Соси мой !&?!#&#

Джон думает, что в автобусе никого нет. Тим думает, что еще даже не полночь и что он просто обязан встать на ноги и выйти из автобуса, если он не хочет потерять уважение к себе целиком и полностью. В реальности же Тим нашел таблетки под одеялом на койке Пого, и эти таблетки оказались седативами, и сам Тим не очень-то об этом в курсе, но Пого может быть. В реальности Тим принял их, заполировал их пивом, но не то чтобы очень большим его объемом, и сделал он так не потому, что смешивать транквилизаторы с алкоголем — не самая безопасная в мире затея, хотя об этом он вполне в курсе, сделал он так потому, что смешал транквилизаторы с алкоголем, и теперь ему невероятно лень доставать вторую бутылку из холодильника, что уж говорить о том, чтобы встать на ноги и выйти из автобуса. Единственное занятие, к которому он сейчас склонен и которому способен предаваться, это полусонное курение. Единственное занятие, к которому сейчас склонен Джон и которому он в высшей степени способен предаваться, это перебирание гитарных струн. И даже густой табачный туман, производимый Тимом, не может удержать его от этого. Но все-таки он его немного замедляет. Таким образом, все это случается потому, что они оказываются вместе в автобусе, когда еще нет полуночи и на улице все еще стоит пятница, хотя стрелки уже подбираются к двенадцати и суббота наступит совсем скоро, и события разворачиваются, ведомые равномерными взмахами маятника времени, хотя, разумеется, никаких маятников в автобусе нет. Это, в конце концов, автобус. Джон говорит Тиму салют, и Тим тоже приветственно хрюкает что-то в ответ, я поддавший, затем добавляет он, улыбаясь, и машет ему в воздухе рукой с зажженной сигаретой, и ни в его улыбке, ни в его движениях не видно ни единого признака присутствия серого вещества у него в черепной коробке, я хочу поиграть, сообщает ему Джон, нет, что ты, я не против, говорит он еще несколько секунд спустя, когда Тим спрашивает его, не возражает ли он, что Тим тут курит, и Джон уже вовсю перекладывает вещи на и вокруг своей койки, пытаясь отвлечь свои перевозбужденные руки, потому что, сказать по правде, он все же возражает, немного, но возражает, и еще надеется, что Тим уйдет, так что ответ Джона Тиму — это просто вежливая, безобидная ложь. Джон к такой лжи вполне доброжелательно настроен. И если повторить, если сказать по правде еще раз — Тим тоже надеется, что он уйдет. На улице в полном разгаре пятница, и ему попросту нельзя торчать в автобусе, занимаясь хуй знает чем, он по всем законодательствам мира обязан встать на ноги и выйти прочь, и за пределами автобуса, конечно, тоже нет никаких маятников, за его пределами есть люди, с которыми Тиму стоит встретиться, и он еще не знает этих людей или же уже знаком с ними, за пределами автобуса есть легкие на подъем люди, которые тоже чего-нибудь наподдали и в курсе, что сегодня пятница, приятные, сексуальные, привлекательные люди, которые способны к и склонны предаваться приятному, сексуальному, беззаботному пятничному веселью. Потом, немного спустя — Джон все еще не играет, все еще бродит кругами по автобусу — Тим осознает, что у него под рукой есть Джон. Тим осознает, что Джон сексуальный, привлекательный, приятный, ему бывает трудно угодить и еще он реально двинутый на своих гитарах, но в целом Джон — вполне так ничего, он вежливый и почти всегда флиртует, со всеми с кем только может и с Тимом в том числе, у Джона подведены глаза, тушью и тенями, на шее у него надет тесный черный чокер, а на самом Джоне — облегающие джинсы, подчеркивающие его задницу и тесно обнимающие ее. Все эти мысли Тим уже не раз обдумывал. Хотя в этот вечер не только Тиму положено официальное признание. Тиму помогали. Тим осознал, что под рукой у него есть Джон, потому что Джон с ним флиртовал. Джон очень доброжелательно настроен к флирту. Джон его большой фанат. Итак, если про Джона тоже следует сказать немного слов, то Джон враждебен к дыму, дым ему не нравится, ни вообще, ни этим вечером, ему противен запах, и