The marriage of true minds

Но примирись с моей безжалостной судьбой: Пусть смерть меня сразит, тогда исчезну я, А песни все мои останутся с тобой У. Шекспир The curves of your lips rewrite history О, для чего он будет жить бесславно С бесчестием, с заразой и грехом! Зачем румяна спорить будут явно С его румянцем нежным и тайком Фальшивых роз искать себе тщеславно, Когда цветут живые розы в нем? Если бы я был поэтом, настоящим, мать его, поэтом, то я мог бы сказать это так: «Я плыл, словно призрак в тумане утра, вспоминая скорбно об утраченной любви, и образ милого возлюбленного и его тонкие черты вспыхивали в памяти и тут же таяли в ускользающем дыму, вьющемся над чашкой кофе. Кофе был чёрным и горчил на языке, что ублажал когда-то его прелести…» - и ещё нечто подобное. Но я не был грёбаным поэтом, и передо мной стоял не кофе и даже не виски. Виски для меня слишком дорогой, потому я пью дешевое пиво не первой свежести, а сверху докончу его такой же дешевой водкой. И я писал песни о рок-н-ролле, похоти и грязи, и всё, о чём я думал сейчас, это твой член, твоя задница и похотливые губы. О да, губы. Губы, переписавшие историю. Губы, что так сладко мне отсасывали. Я вспоминаю твои блядские глаза, то, как ты смотрел на меня во время минета. Такой порочный взгляд и такое обожание... Губы, что перепишут историю. Так я сказал тебе. Значит, было во мне что-то от поэта. Иногда я выдавал такие перлы, коряво улыбаясь при этом и смущаясь, как школьник. Я вспоминаю, как я драл тебя у стола в гримерке, просто спустив с тебя штаны и всё. Прямо перед концертом, перед выходом на сцену. И страх быть застуканными в такой грязной животной позе только подогревал ещё больше наше желание. Но если бы хоть кто-то посмел назвать тебя моей шлюхой или что-то в этом роде, то я бы расхуярил ему рожу и отправил бы оттуда через окно. Так почему же, мать его, я до сих пор вспоминаю всё это? Почему, если это была всего лишь животная похоть и грязь? Потому, что кроме этого – и этого было больше, на самом деле, - мы слушали старые пластинки и даже пение грёбаных соловьев по утрам, говорили об Оскаре Уайльде и рассуждали об Адриане и Антиное. Я не знаю, кто из нас был чьим рабом, но сейчас я совершенно точно знаю, что этим бредом про грязь и похоть я лишь сочиняю сам себе отговорку. Чтобы не прослыть перед самим собой слюнявой сентиментальной тряпкой. Даже не так. На то, что я жалкий кусок мусора, упивающийся дешевым алкоголем, я уже наплевал. Я сочиняю эту отговорку, потому что… Я бы затянулся сейчас сигареткой, но не осталось денег даже на это – придётся у кого-нибудь стрельнуть. Потому что я, как Адриан, должен был воздвигнуть тебе памятник у озера, у этого чёртового озера амбиций и жадности твоего дурацкого Джерри, который повесил тебе камень на шею, и утопил в нём. Я должен был ваять храмы-оды в твою честь, записать трибьют, сделать совместный концерт с нашими общими знакомыми, а вместо этого я просто катался по сцене, как бешеный, вспоминая твои глаза, когда я видел их в последний раз. Когда ты смотрел на меня изо окна сквозь щель между занавесками, и вот затворились и они, а ты пропал. Растворился и умер, оставив меня одного. Я должен был обожествлять тебя. Да я и так боготворю тебя. Знал бы ты… Тебе хорошо там, небось, одному, без меня. Да, кстати о Уайльде и той зелёной побрякушке, что ты мне подарил. - Я не могу принять это. Я вложил подарок тебе в руку. Это было слишком дорого. Для меня. Слишком. Глупец, я думал, если отдам её тебе, я выброшу тебя из своей головы… Соблазн коснуться твоих пальцев был так велик… Но всё же я устоял. Зачем? Ты посмотрел на украшение с холодной злобой и швырнул в открытое окно. Хотя, если