком жестко, и пустил его глубже; стон Уёна был заглушен полным ртом. Сан оттянул его и сел, усаживая своего парня на свои колени. Уён поворочался, потираясь задницей о Сана, и он сдержал стон. Уён посмотрел на него через прикрытые глаза, которые пустили по нему электрический разряд, и он потянулся, чтобы поцеловать его снова, зная, как сильно им нравилось целовать друг друга. Они оба вздохнули, и затем Уён пискнул в рот Сана, когда палец Сана потянулся к его дырочке. Но Сан быстро убрал его. — Ты уже подготовился? Уён выглядел неловко: — Ага. Я знал, что сегодня ночью меня будут уничтожать. — Уён, — сердито сказал Сан, — ты знаешь, что мне нравится растягивать тебя. — Мне тоже нравятся твои пальцы, но прямо сейчас я просто хочу тебя в себе, — он наклонился вперед, захватил губы Сана и качнулся на его пальце, который крутился вокруг него. Сан посмеялся и заткнул его, введя палец внутрь (со слюной и смазкой, конечно), затем добавляя еще один. Сан все еще хотел быть уверенным, что он готов, и, как он и сказал, ему нравилось растягивать его. — Поторопись, — сказал Уён, пот скатывался по его вискам и груди. Сан помычал и рукой схватил член Уёна, чтобы помочь ему с нетерпением, толкаясь кистью, и склонился между ними, сплевывая слюну на свою руку. Они оба наблюдали, как рука Сана кружится вокруг головки члена Уёна, кончик блестит от преякулята. Уён покрутил бедрами вокруг пальцев Сана, привыкая, и прошептал ему в рот: — Всё, теперь я готов, обещаю. Сан поцеловал его в щеку и дал Уёну сесть на его колени, присаживаясь на кончик члена Сана; Сан задержал дыхание в ожидании удара удовольствия. — Собираюсь прокатиться на тебе, — выдохнул Уён, опускаясь на него; Уён захныкал, и Сан зашипел. — Святое дерьмо, Уён. Уён медленно поднялся и затем снова опустился, но быстрее, и Сан остановил его: — Осторожнее, дай себе привыкнуть, малыш. Уён запыхтел: — Думаю, я знаю, когда моя задница готова. — Справедливо. Сан схватил уёновы мягкие половинки, и Уён обхватил руками его шею и плечи, устраиваясь поудобнее, а Сан поцеловал родинку на его груди, после чего ртом прошелся до соска. Уён заныл и выгнулся телом, когда вернулся на член Сана: — Нечестно, — громко выдохнул он по слогам. — Ты же знаешь, что я чувствительный. Сан проигнорировал его, потерся об сосок и намочил его влажным языком, оставляя на нем блестящую слюну. Теперь Сан обернул свои руки вокруг Уёна, и оба подстроились под ритм, при котором они оба сжимались и ускорялись. — Ты всегда так хорош, Уёни. Уён, увлекшись игривым тоном на своем имени, подпрыгивал только сильнее, выстанывая имя Сана с небольшим воплем. Сан всего за секунду нашел простату, когда оперся на локти и поднял свои ноги так, чтобы Уён прислонился к его бедрам спиной. — Оу-оу-оу, — на одном дыхании сказал Уён, прижимая ноги и напрягая мышцы. — Пря-прямо здесь, Санни- — Я знаю, малыш, — выдохнул Сан, в голосе и животе чувствуется напряжение от насыщенности момента. Это было идеальным материалом для дальнейшей мастурбации, которым он будет счастлив воспользоваться. Уён вытянулся над ним, соски и член блестят от преякулята и слюны, его губы были до красноты покусаны от удовольствия, и бедра дрожали посреди Сана. Его волосы прилипли ко лбу, и он склонил голову, ругая Сана. — Лучший член в моей жизни, клянусь блядскому богу, — его голос был приглушен, и слезы скатывались по щекам. Сан потянулся вперед, чтобы перевернуть их; Уён вздохнул: — Ноги болели. — Понял, — сказал Сан между поцелуями, останавливаясь, чтобы подарить ему томный поцелуй, который замедлил их сердцебиения после прошедшего. Уён и Сан счастливо вздохнули, и Сан поднял руки Уёна над ним. Он сжал их между своими, и они переплелись пальцами. Сан нежно подтолкнул ногу Уёна коленкой, и Уён закинул её Сану на плечо, сразу же выпуская самый громкий стон. — О. Он резко выпрямился