еще, еще он хочет перебирать струны на гитаре, но перебирать их в присутствии полусонной туши, рассиживающейся в автобусе вместе с ним, он не желает, не желает видеть все эти тяжелые веки и широко расставленные ноги, и свисающую с беззаботных плеч рубашку с расстегнутыми пуговицами, и нет, Джон вовсе не возражает против владельца вышеперечисленного, он ничего не имеет против Тима, просто сегодня он хотел сочинить что-нибудь другое, мелодию иного тона, и Тим ему противопоказан, Тим не приносит вдохновения, Тим отвлекает. Тим отвлекает его не только тем, что сидит там вместе с ним. Что подразумевается под этим, если здесь нужны пояснения, так это то, что Тим выглядит просто охуенно. Джон думает об этом, бродя по автобусу кругами, поглядывая на Тима и на его расстегнутую рубашку через густой туман производимого им дыма, на его широко расставленные ноги и на его тяжелые ботинки, и даже на его полуопущенные веки, но чаще всего — на полуобнаженную грудь, которую Тим выставляет напоказ. Ладно, наверное, скорее всего, Тим ничего не выставляет напоказ специально, в конце концов, именно в таком виде — полуголая грудь, распахнутая рубашка, натянутые на широко раскинутых ногах джинсы, которые кажутся гораздо более тесными, чем на самом деле есть, и крепкие мышцы, которые ровно такими и кажутся — именно в таком виде Джон его и нашел, зайдя в автобус и разглядев его посреди дурно пахнущего облака и, если судить по облаку, такое положение вещей не было чем-то новым, хотя сам Джон никаких суждений не выносит, Джон просто догадывается, что Тим не пытается казаться для него особенно привлекательным, он правда такой и есть, и еще, еще никто не убедит его перестать смотреть на людей, которые так охуенно выглядят. То есть, под этим подразумевается, что Джон считает, что Тим выглядит просто охуенно, и флиртует с ним, бродя кругами по автобусу, и вежливо ждет, пока тот встанет на ноги и выйдет прочь, и даст ему спокойно поиграть. Тим тоже думает, что выглядит просто охуенно. Ладно, прямо сейчас он никакой особенной охуенности в себе не замечает, он был бы гораздо охуеннее, если бы он встал на ноги и вышел из автобуса, чтобы флиртовать там с привлекательными людьми, но прямо сейчас ему лень даже пальцем шевелить, настолько он расслабился, и он болтается довольно далеко от вершины своей охуенности, но все-таки он охуенен, охуенен и легок в обращении, и Джон, кажется, испытывает по отношению к нему определенные желания, господи, да конечно же, Джон их испытывает, так что, хотя Тим и придерживается более высоких стандартов в области оценки своей личной охуенности, они находятся в согласии по этому вопросу, и Тим решает, что Джон — тоже публика. И, разумеется, он ничего специально не выставляет напоказ. Он просто сидит, где и сидел, с полуголой грудью, сползая по спинке все ниже и ниже с каждым взмахом отсутствующего маятника, расставив ноги так широко, что это выглядит попыткой аннексировать Лихтенштейн или Андорру, или целую Швейцарию, но, кажется, именно это Джон и считает охуенным, и не кажется, а точно, и поэтому Тим просто сидит на месте в той же позе, не шевелясь и тем самым угождая Джону. Джону бывает довольно трудно угодить, но это, это вот вполне легко. Еще немного спустя — на самом деле с тех пор, как Джон находит Тима в клубах дыма, проходит двенадцать минут, и это действительно недолгий период времени, но кто сказал, что им нужен период подлиннее, в конце концов, им друг с другом комфортно и удобно, и этот беспечный обоюдный флирт тоже им обоим не в новинку — Тим задает Джону вопрос. Что происходит тогда, когда Джон в очередной раз стреляет Тиму глазками, и взгляд его снова попадает прямо в цель, вонзаясь в полуголую грудь Тима, и Джон дразняще улыбается, стоя к Тиму вполоборота, так что ему видны и его задница, и его рот. — У тебя на вечер есть какие-нибудь планы? — спрашивает Джона Тим. И, конечно, Джон ему уже сказал, что собирается играть, но оба они все понимают, они оба в курсе, что Тим спрашивает его вовсе не об этом, они