Город, похожий на дом

"Будь спок, чел, ты вывезешь", — так говорил Джим, когда Грейсон, как всегда с боем вырвавшись из дома, сидел с отсутствующим выражением лица на парковой скамейке. Так и закрепилось. Тихий зануда Грейсон "Спок" и искрящий энергией Джим "Жесть-ну-ты-даёшь" Кирк, вечно неразлучная парочка что в школе, что на улице. Споку нравилось, когда его называли новым прозвищем. Своё имя он терпеть не мог. — Что на этот раз? — Не поверишь. Отец повесил шторы для кухни в гостиную, а шторы для гостиной на кухню. — Беда-а-а. — Теперь я "неблагодарная рептилия", "не лезь, когда старшие разговаривают", "вот будешь жить отдельно" и "Айзек Грейсон, ты никуда не пойдёшь". Споку 16, он второй по успеваемости ученик на параллели. Первый — Джим, и никто, кроме Спока, не знает, почему. Грейсон уходил заниматься и делать домашние задания домой к Киркам, а Джим не мог не присоединиться к другу. Спок объяснял ему непонятные темы, а через пару месяцев Джим впервые сам помогал ему разобраться с геометрией. Как-то за ужином Спок случайно сказал, что Джим Кирк стал учиться лучше него. Он сильно пожалел о том, что вообще раскрыл рот. Ведь сам Спок, "в отличие от этого идиота", учиться лучше не стал. — А на ночь тебя, конечно, не отпустят? — Ты же знаешь их. — Что вообще случилось, они же меня вроде любили? — в который раз спрашивал Джим. Спок в который раз пожимал плечами. Он действительно не знал, почему его мать вдруг обвинила его лучшего друга во всех недостатках сына, реальных и выдуманных. Первые фенечки, которые ему подарил Джим, Спок старательно прятал от взглядов родителей, держал в карманах курток и надевал только выйдя из квартиры. Их было всего три, и Спок их очень любил. Синяя, жёлтая и зелёная. Джиму всегда нравились яркие краски. Когда им было 17, Джим подарил Споку ещё одну. Тот стал носить её, не снимая. Он не стал даже пытаться объяснить матери, что это не "ремки как у бичей", а драгоценное напоминание, что он нужен. И воспоминание об осторожном поцелуе в щёку. Спок не любил неосторожные прикосновения, но Джим был очень, очень осторожен. — Может, это из-за дредов? Так ведь многие же так ходят, — Джим тряхнул головой, и бусины на тонких концах дредов нежно застучали друг об друга. — Не знаю, Джим. Я правда не знаю. Прости. — Да ты-то за что прощения просишь, чудак ты человек. Ладно, будь спок, всё равно ничего твоя мать нам не сделает, даже если очень постарается. Держи лапу. Держать ладонь Джима в руках, чувствовать пальцами его тепло — руки у Кирка всегда были очень тёплые, почти горячие, — всё это действовало на Спока успокаивающе. Ему нравилось теребить массивные стальные кольца, феньки и браслеты. Это давало хотя бы какой-то внутренний покой, невозможный с его родителями. В последний год в школе Спок приходил домой только ночевать, а остальное время они проводили или дома у Кирков, или просто шатаясь по улицам и дворам. Несколько раз, вернувшись от Джима и его семьи в квартиру Грейсонов, Спок всю ночь плакал без слёз, стараясь не издать ни звука. Он не мог понять, почему ему легче назвать "мамой" и "папой" двух чужих людей. Запоздалый подростковый бунт выразился у Спока в выкрашенных в чёрный волосах, которые он коротко остриг под горшок ножницами перед зеркалом. Спок боялся, что Джим засмеётся, когда увидит его новую причёску, но тот только улыбнулся и молча обнял его. — Хочешь, татуировку тебе хной нарисую? Смотри, как хорошо держится. Индийская! — Отец меня убьёт, — почти засмеялся Спок. — Это же поведение "как у пятнадцатилетнего придурка". Давай на левой руке. — Что хочешь? Я, конечно, пока не мастер, но в принципе много что могу. — Ну... Ты ещё помнишь квенья? Напиши что-нибудь, что сам хочешь. Университет Спока находился в шестиста километрах от города, где они росли. Художественный колледж Джима — в девятиста метрах от его дома. Джим сам настаивал на том, что Споку просто жизненно необходимо уехать хотя бы на время. Через полгода тот приехал на каникулы, не заезжая домой, пришёл к Киркам, и Джим отдал ему свои любимые цветастые рукава на предплечья. Споку очень хотелось ткнуться лбом Джиму в плечо и долго плакать. Вместо этого он попросил его снова подстричь его под горшок и покрасить волосы в чёрный. В то Рождество Спок впервые ночевал не в своей квартире. И на следующее утро он позвонил матери и сказал, что остановится у Джима. Потом пришлось выключить телефон. К счастью, она не знала адреса Кирков. — Это новая? — Ага, набил ещё в сентябре, — Джим небрежно махнул рукой. — Квенья. Джим грустно посмотрел на Спока. — Я помню те твои рисунки хной. Джим снова не ответил. Спок, наконец, присмотрелся к надписи. Anardil. Джиму пришлось серьёзно напрячься, чтобы вспомнить, как именно он полтора года назад написал на предплечье Спока слово "солнце". Наблюдать через плечо за тем, как рисует Джим, было позволено только Споку. По правде говоря, Джиму даже нравилось чувствовать спиной тепло его тела. Короткий карандаш с надетой на конец длинной бумажной трубочкой легко бегал по развороту скетчбука. Им по двадцать два, Спок в магистратуре, у Джима своя небольшая тату-мастерская. Они уже год живут вместе, и Спок почти совсем перестал нервничать, когда видел открытую дверь в комнату. — Что это за город, Джим? Карандаш на мгновение остановился, но тут же продолжил свой быстрый бег. Джим запустил пальцы в свои фиолетово-зелёные волосы. — Не знаю. Я пока не придумал. Хочу, чтобы это был город, в котором все жители — дóма. Не просто в доме или в квартире, а именно дома. Понимаешь? Спок улыбнулся, положил подбородок Джиму на плечо. Конечно, он понимал. — Только чего-то не хватает, — продолжил Джим. — Вот вроде хорошо, но что-то... Ну не похоже на дом. Спок аккуратно взял из руки Джима карандаш. Джим кивнул. Тогда Спок выбрал домик с крылечком и написал на козырьке: "Тату-мастерская". Джим засмеялся, и Спок тоже посмеялся вместе с ним. Но надпись Джим оставил. "Теперь этот город по-настоящему похож на дом", — подумал Спок.