бы оно было закрыто, стекло бы тебя вряд ли остановило. Я ждал, что ты хотя бы посмотришь на меня. Я пошёл к двери. Я застыл и оглянулся, надеясь, что ты не выдержишь и обернёшься, но всё, что мне досталось – последние мгновения постоять возле тебя, глядя на твой затылок. До дрожи хотелось поцеловать тебя туда, поправить твои волосы, зарыться в плечо, лечь и уснуть с тобой. Но больше уже никогда. Я спускался по лестнице, и будто осколки впивались мне в стопы с каждым шагом. Возле такси я остановился, и мой взгляд замер на твоём чертовом окне. Ты же не можешь отпустить меня просто так. Слишком долго. Я закурил. И вот синие прядки мелькнули среди занавесок. Ты сразу меня заметил и прятаться не стал. Мы смотрели глаза в глаза, впервые не понимая друг друга. Я глупо надеялся, что ты сейчас придёшь за мной. Что скажешь, что всё это ошибка. Что ты попросишь меня остаться, и я скажу: «Да, конечно». «Пожалуйста, Брайан», - молил я глазами, но ты не понимал. Впервые в жизни ты совсем меня не понимал. Твой силуэт исчез, и я осознал: ты не придёшь. Если бы ты захотел меня вернуть, ты бы бежал, я бы видел это в твоих движениях. Но ты просто отошёл от окна. Ты отпустил меня. Если кто-то когда-то сказал, что, если любишь человека – отпусти его, то будь он проклят. Я швырнул недокуренную сигарету и сел в машину. Какой же я дурак. Мне нужно было бежать к тебе. Пусть я выглядел бы глупо, но разве бы ты меня не принял? Ты бы сложил руки на груди, ну я бы поуговаривал бы тебя, поцеловал бы тебя, ты бы хмурился, но уже через пятнадцать минут мы валялись бы на кровати и трахались – я знаю. Но вместо этого такси увозило меня всё дальше от тебя. Мне хотелось оглянуться, чтобы посмотреть в последний раз на дом, в котором я оставил всю свою любовь, но я этого не сделал. И на что я тебя променял? На парочку туров в одиночестве, где я упивался и трахал до одури какую-нибудь групи? Выбирал специально смазливых и с короткими стрижками, и злился оттого, что у каждой из них было не твоё лицо. На грязный мотель, дешёвое пиво и стреляные сигареты? Даже кокса больше не было. Наверное, я всё-таки насобираю немножко денег – напою, если нужно. Уже представил эту картину. Курт Уайлд стоит на углу какой-нибудь улицы и клянчит деньги у прохожих, продавая свои песни. У меня даже шляпы нет, ха. С мыслью о том, какое же я всё-таки ничтожество, я взял недопитую бутылку пива и пошёл к себе. По пути я решил заскочить в туалет. Сделав свои дела, я заметил, что на полу что-то блеснуло. Что-то зеленое. Ни о чём таком не думая, я поднял эту штучку. Может, сдам в ломбард, и… Я похолодел. Руки затряслись. Господи, хоть бы не уронить. Этого не может быть. Это подделка! Вся моя теперяшняя жизнь – подделка, грубый пасквиль, и это – не исключение. Я отвернулся, вертя в руках штучку, так похожую на брошку Оскара Уайльда. Ощутив чье-то присутствие, я поднял глаза. Не может быть. Должно быть, я перебрал сегодня, или мне подсунули палёную водку. * * * О, если я умру, не дольше слезы лей, Чем длиться будет звон суровый погребальный, Когда он возвестит, что злобный мир печальный Покинул я При виде этих строк - покинь воспоминанье О дружеской руке. Я так тебя люблю, что и в мечтах твоих Я не желаю жить, коль принесет страданье Тебе мысль обо мне. Пусть с жизнию моей уйдет твоя любовь, Не то наш мудрый свет зло смехом покарает Тебя за то, что нас и смерть не разлучает. Украшение опустилось в мою ладонь. Холодное. Как твоё сердце. Ты не хотел даже вспоминать обо мне. Это было больно. И я швырнул его в окно, даже не взглянув на тебя. Ты ушёл. Я не увидел этого. Почувствовал. Как можно почувствовать отсутствие. Вот и всё, теперь тебя не будет в