«Я разговаривал с ветром, — сказал он. — Знаешь, если ветру вздумается поиграть с огнём, даже я не смогу его укротить.»
Рано или поздно, любовь моя, всё превращается в память. Низкий грудной голос чародейки печатал и печатал в ушах эти слова, и они тоже становились только памятью, а сам он — игрушкой в руках судьбы, Волшебного Языка или каких-то дурацких богов. Прошедшая ночь также превращалась в обрывки воспоминаний, и все их Сажеруку хотелось начисто стереть из головы. Он уставился под копыта своей лошади, но и там алые, рыжие взбрызги примул в траве расплывались перед глазами, напоминая о сотнях и тысячах искр от взрыва на площади. Он облизнул губы, сухие и успевшие обветриться. В носу и в горле накрепко засел запах пожара. Чёрный Человек сказал, что до ближайшего ручья осталось не больше пары стае. Там они, наконец, наберут воды. Кобыла оступилась, Сажерук судорожно вцепился в луку седла. Верхом он ездил неважно — привык странствовать пешком. Ляжки стёрлись до мяса ещё с час назад, а икры совсем одеревенели. Соловая, впрочем, оказалась покладистой лошадью. И достаточно резвой, чтобы унести его от погони. Как раз такие животные и нужны, если хочешь убраться оттуда, где снова погибло всё, что тебе дорого. Сажерук тяжело уставился в спину Чёрного Человека, наблюдая, как двигаются под старым плащом его лопатки — в такт шагам огромного жеребца у него под седлом. Чёрный Человек развалился на конской спине и, по всем признакам, дремал, но почувствовав взгляд, обернулся. — Теперь даже егерей можно не опасаться, — сказал он, ухмыляясь своими тонкими, влажными губами. — Это тропы скоя’таэлей, остроухие их как-то чаруют. Тут и собаки заблудятся. Собаки, может, и заблудятся. Но не Шеала. — Король пустит за нами чародейку, — тихо ответил Сажерук, сам не зная, сильнее ли в нём страх, что это случится, или желание. Чёрный Человек заулыбался во весь рот, и эта улыбка показалась Сажеруку оскалом трупа. — Ты поджарил обеих его драгоценных дочурок, приятель. У этой суки сейчас полно дел и без твоей тощей задницы. Когда — или если — она заштопает принцесс, то примется за тебя, без сомнения. Но мы с тобой будем уже далекооо. Он отвернулся и ткнул коня в бока, будто желая подкрепить свои слова расстоянием. Жеребец пошёл рысью, и за ним соловая, причиняя Сажеруку немыслимые мучения. Слова застревали в груди, бессмысленные. Заткни свой вшивый рот? Не смей так говорить о ней? О моей женщине, или уже не-моей, но самой лучшей из всего этого вашего мира… Сажерук нахохлился в седле и смолчал. Наших имён не должны связать, говорила Шеала. Простой люд не любит чародеев, и незачем давать повода для лишних мыслей, пусть даже Чёрный Человек и спас его. От смутного желания припалить спасителю патлы такие мысли, впрочем, не спасали. — Я никого не поджигал, — проговорил Сажерук вместо этого, сам не зная, зачем. Чёрный Человек почему-то развеселился. — Я верю тебе, приятель, конечно, верю. Но поверит ли августейшая Зулейка? Вопрос, — он придержал коня и глянул на Сажерука почти сочувственно. — Даже будь оно так, как ты говоришь, вся площадь видела тебя и твои огненные игрища. Тебя обвинят, даже если кто-то полоумный придёт ко двору и признается, что это он подпалил те клятые ящики, а не ты. Королевское правосудие — забавная вещь. Да ты и сам, небось, знаешь. Но можешь, конечно, вернуться и проверить, если очень хочется. Сажерук опустил голову. Всё было так, он и сам знал. На представление собрался почти весь Ковир и множество приезжих. Кто поверит, что он не пускал такого длинного шлейфа пламени, просто не мог?.. И Шеала, Шеала тоже всё-таки пришла. И тоже видела. Рано или поздно, любовь моя, всё превращается в память. Что ж, ты права, моя королева. Как и всегда, права. Сажерук хорошо помнил горячий, живой восторг, который пронзил его при виде тонкой