too far away.

прикосновение кончиком пальца к тыльной стороне ладони и висящее в воздухе, неозвученное: — мне до тебя, как до Венеры; мне тебя коснуться невозможно. уголки губ мягко направлены вверх, вена на шее бьётся в собственном ритме. глаза прикрыты, выдавая жизнь лишь подрагивающими длинными ресницами. а после тишина, недавящая,не неловкая. спокойная, располагающая к отстранённым мыслям тишина. плавный разворот плеч,волосы по ним скользящие выбирают направление и исчезают за решётчатой калиткой, а после и за темной дверью. будто бы ничего и не было. наблюдательные глаза провожают вплоть до последнего скрипа замка. лёгкие набирают воздух сильнее, чем обычно, а ноги тянут по привычной дороге. в мыслях крутится навязчивое «фантом» и мягко ложится под черепной коробкой до лучших времён. губы и голосовые связки знают, как обозвать и заклеймить в следующий раз. свет в комнате гаснет лишь тогда, когда восход выплывает из-за горизонта и укорительно пробирается через окно, давая понять, что не любит неподчинение и хамство. заставляет лучами погасить лампу и провалиться в мир сна. утром, по пробуждению, всё кажется невероятно неправдоподобным. голоса, доносящиеся с улицы, залитые светом комнаты и коридоры, разоблачающие всё и вся, не давая ускользнуть ничему,даже собственные руки, движения, вздохи – кажутся частью нелепой шутки, больше похожи на сон, нежели сам сон, прерванный биологическими часами внутри тебя. любить темноту - прерогатива людей, чья жизнь - загадка. людей, которые не любят обнажать свои секреты, мысли и разговоры. чья зона комфортна начинается на кончике носа и заканчивается мизинцем на левой ноге. тех, кто не любит всеобъемлющий, всевидящий и бестактный свет, забирающий у них единственную возможность на искренность. именно поэтому, шторы задёргиваются резким движением, а в планах лишь картины,и безвылазное нахождение в комнате, до наступления вечера. длинные пальцы скользят по поверхности холста, устанавливая его на мольберт. а дальше лишь движения кисти, танцующей по белому полотну, создавая очертания острого подбородка, пушистых ресниц и тёмных прядей волос, с которыми играет ветер. мазки сменяются быстро: линии резкие перетекают в очаровательные округлости маленьких, аккуратных ушей. повесить на них блестящие на солнце серьги-кольца и застыть кистью где-то рядом с контуром губ. видеть то, что хочешь видеть – руководство для людей утопических. но уметь различить маску и полюбить то, что под ней - чувства. перенести чувства на холст и облегченно вздохнуть, ведь самое важное - поймано, увидено и сохранено причудливыми цветами на долгие долгие годы. она не зовёт себя художницей – нет. она просто любит рисовать. любит процесс, любит то, что может поймать момент, запомнить его и запечатлеть на бумаге. любит улыбку и взгляд, смотрящий на неё с картины, в который она помещает всю надлежащую нежность, игривость и необъятную пустоту, где-то там, глубоко внутри. когда по полу медленно ползут сумерки, она хватает рюкзак, положив туда пару плиток шоколада, и спешит к привычному месту. туда, где человек с её картин улыбнётся по-настоящему, только лишь уголками губ. и человек улыбается. привычно, скрытно, не позволяя узнать о себе ни капли больше того, что может сам рассказать. и ей не кажется, будто это то, что обязательно нужно, скорее, это второстепенные мелочи. куда важнее, какого цвета глаза, когда фонарь берёт в плен лицо, или, какие на ощупь кончики волос,летающие по оси человеческого тела, повторяющие все движения в точности. — да, кстати, ты знаешь, что во мне 17 пороков? – раздаётся неожиданно,резко, словно внезапный летний дождь и так же быстро и незаметно пропадает в шуме уличной жизни. глаза сказавшей прищуриваются, не давая понять, что есть эта фраза? и какой смысл она несёт. губы растягиваются в хитрую ухмылку, плечи отворачиваются в противоположную сторону - волосы повторяют, скрывая за собой лицо и хоть какие-то попытки узнать что либо. но лиса знает всё и без объяснений. — цитирует гинзберга. куда важнее запомнить, какие её пальцы холодные, или, что любит битников и бродского. и чёрный кофе. представить, что изучил человека полностью, если можешь написать его портрет. но этот человек - необъяснимая тайна; пустая внутри, но привлекательная снаружи. лиса тянет ей шоколад. проще думать, что понимаешь, чем мучиться в незнании и неведении. темнота опускается на плечи, деревья шумят под напором усилившегося ветра, а дорога рассыпается на пыль и грязь и мелкие камушки, шуршащие при движении ног. тишина привычна им — слова не имеют смысла, если глаза говорят за тебя. язык медленно атрофируется, как ненужная часть тела, как второй копчик. она запоминает каждый взмах ресниц и изменение положение коленных чашечек, чтобы потом в темноте своей комнаты писать это легкими мазками по шершавому полотну. дженни не любит причины, её стихия - импульсивность. поворачивает голову и смотрит прямо в глаза напротив, следящие за ней внимательно, пристально; смотрит обречённо, говоря этим больше, чем может положить на язык, растолковывая смысл вселенной, объясняя простые истины, вроде - луна виднее ночью, кофе горький, а — венера всегда ярче, чем самые яркие звёзды. — говорит ей лиса, озвучивая за неё вслух, прерывая зрительный разговор. та на это кивает, легонько улыбаясь. она знает. и благодарит касанием за локоть, невесомо и необязывающе. простым действием заставляя уверовать во всех известных и неизвестных богов, отправиться на седьмое небо и вернуться, чувствуя, как сердце вырывается из груди. а после снова исчезает за тяжелой дверью, в доме, где на шестом этаже никогда не открываются шторы и не горит свет, там, где человек-загадка вырисовывает свою зону комфорта, презирая свет и делит молекулы углекислого газа надвое. в ночном воздухе висит ёмкое: — я ничего не чувствую. и лиса не провожает её взглядом, смотря на звёзды, раскинутые на небе, как просыпавшиеся блёстки. а после лишь неспешно идёт в место, что люди называют домом и рисует несколько картин. жизнь - нелепый сон, где биологические часы тебя не разбудят. она думает, что до венеры слишком далеко и больше не выходит из комнаты.