Камуфляж и шпионаж

1. Голубь Лэнс не узнаёт этого голубя. Окей, не то чтобы Лэнс лично знает всех голубей в Штатах. Однако у него сложилось довольно хорошее представление о том, как выглядят эти птички, оскверняющие статуи Авраама Линкольна по всей стране. Лэнс лично повстречал немало странных голубей, когда работал с Уолтером в первый раз, но конкретно эта особь явно выбивалась из заводских настроек. Голубь перед ним совсем не похож на голубя. Он не ходит, как голубь. Он даже не сидит, как голубь. Голуби вообще могут сутулиться? Потому что этот вполне способен потягаться с горбуном из Нотр-Дама. На самом деле, если бы Лэнс решился сделать очень смелое и очень странное заявление, основанное на его опыте в качестве голубя, то этот голубь выглядит, ходит и сидит точно так же, как Уолтер. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Лэнс, примерно на 99,741% уверенный, что голубь, который сейчас явно пытается найти удобное место для ночлега, — это его бывший партнер по «работе доброты». За последние несколько месяцев у него было достаточно времени, чтобы поужасаться ужасной осанке Уолтера, и он уверен, что именно из-за нее голубь-Уолтер выглядит так, будто у него сломан позвоночник. Голубь-Уолтер издаёт какой-то чрезвычайно странный прерывистый вскрик, а затем вполне человеческим голосом спрашивает: — Я что, настолько очевидный? — Да, — решительно отвечает Лэнс. — И помимо прочего, кудрявые перья выдают тебя с головой. Уолтер смущенно похлопывает себя крыльями по макушке. Кудрявые перья продолжают молчаливо бросать вызов гравитации. — Прекрати, — шипит Лэнс так, как только позволяет его клюв. Голуби не поправляют перья на голове крыльями, независимо от того, насколько они длинные или грязные. — И не сутулься. Ты когда-нибудь видел голубя, у которого позвоночник, как верёвка? Уолтер вертится на своём месте, где полусидит, принимая все более причудливые позы. Лэнс смотрит на него с ужасом и благоговением. — У тебя вообще есть позвоночник? — шепчет он. — Совершенно уверен, что да. Хотя иногда мне так не кажется, — ворчит Уолтер в ответ и, наконец, устраивается в приемлемом подобии голубиной позы, хотя его лапы все еще расползаются в стороны, что выглядит чрезвычайно неудобно. Лэнс предпочитает никак это не комментировать. За Уолтером лучше присматривать, но не спорить, особенно когда дело доходит до простых физических штук, с которыми один он, кажется, справиться не в состоянии. Лэнс был бы первым, кто поручился бы за способность Уолтера нарушать все законы физики и биологии даже без особых усилий, но то, что естественно для большинства людей, кажется, постоянно от него ускользает. — Знаешь что, может быть, тебе стоит оставить превращения в голубя мне, — в конце концов говорит Лэнс, когда его мозг оказывается все же не в состоянии смириться с очевидной бескостностью Уолтера, несмотря на то, что он привык к Уолтеру-человеку, частенько лишающемуся костей и превращавшемуся в резину. — В следующий раз попробуй маскироваться под кого-нибудь ещё. Например, под человека. Голубь-Уолтер разок воркует — наконец, вполне по-голубиному, — а затем серьезно начинает строить планы для маскировки под человека. Им предстоит долгая ночь наблюдения и разведки, поэтому Лэнс устраивается поудобнее рядом с Уолтером, отстраненно отмечая, что Уолтер решил сесть так, чтобы их крылья прижимались друг к другу. Ну что ж, — мягко думает Лэнс. — В конце концов, ночь будет холодная. 