провели последние девять минут играя в теннис мячом из провокаций, и им обоим наплевать, что провели они за этим теннисом именно столько времени, оба они ничего об этом не знают, оба они думают о совсем других вещах, и именно поэтому Джон не говорит Тиму, что собирается играть, еще раз, хотя, разумеется, Джон вполне мог бы повториться, именно поэтому Джон дает Тиму другой ответ. Джон кокетливо пожимает плечами. — Да нет, никаких планов, — отвечает он. — А какие у тебя предложения? У них на уме довольно-таки похожие занятия, они не идентичны, но и не диаметрально противоположны. Они вдвоем на одной волне. Разумеется, инструмент всегда можно настроить еще лучше, но это выясняется чуть позже, а в тот момент Тим улыбается уголком губ и подманивает Джона к себе пальцем. — А это мой небольшой секрет, — говорит он, и сексуальный, низкий тембр, которым он это произносит, естественным образом появляется в его голосе. — Подойди-ка поближе, я тебе на ушко скажу. Разумеется, Тим не говорит Джону ни слова, когда Джон подходит к нему и садится — тоже кокетливо — рядом с ним. Он просто облизывает Джону ухо. Затем он улыбается Джону, а Джон улыбается ему, встает одним плавным, эротичным движением и снова садится, садится Тиму на колени, облизывает оба его уха, а потом — свои губы, и смотрит на Тима. Что делает Джон, так это заменяет теннисный мяч, которым они перекидывались, на бейсбольный или мяч для поло, и они продолжают увеличивать размер круглого предмета, набирая обороты. Они целуются, разобравшись с ушами, и на этом поле Тим ведет себя более агрессивно, и пусть то, что он делает на самом деле — это поддается, и он в курсе — а Джон нет — он поддается неслучайно, потому что именно такого поведения, кажется, от него ждет его противник и партнер, и к черту кажется, Джон точно только этого и ждет, Джон быстро расправляется с рубашкой Тима и стягивает ее с его плеч, и Тим на секунду путается в ней запястьями, пока Джон увлечен осмотром его мышц, но вскоре он освобождается и выпускает на волю Джона, Тим кладет руки под его футболку, увлекаясь всем, что находится под ней, сначала лишь на ощупь, а потом и визуально, он помогает Джону снять ее с себя, не вмешиваясь в стиль, в котором Джон выбирает раздеваться, и Джон потягивает его за колечко в соске с вызовом в глазах, потому что Тим тоже уделил внимание его соскам и даже ущипнул их пару раз, когда уже мог наблюдать разноцветные узоры татуировок, окружающие их, и раньше тоже, что прельстило Джона так же, как искушение в его глазах прельщает Тима. Может быть, не точно так же, но сравнение возможно. Тим просовывает палец под тесный черный чокер Джона и тянет за него, после того как Джон отмечает присутствие пирсинга в его соске, Тим ослабляет хватку чокера на шее Джона на несколько секунд, и Джон запрокидывает голову, подставляя горло, обольстительно облизывая нижнюю губу и затем, когда Тим отмечает это, пальцы Тима. Тим тянет Джона за ремень, и Джон встает и лишает облегающие джинсы права присутствовать на своем теле целиком, хотя и не сразу, сначала он вынуждает Тима побыть публикой, избавляя свои ноги от эластичной ткани с определенным шиком, никуда не торопясь, и Тим реагирует соответственно, вытягивая губы трубочкой со свистом в знак одобрения, а Джон отмахивается от него рукой с долей пренебрежения в движении и с хихикающей улыбкой на губах. Губы Джона довольно скоро оказываются на члене Тима. Джон становится на колени между широко расставленных ног Тима и тянет за ремень, Тим пытается помочь ему, Джон говорит нет, дай я, и это звучит попросту бесстыдно, Тим показывает ему ладони, Джон выдыхает парочку смешков, расстегивает ему штаны и вытаскивает член. А член у Тима не стоит. Конечно, эврика в тот момент кричать не надо, и бинго тоже, они не играют в бинго, и ни один из них не кричит, и то, что член у Тима не стоит, не бог весть какое чудо — то есть, ладно, он все-таки чуть-чуть стоит, он не совсем поникший, но это совсем не та стадия эрекции, которую Джон ожидал увидеть, если бы он подумал