моей жизни. Больше уже никогда. Я так и стоял на одном месте, как вкопанный. Я слышал шум мотора. Ты не уезжал. Да когда же ты уедешь?! Когда ты перестанешь мучить меня? Хочешь, чтобы я побежал за тобой? Но ведь это ты ушёл от меня тогда, Курт. Ты и должен возвращаться. Что же ты делаешь со мной? Я не смог удержаться от соблазна посмотреть на тебя ещё раз, теперь точно самый последний. Я приоткрыл занавеску чуть-чуть, надеясь, что ты меня не заметишь, но твой взгляд тут же пронзил меня, будто ты только того и ждал. Ты смотрел и смотрел на меня. Я надеялся, что ты сейчас вернёшься. Что ты не сможешь уехать, не сможешь оставить меня. Но, конечно, ты ждал, что это я побегу за тобой. Я отошёл от окна. Это единственный поступок в жизни, о котором я по-настоящему жалею. Я услышал, как машина уехала. Всего только полшага увело тебя от меня. Я выбежал на улицу. Я думал, что побегу вслед за тобой, что догоню тебя, но я остался на месте. Это мой призрак догонял тебя. Ты унёс часть меня с собой. Я пошёл под окно – туда, куда я выбросил брошку. Если ты не хочешь вспоминать меня, то я тебя вспоминать буду, Курт Уайлд. Я нашёл её быстро, отряхнул землю с неё и прижал к сердцу. Мне казалось, что так я искупил своё преступление, и сейчас, как в старой сказке, ты примчишься обратно, словно в награду, ко мне. Я обернусь, и твои руки уже будут прижимать меня к тебе. Но ты не пришёл. Хотя я видел тебя повсюду, ты постоянно был со мной, я всё же понимал – теперь это конец. Я не мог выбросить тебя из головы, из своей памяти, я злился, грустил, страдал, трахал всех, кого ни попадя, представляя, что трахаю тебя. Хотя обычно это ты меня трахал, а я тебя – всего пару раз, но это не важно. Сейчас я жалел, что так мало раз бывал в тебе, и теперь как будто хотел восполнить упущенное хотя бы так, но всё было не то, все были не те… Я решил пойти посмотреть на тебя. В последний раз, сказал я себе снова. Сколько уже раз я это говорил? Я оделся неброско. Возможно, нужно было перекрасить волосы из синего в, скажем, чёрный. Но в тайне я надеялся, что ты меня заметишь. Конечно, ты не заметил. Как и тогда на фестивале. Ты не видел меня. Я смотрел на тебя, и мне казалось, что в твоих глазах я вижу небо, вижу звёзды. Мне казалось, твои глаза говорят со мной. Но ты даже не видел меня. Как и тогда в клубе, когда ты был под мухой. Ты потом даже не вспомнил об этом. Ты узнал меня только в третий раз, чёрт побери! О чём я думал только, идя сюда. Ты носился по сцене, подбегал к самому краю, где эти визжащие дуры пытались ухватить тебя хоть за что-нибудь, хоть за воздух, что только что грелся меж твоих пальцев. И тебе всё это нравилось. Ты, как всегда, падал на сцену и валялся по ней. А раньше там был я. Я приникал к земле, я падал на колени перед тобой и имитировал минет. А после концерта делал его тебе на самом деле. Кто теперь будет сосать твой член? Возьмёшь любую дуру из зала, и от того, что ты к ней прикоснёшься, она уже и в штаны наделает от радости. Но у нас ведь всё было не так. В этом была поэзия. Была любовь. Разве тонны алкоголя, бесконечные дорожки кокаина и безликие бабы смогут заменить это? Я ушёл ещё до окончания концерта. Не мог больше смотреть на всё это. Я чувствовал себя ничтожным и жалким. Придя домой, я зарылся под одеяло, свернулся там и плакал в подушку, не жалея ни криков, ни слёз. Я где-то посеял нашу брошь. Может, в туалете. Я спустился вниз, чтобы поискать её. Я должен её найти, потому что это всё, что мне осталось от тебя и от нас. Всё, что нас вместе связывало. Это был мой талисман, я смотрел на него и вспоминал тот день, когда я его тебе подарил, и тот день, когда ты отдал его мне, когда я выбросил его