2. Старик — О, нет. Пожалуйста, скажи мне, что это не твоя замечательная идея. Ты что, собираешься гоняться за Томпсоном с этими коленками? — шипит Лэнс, когда старик с часами Уолтера на руке осторожно опускается на скамейку рядом с ним, и его скорость и ловкость вполне соответствуют тому, кто страдает прогрессирующим артритом. — И вообще, разве тебя не учили маскировать технику? С таким же успехом ты мог бы размахивать неоновой вывеской! — Ты имеешь в виду мои часы? — интересуется Уолтер. Он натягивает на них рукав своей рубашки и застегивает манжету, а затем широко улыбается Лансу. — Вот! Проще простого. — А твой артрит? — если у Уолтера не найдется решения для его скрипучих коленей, Лэнс не допустит его к миссии. К черту надоедливые напоминания Марси о том, что это Лэнс — закадычный друг Уолтера, а не наоборот. — На самом деле у меня нет артрита. По крайней мере, у субъекта, у которого я взял этот образец ДНК, не было артрита, так что я не ожидаю, что он внезапно разовьется в течение ближайших нескольких часов. Я работаю над тем, чтобы мое поведение соответствовало моей маскировке. Или, ну, соответствовало моей маскировке с моим поведением, я думаю, потому что я пытался совсем не сутулиться, и все еще ничего не добился, — объясняет Уолтер своим чрезмерно нетерпеливым и чрезмерно молодым голосом. — Неплохо, не правда ли? Удалось тебя одурачить! — Да, ха-ха, очень круто, хорошая работа, ты молодец, — невозмутимо отвечает Лэнс. — Но голос у тебя все ещё как у пятнадцатилетнего, только-только входящего в пубертат. Уолтер морщит нос. Ну да, голос — его больное место. Он и рост. Лэнс прекрасно знает и то, и другое, но он не настолько великодушен, чтобы не поддразнить его немного. — Эй, некоторые люди просто дольше сохраняют молодость! — Скажи это следующему кассиру, который будет тебя обслуживать, когда ты будешь отвечать за алкоголь на следующей вечеринке, — отзывается Лэнс, позволяя Уолтеру обхватить себя за локоть под предлогом того, что его старческое тело плохо работает без поддержки. 3. Подросток Возможно, Уолтер делает это назло Лансу. Лэнс не понимает, что уже перестал думать о Уолтере как о малолетке, пока тот не появляется в буквальном смысле слова выглядя так, как будто все еще переживает половое созревание. Прошло два года с тех пор, как они начали работать вместе, и за это время Уолтер наконец-то перерос свои большие уши и еще больший нос. О, он все еще оставался невысок, но два года активной полевой службы избавили его от детской мягкости, которая умудрилась задержаться на нем на столько лет. Хотя Уолтер никогда и не будет таким мускулистым, как Лэнс, два года работы чудно отразились на его теле. Перемена была настолько постепенной, что Лэнс даже не заметил ее. Но трудно не увидеть разницу, когда Уолтер, стоящий перед ним, заставляет опять вспомнить о тощем мальчишке, которого он впервые встретил после того, как тот заменил одну из его гранат Кошкоблестками™. — Почему ты выглядишь, как подросток? Уолтер растягивает губы в широкой неестественной улыбке, которая так и кричит: «я сделал что-то не так, но я исправлю это, правда-правда, и я обещаю, что больше так не буду». — Я пытался изменить свои эпигенетические маркеры, чтобы внешне соответствовать тридцати годам, но случайно повернул рычаг не в ту сторону, и теперь мне снова шестнадцать? — Это вопрос или объяснение? — Объяснение? — полувопросительно отвечает Уолтер, и его голос срывается на последнем слоге. Совсем не убедительно. Но это нормально. Они в маленьком семейном ресторанчике, и на самом деле не имеет значения, сколько лет Уолтеру, если только он не планирует превращаться в младенца, потому что в этом случае, думает Лэнс, даже директор Дженкинс согласится, что Уолтера следует вычеркнуть из списка ответственных за алкоголь. — Если тебя это утешит, то эта маскировка гораздо лучше соответствует твоему характеру и манерам, чем та, когда ты превратился в старика. Хотя Лэнс немного скучает по обычному Уолтеру. Он сам становится слишком взрослым, чтобы люди, видя, что он обедает с