Let me go

      — Здесь есть кто-нибудь? Где я?       Во все стороны простиралась лишь тёмная пустыня. Возможно, на пару секунд появлялись какие-то совершенно нечёткие и смазанные образы, которые тут же растворялись, как мимолётные вспышки. А дальше снова пустота. На бесконечное расстояние. Всё это походило на очень странный сюрреалистичный сон.       Майк даже не понял, как здесь оказался. И что произошло? Он уснул, или потерял сознание, или умер вообще? Всё попытки сообразить или вспомнить что-либо, дабы выстроить хоть элементарную логическую цепочку, тут же разваливались. В голове, кажется, пронёсся ураган, сбив всё в один неразборчивый поток.       Он смотрит (будто есть на что). Откуда-то изнутри повеяло мнимым холодом, а по спине пробежала вполне реальная и ощутимая дрожь. Гробовая тишина давит на уши. Взгляд не может ни к чему привязаться — всё слишком непостоянное, как мысли, которые сменяют одна другую, и в то же время слишком одинаковое. Может, удастся найти ещё кого-то? Кто хоть немного сможет объяснить произошедшее.       Майк решает не стоять на месте и идти на поиски того-не-знамо-чего. Он попросту не знает, что ему может здесь встретиться. Однако стоять и ждать, пока нечто само упадёт ему на голову тоже не вариант: ждать придётся долго, да и прибить может. К тому же, он не способен усидеть на месте и пару секунд уже довольно долго. Всё чем-то занят без перерывов на сон и обед. Такого не было уже пару лет, с тех самых пор…       Почему это состояние опять вернулось — Шинода не понял, или попросту не заметил. Вроде тоска сама собой прошла, настало смирение… Но сейчас снова будто что-то пошло не так. Поэтому он снова спит по три часа за неделю и работает на износ, а близким говорит, что всё хорошо.       Вздох и попытка сосредоточиться — настает тревога. У Майка нет ни малейшего желания, чтобы тревожность превратилась в панику, но к горлу уже подступает мерзкий комок. Тишина всё ещё бьёт набатом по перепонкам. Он ощущает тяжесть бескрайнего пространства на своих плечах. И всё сливается замкнутым кругом: как долго бы он не ходил, какое бы расстояние не оставлял за собой — ничего не меняется. В конце тоннеля нет никакого света. Да и сам конец-то вряд ли есть.       По личным ощущениям, прошла вечность, и Шинода обошёл это место вдоль, поперёк, слева направо и справа налево — неоднократно. Бывает ли боязнь слишком открытых пространств? Если да, то он её себе заработал. Слишком много места для него одного. Он шёл, бежал, спотыкался и падал, бежал дальше, кричал и, кажется, в какой-то момент даже рыдал — тщетно. Все стадии принятия неизбежного были пройдены, и оставалось только бродить где-то, затуманив собственный рассудок.       Как вдруг на горизонте Майк увидел силуэт. Человек то или что-то ещё — разобрал не сразу: слишком далеко он находился, да и взор расфокусирован монотонностью. Он даже со скепсисом отнёсся к увиденному: а вдруг мозг уже сам непроизвольно что-то проецирует? Но всё же поплёлся в сторону силуэта, как корабль на маяк — может, это то, что он искал? То, что сможет дать ответы?       Подходя ближе, он начал слышать тихий напев. И когда узнал голос, разобрал мотив, а затем и слова, захотелось прочистить уши.       — Lift me up. Let me go… — раз за разом звучали до боли знакомые строки до боли знакомым голосом. Майк впервые не верит собственному слуху.       — Честер… — будто в никуда проговорил Шинода, всё ещё не веря ни увиденному, ни услышанному. И прежде, чем задаться страшным вопросом, он обнимает друга. Держит так крепко, словно самую бесценную и хрупкую вещь в мире. Да, он хотел найти кого-то, но даже в мыслях не было увидеться с Честером. Прошло больше трёх лет, черт возьми! И вот он здесь?       Только потом в голову стреляет шальная мысль: «Я тоже умер?»       