Скончался я в субботу, в шесть часов утра

Был восьмой час вечера, когда доктор приложил ухо к моему сердцу, поднёс мне к губам маленькое зеркало и, обращаясь к стоявшим неподалёку Рюгамине и Анри, сказал торжественно и тихо: -Всё кончено. Так я догадался, что умер. Собственно говоря, умер я гораздо раньше. Сотни часов пролежав в этой грёбанной койке, онемевший, медленно и невыносимо мучительно истекая кровью. Бессильный от этой неосязаемой тяжести, придавившей меня к кровати, словно Тунгусский метеорит. Больно, страшно, холодно… Нет – нет, не из-за окна… просто – холодно… И то ли от этого холода, то ли по собственной воле с каждым днём метеорит рассыпался на сотни мелких камешков. Вместе с ним исчезала и эта тяжесть, уступая место неимоверной лёгкости. И если бы я только знал, с каким усердием надо было хвататься за эти камешки… Я лежал с закрытыми глазами, но слышал и видел, что происходило вокруг моего бездыханного тела. Слёзы Анри, спокойные, едва заметные, утешали. Слёзы Микадо, искренние, взахлёб, заставляли улыбнуться на прощание. Он рыдал, навзрыд бормоча что-то себе под нос, то проклиная кого-то, а после – затихал, готовя умерщвлённую палату к новой, ещё большей, порции солёной воды. Друзья. Жаль, не успел сказать «до встречи», надо же было так прогадать. Вот и попал. Хотя сам виноват. Но горевать уже поздно. Да и всё равно, почему-то знаю, что не получится… Глупо, не правда ли? = = = = = = = = = = Он положит тебе на ладонь свою руку, едва касаясь бледной кожи. Глаза, похожие на две вишни, налившиеся кровью, пронзят твоё немое тело. Голос зазвучит знакомой хитрецой, готовый разбудить даже мёртвого, и станет говорить… долго говорить, как это любит делать, словно знает, что будет услышан. Честно говоря, даже не ожидал, что он заявится. Будто ничего не случилось. Будто я ещё жив. Тварь. -Кида-кун, скажи, ты терпеливый? «Скорее – нет» -Надеюсь, что «да», а то, когда подойдёт мой черёд, будет очень обидно не найти тебя по ту сторону реальности. Хотя на что мне, собственно, обижаться, для меня по ту сторону ничего нет. Но лишь на этот вечер я приму твою веру. – Он прикрыл глаза, прерывая свою нескончаемую болтовню вздохом, и вздох этот был единственным искренним движением из всего того цирка, что происходил ранее. Или это всего лишь его продолжение?... Глаза откроются и поднимутся мучительным взором на окно, у которого стоял я. Как я у него стоял? Я не знаю. Просто ощущал, что стою, как во сне. Вот и всё. А он всё смотрит. На секунду кажется, что на меня. Но как он может видеть меня? -Ты боишься смерти, Кида-кун? – словно вопрос в бездну какого-нибудь шизофреника, ведь в ответ тишина, и брюнет это понимает, хотя не признаёт себя немного двинутым. Раньше это нервировало. А сейчас…сейчас – ничего. Непонятное тупое Ничего. -Я вот боюсь. – Он откинется на спинку стула, как игрок в шахматы, делающий мат королю противника, смакующий каждое своё движение, - При одной мысли об этом, дрожу. Я не верю в мистику. Ни в Бога, ни в Нечисть. Ни в Ад, ни в Рай. Но, знаешь: если надо было выбирать между тем и другим, я бы выбрал Рай. – На рот, словно змея из Евангелия, наползла ухмылка, сопровождающаяся сдавленным смешком. «Он издевается? Общаясь со мной вот так?» - Как видишь, я обычный человек. Ничего сверхъестественного. Хотя, было бы неплохо, обладай я какими-нибудь штучками. Но мне и без них хорошо, жизнь даровала мне судьбу подпольного информатора, с просто замечательной чертой в характере – любви к людям. Можешь бурчать, сколько влезет… пока, по моему мнению, лишь тебе это идёт. Вдруг он замолк. Даже как-то страшно стало. Вокруг воцарилась гробовая