ma derniere nuit

сердца монолит в омут тела затянут, кровью омыт. а что, если я оголю то, что вы пытаетесь скрыть?

кэрроу залпом опустошает очередной бокал дорого алкоголя, ощущая на кончике языка такое приятно-привычное покалывание. голова становится тяжелой, а ноги — ватными. он уже и не помнит, когда последний раз напивался до такого состояния. когда последний раз позволял себе такое. амикус давно потерял счет не только выпитому, но и времени. он уже несколько дней не выходит из комнаты, которую снял у какого-то маггла в забитом богом районе величественного лондона. все, чего хотелось мужчине — тишины, чтобы демоны, воющие внутри черепной коробки, наконец-то замолчали. чтобы их противные голоса умолкли, ведь от очередной свистопляски в разуме появляется острое желание сжечь этот чертов мир. сжечь всех, чтобы от них остался только пепел и не больше. чтобы он мог ступать босыми ногами по пепелищу, как тогда — в юношестве, когда его сестра тихо подходила к нему, ступая по мокрой от росы траве, рано утром и встречала с ним рассвет на краю утеса. от этих мыслей голова идет кругом и кэрроу подрывается, бросая в стену хрустальный бокал, осколки которого разлетаются по всему периметру комнаты. и буквально на мгновение становится тихо. слышно только удары сердца и тяжелое дыхание. и амикус уходит, пройдясь по осколкам бокала, что больно впиваются в кожу стоп, оставляя на столе открытый дневник. тот, что он со школы носит подле сердца. тот, что он не оставлял в тумбочке и не показывал другим. то единственное, что осталось его собственностью. а музыка продолжает литься из небольшого маггловского устройства, которое они гордо назвали радио. из динамика лилось очередное творение вивальди, отчего демоны амикуса становились более смеренными. но мысли были все же громче. «я не чувствую боли или злости, мне все равно какая погода за окном и какой сейчас день недели. мне кажется, что все, что у меня было - умерло. оно было захоронено где-то далеко и мне не дали нужных координат, чтобы найти и оплакать то, что было утеряно. моя личность. та капля человечности и добра, которую мне могли подарить родители, умерла еще в детстве. прошло так много лет и утраченного не вернуть. говорят, что чистокровные — это элита волшебного мира, что их кровь насыщенно-алого цвета, однако это все ложь. моя кровь на привкус горькая и по факту - гнилая. все мои клетки пропитаны гнилостью, а разум осквернен тьмой. мне нет прощения, как и не сыскать упокоения после смерти. однако я готов гореть в аду за все то, что совершил. я готов принять и понести любое наказание, кроме как смириться с предательством. и неважно, что это было, — личные мотивы или общее дело, — но я не буду это принимать. и, мерлин, кажется у меня внутри огромная дыра, в которой нет места ничему, кроме горя. алекто. моя дорогая сестрица, волосы твои так причудливо трепетались на ветру и как же аккуратно они были уложены на твоей свадьбе. в твоих глазах я видел тоску, видел боль и безразличие к другим. я готов был любить тебя, вот только ты не была готова сделать это ради меня. ты видела во мне монстра, который убивает все, что дорого тебе, но я лишь пытался защитить тебя. быть тем, кто не даст тебя в обиду, кто заслонит тебя спиной от других. ты была так уверенна в себе и так неверна мне. я любил тебя каждой частичкой своей души. я любил твои рыжие волосы, я любил их настолько, что мог сутками рассматривать их и то, как методично ты проводила по ним гребешком. мне нравилось наблюдать за тобой и тем, как ты ведешь себя в обществе. ты всегда умела примерять к своему лицу новые маски. быть разной, но одновременно одинаково печальной. ты была . . . а теперь, когда на твоем пальце красуется золотое кольцо, а под сердцем ты носишь ребенка, мне нельзя видеть собственную сестру. прошло всего лишь несколько месяцев с последней нашей встречи, но я отчетливо в каждой рыжей девушке вижу тебя. мои мысли сводят меня с ума. мне не хватает тебя, алекто. мне не хватает твоих рук на моих плечах. твоих холодных касаний и очерчивания шрамов по телу. ты была всем, что было у меня. а теперь я остался один на один со своими демонами, которые требуют хотя бы секундного контакта с тобой, моя вендетта. и теперь, дорогая алекто, моя жизнь становится все более открытой для мрака, что не знает предела для душевного увечья и гулкой пустоты, что отражается безразличием во мне. былая яркая серость глаз стала более тусклой. ты была моей первой весной, цветы которой распускались во всех темных уголках моего тела. я думаю о тебе, я думаю ровно как и ты, ведь именно ты, алекто, существовала во мне. растеклась по венам подобно наркотику, заполняя собой все мое естество. и кажется, что после никто не способен сломить меня так, как сделала это ты. больше никто не будет иметь власть над моим несуществующим сердцем. я был готов пасть пред тобой навзничь, содрать с себя кожу только ради того, что бы я смог заполучить тебя. чтобы ты сама пожелала быть со мной. но ты не захотела. ты убежала. скрылась. попросила спрятать тебя. и, боюсь, что больше никогда не смогу попробовать твои губы на вкус, ощутить приятный вкус алой помады, которой ты пользуешься так давно. я больше не услышу твой охрипший голос, но ни одно произнесенное тобой слово не способно покинуть мою память. и теперь, кажется, память ложиться мне веревкой не шею. изначально я туго завязывал галстук, а теперь воспоминания. они душат меня. они заставляют контролировать каждый вдох и выдох, и это становится просто невыносимым. якорь на моем разуме. порой, мне кажется, что лучше забыть о тебе, но ты приходишь ко мне во сне. это те самые сновидения, которые напоминают мне детство: темные хвойные леса, утесы и бушующие море внизу. мой галстук забрасывало назад, ровно как и твои волосы, которые были слишком контрастны для серости тех дней. ты была контрастом моей жизни, а теперь тебя нет. я устал писать тебе, алекто. мой дневник исчерчен твоим чертовым именем. когда я смогу отпустить тебя, сестра? когда я начну дышать полной грудью и не думать о том, как ты там?». амикус спит неспокойно, он мечется по кровати, лихорадочно хватает воздух ртом. волосы прилипли к мокрому лбу. кэрроу кричит, рвет глотку, от того что очередное сновидение пришло ему в виде рыжеволосой сестры.