Он не озвучивает свою догадку то ли со страха, то ли просто от нежелания знать. Надо же, он искал ответы, а теперь, когда может их получить — попросту не решается. Получается довольно иронично. Для призрака Беннингтон оказался слишком материальным, что лишь подливало масла в разгорающийся огонь.       Беннингтон, в свою очередь, мечется между радостью и болью. И почему-то оба чувства рвут сердце на части: медленно так, мерзко, словно наслаждаясь процессом; отрывая по кусочку и растягивая секунды в вечности. Он уже и забыл, каково это — ощущать что-либо, кроме одиночества и пустоты как изнутри, так и снаружи. Поэтому сейчас готов без малейших стеснений расплакаться — может, легче станет? Может, будет не так больно?       Честер закрывает глаза. Ему тоже не верится. Уже ни во что.       — Как? Как я здесь оказался? И как мне выбраться? И что это за место вообще? — обрушившийся шквал вопросов заставляет его прийти в себя после уж слишком затянувшейся паузы.       — Я… я не знаю, Майк. Могу лишь сказать — не беспокойся. Ты жив.       И не то, чтобы Майка этот факт не радовал, но всё же, сквозь миллионы сомнений, он решается уточнить:       — Почему ты так в этом уверен?       — Мёртвый бы сюда не попал, — взгляд, как тяжёлый камень, падает вниз, а слова неприятной пощёчиной доходят до Шиноды.       — То есть…       Был ли это вопрос с просьбой уточнить, или же просто очередная невысказанная мысль — Честер не понял, однако он снова неприлично долго молчит.       — Чез? Всё в порядке? — по лицу Майка читалась нескрываемая, неподдельная радость вперемешку с искренним удивлением и толикой непонимания: спустя несколько лет ему удаётся вновь увидеть друга! Все эти годы в голове крутилось столько вопросов, столько несказанных слов… и что на деле? А на деле в голове всё ещё последствия урагана, а Честер, который обычно и так крайне условно вписывается в рамки нормального, ведёт себя слишком странно. Даже для него самого.       Не хотелось лгать ни себе, ни лучшему другу: оба понимают, что, совершенно не осознавая, расковыряли друг в друге старую рану, которая теперь будет противно ныть, оставляя фантомную боль. Тот и сам уже заметил не самый тёплый приём. Честер никогда бы не хотел, чтобы Майк думал, будто он ему не рад. Просто…       — Прости.       — Что? За что?       — За всё. И за мой эгоизм. И за то, что заставил всех пережить. Мне жаль. Мне правда жаль, понимаешь? — он старается говорить как можно ровнее, но получается всё равно рвано — голос предательски дрожал.       — Тише, тише. Успокойся, — рука друга легла на плечо, и Чез почувствовал какое-то тепло, будто часть боли забрали. Он всегда это испытывал, когда Майк делал так. Майк всегда разделял его боль и, по всей видимости, продолжает разделять. Возможно, неосознанно, но всё же стало немного легче. Только душу всё равно раз за разом, как жгучей кислотой, окатывало горечью. — Всё в порядке?       — Нет, — во второй раз Беннингтон не ушёл от ответа. Обычно он не стал бы говорить о своих переживаниях, но спустя столько времени скрывать что-либо не имело ни малейшего смысла. Да и попросту глупо. Хотелось злиться, но совсем не на друга. В первую очередь на себя, а только потом на окружающих и весь мир, ведь, по сути, далеко не весь мир виноват в его проблемах. — Я расплачиваюсь за все свои ошибки, — тихо выдавливает из себя тот. Почему-то Майк улавливает в этих словах упрёк. Вроде ненамеренный, но ощутимый. Неприязнь к себе никогда не была отличительной чертой Честера — он это знал, но всё же случалось в особо тяжкие периоды. И сейчас она, кажется, смешалась с упрёком в сторону других. Такой себе камень и в свой, и в чужой огород.       Не дано ему понять эгоизма — ни своего, ни как явление в принципе.       — В каком смысле?       — Я хотел покоя. Думал, мне станет легче. И мне было какое-то время, — на лице показалась тяжёлая горькая улыбка. — Но… люди так хотели, чтобы я жил. И теперь я живу. Здесь. Совершенно один.       Шинода не успевает сказать в ответ ни слова.