хоть чуть-чуть на эту тему, то пришел бы к выводу, что такую стадию эрекции он ожидает от людей через две секунды, когда они его впервые видят, ну ладно, может, через десять, но что уж тут попишешь, се ля ви — и ничего необычайного в этом нет. В конце концов, миллионы людей на Земле не обладают стояком в любой отдельно взятый момент времени. И тем не менее, тот факт, что Тим входит в их число, все же примечателен, не потому что это невидаль или катастрофа, которую бесспорно осветят в новостях, но потому, что до того момента, когда Джон совершает свое ничтожное открытие — и вы судите сами, намеренный ли этот каламбур — до того момента события в автобусе двигаются по прямой. Тим и его вялый член — это отклонение от курса. Джон же… Джон, разумеется, не хмурится, обнаруживая стадию эрекции члена Тима, почти настолько же несуществующей эрекции, насколько нереален маятник, которого там точно нет, конечно, он не хмурится, он вежлив и приятен, возможно, он слегка поджал губу, не удержавшись, и он все это запомнит и надолго, чего он сам о себе даже не подозревает, но что подозревает Тим, хотя и не в тот момент, Джон не показывает своего… что же это, разочарование? Что-то в этом роде. Может быть, фрустрация. Джон не показывает ее, а что он думает, так это то, что Тим принимал наркотики, и что они сейчас играют в туре, и что это невеликая проблема — опять же, вы решайте сами, но все-таки, вот здесь, нет здесь никакого каламбура — Джон думает все это и приходит к выводу, что стоит как-нибудь исправить ситуацию в своих руках, и решительно обхватывает губами вялый член. Пока Джон размышляет и пока Джон сосет ему, сам Тим отнюдь не анализирует причины сложившегося случая, что и немудрено. Слушайте, Джон ему сосет. Тим думает о Джоне, а не о причинах, Тим думает о нем, и его мысли — это не то, что мы обычно называем ими, это не связное повествование, которое может быть записано словами как внутренний монолог, Тим просто замечает глаза Джона и их теплоту, и реагирует на это, он видит их в более ярком цвете, чем они на самом деле есть, в более ярком цвете, чем его сетчатка принимает зрительные данные, Тим думает о том, как Джон выглядит с его членом во рту, и это, это он думает самим своим членом, то есть, разумеется, не буквально, но да, так он и думает, он думает, что Джон выглядит просто охуенно, стоя на коленях с его членом во рту, выглядит просто охуенно вполне определенным образом, выглядит отражением самого себя на сцене, конечно же, без члена во рту — Тим бы и на это посмотрел — но с одной из своих гитар в руках, и эта мысль Тима тоже отражается картиной на его сетчатке, двумя картинами, сменяющими друг друга несколько раз. Еще одну картину он рисует чуть более сознательно, картину, где Джона трахают, и это картина, блядь, шедевр. И на шедевре Тима Джон выглядит так, будто у него в руках две гитары. Язык Джона занимает большую часть мыслей Тима. Что тоже совсем не удивительно, потому что Джон сосет ему, и это охуенно, Джон охуенный, как и его язык. А что до Джона, то Джон думает, что член Тима не стоит. И это, без сомнения, не все, что происходит у него в мозгу, и окажись он в тот момент в аппарате МРТ — ему бы, само собой, пришлось расстаться с членом Тима — нейробиологи бы повеселились всласть, изучая кору его полушарий, пучки миелиновых волокон и его амигдалу, но в автобусе нет аппарата МРТ и нет неройбиологов, что, пожалуй, к лучшему, потому что это был бы совсем другой рассказ, и таким образом те из соображений Джона, которые получат описание или просто будут упомянуты, это лишь та мысль, что член Тима не стоит. Кроме размышлений Джон вытворяет что-то охуенное своим языком, демонстрируя таланты, что ему обычно нравится — но не так чтобы сейчас — и еще он выглядит потрясающе за своим занятием, он бросает взгляды вверх на Тима, смотрит в его полуприкрытые глаза своими полуприкрытыми глазами, и в его глазах есть тропическая жара, есть эротический театр, есть немножечко гордости собой, и все это — непристойно, в высшей степени, он