в окно, а потом побежал и откопал в земле. Я думал, это какой-то символ. Словно мы передавали свою любовь друг другу. Я подарил, ты вернул, я выбросил, но снова нашёл и отчистил… Оскар Уайльд ведь любил символизм. * * * Передо мной стоял парень, до боли похожий на тебя. Твои глаза, твоё лицо, твоя фигура. Волосы другие и одежда. Нет больше синих прядок, вместо них теперь лисьи нечесаные патлы, но это был ты, мать твою дери. Я выронил брошку из рук, и она разбилась на грязном полу мужского туалета. - Брайан… - то ли шепнул, то ли прохрипел я. Собственный голос я слышал как будто со стороны. А ты отошёл назад и опёрся о стену, медленно проведя по ней руками. Я подошёл к тебе, и, клянусь, эти пара шагов показались мне километрами. Ты дёрнулся, уж не знаю, хотел ли ты убежать, но я не дал тебе этого сделать. - Это ты, подонок!! Хотелось то ли поцеловать, то ли ударить. Но сначала всё-таки ударить. Я отошёл к двери, заслоняя её собой, чтобы ты не вздумал бежать. Твои синие глаза глядели на меня с испугом. Наверное, наше молчание длилось всего с минуту, но эта минута была самой долгой из тех, что были когда-то на земле. - Я всё объясню, - сказал ты наконец. В твоих глазах засверкали осколки вины – такое редкое чувство для тебя. Я мог бы просто уйти. Я мог бы притвориться, что всего этого не было. Потом я бы уверил себя в том, что всё это мне привиделось, но разве накрывает так сильно от алкоголя? Ведь это же не наркотик. Я коротко кивнул, и мы поднялись в номер, где я остановился. Номер – это громко сказано. Убогая комнатушка. Я уселся на то, что здесь принято называть кроватью. Ты покосился на неё, но вместо того, чтобы сесть рядом, ты опустился на пол передо мной. Я думал, ты возьмёшь меня за руки или положишь свои мне на колени, но ты замер в сантиметре от меня. И всё равно я чувствовал идущее от тебя тепло. Когда в последний раз ты был ко мне так близко? В день нашего расставания. Я смотрел на твой милый, трепетный затылок. А потом нас разделяло окно и два этажа. Больше я тебя не видел. Кроме той статьи в газете, в которой написали, что тебя, мать твою, пристрелили прямо на сцене. И о том же говорили по телику. И по радио. На улицах. Но что они знали? Только я знал тебя настоящего. Знал ли? Под этим всем глиттером, под этим всем лоском, под твоим макияжем и краской для волос – знал ли я тебя? Знал или нет, но любил. Я смотрел на тебя сверху вниз. Мне хотелось погладить тебя по щеке, хотелось целовать в макушку и прижать тебя к себе. Но я к тебе не прикоснулся. Ты плакал. Плакал ли ты, когда я ушёл? - Прости, - шепнул ты тихо. Ты поднял голову и посмотрел мне в глаза. Я не знал, что сказать, и потому я молчал. Хотелось избить тебя, а потом зацеловывать твои синяки и ссадины, и плакать вместе с тобой и никогда тебя больше не отпускать. Но я не мог так просто подарить тебе это. Чёрт, как бы я тебя ни любил, но заставить меня так страдать... А я ведь мог и покончить с собой – об этом ты не подумал, эгоист чёртов? Да ты всю мою жизнь искромсал! Из-за тебя я – вот это! - Почему? – спросил я так же глухо. - Я не мог без тебя. «Так почему ты, мать его, не приехал ко мне?» - но я не сказал этого вслух, позволив тебе говорить дальше. - Я хотел быть тобой. Ты создал меня. Ты сделал меня таким. А когда ты ушёл, я просто рассыпался… Я понял, что без тебя я просто не могу существовать. Таким, каким я был. Я подумал, что мне нужно начать новую жизнь, абсолютно новую. Мне хотелось, чтобы меня прежнего больше не было. Мне нужно было создать себя заново. - Так почему просто не поменять имидж?! Не уехать на время? Зачем, блять, надо было инсценировать свою смерть? Ты хотел меня в гроб вогнать? Хотел наказать