I Know You Love It

Вспышки света ослепляют мягко и почти нежно, музыка скользит вдоль тела слабыми разрядами тока, и Фрэнку кажется, что он покачивается и плавно плывет вперед, словно оседлав потрепанную лошадку на детской карусели, пятьдолларовэтопятьминутвеселья. — Просил Рэя передать тебе вчера это, но тебя не было, — веселая карусель в голове останавливается, Фрэнк вздрагивает от неожиданности и звука знакомого голоса и переводит бессмысленный взгляд на маленький сверток, оказавшийся на столешнице прямо перед ним. Возле свертка — бледная рука с выступающими венами, измазанная красным краплаком и синим кобальтом. — Еще немного, и я начну думать, что ты приходишь только ради меня, — смех прорывается сквозь звуки, и Фрэнку кажется, что его можно потрогать. Он поднимает голову, желая ощутить электрическое покалывание этого смеха на своем лице, и врезается взглядом в зрачки Джерарда, такие же ненормально широкие, как у него самого. Следом за глазами в сознание впечатываются растянутые в косой улыбке губы, зубы, на которых всеми цветами бензиновой лужи бликуют огни бара, пожар волос и шея, запятнанная все тем же краплаком и кобальтом вперемешку с засосами. Симпатично. Скорость звука меньше скорости света, особенно если ты пьян и обдолбан, а о способности воспринимать информацию и говорить нечего — поэтому смысл слов до Фрэнка доходит в последнюю очередь. Теперь он покачивается на кусачем барном табурете от любопытства — что в чертовом свертке — и насмешливо закатывает глаза — он сама наивность, этот Джерард. Фрэнк приходит сюда, потому что это единственное место, где ему не хочется разбить бутылку о голову диджея. Он приходит, потому что тут толкают проверенную травку и эксклюзивные таблетки — коечтоновенькоедляпостоянныхклиентов, сделаюскидкуесливозьмешьсразупять. — Что еще за… — Фрэнку лень заканчивать фразу, и он подцепляет сгрызенным почти под корень ногтем край тонкой бумаги, подозрительно смахивающей на обертку того смешного розового косяка, что он выкурил здесь… два дня назад? Неделю? Да похер. Джерард потирается бедром о штанину его рваных джинсов, Фрэнк чувствует ткань его кожаных штанов голой кожей и вдруг хихикает. Он не принял ничего нового, но почему-то опять чувствует пузырящуюся лилово-розовую легкость внутри, хихиканье вырывается изо рта ошметками пены. Фрэнк не против, он раздвигает ноги шире, и Джерард усаживается ему на колено. Ну, как усаживается — он все еще стоит на полу, чуть отклонившись назад и делая вид, что вовсе он не трется членом ни об чью ногу. Фрэнка это почему-то смешит только больше, он приобнимает Джерарда за талию и слегка впивается ногтями в его ребра, слушайгдетыкупилэтумайку, онапростосозданадлятогочтобытебялапали. Розовая бумага наконец поддается, но внутри вовсе не туго набитый пакетик той самой хер-знает-когдашней марихуаны, как Фрэнк самую малость надеялся, нет. Там три презерватива и… обожеблятьэтотпареньиисус. Фрэнк моргает вмиг потяжелевшими веками, но все еще видит запаянный прозрачный квадратик с белыми кристаллами. Он осторожно сдвигает его пальцем и не верит своим глазам. Два квадратика. Аллилуйя. Фрэнк непроизвольно шумно сглатывает и втягивает носом воздух, пальцы слегка подрагивают, а внутренние органы чешутся и скручиваются. Мысли о том, что это сокровище скоро окажется внутри него, вытесняют Джерарда, бар, его гитару, его семью, вообще в—с—е. Фрэнку хочется, блять, как же сильно ему хочется. — Подарочек, — смущенно хихикает Джерард ему на ухо и проводит кончиком языка вдоль линии челюсти, на вкус — пот, разлитый мартини и разбитые мечты. — Нравится, Фрэнки? Я нравлюсь тебе, Фрэнки?, слышит Фрэнк позади этих слов, как оригинальную речь актеров за английским дубляжом. Он машинально прячет кокаин в карман джинсов, обещая себе, что совсемсовсемсовсемскоро. Презервативы без лишних раздумий отправляются следом за дозой, Фрэнк только скользит по лицу Джерарда игривым взглядом и зеркально отображает его порнографическую ухмылку. Нравится или нет, а трахнуться с ним он всегда не против. — Сегодня что, Рождество? — он усмехается и тут же слышит, как белый шум битов мутирует в перезвон колокольчиков. Звучит кошмарно, и усилием воли Фрэнк возвращает все на свои места. Даже Rompasso нравится ему больше, чем Jingle Bells. Фрэнк стучит по стойке, привлекая внимание Рэя, и просит повторить дважды. За такой подарочек не жалко и угостить. Рэй добродушно хмыкает, растворяется в синих тенях — кажетсяздесьнедолжнобытьтактемно — и минуту спустя бережно опускает на хромированную стойку два стакана