выглядит просто охуенно и вытворяет потрясающие вещи, но член Тима не встает, и это уже совсем даже не смешно. Джон останавливается и выпрямляется, разочарованно вздыхая, он смотрит вверх на Тима, поджимая губы. — В чем дело? — спрашивает он, слегка повышая голос, что и для него явление вполне естественное. — Это что, какая-то дурацкая шутка? Тима грубо дергают, возвращая на план бытия, который он совсем покинул, и голова у него идет кругом. — А? — переспрашивает он. — Что это? — Это, — поясняет Джон и указывает пальцем на его член. — Это мой член, — поясняет Тим. Голова у него, конечно, идет кругом, но он все же в курсе. Это, в конце концов, его член. Не то чтобы Джон был не в курсе. — Я это вижу. Он не стоит. У Джона очень, очень любопытная амигдала. — Ну да, наверное, не стоит, — пожимает плечами Тим. — Если судить по общепринятым стандартам. В моем случае это он еще как стоит. — Он почти совсем не стоит, — возражает Джон. — А я тебе сосал. Действительно. — Я знаю, — отвечает Тим. Он отчаянно желает, чтобы Джон и дальше это делал. Чего Джон отчаянно желает, так это чтобы Тим прекратил ломать комедию, и комедия — это не слово, которое проносится в его сознании или скатывается с его языка, это взрыв химических веществ в его увлекательном мозгу. — И у тебя не стоит, — скатывается с языка Джона. — Не стоит. Джон вздыхает и поднимает руку, на секунду прикрывая глаза в усталом жесте. — Ну и в чем дело? — спрашивает он. — Почему у тебя не стоит? — он делает тактическую паузу. — Я что, недостаточно для тебя хорош? Это — тоже детонация. Тим не заходится хохотом, взрываясь, из-за фразы Джона и из-за его тона, но удержаться от смешка, который распирает ему глотку, все же не может — и тому виной возмущенный скептицизм, окрашивающий лицо Джона. — Нет, — говорит Тим. — Ты охуенный. У меня не стоит, потому что у меня член не встает. — Что ты вообще такое имеешь в виду? — спрашивает Джон. На самом деле это вовсе не вопрос. Это скорее теннисный мяч, которым Джон запускает в Тима, целясь ему прямо в лоб. Тим шумно выдыхает. — Я имею в виду, что у меня член, блядь, не встает. Ты тут ни при чем. Ты потрясающий. У меня просто не встает. Можешь дать мне эти свои журнальчики с грудастыми красотками и масляными качками, которые ты покупаешь в промышленных масштабах, если сомневаешься, и я тебе на практике докажу, что никакая, блядь, порно звезда не поднимет мой хуй больше, чем ты уже поднял. Джон сам — та еще порно звезда. Джон теряет очередную порцию своего терпения. — Почему? — говорит он. — Что ты мне вообще сказать пытаешься? — Господи, — говорит Тим. Он не раздражен, просто… Что еще надо объяснять про вялый член, когда этот член был вялым прямо у Джона в его охуенном рту. — Я говорю, что у меня член не встает. У меня эректильная, блядь, дисфункция. Это, это — снова поворот в пространстве. Это новая скорость передач. Джон замирает на месте, словно вкопанный. Ну ладно, не как вкопанный, но уж точно как мешком огретый. — О, — выдыхает он. Дело, знаете ли, в том, что такого он не ожидал. Он вообще в начале играть на гитаре собирался. — То есть… — говорит он. — Ты имеешь в виду… — То есть у меня член не встает, — Тим объясняет ему очевидное. — Совсем? — Ну сам посмотри, — говорит Тим, разводя руки в стороны и кивая на объект их обсуждения, болтающийся поникшим между его ног. — А, — Джон тоже бросает взгляд на вялый член. — А это… Это всегда так было? — Разумеется, нет, — фыркает Тим. — Это эректильная дисфункция, а не врожденный порок развития. — То есть… — медленно произносит Джон. — То есть, раньше у тебя стояло? — Ага. — Э, — говорит Джон. Он не уверен, что об этом стоит спрашивать. Тим прав, Джон вежливый и приятный, Джон вполне так ничего. — А как долго… Как долго у теб— Тим пожимает плечами. — Не знаю, — говорит он. — Лет пять. Шесть. Это не за один день случилось. Наверное, вот этот жалкий мешочек у меня последние три года. Сильнее у меня встать не может. — О, — говорит Джон, таращась на жалкий мешочек Тима. Таращиться невежливо. Джон