меня так, да? - Нет, что ты… - ты погладил меня по ноге. Впервые за долгое время ты вновь прикоснулся ко мне. – Я хотел исчезнуть и из твоей жизни. Разве ты не этого хотел? Ты ведь хотел забыть меня. Поэтому ты вернул мне… это. - Господи, Брайан, только не говори мне, что ты уцепился за эту идею. Почему за эту? Ты понимаешь, каково это? Я, блять, думал, что ты умер! Я сам чуть дуба не дал! Да я… Я себя винил! Думал, если бы не я, то такого бы не случилось. Если бы я был с тобой. Думал, может, он тогда в меня бы выстрелил. Да я думал, что, когда помру, то пусть мой прах вместе с твоим похоронят… - слова лились из меня как никогда прежде за последние несколько лет. Я не заметил, как сам уже плакал. Даже не плакал – рыдал. Чего со мной не случалось уже очень давно. Даже когда я думал, что ты умер, я так не плакал. Я просто заперся дома и не выходил с неделю. Я потянул тебя за плечи и усадил рядом с собой. - Пожалуйста, прости меня… - ты прижался к моей щеке. – Я думал, что так будет лучше. Понимаешь, я думал, что вот есть я и есть ты. И ты так далеко от меня, ты меня разлюбил и ушёл от меня. И жить вот так – каждый день надеясь на то, что ты вернёшься – я бы не смог. Но не было ни дня, чтобы я не думал о тебе… - твой голос снова стих. - Да я ведь тоже думал о тебе каждый день! Мы наконец посмотрели друг на друга, как когда-то. А ты красивый без этого всего. Без всех своих блесток и макияжа. Иногда я видел тебя таким после душа. Ты тогда был красивее всего. А потом снова садился у зеркала и начинал краситься. - Сейчас ты такой настоящий, - я погладил тебя по предплечью. – Без этого всего. Ты долго вглядывался в меня. - Я был таким же, когда впервые увидел тебя. «Жаль, что я не увидел тебя…» - Хотелось бы мне там быть, - продолжил я. – В смысле, в сознании быть, - я улыбнулся. – Чтобы заметить тебя. И как я мог?.. – я замотал головой, словно пытаясь стряхнуть сожаление. - Я думаю, я влюбился в тебя тогда же, - ты опустил голову. – Я хотел быть тобой. – Ты пожал плечами. – Разве это не значит – любить? Хотеть слиться, раствориться в другом, стать одним целым… Одна душа в двух телах. Но ты никогда не замечал меня. Ни когда я видел тебя в первый раз, ни когда – в последний. - В последний?.. - Да! Я приходил тогда на твой концерт. В душе я надеялся, что ты меня заметишь, что ты обрадуешься, что ты… что всё будет как всегда между нами. Ты словно задыхался от этих слов, и я понял, как ты тоже страдал всё это время из-за меня. Я даже не знаю, кому из нас было хуже. - Да я искал тебя повсюду! Один раз я, представляешь, видел девчонку с синими волосами и такой же стрижкой и принял её за тебя. Я нервно рассмеялся. Ты подхватил мой смех. - Представляешь, где я её увидел? Возле шаурмы и кебаба. Стал бы ты там стоять. Теперь мы оба засмеялись. - Иди ко мне. * * * Ты прошептал это неожиданно мягко и притянул меня к себе за затылок. Твои глаза – в них снова сияли звёзды. - Ты нравишься мне таким… - снова повторил ты, поправляя мне волосы. – Без этого всего. Без всей этой мишуры. Она не нужна тебе. Ты и так прекрасен. Ты склонился ко мне, как для поцелуя, но замер перед самыми моими губами и неожиданно отстранился, когда я потянулся к тебе. - Брайан, ты был когда-нибудь со мной настоящим? Твой голос звучал серьёзно. - Ты сотворил меня, - просто сказал я. – Без тебя меня нет. - Хм, - ты усмехнулся. – А я думал наоборот: что это ты меня создал. Без тебя у меня не было своего стиля, я просто угорал на сцене, плясал и раздевался. А когда появился ты, я просто стал всё повторять за тобой. Стал краситься и одеваться тебе под стать. - Не было стиля, говоришь? Ты шутишь! Это у меня не было стиля. Я… я когда