фигуры Шеалы у королевского помоста. Ярмарка уже подходила к концу, в свете вечерних фонарей чародейка показалась ему ещё прекраснее, чем всегда. В её глазах он увидел одобрение, и образы из пламени под его руками и губами вспыхнули ярче, сильнее, словно Шеала вдохнула в них новую жизнь. В тот момент, взглянув в её лицо, он чуть было не выдал себя улыбкой. Как получилось, что огонь дотянулся до ящиков с краснолюдскими шутихами, Сажерук спрашивал себя каждую секунду с тех пор, как Чёрный Человек вывел его из города. Безобидный, покорный жгут пламени вдруг удлинился и хлестнул по ним, будто живой, а Сажерук так растерялся, что просто встал как вкопанный. Просто стоял, просто смотрел. Взрыв расшвырял королевских гвардейцев у помоста, словно игрушечных. Воздух наполнился вонью горящих волос, пороха, дымом и воплями. Как получилось, что эти ящики оказались там, так близко от королевской трибуны? Чем дольше Сажерук думал об этом, тем яснее понимал, что это не случайность. Кто угодно мог бы так оплошать, так легкомысленно оставить шутихи на площади — но только не краснолюды. Эти скрупулёзны, будто дворцовые писари, а метки на ящиках были их, это он помнил отчётливо. Порой Сажеруку начинало казаться, что от событий на ярмарке его отделяют уже месяцы. Иногда ему даже удавалось задремать в седле, игнорируя боль и одеревеневшие ноги. Он просыпался, если лошадь всхрапывала или спотыкалась, и ёжился под плащом. Семь ящиков с краснолюдской маркой взлетело на воздух прошлой ночью; Сажеруку казалось, что они забрали у него всё тепло из-под кожи. Пострадало много людей и нелюдей, пострадали обе дочери короля. Холодный весенний ветер трепал соловой кобыле гриву и запускал пальцы в волосы, впереди маячила широкая спина Чёрного Человека, а лесная дорога казалась нескончаемой. На вопросы Чёрный Человек отвечал неохотно. Всё больше хмыкал или переводил разговор. — Могу я хотя бы узнать твоё имя? — спросил его Сажерук, но услышал только, что имя слишком легко потерять, и что оно, в сущности, только звук на губах. Там, где родился Сажерук, говорили, что имя даёт над человеком власть, и, быть может, Чёрный Человек тоже слыхал о таком здесь. Он много и охотно болтал, но по существу не говорил ничего, и Сажерук вскоре бросил все попытки найти в этом трёпе что-то полезное. У ручья, где Сажерук надеялся поразмяться, его спутник задерживаться не стал, и вскочил в седло сразу же, как только наполнил фляги. Лишь когда стемнело, Чёрный Человек позволил, наконец, остановиться. Но огня разжигать не стал, и предупредил о том же Сажерука. — Королевские егеря могут показаться спасением по сравнению с той гнусью, которая тут шастает в ночи, — зловеще предостерёг он, беспрестанно облизывая губы. — И на огонёк, будь уверен, эта гнусь пожалует с удовольствием, хоть и без приглашения. Сажерук безразлично пожал плечами. Под плащом у него был только костюм комедианта — неподходящий наряд для северной повисской весны в лесу. Но он не стал бы сейчас звать к себе пламя, даже если бы Чёрный Человек потребовал этого. — Ты хорошо подготовился, — заметил Сажерук, глядя, как из седельников появляется пара толстых шерстяных одеял. — Я своего рода наёмник, — в густых сумерках лицо Чёрного Человека выделялось среди тёмных древесных стволов иссиня-белым пятном, — и всегда готов к дороге. Или к тому, чтобы удачно оказаться рядом, когда больше не было никого. Того курвина сына зовут Риенс… Сажерук уже открыл было рот, но затем вспомнил об Одоло и, что важнее, о Шеале. Он спросил совсем не то, что собирался: — Наёмник? Значит, тебе кто-то заплатил, чтобы выручить меня? — Считай, что это было по доброте душевной. Или не считай. Мне никто не платил. Но заплатят, если знать, кому тебя продавать. Я хоть и не святой, но, думаю, эту честность ты оценишь. Он швырнул Сажеруку