подростком, не поднимали в удивлении бровей, но недостаточно, чтобы кто-то мог подумать, что этот подросток — его сын. Он пытается обнять Уолтера за плечи, как обычно делает, когда ему приходится выстукивать азбуку Морзе на его коже, но промахивается, потому что привык к тому, что у Уолтера значительно шире плечи. Уолтер даже не замечает, когда рука Лэнса опускается на его снова худощавое бедро. Но с другой стороны, Уолтер никогда не был поклонником личного пространства, а любое оставшееся чувство личного пространства самого Лэнса полностью растворилось после миссии, где им пришлось делить постель. Бедро Уолтера теплое, приятно прижимается к широкой ладони Лэнса, и он не хочет отпускать его, но все равно отпускает. Потому что даже если Уолтер этого не замечает или ему все равно, то все вокруг явно считают, что это странно, потому что Уолтер выглядит едва ли не вдвое моложе Лэнса. Ладно, Лэнс правда скучает по Уолтеру, выглядящему на свой возраст. 4. Зрелый — Я вижу, ты успешно разобрался со старением, — выстукивает Лэнс азбукой Морзе, восхищаясь деталями маскировки Уолтера, когда они степенно обходят территорию гала-концерта рука под руку, так что как раз находятся на удобном расстоянии друг от друга для невербального общения. Гусиные лапки в уголках глаз Уолтера морщатся, когда он застенчиво смеется, его непривычно мозолистые руки дважды дергаются, когда он борется с желанием почесать затылок среди людей высшего общества. — Не совсем, — отвечает Уолтер. — Это больше похоже на… путешествие во времени? Лэнс делает паузу. — Это ты из будущего? — Я? В смысле, это тело? Да. Я был слишком близок к прототипу машины времени, когда тестировал формулу. Это тело принадлежит какой-то версии меня из будущего. Судя по длине теломер, я предполагаю, что ей около сорока лет. — Вау. Так ты намного старше меня. Это что-то новенькое, — Лэнс прослеживает шрамы на тыльной стороне ладони Уолтера, почти незаметные, лишь блестящие чуть-чуть сильнее, чем остальная кожа. С одной стороны, шпион, который доживает до сорока, явно на этом деле пуд соли съел, и Лэнс рад узнать, что Уолтер доживёт до среднего возраста, но с другой стороны, количество шрамов только на правой руке Уолтера (а также седые пряди на его сорокалетней голове) несколько беспокоят. — У меня даже сохранилась его физическая память, так что я, наверное, буду гораздо лучшим бойцом, чем обычно, благодаря еще пятнадцати годам опыта, — добавляет Уолтер. А еще у него гораздо более бесстрастное лицо, замечает Лэнс. Уолтер лишь едва заметно вздрагивает, когда миллиардерша, с которой они разговаривают, небрежно замечает, как хорошо они смотрятся вместе, а ее жена спрашивает о планах на годовщину их свадьбы. Или, возможно, это как-то связано с тем, что уже в двенадцатый раз кто-то, с кем они разговаривают, говорит об их несуществующем браке. Потому что все думают, что Уолтер — его муж. Что, откровенно говоря, не только смешно, но и немыслимо, поскольку Лэнс сам только-только начинает понимать новые витки своей любви к Уолтеру, выходящей за рамки дружбы и профессионального уважения. Хотя это определенно лучше, чем когда все думают, что Уолтер — его ребёнок, рожденный до совершеннолетия. Но ненамного. Дело в том, что Лэнс не возражает, чтобы его воспринимали в качестве мужа Уолтера. На самом деле, можно сказать, он даже поощряет эти предположения, держа Уолтера ближе, чем это необходимо для общения с помощью азбуки Морзе. Но теперь Лэнсу приходится иметь дело со знанием, каково это, когда мир признает их парой, не будучи на самом деле парой. Это как справляться с зудом, который только усиливается после чесания. Лэнс вытряхивает себя из своих мыслей, когда краем глаза видит, как одна из их целей уходит через потайной