увидел тебя на том фестивале, я прям там чуть не помер. Так хотел быть таким, как ты. - Похоже, мы созданы друг для друга, - ты пригладил мои волосы, любуясь мной. Ты взял мою руку и поцеловал. - Боже, как же я рад… Я так и не сказал… Я так рад, что ты жив! Сначала я хотел побить тебя, чёртов ты ублюдок… - ты покачал головой. – Но как же я рад, господи, я счастлив! Ты моё всё! Ты обнял меня до хруста в костях. Я устало положил голову тебе на плечо. Я-то всё это знал всегда. Это для тебя тайна раскрылась сейчас, а я нёс её эти три года, и вот наконец словно груз с плеч свалился. Я не знал, что делать теперь, но главное, что мы снова вместе. А вместе ли? * * * Ты оторвался от меня и посмотрел испуганно. - Что такое? – я погладил твои волосы, запуская в них пальцы – оказывается, они у тебя вьются, когда отрастут. Ты такой красивый. Без этого всего. И почему ты мне этого не показывал? - Ты меня любишь? – как гром среди ясного неба. Я думал, ты всегда это знал. Но раз тебе нужны слова. - Конечно, я люблю тебя… - я прошептал тебе на ухо. И потёрся носом о твой. – Я словно и не жил все эти годы. Без тебя. - Прости меня. Ты посмотрел на меня так наивно и доверчиво. Да, я злился на тебя. И, наверное, ещё не раз буду вспоминать тебе об этом, но сейчас это не важно. - Главное, ты со мной. Мы снова вместе. Я поцеловал тебя в губы. Все поцелуи, бывшие после тебя и до этого дня были фальшивыми, мёртвыми. Я не жил, а существовал, просто механически выполняя какие-то движения, без вкуса, без запаха, без смысла. Только ты был моим смыслом. Только ты и этот поцелуй – живой и настоящий. Это как проснуться от смерти. Я начал медленно раздевать тебя. Сначала думал, что готов буду сожрать тебя живьём на радостях и от избытка чувств, но так отчаянно захотелось нежности, на которую у нас с тобой часто не хватало времени. Твоё дыхание становилось шумным и прерывистым, ты вцепился в мой ремень – всегда ты был нетерпеливым. Я быстро снял с тебя верхнюю одежду, не особо присматриваясь, в чём ты был, и наконец провёл рукой по гладкой груди, ещё и ещё, задевая соски, скользя вниз, к животу, где притаилось самое желанное. Ты застонал и запрокинул голову, вытянув шею, и я тут же приник к ней с поцелуями. Ты застонал громче, а я опускался поцелуями всё ниже, стараясь не пропустить ни сантиметра любимого тела, стремясь воздать за всё то время, что меня с тобою не было. Как ты страдал. Ты ведь знал всё, знал, что я есть, что я жив, но не мог ко мне прикоснуться. Теперь я тебя не отпущу. Я буду целовать тебя каждый день. Любить тебя всего каждый день. От макушки и до кончиков пальцев на ногах. Мы расстегивали друг друг джинсы, быстрей-быстрей их стягивая, теперь медлить больше не моглось. Я взял твой член и свой и приставил вплотную друг к другу, обхватив теперь оба одной рукой. Свободной рукой я прижал тебя к себе за затылок, зарывшись в волосы, и вовлёк в новый поцелуй. Мы оба застонали с облегчением. Столько лет без всего этого. Без твоей любви. Без нашего единения. Кожа к коже, губы к губам. Твои волосы всё такие же мягкие, а кожа такая же нежная и гладкая. Я провёл рукой по твоей спине, по шее и груди, животу, плавно переходя на бедро, спустился пальцами тебе между ног. Ты оседлал мои бёдра, и я гладил нас обоих там, где мы соприкасались, а ты проводил по моей и твоей головке, и мы сплетались пальцами, путаясь в ласках. Одно целое. Ты и я. Одна душа в двух телах. Что может быть прекраснее нашей чистой любви в этом грязном отеле, без блесток и мишуры. Это даже символично. Оскар Уайльд любил символизм. Так говорил я тебе, когда мы усталые лежали в постели после первого оргазма – быстрого и пронзительного. Ты гладил мою