«Он произносил её имя, словно пробовал его на языке, как лакомство, которого давно не случалось отведать».
— Чёрные форсировали Яругу, — проскрипел Румплестельт, и его большая плоская голова мелко затряслась, будто тонкая его шея с трудом несла на себе вес черепа. Гном был так стар, что его вислый нос, казалось, скоро сравняется с подбородком. Но под жидкой проседью волос по-прежнему скрывался молодой, цепкий ум, и Шеала ценила старика за это. В дни его юности они вместе провернули веселую интрижку в Метинне. Тогда Шеала заполучила себе королевство для развлечений, а Румплестельт загрёб от неё немало денег. История уже давно обросла пылью и превратилась в легенду для обывателей, а чародейка и гном по-прежнему сотрудничали ко взаимной выгоде и удовлетворению. — Знаю. Капитул уже предлагал мне сомнительное удовольствие подставить шею под Содденом. Они и вправду собираются воевать, даже Коралл вдруг забыла, что Йойоль променял её на мужика, — Шеала фыркнула. — Я думаю, Вильгефорц мечтает прослыть героем, только совсем не учитывает, что из всех лишь он один не слишком рискует получить железкой в пузо. Остальные, кажется, просто до одури заскучали в своих болотцах. — Их можно понять. Усиление Эмгыра здорово пошатнёт положение вашей братии, — Румплестельт поднял кожистые веки. — Ну, а что насчёт тебя? Разве ты не скучаешь? В болоте? — Ковир и Повисс держат нейтралитет, и я постараюсь сделать всё, чтобы так продолжалось и впредь, — чародейка задумчиво провела лакированным ногтем по крышке стола. — Всё это варварское выбивание навоза из кишок ближнего никогда не входило в список моих развлечений. Не говоря уж о вечном жеманстве Вильгефорца и компании. К тому же, здешнее болото дорого моему сердцу. Гном закряхтел. В этом чавканье уже давненько нельзя было с уверенностью различить смех, но Шеала знала Румплестельта слишком долго, и потому приподняла бровь. — Сердцу, говоришь. Я слышал, Истерад позволил комедиантам устраивать представления на главной площади, — пояснил гном, — и всё думаю, уж не связана ли такая щедрость Его Величества с появлением в городе некоего фокусника? Слыхал, он недурно управляется даже с самым своенравным пламенем. Намёк был прозрачен. Но гному многое позволялось, и пользовался он этим беззастенчиво. Шеала подняла брови, и Румплестельт предварил вопрос: — Нет, в городе ваших имён никто не связал. И ты отменно вышколила слуг. Но позабыла несколько вещей: что они знают и уважают меня, что я знаю тебя дольше, чем они живут, и что я весьма любопытен. — О нет, о последнем ты точно не дашь забыть, даже если я захочу, — глаза чародейки недовольно сверкнули. На гнома это впечатления не произвело. Напротив, уродливое лицо его расплылось в улыбке. — Надо думать, он искусный чаровник, раз сумел заинтересовать тебя. Помнится, ты редко трепетала перед чем-то, кроме интеллекта. — В нём ни грана Силы, — спокойно ответила Шеала, откидываясь на спинку кресла и с нескрываемым удовольствием наблюдая, как кожа на лбу старика собирается в три толстые складки. Румплестельт редко чему-то удивлялся, и тем ценнее было его удивлять. — Тогда что тебе до него? Я ещё способен понять, когда мытьём блохастых занимается Йеннифэр. Но на тебя это не похоже. Румплестельт знал, что она ждёт от него этих вопросов. Чародейке было бы не так интересно рассказывать, если бы они не прозвучали. Оба, и Шеала, и гном, искренне наслаждались беседой. — У меня есть основания полагать, — чародейка поцокала языком, будто взвешивая, стоит ли озвучивать свои мысли, — что он Странник. Или что Странник отправил его сюда. Румплестельт нахмурился. — Как это возможно, если он не маг? Если бы в нём текла Старшая Кровь, способности всё равно были бы налицо. Шеала огладила подбородок. — Он не маг в привычном нам смысле, — задумчиво произнесла она, словно оказавшись мыслями где-то за пределами своего гостевого кабинета. Румплестельт давно выучил это выражение: Шеалу всецело влекла новая головоломка. — Он словно минует этап сбора Силы. Ему это не требуется, как если бы он был гением. Схожесть ещё и в том, что ему подвластна только одна стихия — но я никогда не встречала даже упоминаний о том, чтобы гении