выход. — У меня немного кружится голова. Не возражаешь, если я отойду на минутку? — шепчет Лэнс Уолтеру, повышая голос настолько, чтобы его услышали миссис и миссис Коулман-Лю, и растягивая губы в сиятельной улыбке, смотря ему в глаза. Существует не так много ситуаций, в которых он может быть честен в своих чувствах к Уолтеру, и он планирует использовать эту возможность по максимуму. Тем временем рукой он выстукивает: объект номер один покинул помещение. Я пойду за ним. Присмотри за вторым. — Конечно, — Уолтер улыбается ему в ответ, и Лэнс думает о том, как часто Уолтер это делает, раз к сорока годам улыбка оставляет на его щеках едва заметные мимические морщины. Поворачиваясь к их собеседницам, Лэнс говорит: — Извините меня. Мне нужно подышать свежим воздухом, — а потом, обращаясь к Уолтеру, добавляет: — скоро увидимся, дорогой. — Конечно, милый, — отзывается Уолтер, а потом… А потом он целует Лэнса в щеку. Щеки Лэнса пылают, когда он отворачивается, чтобы последовать за целью. Он не может сказать, был ли поцелуй частью их импровизированного прикрытия или это было что-то еще, что помнит сорокалетнее тело Уолтера, но он знает, на что надеется. Он хотел бы быть рядом всегда, пока седели его волосы, пока морщины прорезали лицо. И если только Уолтер позволит ему, Лэнс не может дождаться, чтобы узнать, как они доберутся до этой точки через пятнадцать лет. 5. Женщина Директор Дженкинс проверяет его. Это единственная причина, которую Лэнс может придумать, чтобы объяснить, почему Уолтер в настоящее время является стройной женщиной на трехдюймовых каблуках, сидящей у него на коленях. Это было мило, когда Уолтер был тощим, неуклюжим двадцатилетним парнем, оживленным и бессвязно говорящим и таким удивительно живым, а Лэнс после проводит несколько часов, прежде чем прогнать из головы образы его бледного, безжизненного тела, болтающегося, как тряпичная кукла, на неспокойных волнах. Но сейчас это не столько умиляет, сколько сводит его с ума. О боже, эта обтягивающая ткань никак не скрывает изгиб задницы Уолтера на его бедрах. Лэнс собирается навсегда запретить любые облегающие платья без каких-либо возражений. Особенно сейчас, когда все выглядит почти сверхъестественно, как будто Уолтер поменял свою Y-хромосому на X вместо того, чтобы просто принять облик совершенно другого человека. Лэнс умеет обращаться с привлекательными женщинами — на самом деле, Лэнс умеет избегать экспоненциально растущего количества женщин, бросающихся на него на протяжении всей своей блистательной карьеры, и Уолтер даже не должен регистрироваться как женщина на его радаре. И все же это происходит. В любом обличье. И именно в этой форме, форме, к которой Лэнс еще не научился быть невосприимчивым, форме, завернутой в ткань настолько тонкую, что Уолтер в своей нормальной мужской форме никогда бы не захотел ее носить, он доведет Лэнса до сердечного приступа. То, как разрез его платья опускается, открывая обнаженные бедра… твою же голубиную мать, кто-нибудь, пожалуйста, избавьте Лэнса от его страданий. — И чего это поможет тебе добиться? — Лэнс ухитряется говорить сквозь стиснутые зубы. Боги, пожалуйста, дайте ему все терпение и самообладание, необходимые, чтобы продержаться, пока миссия не закончится. — Честно? Немногого. По крайней мере, не для этой миссии. Я могу выдать себя за любую женщину, и все будет так же хорошо. Я просто пытаюсь понять, могу ли я изменить чей-то пол, не меняя больше ничего другого, — говорит Уолтер, постукивая по своему планшету, глаза его горят от возбуждения. — Конечно, для превращения женщины в мужчину потребуется донорская Y-хромосома, но это лишь незначительное осложнение. С этим век заместительной гормональной терапии и инвазивных операций закончился! И его голос