Цветы отчаяния

      — Фукузава-доно.       — Да, Мори-сенсей?       — А ведь я когда-то Вас любил…       — Когда-то и я был таким идиотом.       Мори с большим трудом сдерживает кашель, не желая выказывать слабости, и растягивает тонкие губы в насмешливой улыбке. Фукузаву корёжит от этого зрелища, и он уходит, оставляя за собой шлейф запаха, подпитывающего проклятое растение. И Мори с головой накрывает приступ. Его нещадно выворачивает наизнанку, изо рта на пол летят цельные нежно-синие цветки и тёмные капли крови. Всё ещё задыхаясь, он чувствует, как его заботливо обхватывают за плечи, когда всё заканчивается, убирают с лица взмокшие волосы и осторожно вытирают окровавленные губы.       — Ко…ё…       Хриплый шёпот — максимум благодарности, что он может выдавить из себя сейчас.       — Я поговорю с ним.       — Нет.       О чём тут можно говорить? Ханахаки неизлечима, а предсказуемый отказ Фукузавы лишь ускорит его кончину. О его болезни знают лишь двое: Коё и Элиза. Первая — просто потому что знает обо всём, что творится в организации, как и сам Мори, и всегда проявляет заботу о нём. Вторая — потому что является неотъемлемой его частью. Мори не устаёт иронизировать над ситуацией: он первоклассный доктор, но не способен излечить самого себя от безнадёжной влюблённости. Какие только способы он не перепробовал, уверенный в своих силах: разрабатывал новые лекарства и вскрывал себе грудную клетку, изучал структуру растения и поливал его всякой дрянью, — но результата не было, цветы продолжали расти из-под кожи и оплетать изнутри орган за органом, отравляя, а самочувствие после таких пыток лишь стремительно ухудшалось. В итоге пришлось сдаться и смириться с тем, что он умирает. Медленно задыхается из-за обладателя резкого голоса и серых глаз, образ которого преследует его повсюду.       Когда Коё вот так держит его в своих объятиях после приступов и успокаивающе гладит по болезненно вздрагивающей спине, Огаю хочется уткнуться ей в плечо и позорно разрыдаться, выплёскивая накопившуюся усталость и отчаяние. Не из-за того, что ему страшно умирать, ведь это-то как раз неизбежная часть жизни, а из-за того, что продолжать жить и хладнокровно улыбаться с этой чёртовой неразделённой любовью уже просто невыносимо. Но он не может себе этого позволить. Ведь он всё ещё босс «Портовой Мафии», а она по-прежнему его подчинённая.       — Спасибо, Коё-сан. У нас собрание через полчаса.       — Уверены, что справитесь?       — Конечно.       И действительно справляется. Успешно игнорирует царапающие горло стебли, когда он раздаёт приказы и обсуждает вместе со всеми результаты последних операций. Его нездоровый бледный вид замечают все, включая не самого наблюдательного Чую, но задавать вопросы не решаются, да и обычный вид Мори по большей части не блещет бодростью и свежестью. «Возраст», — могут подумать подчинённые. И он не винит их за это.       Мори продолжает прятать разрастающиеся на руках кусты под несколькими слоями одежды, безжалостно срезая их и выбрасывая в мусорное ведро. Он продолжает жить, готовясь к приближающемуся концу. И он уже не избегает встреч с Фукузавой Юкичи, какую бы боль они ни приносили.       — В последнее время Фёдор не показывается. Но нам не следует прекращать перемирие, ведь неизвестно, когда он… Мори-сенсей?       — Да, Фукузава-доно?       — Что это у Вас на запястье?       — Да так, не обращайте внимания.       Мори безмятежно улыбается, отчего Фукузаве становится жутко, и прячет руки под столом: новые цветы появляются совсем некстати. А ещё у него колотится сердце, жутко першит в горле, и немножечко хочется умереть.       Он решается завершить все дела и подготовить приказ о назначении преемника, когда дышать становится слишком больно. И, как только Коё настаивает на срочной госпитализации, легко соглашается, будто решил отправиться в увлекательное путешествие. Промежутки между приступами кашля сократились чуть ли не до нескольких минут, так что пол дорогостоящей палаты очень быстро оказывается устлан синими соцветиями, испачканными в его крови. Ему регулярно колют обезболивающее, которое он сам себе назначает, обеспечивают приборами, облегчающими дыхание, и почти никого не впускают палату по его же собственному приказу: не стоит подчинённым видеть слабость несгибаемого босса. Он сам когда-то был свидетелем подобного, и это было настолько отвратительно, что он без всяких зазрений совести перерезал предшественнику глотку. Рядом периодически играет Элиза, когда у него хватает сил на поддержание способности. Иногда навещает Озаки. И этого вполне достаточно, чтобы скрасить скудный остаток дней.       — Как Ваше самочувствие?       — Благодарю, Коё-сан, отвратительно.       — Босс… Хотите я приглашу его?       Мори долго молчит, глядя в потолок, и думает о том, что это последний шанс увидеть Юкичи. И он соглашается. Уже не так страшно получить отказ, зато он сможет испытать хоть какую-то радость, если услышит знакомый голос и сможет с насмешкой посмотреть в родные глаза.       — Мори-сенсей… — Юкичи растерянно, с недоверием разглядывает почти прозрачного Мори и синие цветы, оплетающие его руки. — Кто… кто это сделал с Вами?       — Вы. — Тихий выдох, обжигающий лёгкие, даётся с трудом, но Огай смотрит с вызовом, кривя окровавленные после очередного приступа губы в болезненной усмешке.       — Я… — эхом повторяет Фукузава, приоткрыв рот от удивления и с ужасом глядя ему в глаза.       Мори хочет сказать что-то язвительно-ядовитое, как он делал это всегда при их неофициальных встречах, но его скручивает хриплый кашель, заставляя отхаркивать всё больше новых соцветий. Они такие крупные, что сомнений в отмеренном ему сроке уже не остаётся. И, пока он хватается руками за горло в бесплодных попытках хоть как-то облегчить боль, Юкичи подлетает вплотную к его кровати и хватает за тонкие руки, не позволяя неосознанно причинить себе вред. На лице давнего врага и друга такая гамма душераздирающих эмоций, что Мори хочется смеяться в голос. Он бы так и сделал, если бы не чувствовал себя столь паршиво.       — Мори-сенсей.       — Да, Фукузава-доно?       — Я всё ещё идиот.       Юкичи судорожно покрывает его руки, исколотые капельницами и уколами, горячими поцелуями, шепчет что-то о взаимности, но Мори лишь удивлённо и несколько отстранённо наблюдает за ним, чувствуя, как в груди быстрее прежнего разрастается убивающее растение. Он не верит ему. Не верит во взаимную любовь того, кто называл его бесчеловечным и легко уходил, годами не появляясь в поле зрения.       — Фукузава-доно.       — Мори…       — Вы скрасили мой последний день. И Вам уже пора.