в курсе. Еще как. Просто он не уверен, что сможет посмотреть Тиму в лицо. Хотя, само собой, он мог бы. На лице у Тима ничего особенного нет. — А как ты тогда… — начинает Джон. — Что? — Как ты трахаешься? А вот это, это точно меняет выражение лица Тима, потому что Тим хохочет во весь голос. Он может быть приятным, легким в обращении, иногда даже милым, но обычно он довольно-таки груб. — Чувак, — говорит он. — Это эректильная дисфункция, а не трупное окоченение. — Джон кусает губы. — Я еще как оценил все, что ты там со мной своим ртом вытворял. — О, — говорит Джон. Он бы даже на сто метров этих нейробиологов к своему мозгу не подпустил. Он переводит взгляд на лицо Тима. — Да? — Ага, — подтверждает Тим. — Ты охуительно сосешь. — Джон как раз успевает к комплименту. — Так что… Если ты не против в том же духе продолжать… Повисает пауза. Джон не торопится ответить. — Нет? — спрашивает Тим. — Нет, я не против, — говорит Джон. Он вовсе не хочет обижать Тима, чего он хочет, так это с ним потрахаться. Тим реально классный. — Ты реально классный. — Тим ухмыляется уголком рта, принимая пас. — Я просто… — говорит Джон. Точность для него важна не только в музыке. — Я предпочитаю, чтобы мои партнеры были более… Более… Активными? После этого отточенного высказывания наступает очередная перемена в сложившихся событиях. После этого высказывания Джон выразительно таращится на Тима. А Тим вовсе не дурак. — А, — ухмыляется Тим. Тим ухмыляется и кладет большой палец Джону на нижнюю губу, и тянет, раскрывая ему рот и сопровождая это взглядом, который послужит хорошей парой к взгляду Джона. — Мне твердый хуй не нужен, чтобы тебя тут во все дырки поиметь, — говорит Тим, оттягивая щеку Джона, обнажая его зубы. И его тщательный выбор слов, и его врожденные фонологические таланты приносят ему выгоду. И его слова, и его тон виной тому, что член Джона сразу же встает. — Шлюха, — добавляет Тим. Они играют в теннис взглядами. Маятник раскачивается, снимая мерки. Тим выдыхает воздух со смешком и наклоняет голову. Он не настроен насмерть в каждой битве побеждать. — Что? — спрашивает он, отпуская Джона на секунду. — Я промахнулся? Джон облизывает освобожденные от пальцев губы. Джон выдыхает воздух со смешком. — Нет, — он мотает головой, улыбаясь, чуть ли не сияя. — Не промахнулся. Тим тоже светится ухмылкой. — Ну хорошо, — говорит он. — Так что, вернемся к делу? Если об этом стоит говорить, потому что нужды в том мало, потому что это очевидно, но если все-таки стоит, то после того, как Тим говорит то, что говорит, они действительно возвращаются к делу и вносят дополнения, и Тим теперь уже не столь расслаблен, и это не только потому, что путешествие седативов по его организму подошло к концу, это еще и потому, что он кое-что пообещал, так что Тим ведет себя очень… активно. Тим запихивает свой вялый член Джону в рот, глубоко, до самой глотки, запихивает его внутрь, растягивая рот Джона большими пальцами, он возит своим вялым членом по его лицу, размазывая его тушь и тени, которые вскоре начинают течь, и сам Джон тоже трется лицом об него и посасывает яйца, перекатывая их на своем охуенном языке, Джон выпускает их изо рта, кусает губы и смотрит вверх на Тима. — Соска, — говорит Тим, ухмыляясь ему. Джон краснеет, хихикает, хлопает ресницами. — Давай, соси мой провисший гамашек. Тим перехватывает Джона за волосы, и его член снова оказывается в невероятном — ну правда — рту Джона. — Ну-ка возьми все внутрь, — говорит Тим, Джон так и делает, и… Ну, оно умещается. Рот у Джона теперь набит до самой глотки, а его нос почти касается живота Тима, и его язык движется, вылизывая яйца Тима, его член, все целиком, весь… — Отсоси этот кожаный мешочек. Если бы Джон не был до упора нашпигован гениталиями Тима, он бы начал подозревать, что Тиму это нравится. Не отсос. То есть, разумеется, отсос тоже, он Тиму точно нравится, Тиму отсасывают, и это охуенно, он смотрит на потекшую подводку Джона, на то, как он давится его вялым членом, на его блядские карие глаза, и что