отличается от обычного так, как невозможно добиться тренировками. Он звучит выше, тоньше и слаще. — А твой голос? — Стопроцентный результат трансформации! С этой новой улучшенной формулой человек получает совершенно новые голосовые связки! Это заводит Лэнса в тупик. — Подожди. Новые голосовые связки? Я буду звучать как голубь, когда в следующий раз преображусь? — Конечно, нет, — возмущенно отвечает Уолтер, поворачиваясь так, чтобы встретиться взглядом с Лэнсом и задохнуться от притворной обиды. Его платье повторяет изгиб его недавно округлых бедер, волнистое, как река из атласа, струящаяся по бедрам Уолтера и вниз по ногам Ланса. Каждое нервное окончание на коленях Лэнса воспламеняется, и во всем виноват Уолтер чертов Бекетт. — Ты будешь продолжать пользоваться старой формулой. Я не смогу говорить по-голубиному, когда я человек, и не думаю, что ты будешь хорош в шарадах, когда у тебя будут крылья вместо рук. — Слава Богу, — и за неимением лучшего ответа, Ланс добавляет: — тебе стоит подкраситься, или ты серьёзно собираешься ужинать с лучшим шпионом в лучшем ресторане, выглядя так, будто не спал пять дней? — Что?! Правда? — Уолтер достает из кармана зеркальце. — Да. — Я мог бы поклясться, что правильно замаскировал синяки под глазами. Мне даже помогала Марси. Разве плохо, что Лэнс ревнует? Да. Плохо, что Лэнс ревнует. Лэнс никогда никого не ревновал за всю свою жизнь. Да и зачем ему это? У него есть все. Все, кроме внимания Уолтера. Ну и ладно. Уолтер часто замечает его, но разве это убьет его, если он заметит его в любом другом качестве, кроме как своего партнера по работе? — Давай я тебе помогу, — предлагает Лэнс, вытаскивая из внутреннего кармана косметичку. Он всегда носит с собой запасное тонирующее средство для кожи Уолтера, потому что сам тот редко думает о чем-либо, кроме своего последнего эксперимента. — Зачем ты носишь её с собой? — Потому что ты не носишь. И ради бога, посиди тихо, а потом натяни уже колготки. И желательно еще пару своих обычных джинсов и свитер, — мысленно добавляет Лэнс, а затем удерживает лицо Уолтера так, чтобы снять весь макияж и нанести его заново таким образом, чтобы сделать его в дюжину раз менее привлекательным. Возможно, более строгий взгляд, что-то вроде Марси или директора Дженкинс, остановит Лэнса от того, чтобы отвлекаться каждые две секунды. — Знаешь, что еще классно в этой новой форме? — мечтательно вздыхает Уолтер, явно не переставая восхищаться своим новым изобретением, пока Лэнс стирает блеск с его губ. — Оправление чувствуется так естественно. Лэнс задыхается. +1. Уолтер Лэнс никогда не считал себя членом клуба очкариков, но думает, что готов присоединиться, когда Уолтер плавно скользит на пассажирское сиденье в очках коричневого цвета. — Плохо видишь? — спрашивает он и мысленно бьётся головой о руль. О, очень мило, Стерлинг. Так держать. Оскорбления определенно позволят ему набрать очков симпатии. Уолтер ерзает на своем сиденье, горбя плечи и ужасно сутулясь, явно тренируясь делать это на протяжении многих лет, судя по его сорокалетней версии. — Выглядит плохо, да? — спрашивает он, уставившись на приборную доску и не встречаясь взглядом с Лэнсом. Лэнс вздрагивает от неуверенности в голосе Уолтера. Тот начинает заламывать руки и кусать губы так сильно, что Лэнс почти чувствует, как его собственные губы сочувственно саднят. О, выглядит совсем не плохо. Выглядит как полная противоположность плохому. Очень даже неплохо. На самом деле, даже слишком неплохо. Это выглядит так хорошо, что Лэнс уже предвидит, как сильно будет отвлекаться на этой миссии. — Я так и знал. Мне не идёт, не так ли? Я знал, что это не может быть правдой, — бормочет Уолтер, еще больше погружаясь в себя и отворачивая лицо от