грудь, лежа у меня на плече. - Жаль, что она разбилась. Я думал, она не разобьётся никогда. Как ты думаешь, это тоже какой-то символ? – спросил ты испуганно. - Разве что того, что наша любовь переживёт и это. Брось, Брайан, наша любовь точно крепче и ярче любой драгоценности, - я чмокнул тебя в лоб, и ты улыбнулся мне. Так безмятежно. Мне впервые показалось, что мне не нужны больше наркотики. - А ещё это значит, что нам с тобой нужно перестать верить в символы, - шепнул я тебе на ухо и прижался губами к твоему виску. Я не знал, что мы будем делать дальше. Сможем ли мы создать новую группу или просто будем петь в подворотнях и гаражах за гроши, будем ли снова лежать на шелковых простынях в дорогих отельных номерах, нюхая кокс, или будем перепихиваться в таких местах, как это; будем ли мы снова звёздами в свете софитов или будем смотреть на звёзды, лёжа в канаве, в которой и помрём – всего этого я не знал. Я знал лишь, что мы будем вместе до самого конца, потому что - Я не отпущу тебя больше, - я крепко сжал тебя в своих объятиях. Наши ночи и дни всегда были наполнены страстью, но сейчас мне всё больше хотелось подарить тебе тихую нежность. Твой образ не покидал меня даже во снах. Иногда в них я трахал тебя до изнеможения, злясь на то, что ты покинул меня, а иногда обнимал вот так, как сейчас, перебирая пряди синих волос и глядя в такие же синие глаза, глядящие на меня с восторженным трепетом и бесшабашной лаской. Иногда ты был ангелом и звал меня к себе. И однажды я почти пошёл за тобой следом. Ну вот, только сегодня я думал о тебе, пытаясь опошлить наши отношения, чтобы не прослыть для самого себя слюнтяем. Какой же я придурок. Я сентиментальная тряпка, и мне это нравится. Ты сладко поёжился и издал похожий на мурчание звук. Я действительно гладил тебя за ухом сейчас, как кота. - Курт… - М?.. - Не уходи от меня больше никогда, - ты сказал это не просто для красоты, как говорят об этом влюблённые, ты действительно имел это в виду. Ты был всё ещё напуган. - Я не уйду, - ответил я серьёзно и, подумав, добавил: - Но, Брайан, нам хорошо вместе с тобой сейчас, но мы с тобой оба вспыльчивые. Давай пообещаем друг другу, что даже если в пылу ссоры кто-нибудь из нас уйдёт, то другой его не отпустит. - Клянусь, что не отпущу тебя больше никогда, придурок. Ты по-детски зарылся мне под подбородок, прижимаясь лбом к шее. Чёртов Брайан, ты превратил меня в сентиментальное мороженое, тающее от любого твоего слова или взгляда. Надо было добавить немного былого перца и жгучей страсти в нашу тихую благодать. - Я хочу тебя, малыш, - я оторвал тебя от себя, целуя твоё лицо. – По-настоящему. - Делай со мной что хочешь, Курт. Ты ласково провёл пальцами по моей груди, нежно прикасаясь к соскам. Господи, от того, какой ты миленький и маленький, мне только больше хотелось затрахать тебя до смерти. Я стал целовать тебя сильнее, и с непривычки ты сначала оторопел от такой страсти, но вот ты уже не только поддаёшься, а и отвечаешь мне так же горячо. Я взял тебя за плечи и повалил на спину, пристраиваясь у тебя между ног. Ты немного заёрзал и завозился подо мной, как-то странно затих. - Что такое, малыш? – непонимающе спрашиваю я. – Ты не хочешь? - У меня никого не было с тех пор после тебя… - тихо говоришь ты, не глядя на меня. - Да ну, не ври мне, маленький паршивец! У тебя, и не было! – мне даже на секунду захотелось слезть с тебя. Незачем нагнетать странной слащавой романтики, я не ханжа и нормально отнёсся бы к тому, что у тебя кто-то был за всё это время. - У меня никого не было… там. Я трахал других, но никому не давал трахать себя. Это… Это только для тебя. Это всегда было только для тебя. Это самое, мать