воплощались в мясо и кости. И тем более, чтобы они по доброй воле проводили в таком обличии продолжительное время. Я прошерстила разные архивы, — даже в Бан Ард наведалась, — но так ничего и не нашла. И это косвенно подтверждает мою теорию. Он использует и генерирует Силу по принципу, отличному от нашего. Будто он с другого Плана. Правда, он утверждает, что попал сюда не по доброй воле, — она сделала паузу. — Как бы то ни было, я докопаюсь до истины. — Вот теперь я тебя узнаю, — в глазках гнома плескалось злобное восхищение. — Если ты права, это перевернёт мир. — Знаю. И хочу попросить тебя приглядеть, чтобы к Сажеруку не проявляли больше интереса, чем нужно. Вряд ли кто-то всерьёз поверит в его историю, но мы с тобой не имеем права на ошибку. Румплестельт торжественно кивнул. Он изрядно поднаторел в делах такого толка за свою долгую жизнь.***
— Ты вернулась… Я рад. Заметив Шеалу в кресле в глубине сада, пиромант застыл на пороге, будто не решаясь войти. Он пришёл сюда в чём был — сразу после представления. Видимо, не думал, что увидит её здесь. После того разговора в лаборатории чародейка толком не встречалась с ним, сразу занялась сбором информации. Она отметила, что Сажеруку странно идёт его вычурный наряд комедианта. — Милсдарь Фолхарт. Расскажи подробнее, как он материализовывал монеты. Не упускай мелочей. Брови Сажерука на миг изломались. Он остался на месте. — Он просто сел и вычитал их из книги. Читал он с выражением, всегда читал так. И нам на головы посыпалось золото, настоящее, тяжёлое. Кто-то даже пробовал его на зуб. Помню, в какой-то момент мне показалось, что голос Волшебного Языка сам перекинулся в это золото, что он больше вообще не звучит в ушах, а только чудится. Когда он закончил, книга втянула в себя кого-то из людей Козерога. — Значит, он забрал в свой мир что-то отсюда, — Шеала задумалась. — Жаль, нельзя узнать, что именно. — С этим у него всегда были проблемы, — Сажерук хрипло хмыкнул. — Он никогда не знал, что именно придётся обменять. Если бы знал, может, и не потерял бы жену. Шеала окинула его долгим изучающим взглядом. Сажерук улыбался редко и как-то мельком, словно досадуя на себя за проявления радости. Когда он хотел войти в сад, когда ещё не видел её, чародейка успела отметить, что он был счастлив. Но теперь Сажерук снова глядел исподлобья, и довольная усталость в его облике сменилась уже знакомой ей тоской. Тяжёлым желанием. Молчаливым восхищением. Шеала смутно ощутила раздражение, а потом — почти сразу — удивление. Удивление, потому, что поняла; её нервирует, что он не подходит ближе. Что она давно не ощущала его присутствия, его мрачноватой, быстрой и беспокойной энергии рядом. Если бы Румплестельт мог прочесть сейчас хотя бы часть её эмоций, то, скорее всего, поднял бы брови. Шеала и сама бы их подняла. Теперь её одолело холодное любопытство. — Спать там, на пороге собираешься? Причины своего неудовольствия чародейка всегда ликвидировала решительно. Сажерук дёрнул губой, но подошёл. Неся за собой меж складок плаща запах гари. Пота. Лан Эксетерских печатных пряников. И чего-то ещё. Чего-то, что всегда выделяет одного мужчину из множества серых и остальных. — Ты обвыкся, — это не было вопросом. В чужих глазах Шеала разглядела отсветы пламени, выметенную брусчатку, широкие улыбки восторженной малышни. Мыслями Сажерук всё ещё был там, ещё крутил свои огненные колёса на потеху толпе. — Думаю, я даже отработал своё содержание в этом месяце, — лицо его прорезала кривая, грустная усмешка. — Отрадно слышать, — тут чародейка позволила себе одобрительный кивок. — Но этого мало, — покачал головой Сажерук, и его светлые локоны знакомо упали на правую сторону лица. — Я бы хотел… — он запнулся, как человек, не привыкший говорить много. — Я бы хотел, чтобы ты пришла. Если я и смогу отблагодарить тебя по-настоящему, то только показав тебе. Я ведь не чародей, я только огнеглотатель. Это были простые, бесхитростные слова. Сажерук чуть подался вперёд, согнул свой худой рост над её креслом, нависая сверху. Даже вцепился в подлокотники — сильно, до белеющих костяшек. Изуродованный жонглёр в пыльной одежде — глядел сейчас прямо в глаза царственной