Лэнса. — Эй, нет! Выглядит великолепно! — уверяет его Лэнс, потому что так оно и есть — впрочем, и остальной Уолтер тоже, — и слезно прощается со своей концентрацией на оставшуюся часть миссии — небольшая цена, которую приходится платить, когда Уолтер выглядит таким смущенным. Уолтер не застенчивый человек, во всяком случае, не очень. Если бы это было так, он не носил бы свою странность как Знак Почета. Если бы это было так, они не были бы сейчас партнерами по работе, потому что у него не хватило бы смелости обменять бомбу Ланса на Кошкоблестки™. Так что тот факт, что Уолтер сейчас смущен, вызывает беспокойство. — Ты говоришь это только для того, чтобы мне стало легче, — вздыхает Уолтер. Но, по крайней мере, он больше не прячется от Ланса, так что это должно что-то значить. — Да, я говорю это, чтобы ты почувствовал себя лучше, но не только поэтому. Ты правда хорошо выглядишь в них. — Ты так думаешь? — Я это знаю, — твердо говорит Лэнс и успокаивающе кладет руку на плечо Уолтера. Через мгновение обычная глупая улыбка Уолтера снова появляется на его губах. И после еще одного удара сердца, она смягчается в нечто более застенчивое. — Это хорошо. Потому что тело сорокалетнего меня правда настаивало на том, что тебе это понравится, и было бы ужасно, если бы я даже не смог понять самого себя. Сердце Лэнса подскакивает к горлу и застревает там, угрожая вырваться наружу. Если тело помнило такую незначительную деталь, если оно помнило эту незначительную деталь так хорошо, что она застряла в памяти Уолтера спустя годы после этого события, мог ли Лэнс осмелиться надеяться, что это потому, что Лэнс и его определенно-не-относящиеся-к-каким-либо-миссиям слабые места важны для сорокалетнего Уолтера? Он делает вдох и совершает прыжок веры. — А что ещё мне бы понравилось, по его мнению? Лэнс смотрит Уолтеру прямо в глаза и молча умоляет Уолтера не понимать его неправильно. На секунду он позволяет себе надеяться. Но когда проходит секунда, а Уолтер ничего не говорит и не делает, он выдыхает и быстро отклоняется в сторону: — Я уверен, что ты читал краткое содержание миссии, но давай пройдемся по нему еще раз, чтобы убедиться, что мы оба все пон… Внезапное тепло на ладони заставляет его замолчать. Уолтер вкладывает свою руку в руку Лэнса, мягко и беспрекословно, как обычно делает, когда вторгается в его личное пространство (хотя, конечно, нельзя называть это вторжением, если Лэнс позволяет ему это каждый раз). — Оно настояло, что это понравится тебе тоже. Лэнсу требуется время, чтобы собраться с мыслями и смириться с тем фактом, что да, это реально. Да, это наконец-то происходит. — Что-нибудь ещё? — он дышит почти благоговейно, растопыривая пальцы и просовывая их между пальцами Уолтера. Он чувствует, как недоверие уступает место благоговению, когда пальцы Уолтера обвивают его. — И это, — говорит Уолтер, касаясь носом щеки Ланса и через секунду прислоняясь к тому же месту губами. — И вот еще что, — Уолтер отодвигает оба кресла и с привычной легкостью усаживается на колени Лэнса. — И больше всего, — продолжает Уолтер, сверкая глазами и широко улыбаясь, — я. Бонус: 25 лет — Ты выглядишь сегодня… как-то по-другому, — сонно говорит Лэнс, когда просыпается и видит Уолтера, выходящего из душа с полотенцем вокруг бедер и вытирающего волосы другим полотенцем. Его каштановые волосы. Его полностью каштановые волосы, с которых не капает вода на очки, потому что он без очков. — Я думаю, что мое двадцатипятилетнее «я» позаимствовало мое тело, поэтому мне будет двадцать пять в течение следующих трех дней, — медленная улыбка расползается по лицу Уолтера, когда он наблюдает, как Лэнс выпрямляется в постели. — Хочешь этим воспользоваться? Лэнс тяжело сглатывает. — Сообщу Марси, что мы берём отпуск.