Тиму нравится больше всего, что Тим просто обожает, так это язык Джона, елозящий по его коже, влажные губы Джона, мягкое и твердое небо Джона, весь рот Джона целиком, весь его невероятный, сука, рот. Но кроме этого. Кроме этого ему нравится кое-что другое. Еще как нравится. И будь Джон не так плотно занят отсасыванием провисшего гамашка Тима, он бы, скорее всего, заметил это. Но Джон занят. Джон занят тем, что нравится ему самому, хотя, следует повторить это еще раз, то, что нравится ему, не так уже отличается от того, что нравится Тиму. То, что говорит Тим. — Блядь, — говорит Тим, стаскивая Джона со своей ювелирно приголубленной промежности, любуясь на его разъебанные губы. — Ты только посмотри на себя. Мне надо купить огромный резиновый хуй и нагнуть тебя в общественном сортире, и вдуть тебе хорошенько, ведь так? Ты только об этом и мечтаешь. Об огромных хуях в твоих раздолбанных, грязных дырках? Ты сам — просто грязная дырка. Джон слегка закашливается, подавившись, и облизывает губы. Джон хихикает, краснеет, хлопает ресницами, с которых стекает тушь. — Да, — смотрит он снизу вверх на Тима. Объективно говоря, Джон должен быть запрещен к показу несовершеннолетним. — Я тебе конский хуй подарю, — снова дает обещание Тим, сходу, и делает он это искренне. — Ты дрянная, распущенная карамелька. — Тим просовывает ботинок между расставленных колен Джона, вжимает его ему в член. — Давай уже, начинай дрочить. Хуесос поганый. Джон трется об его ботинок несколько секунд, раскачиваясь на нем, будто сидит на лошади, плавными, эротичными движениями, как ебаная порно звезда. Тим старательно протирает свою приголубленную промежность его широко раскрытым ртом, влажным и горячим, всей его непристойной физиономией, он ебет его в рот своим вялым членом, и чтобы ебать Джона в рот, твердый член ему совсем не нужен. — Высунь-ка свой блядский язык, — говорит Тим. — Будешь сосать мой вялый хуй и кончать как потаскуха. Тим не ошибается. Джон кончает, пока гениталии Тима отдыхают у него на языке, плавая в его слюне, Джон кончает и смотрит снизу вверх на Тима, и выглядит он потрясающе, невероятно, просто охуенно, как произведение ебучего искусства. Безусловно, оргазм Джона также приносит очередные изменения в развитие событий. Тим же, с другой стороны, приносит для Джона воду. Тим помогает Джону подняться и приносит ему воды, Тим тоже пьет, Тим закуривает. Джон отдыхает рядом с ним, расслабляясь, Джон бросает на него взгляд. — А ты не хочешь… — начинает он. — Ну… Джон опять стреляет глазками, словно из лука. Тим мягко усмехается. — О, — говорит он. — Хочешь что-то сделать для меня? Надо же. Миленько. Джон умудряется уговорить себя не пихать его локтем в бок. — Разумеется, — говорит он, прищуриваясь. — За кого ты меня принимаешь? — За манерную озабоченную хуями принцесску с восемьюдесятью шестью гитарами? — предлагает Тим, выдыхая дым. Джон пихает его локтем в бок, Джон смеется, Джон качает головой. — Я серьезно, — говорит он. — Ты чего-нибудь хочешь? Я все сделаю. Я имею в виду, ты же можешь кончить? Тим кивает и тушит сигарету. — Конечно, — подтверждает он. — Это эректильная дисфункция, а не родовое, блядь, проклятье. Джон фыркает, а потом слегка хмурится. — Хорошо. Я только… — А? — Я не совсем… — Не понимаешь, что можно сделать? Джон вздыхает, поджимает губы, разводит руки в стороны, смотрит на поникший член Тима, на его ухмыляющуюся морду. — Такого со мной еще ни у кого не было. — Понятно, — говорит Тим. — Ладно. Я тебе покажу парочку способов. — Ты разве не хочешь, чтобы я это делал? — спрашивает Джон. Он пристально наблюдает за тем, как Тим показывает ему парочку способов пробраться к себе в задницу, запихивая в нее свои довольно-таки сухие пальцы, задрав правую ногу и валяясь на койке без единой нитки, пока его джинсы болтаются на спинке стула. — Только не обижайся, — задыхается Тим. Эта парочка способов ему очень хорошо знакома. — Но твои проворные пальчики для меня слишком избалованы. Ты, наверное, только и делаешь, что по маникюрным салонам