и вернулся обратно, их голоса становятся выше, а Уён сжимался и отчаянно пытался дотянуться руками до низа, чтобы расслабить свой член. Сан держал их там и вбивал его сильнее в матрас, тело Уёна скользит к верху от силы. — Я люблю тебя, — сказал Уён, слезы скатываются по его лицу, и Сан потянулся вниз, чтобы поцеловать его, и сердце его дико стучит. Сердце Уёна стучало очень быстро, и его член качался между ними, пока Сан пульсировал глубоко в нем. — Я тоже люблю тебя- типа, так, блять, сильно. Уён уронил голову назад, скинув челку, и застонал: — Я не так хотел сказать тебе об этом, но, блять-, — захныкал он, перебитый удовольствием. — Всё в порядке, мне кажется, это романтично, — дразняще сказал Сан, толкаясь теперь ловчее, закатывая бедра глубже, и Уён улыбнулся. — Я близко, — смог выдавить его бойфренд после того, как Сан схватил его член, щеки обоих неконтролируемо краснели. — Так кончай. С трясущимся вокруг него Уёном, Саном, задыхающимся ему в шею и говорящим о звездах и бабочках, они кончили. Я раскрашу кухню в неоновые цвета, Я сделаю небо ярче Она напевала ему в ушах, наполняя его сахаром и отпуская сон. Он снова сидел на лестничной площадке, уставшими глазами смотря на комки пыли и поломанный потолок. — Я так и думал, что ты здесь, — Уён появился на ступеньках и остановился перед ним: — Снова не можешь уснуть? — Ммм, нет. Уён наклонил голову и сел перед ним. Холод хорошо на нем смотрелся. — Я на самом деле очень устал, но хотел вернуться сюда, пока не забыл. — Думаешь, ты забудешь, где находится лестничная площадка? — сказал Уён, посмеиваясь. — Может быть. Эта площадка вообще реальна? — устало сказал Сан. Ему всегда казалось, что реальность здесь была другой, мигающие лампы и каменные стены не были такими уж расслабляющими, а эхо от ничего, и в то же время чего-то было жутким. Это было порогом, то есть относилось к переходной стадии или находилось по обе стороны границы. Ты, на самом деле, не застреваешь меж двух миров, а проводишь слишком много времени, думая, что время должно идти, но так как это место было таким странным, ощущалось, будто время не двигалось вовсе. Уён положил голову на плечо Сана, стеклянные двери тихо смотрели на них сверху, а паутины молчали. — Думаешь, ты реален? — Может быть. Они оба посмеялись, и Сан провел своим большим пальцем по пальцу Уёна, говоря тихо. — Я ненавижу быть таким сентиментальным, но я никогда и не думал, что все будет хорошо. Мне не было грустно раньше, я просто не чувствовал себя на своем месте. И поэтому в самом начале, когда я встретил тебя впервые, я был таким отстраненным. Ты не принадлежал месту, наполненному вещами, для которых не существовало времени. Уён терпеливо слушал и напевал песню о покраске кухонь в неоновый. — Мне нравится быть с тобой. Ты заставляешь меня чувствовать себя так, будто у меня может быть свое место, но, обещаю, я не полагаюсь на тебя слишком сильно. Уён хихикнул: — Я знаю. Они продолжали разговаривать, как в старые времена, но в этот раз это был немного другой разговор. Это были разговоры о любви, о друг друге, о раскрашенных джинсах Уёна. Они говорили о светлячках Сана, которые тот ловил ладошками, говорили о его маме, которая делала зеленый чай в саду. Уён говорил о колесе обозрения, на котором он испугался, но затем рассказал ему о парне, который держал его за руку и кормил палочками корицы, чтобы успокоить его. Уён говорил о том, что друзья Сана являются сватами и полным хаосом. Сан шептал о луизианской магии и рождественских огнях, зажигавших звезды, и о звездах на носу Уёна. Они смеялись, плакали, целовались и встретили утро, разливающееся по стеклу. Когда они шли обратно в кровать, Уён указал на светлячка, отдыхающего на одуванчике, наслаждающегося теплым солнцем и уютной зимой. Одуванчик, миллион маленьких желаний плывет по небу, словно светлячки