одеяло, и тот поймал, думая, что, возможно, тут и нет связи с Шеалой. Ответ казался стройным со всех сторон, хоть и невесёлым по сути. И всё же… И всё же, Чёрный Человек ему не нравился. — Это ты поджёг фейерверки, — спокойно произнёс Сажерук, и тут же понял, что это правда. Чёрного Человека фраза разозлила и, как будто, напугала. — Слишком дохрена о себе думаешь, — зашипел он, — и слишком мало представляешь. Если тебе не хватает яиц признать, что хотел поджарить Эстерадских отродий, это твоя проблема, но меня сюда не приплетай. Я ещё не совсем выжил из ума, чтобы так рисковать своей шкурой! Шутка ли — такой политический повод! — Но ты рисковал. И сейчас рискуешь. Злобная гримаса Чёрного Человека сменилась надменной улыбочкой. — О, поверь, я бы бросил тебя, если бы там действительно, хех, запахло жареным. Так что, считай, тебе повезло. На вот, выпей. Он протянул фляжку с чем-то хмельным, и Сажерук понял, что не добьётся больше ничего, кроме, возможно, парочки зуботычин. Он отпил, лёг и завернулся в одеяло, но сон ускользал, несмотря на чудовищную усталость и растёртые ляжки. Рано или поздно, любовь моя… Поверила бы она, что он невиновен? Она, наверняка, в страшном, разрушительном гневе, похожем на сковывающий по рукам и ногам лёд. Сажерук знал этот её гнев и всегда старался уйти от него подальше. Глубину её ярости сейчас он представлять не хотел. И всё же, думал он, стала бы она его слушать? Город, так и не ставший ему домом, не простит и не забудет, но она?.. Всё превращается в память. Под закрытыми веками отчётливо вспыхнул овал её лица, сначала растерянного, а секундой позже — уже жёсткого, почти жестокого. Шеала выставила хороший, мощный щит, но пламя всё же успело лизнуть обеих принцесс, а высокие причёски их фрейлин превратило в факелы. Поднявшееся зарево высветило и оттенило красным бешенство в чертах лица чародейки, когда она повернула к Сажеруку голову. Он очнулся от своего странного оцепенения только когда пожар перекинулся на лёгкие палатки ярмарочных торговцев. — Схватиииииииить!!! — длинно орал один из гвардейских офицеров, тыча в Сажерука латным пальцем. Солдаты заходили полукругом, но приближаться не рисковали, и Сажерук со смятением понял, что они боятся его. Бежать он кинулся почти рефлекторно, и не помнил, в каком из проулков ему зажала рот чёрная рука Чёрного Человека. Потом он долго клял себя за этот побег. — Я трус, Мегги, — печально прошептал Сажерук далёким пустым звёздам в прорехах ветвей. — Ты всегда говорила правду насчёт меня. Он внезапно понял, что обязан вернуться. Пускай будет суд, пускай смерть, но Шеала должна знать, что он всегда был с ней честен. Эта мысль принесла с собой долгожданный покой. Сажерук решил улизнуть от Чёрного Человека, как только тот уснёт, уйти по чащобе. Конь по бурелому не пройдёт, а огонь защитит от любого непрошенного попутчика. Как он уснул, Сажерук не заметил, но приснился ему золотой смех Шеалы де Танкарвилль, и её длинные, в тяжёлых кольцах, пальцы, гладящие его по щеке.***
Король редко позволял себе демонстрировать гнев. Вот и сейчас, когда Шеала вошла к нему в покои, Его Величество выразил свои эмоции косвенно — он даже не поднял глаз. Чародейка простояла в дверях почти целую вечность, прежде чем Эстерад отложил в сторону меч, который сегодня точил с особенным тщанием. — Что мои дочери? — после ещё одной вечности молчания промолвил король, наконец подняв на Шеалу глаза — жёсткие и полные усталости. — Кожные покровы ещё восстанавливаются, Ваша Милость. Я делаю всё, что могу. Через неделю обе принцессы будут ровно такими же, какими были всегда. — Хорошо… Хорошо, госпожа моя колдунья. А теперь скажите мне, — Эстерад аккуратно вложил меч в ножны и упёр их остриём в пол, а сам скрестил ладони на яблоке рукояти, — как, по-вашему, мне стоит поступить? Начальника