шляешься. Мне это ничем не поможет. Знаешь ли, ты не один, кому нравится пожестче. Джон смеется и смотрит на то, как Тим бесцеремонно трахает себя пальцами, на то, как он качает бедрами, как он говорит да и сука, как он делает то, что ему нравится, да пожестче, как он имеет себя во все дырки. Джон, впрочем, об этом думает в совсем других выражениях. Джон думает, что у Тима все еще не стоит и не встанет, у него вообще не встает, думает, что Тим просто потрясающий, Тим невероятно охуенный. — Ладно, — говорит он. — Тогда что мне сделать? — Займись настройкой инструмента, — отвечает Тим, кивком указывая ему направление. — Сыграй концерт на моем дряблом чехольчике? В этот раз Джон замечает. Джон смотрит. Потому что Тим просто потрясающий. — Так? — спрашивает Джон, попробовав несколько экспериментальных переборов на члене Тима своими проворными пальчиками. — Ага, так, — говорит Тим, и его рука на время присоединяется к руке Джона. — Или вот так. — Это… Это, черт побери, шреддинг. — Знаешь, типа как твоей душе угодно. Тим показывает ему несколько приемчиков. Джон кусает губы, таращась на происходящее огромными глазами. Выражение лица у него такое, какое обычно бывает у его пораженной публики. — А это… — говорит он, переводя взгляд на лицо Тима. — Это разве не больно? И это, и еще вот то, и это невообразимое нечто тоже. Тим просто ухмыляется во весь рот. Джон рассматривает его щедро обнаженные в ухмылке зубы, Джон смеется и качает головой. — Ладно, — говорит он. Джон говорит ладно и тогда, что, пожалуй, и так понятно, тогда Тим ебет себя своими довольно-таки сухими пальцами, грубо, совсем не плавно, но просто охуенно, резко, впиваясь в себя словно крючьями, а Джон тянет Тима за его кожаный мешочек, у которого такое множество имен, и Тим сквозь зубы бормочет их все, одно за другим, насаживаясь на пальцы поглубже и таращась на свой болтающийся член, и на лице его написаны чувства, которые, без сомнения, возбудили бы научный интерес тех нейробиологов, которых рядом с ними нет, и, скорее всего, возбудили бы и самих неройбиологов, Тим поглядывает на Джона, шумно выдыхая воздух и низкие, глухие стоны, запрокидывая голову, а Джон сжимает, мнет и комкает его гениталии, словно теплый, мягкий, уютный пластилин. Джон думает, что если Тима еще не запретили к показу, то точно стоит, причем прямо сейчас, потому что… Потому что все это уже полный криминал. И оба они рецидивисты. — Блядь, — выдавливает Тим. — Давай. Выеби меня тоже. Он перехватывает свободную руку Джона, быстро облизывает его пальцы, запихивает их внутрь вместе со своими. Может быть, Тима вообще следует убить к чертям собачьим. Джон ебет Тима… Ну, на самом деле нет. Тим ебет себя пальцами Джона. — Блядь, — говорит Джон. Тим улыбается. Тим охуенный. Джон обгрызает губы, а Тим палит в него глазами, словно из пушки. — Хочешь мне в рот кончить? — спрашивает Джон. Может быть, Джона тоже надо убить нахуй. — Блядь, да, — рычит Тим. — Давай сюда свой похабный язык. Оргазм Тима служит завершением случившегося, и Тим кончает Джону на его высунутый язык, пока Джон сжимает пальцы на его вялом члене, и головка болтается у него во рту вверх и вниз, Тим кончает, сжимаясь вокруг пальцев Джона и своих, запихивая их насколько можно глубже, Тим заодно кончает Джону на лицо, потому что разумеется, он на него кончает, он скачет там на койке как сумасшедший маятник, а хуй у него мотается, как осциллятор, сделанный из плоти. Хотя Тим называет свой хуй совсем не так. И, кстати, это вовсе не конец. — Сука, — ухмыляется Тим, вытирая сперму с лица Джона. То, что от нее осталось. Потому что Джон… Джона точно следует убить. — Да я с самого первого дня поспорить мог, что тебе только дай спермы наглотаться. Джон смеется и показывает ему язык. — Ну да, и что теперь? — говорит он. — Ты сам еще больше ебанутый. Провисший гамашек. Тим тоже отпускает смешок и разводит руки в стороны, пожимая плечами. И это тоже вовсе не конец. С какой бы стати это был конец. _______________________________________________________