виски. Джерард, может, и долбится в задницу, но все знают, что девчачий коктейль он может выпить только для того, чтобы потом блевануть им вам в лицо. - Фрэнку кажется, что он на небесах. Ради такого и сдохнуть не жалко. Кафельная плитка у его затылка — обжигающе холодная, благославигосподикабинкидляинвалидов, пальцы Джерарда на его бедрах — настолько горячие, что, наверное, прожгли кожу насквозь и впиваются уже в мясо, снеся начисто головы ласточкам, и кто бы подумал, что ожоги третьей степени приносят такой кайф. По венам циркулирует концентрированное блаженство, две части стимуляторов на одну часть мягкого, будто с осминожьими присосками, языка и узкого горла. Фрэнк с усилием разлепляет веки и смотрит. Губы у Джерарда блестящие и скользкие, будто он пел, да и в целом он выглядит так, словно тянет долгую ноту, а не сосет член, и если это не искусство, то что тогда. Фрэнк видит все до мельчайших деталей, ему кажется, что если бы Джерард не плавил его мозг умелыми движениями языка, он смог бы сосредоточиться и сосчитать все его ресницы и даже волосы. У Джерарда покрасневший от чесания нос, серые тени-синяки под глазами, блестящие дорожки слез в уголках глаз и слюны — в уголках губ. Он вдруг распахивает глаза, дрожащие струны взгляда натягиваются между их зрачками, и Джерард пытается улыбнуться, не выпуская член изо рта. Это выглядит так нелепо, что Фрэнк бы рассмеялся, но вместо этого он громко стонет и откидывает голову назад, стукаясь о чертову плитку (дажеоглушающаябольможетбытьприятной), потому что Джерард не только улыбается, он еще и сглатывает два раза подряд и начинает сосать в два раза быстрее. Фрэнк не выдерживает, вцепляется обеими руками ему в волосы и зажмуривается до радужных разводов под веками (нетникакойрадугитолькобелыедорожки). Он смотрит шоу фейерверков под дэт-метал, но поверх всплесков голубого и алого все равно пробиваются золотистые искорки болотных глаз-омутов, Джерарду идет быть обдолбанным. Фрэнк, может, и не хотел бы их видеть, но ничего не может с собой поделать, поэтому решает забить и получать удовольствие. Это решение всегда весело принимать, особенно если в носу все еще жжет после втяжки. Гудение внутри постепенно нарастает, стоны и вздохи настолько громкие, будто он на концерте рок-группы в первом ряду, а это — часть какой-то безумной песни. Пульсация, зародившаяся внизу живота, резонирует уже во всем теле, и Фрэнку кажется, что он вибрирует, как его телефон, когда мать в очередной раз отказывается смириться с тем, что нет, он не ответит на звонок. В какой-то момент фейерверки оказываются не просто под веками: особенно гигантский горячий шар красного пламени взрывается прямо под ним, и Фрэнк взмывает в воздух, он сейчас легче, чем гелиевый шарик на ярмарке. Ему охуенно. Джерард отстраняется и обессилено приваливается к стенке, широко расставив ноги и запустив руку в эти свои нереально узкие штаны. Фрэнк сползает рядом и лениво наблюдает за тем, как его ладонь в рваном ритме скользит по члену. Он не хочет помогать, но придвигается чуть ближе и начинает слизывать с шеи Джерарда пот и краску. В голове еще не утих послеоргазменный шум, а горьковатый привкус ложится на язык лучше, чем никотин. Плечо Джерарда дергается у него под подбородком, десяток таких толчков — и он все-таки кончает, забавно всхлипывая. Фрэнк отстраняется и рассматривает его сквозь муть хренового освещения и кругов перед глазами. Все еще симпатично. Джерард болезненно усмехается багровыми губами, разглядывая его в ответ сквозь почти слепленные ресницы. — Как думаешь, это можно назвать химическим романом? — спрашивает он сипло, и это звучит как сахарная вата, клочками прилипшая к лицу: сладко, но неприятно. Фрэнк ничего не отвечает, да это и не нужно, потому что буквально минута — и Джерард отрубается. Фрэнк на пробу толкает его в плечо, но не получает никакой реакции, давыперебралимолодойчеловек, какнеосторожносвашейсторонызасыпатьрядомстакимкакфрэнк. Тогда он встает на четвереньки, задирает перепачканную спермой майку и прослеживает взглядом четкую границу бледной человеческой и черной искусственной кожи. Чутье его не подводит. Слегка дрожащими пальцами Фрэнк бережно вытаскивает из-за пояса штанов Джерарда три туго свернутых зеленых рулончика — здесьнаверняканеменьшетысячи — и бумажный конвертик, на котором проставлено сразу пять цветных штампов — этоготочнохватитнанескольконочей. После этого Фрэнк аккуратно встает, отряхивает колени и выскальзывает из кабинки. Может, ему и нравится Джерард. Но куда больше ему нравятся наркотики и деньги.