тишина. Белые стены палаты. Нарастающая тьма за окном. Двадцати трёхлетний мужчина и пятнадцатилетний мальчик с пятью глубокими, почти насквозь, ранами на животе. Ничего лишнего, почти… -«Будто лучший образец человечества». Губы задвигались неожиданно, без звука, едва открываясь, но, видимо, пребывая в ментальном, или как там называют учёные, теле, я научился читать мысли. И хотя это должно было задеть меня, и задело бы, если бы только ни это проклятое Ничего, с каждой минутой окутывающее всё больше и тесней. Жаль. Да, жаль. Поцелуй бы здесь был кстати. Он встал, плавно устремляя кисти в карманы чёрной куртки с белым мехом по краям и поворачиваясь, в пол оборота смотря на лежащего меня. Нежность. Злоба. Обида. Тяжесть. Грусть. Ненависть?… Я запомнил этот взгляд. Да. -Что ж, уже довольно поздно. – Брюнет развёл руки в стороны, не вынимая их из отверстий в своём одеянии. - Я пойду, и ты уходи. Ресторан скоро закроется. Не волнуйся. Я заплачу за тебя. Зачем предназначалась эта фраза? Как её понимать? Наверно, эта тайна навсегда останется с информатором, до самой его смерти. «Цирк» закончился. = = = = = = = = = = Больше я Изаю не видел. Прошло пять дней. Такой срок нужен был для того, чтобы все знакомые и какие-то совершенно незнакомые лица смогли проститься со мной. Но даже прощание моих родителей: бесконечные водопады слез матери и немая скорбь отчима, настолько не цепляло, как первый день «разговора» с Орихарой. Никак. Никто. И вроде бы Ничего сидело, как ангел-путеводитель, рядом со мной, никуда не исчезая, и всё же… Странно, всё это жутко странно, запутанно и непонятно. Хочу назад. Хочу спросить его. Хочу обнять. Хочу вновь почувствовать тепло. Хочу прогнать это Ничего. Хочу… Что-то слишком много многоточий. = = = = = = = = = = На похороны он не пришёл. = = = = = = = = = = Смотреть по сторонам на старинные могилы, думать, что в одной из таких уж лежит и твоя грешная земная оболочка; гулять вдоль затёршихся грязных надгробий, осознавая, что скоро и твоё будит таким же, через лет так пять, а может и не будет, благодаря матери али Микадо; глазеть на старушку, будто в крючок, сгорбившуюся над упокоенным сыном, наблюдать очередную молитву и жалеть, что не можешь вдохнуть запах оставленных ею цветов; слышать душераздирающую фразу какого-то старичка, вспоминающего молодость: «Увы, мой брат… увы»; пребывать долгие и долгие часы в мёртвой молчаливой думе, перебрасывать, как в пинг-понге шарик, мысли – вправо-влево, вправо- влево, вправо - ... ; провожать багровые закаты и встречать молочные рассветы. Да, наверно, встречать рассветы было самым приятным занятием по прохождению ещё шести суток: смотреть на зарождающийся свет, чем-то напоминающий яичную скорлупу, вникать, как рождается новый день, понимать, что ты можешь точно так же скоро вновь переродиться. Минуса лишь два – переродишься ли и запомнишь ли ты предыдущую жизнь? Этого узнать - не дано. Встретить мне пришлось ещё двадцать девять рассветов. Итого, с моей смерти всего сорок. Но то, что произошло на сорок первый, я уже не помню. -------------------------------------------------------------------------------------------- Примечание: «-Что ж, уже довольно поздно. – Брюнет развёл руки в стороны, не вынимая их из отверстий в своём одеянии. - Я пойду, и ты уходи. Ресторан скоро закроется. Не волнуйся. Я заплачу за тебя.» - всё-таки расшифрую это послание: Что ж, уже довольно поздно о чём-либо жалеть. Я прощаюсь с тобой. Скоро всё кончится, и ты уйдёшь на небо (или тебя положат в гроб). Не волнуйся. Я отомщу за тебя. Автор знает, что это полная чушь, но автор попытался перенести смысл. =.=”