чародейки. Глядел напряжённо и пытливо. И предлагал всего себя целиком, поняла она. Своё искусство, свою страсть, саму свою сущность; это было единственное настоящее богатство, доступное ему. Кажется, какая-то её часть в эту секунду вполне спокойно разделила тягу Йеннифэр к блохастым. Но только лишь часть. — Я редко появляюсь в городе. И если ты заведёшь там знакомства, постарайся не упоминать моего имени. — Да, я помню, — Сажерук скривился, словно готов был сплюнуть прямо на светлую выскобленную плитку. Огонь в его зрачках взбрыкнул и погас. Шеала наблюдала за ним лишь краем глаза; казалось, она целиком поглощена созданием иллюзии. В длинных её пальцах раз за разом раскрывался крошечный цветок лилии. Раскрывался, чтобы через секунду рассыпаться чёрным прахом. Сажерук остранился, где-то в груди чародейки снова досадливо засаднило. Вопреки своим правилам, она решила немного смягчить удар: — Ты и без того очень ценен. Возможно, тебе суждено стать открытием для всего этого мира. Она сделала паузу. — Ступай теперь, ты устал. Конечно же, Шеала проследила каждый из его шагов до пресловутого порога. Она ждала, что пиромант обернётся. Наслаждалась полузабытым ощущением интереса. Он не подвёл. И в этом случае предсказуемость стала невыразимо приятной. — Мне нет дела до этого мира. Только до одной тебя. Мятные пряники. Пепел, старый кожаный ремень, такая же застарелая боль. Сажерук ушёл, но не смог забрать из сада свой запах. Иллюзия лилии перекочевала из руки Шеалы на маленький чайный столик рядом. На сей раз цветок остался цел.***
Снег в Лан Эксетере всегда бывал типично приморским: мелким, зябким и рыхлым. Даже если ему и удавалось припорошить землю, то ненадолго — он быстро таял и превращался в грязь. Заметив снегопад за окном спальни, Шеала закатила глаза. Скорее всего, её слуги сделали то же самое, только раньше на пару часов. Они, конечно, собирались дождаться, пока непогода утихнет и убирать двор тогда, когда с неба перестанет сыпаться серая пакость. Шеала долго жила в Лан Эксетере и, если бы ни вечная слякоть, могла бы даже привязаться к нему. Но север и море дают в сочетании почти полный год ветра, холода и дождей. Так что чародейка успела достаточно сильно возненавидеть Ковир. Она тщательно и неторопливо умылась. Подумав, решила не звать служанку, а самостоятельно заплести на голове что-нибудь эдакое. И снова бросила ленивый взгляд в окно — только теперь Шеала стояла к нему гораздо ближе. Если бы на её месте была какая-нибудь Кейра Мец или Трисс Меригольд, она бы уже подскочила. Но Шеала де Танкарвилль лишь удивлённо изогнула бровь. А затем улыбнулась, хоть выходка пироманта и выглядела совсем мальчишеской. Грубой. Дурацкой. Приятной. Снег на плитах её двора пылал; пылал ярким, ревущим рыжим, он шипел, испарялся, но не тух. С высоты своей башенки Шеала отчётливо видела буквы собственного имени, выведенные огнём прямо по привычной северной белизне. Сажерук был упрям и всё равно раздел для Шеалы свою душу.***
С волос и воротника Сажерука капало, когда он тенью возник в дверях кабинета. Полы его плаща всё ещё покрывала изморозь. — Девочкам пришлось порядком попотеть, чтобы отмыть копоть с гранита, — мимоходом отметила Шеала, не отрываясь от бумаг. — У всех бывают трудные дни, — он пожал плечами и приблизился к столу, расценив молчание как отсутствие запрета. Чародейка не повела и бровью. — Согласна. Иногда им полезно встряхнуться. Сажерук облокотился на столешницу обеими руками, и Шеала подняла голову. Выносить этот его горящий взгляд макушкой становилось уже попросту невыносимо. — Это было глупо, — постановила она, чтобы что-то сказать. Оказалось, что проклятый пиромант умел передвигаться с приличной скоростью. Даже для мага. А магией от него по-прежнему и не пахло. Зато пахло сыростью и сажей. — Я хочу поцеловать тебя, — сказал он, и эти слова уже не были словами — они стали шёпотом, что ласкал чародейке слух. — Ты позволишь? Ответа не требовалось, потому что большой палец Сажерука уже прочертил свой нежный, шершавый путь по коже её скулы. — Я солгала: следов не осталось. Можешь считать, что за уборку ты не должен, — всё же пробормотала Шеала и прикрыла глаза.