дворцовой гвардии я сослал на прииски. Туда же отправились и краснолюды, владельцы фейерверков. Предварительно лишившись лицензии. Наказаны все — все, кроме тех, чья вина непосредственна. То есть, кроме вашего друга-пироманта и вас самой. Моя Зулейка добра — она попросила меня дать вам шанс, тем более, что Элоиза и Гудемунда, благодаря вашему мастерству, быстро поправляются. Но, как говорится, за опыт мы расплачиваемся ошибками, а за ошибки платим тройную цену. Какую цену мне следует назначить вам? Шеала смотрела на него прямо, не мигая — совсем не по этикету. Она знала, что король хочет услышать, и знала, что ей придётся ответить так, как он желает. Эстерад был прозорлив — и он, наверняка, знал, что платит она уже вдесятеро, а не втрое — за чувства. Она расслабилась, слишком расслабилась. Упустила контроль, отвлеклась на приятные исследования и не менее приятные объятия, забыв, что пиромант — и в самом деле просто человек, как он всегда говорил. Случайный взгляд, слово, не слишком тщательная маскировка при возвращении в её поместье — и вот его достали. Несомненно, чтобы достать её или короля. Что ж, Шеала всегда была в большей степени теоретиком, чем практиком. То, что Сажерук не причём, она поняла сразу, только глянув в его раскрывшиеся от изумления глаза на площади. — Я найду ренегата, Ваша Милость. И верну его под суд. Король задумчиво пожевал губами. — Полагаю, моя добрая госпожа, вы понимаете, что после этого вам придётся удалиться от двора и сложить полномочия. Шеала усмехнулась — эту фамильярность она ещё могла себе позволить. — Этот приказ я исполню не без удовольствия. И, уже взметнув юбки к выходу, чародейка слегка склонила голову: — Ваша Милость. Дозволения уйти она тоже дожидаться не стала. Она вернёт Сажерука. Но не королю. Эстерад же получит от неё настоящего виновника.***
Проснулся Сажерук от пинка. И сразу понял, что связан. Чёрный Человек ухмылялся и облизывался, стоя над ним. — Вот так, падаль. Попробуй вытворить что-нибудь из своих фокусов, а я посмотрю, поджаришь ли ты себе клешни. Руки были туго скручены за спиной, а на кисти Чёрный Человек натянул латные рукавицы. Сажерук и сам не смог бы ответить, не прикипит ли у него в таком раскладе сталь к коже. — Ничего, что я тебе и глотку заткнул, а? Ничего, конечно. Надеюсь, из задницы ты огнём не плюёшься, — он расхохотался так чисто, как хохочут мальчишки, когда им удаётся провернуть нечто поистине каверзное. — Ты знаешь, мне обещали кое-что в обмен на сведения о твоей ненаглядной суке. Но за эту ночь я успел хорошенько всё взвесить и придумал кое-что поинтереснее. Нахрена мне вшивые каэдвенские шпики, если есть Нильфгаард? Так что радуйся, я не буду спрашивать, сколько раз за ночь ты ей отлизывал. Сажерук ощутил, как нагревается кожаная покладка рукавиц. Чёрный Человек смотал его на совесть — не пошевелить даже пальцем. Оставалось только слушать и жалеть, что уши никак не заткнёшь. — Да не зыркай ты так, глазами дырку не прожжёшь! А если прожжёшь, они тебе всё равно без надобности, выколем, и вся недолга. Я, знаешь, сначала сомневался, что ты с ней спишь, а после моего составчика ты хорошо заснул. И вздыхал по ней громко. Отличная вещь, составчик-то, крепкая. И показывает то, что хочется. Может, дам тебе ещё, если будешь себя смирно вести. Он присел перед Сажеруком на корточки, явно наслаждаясь. — Как думаешь, сколько нильфы дадут за человека, почти прикончившего ковирских принцесс? Конечно, я бы мог отдать тебя прямиком Эстераду, да только меня тут будут искать. Да и эта, ведьма твоя… Лицо Чёрного Человека на миг исказилось, и он коротко ударил Сажерука в лицо. У того мигом хлынула кровь. — И чего в тебе, червяке, такого особенного? Эх, ладно. Затрепались мы с тобой. Нильфгаард ждёт, сукин ты сын, и я, кажется, знаю, кому лучше всего тебя там показать.