его, лучшее, что я слышал от тебя за всю жизнь. - Малыш, это правда? У тебя никого не было? Даже до меня? - Ни до тебя, ни после тебя. Я поцеловал тебя в лоб. - Но тогда… Тебе может быть больно. То есть, это всегда поначалу больно, но… - Тогда нам нужно сделать это по-другому. Ты испуганно посмотрел на меня, будто боясь, что я и вовсе не стану тебя трахать сейчас. Не дождёшься. - Нужно сбегать взять что-нибудь. Хоть что-нибудь. Одной слюны будет недостаточно. – Я погладил тебя по щеке. - У тебя есть деньги? Я на мели. Ты кивнул, и я взял несколько купюр из кармана твоих джинсов, попутно натягивая свои. Я носился как угорелый по округе. Не хотелось портить момент томительным ожиданием, хотя оно и добавляло какой-то остроты происходящему. Смазки нигде не было, и я нарыл бутылочку какого-то масла. Я снова вошёл в нашу комнатушку, где ты уже лежал на животе и ждал меня. Сейчас ты действительно был похож на развратного демона. Боже, как же я скучал по твоему телу. Я тут же рванул к кровати, буквально выпрыгивая из штанов и на ходу снимая футболку. Но спешить было нельзя, и я растягивал тебя осторожно и бережно, целовал твои плечи и спину, чтобы расслабить тебя. Я говорил, что хотел тебя сожрать? Так вот, я так и сделал. Я раздвинул тебе ноги пошире и начал вылизывать твои яички сзади. Потом плавно перешёл языком наверх, облизывая твою дырочку. Ты дёрнулся, подаваясь бёдрами наверх, я скользнул рукой под твой живот и взял тебя за член. Кое-как удерживая равновесие, я опёрся на локоть, чтобы одной рукой ласкать тебя спереди, а другой сзади. Я вонзался в тебя пальцами, растягивая и иногда добавляя следом и язык. Ты стонал откровенно и бесстыдно, и я чувствовал, что ты уже влажный во всех местах. Я добавил ещё масла на всякий случай и смазал свой член, после чего приставил головку к твоему отверстию и немного надавил. Твой вход легко поддался, и мой член скользнул внутрь. Я опасался причинить тебе боль, потому ждал достаточно долго, чтобы ты привык, и двигался аккуратно. Ты застонал и прогнулся в спине, больше подаваясь и открываясь мне навстречу. Ты повернул голову и смотрел на меня из-под полуприкрытых век, дыша со мною в унисон. * * * Ты улыбнулся мне, совсем, как когда-то раньше, - будто и не прошло тех лет пустоты и одиночества, - взял меня за бёдра и стал входить всё сильнее и чаще. Как же ты прекрасен. Как прекрасно чувствовать тебя в себе, знать, что я только твой, и только ты со мной делаешь это. Мне хотелось, чтобы ты трахал меня бесконечно. Но мы оба были уже на пределе, и это не продлилось долго. Ты сделал ещё пару резких толчков и излился в меня – я почувствовал это. Ты немного отдышался и наклонился ко мне, прижимаясь грудью к спине. Я всё ещё сжимал тебя, пытаясь задержать ещё в себе, ты стал водить рукой по моему члену, целуя меня в губы, и спустя несколько мгновений я излился тебе в руку, простонав в поцелуй. Я оторвался от тебя, еле дыша. Ты довольно улыбнулся и лёг со мной рядом. * * * - Если было бы можно, я бы женился на тебе, Брайан, - я улыбнулся, и ты улыбался мне в ответ. Будто это лучшее признание в любви. Так оно и было. Это была любовь и чистый союз двух умов, равных по силе и вдохновению, верных; союз двух сердец и одна душа в двух телах. Неразрывно. - Мы с тобой созданы друг для друга, - шепнул я тебе. Ты кивнул в ответ, тихо соглашаясь, и устроился на моём плече. Я прижал тебя сильнее на секунду и стал поглаживать твою спину, твои волосы – всё, до чего мог дотянуться. Другой рукой я набросил на нас одеяло. Уже светало, и скоро нам велят выселяться, но нужно поспать хотя бы несколько часов. И следующей ночью, - как и все остальные, - на звёзды мы будем смотреть вместе.