Перекроить по живому

      Дверь в комнату бесшумно отворилась, и Жеан подскочил на стуле от громыхнувшего приветствия Клода.       — Готов к прогулке?       Что за бред? Последний раз они гуляли давным-давно, ещё когда Жеан был совсем ребёнком. А как только начались занятия, играм пришёл конец. По крайней мере играм с Клодом.       — Ты забыл. Или, скорее, даже не запомнил. Не удивительно, учитывая, твоё состояние. Но это ничего. Одевайся. И не забудь плащ: на улице холодно. Я буду ждать внизу.       …не запомнил… …твоё состояние…       Значит, это было… позавчера. И правда не удивительно: половину вчерашнего дня его шатало, как знамя на ветру. И Клод видел его таким. Кусочки того вечера вспышками возникали в сознании; стыд мешался со злостью. А вообще, если подумать, что он такого сказал? Ведь всё так и есть.       Жеан нехотя поднялся, застегнул котту, натянул робу. Это такое наказание? Зачем куда-то идти? Раньше и на месте справлялся. Или на этот раз что-то особенное за такую выходку? Потом вытащил из сундука плащ и шапку. Клод даже не спросил, хочет ли он куда-то идти! Ведёт себя так, будто он ребёнок. Или слуга.       На улице и впрямь было холодно. Жеан поёжился от порыва ветра и побрёл за Клодом. К удивлению, он повернул направо, в сторону моста Менял. Когда же они вышли на улицу Сен-Дени, Жеан схватил его за руку, вынудив остановиться:       — Куда ты меня ведёшь? Что нам тут делать?       — Ты слишком нетерпелив, — покачал головой Клод. — Скоро узнаешь, идём.       Ничего другого не оставалось; Жеан засеменил следом, пытаясь ответить на свои вопросы, но в голову ничего не шло. Наконец перед глазами выросла стена высотой в туаз или даже полтора. Клод прошёл за ворота и выжидающе посмотрел на Жеана — он медленно шагнул внутрь.       Гулять по кладбищу? Клод ведь не сошёл с ума?..       Они остановились у могилы. Клод, закрыв глаза, вполголоса читал молитву. Жеан стоял рядом, сверля взглядом крест, вместе с братом сказал «Amen» и перекрестился. Какое-то время они молчали.       — Ты редко сюда приходишь.       В голосе Клода не слышалось ни укора, ни осуждения, ни обвинения. Это прозвучало так буднично, словно «Сегодня ветрено». Но стыд наполнил каждый дюйм тела — стало невыносимо жарко.       — А что мне тут делать? — Жеан, преклонил колени. — Я их не знаю. Как скорбеть и скучать по тем, кого не знаешь?       — Они твои родители, Жеан. Наши родители. Они подарили тебе самое ценное, что есть в этом мире, — твою жизнь. Как ты можешь так говорить?       — Потому что это правда. Ты прав, они мои родители. И про жизнь тоже… Но ты их знал, в отличие от меня.       Клод сдавленно усмехнулся, и Жеан обернулся на него.       — Знал… О той чуме, из-за которой они отправились ad patres, мне рассказали в Университете. Я понятия не имел, что там происходит. Мои визиты никогда не были… желанными.       — И ты всё равно приходишь на их могилу, хотя им было плевать на тебя. Это глупо.       — Это благодарность, Жоаннес. Одно из тех чувств, что вам, к сожалению, всё ещё не знакомы. Я благодарен им за великий дар жизни. Всё остальное — пыль в сравнении с ним. Надеюсь, однажды вы это поймёте.       Жеан, насупившись, отвернулся. Клод правда так думает или это просто вбито ему в голову? Зачем он вообще приволок его сюда? Прочитать очередную проповедь? Это можно было сделать и в доме, а не тащиться по подмороженной слякоти на кладбище.       Они твои родители, Жеан. Наши родители.       Интересно, если бы они не умерли, как бы всё сложилось тогда? Его бы тоже отослали в коллеж… во сколько, Клод говорил? Кажется, в шесть лет. И потом тоже бы не хотели лишний раз видеть? А может, и нет: над ним ведь, по словам Клода, тряслись. А над Клодом и остальными? Жеан схватился за голову: слишком много вопросов и никогда, никогда никто не сможет на них ответить.       — Думаешь, я везучий? Не потому, что появился на свет, а… Из-за того, какое у меня было детство. Тебе, в отличие от меня, есть, с чем сравнить.       — Нет. Как я ни хотел, я не смог заменить тебе родителей. Жаль, понял это слишком поздно. Кто знает, что бы… Нет, это всё пустое, — Клод помотал головой и, поёжившись, сказал: — Идём. У нас есть ещё одно дело, да и ты скоро совсем замёрзнешь.       Жеан поднялся, отряхнул колени и побрёл за Клодом. Тайны, тайны, тайны… Лишнего звука не проронит! Как с ним разговаривать? Неужели так сложно просто взять и рассказать? Без всех этих дурацких нотаций, проповедей, секретов и хождений по городу в эту отвратительную погоду.       Они пересекли кладбище Невинных, прошли по улице Кузнецов, и лишь когда Клод внезапно остановился на углу улицы Мясников, Жеан оторвал глаза от земли. Клод стоял неподвижно, как статуя на фасаде собора, и, как Жеану ни хотелось расспросить его, он не решался. Наконец Клод, вздохнув, поднял голову, вполголоса окликнул Жеана и слишком быстро пошёл вперёд.       У большого трёхэтажного дома с широкой двустворчатой дверью он снова замер, но потом достал ключ, отпер противно скрипящий замок и толкнул дверь. Жеан шагнул за ним. Внутри воняло затхлым и было так пыльно, что он даже заметил это в темноте. Только тогда в голове возник вопрос «Почему здесь так темно?»       — Ты не узнаёшь это место. Ты и не должен. Это… Ты родился здесь, в этом доме, — Клод говорил почти ровно, но до конца скрыть дрожь в голосе ему не удалось.       — Почему сейчас? — после долгого молчания спросил Жеан.       — Потому что ты достаточно повзрослел, чтобы понять. — Клод достал из сумки две свечи, зажёг их и передал одну Жеану: — Идём, главное — наверху.       На втором этаже Клод медленно подошёл к одной из дверей на площадке и, толкнув её, жестом показал Жеану войти. Тот приблизился на ватных ногах, заглянул в проём и проскользнул внутрь.       На стенах колыхались тени; в голове всё плыло. Слишком много… всего. Жеан, приложив руку ко лбу, несколько раз глубоко вдохнул и осмотрелся: широкая кровать, сундуки, стулья, очаг… Колыбелька. Прямо возле кровати. И отшатнулся назад; в глазах на мгновение померк свет.       — Это… тут? Тогда… — еле выговорил он.       Смотреть страшно, но что-то не позволяло отвернуться, сбежать отсюда очертя голову. Странное чувство, будто он теперь допущен к сакральной тайне.       — Да.       От комнаты, от каждой вещи, от каждой дощечки в полу веяло смертью, забвением. Дом застыл во времени, как рыба во льду. Жеан озирался по сторонам, ни за что не зацепляясь взглядом, и очнулся, лишь когда горячая капля воска стекла на руку. Клод стоял всё так же на входе, прислонившись к косяку. От его молчания становилось только жутче: словно ему известно что-то важное, но он не собирается об этом говорить.       — Зачем… ты привёл меня сюда? — наконец совладав с собой спросил Жеан.       Но вместо ответа Клод ушёл.       И что это должно значить? Жеан оглянулся; сизая пылевая дымка, подсвеченная жёлтым пламенем, превращала обычную комнату в обиталище духов. Он вновь приблизился к кровати, заглянул в колыбельку — тюфячок, одеяльце… Его одеяльце! Хотелось коснуться этих вещей, убедиться, что они существуют на самом деле. Жеан даже поднёс руку, но одёрнул её, словно обжёгся.       От свечи осталось не больше трети. Хороший предлог. Он попятился к двери, врезался плечом в проём и выскочил на площадку. Клода нигде не было. Беспомощно огляделся, давя крик о помощи, как вдруг заметил слабое мерцание в дальнем углу.       Клод сидел на узкой кровати, опустив голову на руки. Сначала Жеану показалось, что он молится, но он просто сидел, не видя и не слыша ничего вокруг. Потому что пришлось кашлянуть несколько раз, прежде чем Клод обратил внимание на брата.       — Клод, пойдём отсюда. Пожалуйста.       — Это была моя комната. В детстве и потом, когда я навещал их.       — Комната?! Это келья, а не комната, — фыркнул Жеан.       — Да, пожалуй, — Клод поднял голову и окинул взором обстановку, — ты прав. Келья.       Он встал, взял подсвечник со свечой и вышел на лестницу; Жеан последовал за ним.       На улице было по-прежнему многолюдно и холодно. Клод шёл медленно, и Жеан от скуки крутил головой, рассматривая дома и прохожих. Зачем они снова идут в сторону улицы Мясников, а не в сторону Сите, спросить он не решился. Да и вряд ли на этот раз доведётся услышать в ответ что-то определённое. У последнего дома Клод отошёл в сторону и остановился.       — Посмотрите внимательно на эти дома, на этих людей, Жоаннес, — сказал он, и от этих слов по спине Жеана пробежала дрожь: начало не сулило ничего хорошего. — Пройдёт чуть более трёх лет, и ответственность за них ляжет на ваши плечи. Через год, в худшем случае, два, лены будут целиком принадлежать нам. Вы, Жоаннес, станете их сюзереном. Вы понимаете, что это означает?       Жеан слышал каждое слово, знал его значение, но что означало всё это вместе — нет. Всё, что он сейчас понимал, — что ему хочется убежать далеко-далеко и никогда не возвращаться. Чтобы то, о чём говорил Клод, не стало реальностью. Его реальностью.       — Они будут зависеть от тебя, Жоаннес. Поэтому так важно, чтобы ты стал образованным добропорядочным человеком. Ты не знаешь матери и отца, но, поверь мне, они бы хотели этого.       — А чего хочу я, тебе не интересно, да? — Жеан сложил руки на груди.       — До сего момента ты демонстрировал лишь желание предаваться распутству и пьянству. Эта дорога приведёт тебя лишь к позорному столбу, виселице — и в Ад. Хочешь ли ты там оказаться в конце концов? Или жизнь среди отбросов настолько тебе понравилась? — Ответа не последовало. — В твоей душе есть место для света. Ты легко можешь стать одним из самых уважаемых студентов и даже получать стипендию. Оттого ещё больнее видеть, как ты попусту растрачиваешь данные тебе Богом дарования.       Это слишком хорошо звучит. Неужели Клод на самом деле так о нём думает? Но его слова про лены… Он не сможет! Это тоже слишком — слишком сложно. Чёрт, ну почему всё не может оставаться так, как есть? Жеан поёжился и улыбнулся против воли: всё же, слова Клода ужасно льстили. Хвалить совершенно не в его привычке, а тут такое…       — Думаю, пора возвращаться. Если только, конечно, ты не хочешь побыть здесь ещё…       — Нет, — Жеан замотал головой, — идём.