…трясутся руки, не мои или мои? Голоса нет, хватаю воздух широко раскрытым ртом. Я-не я свернулась в углу, уткнувшись лбом в колени…
…но если это мой последний шанс остаться нормальной еще хотя бы ненадолго – я им воспользуюсь. Итак… дорогая я. Я-не я, я-прошлая, я-тринадцатилетняя… Здравствуй! Я уже почти не помню, как ты выглядишь, но помню твои исцарапанные руки. Помню твои обломанные ногти. И кровь, запекшуюся под ними.Не со мной. Это не со мной. Не мое тело. Мне не больно, совсем не больно. Я не буду плакать. Я… не буду… плакать…
И это я тоже помню. Иногда оно накатывает снова… Две недели назад я едва не прикончила своего любовника, задушив его в постели: он решил «сыграть пожестче» и притащил с собой рабские кандалы. Когда его откачали, он орал и называл меня чокнутой истеричкой, но я только расхохоталась в ответ, поведав по секрету, что одному парнишке-проституту – ты не можешь его помнить, но ты еще с ним встретишься, – в аналогичной ситуации повезло куда меньше… Как думаешь, я уже сошла с ума?..…хочу умереть. Хочу забыть. Хочу… хочу… уже ничего не хочу…
Но я все равно скажу это тебе: это не твоя вина. То, что ты оказалась именно на этом корабле, захваченном пиратами. То, что тебя обнаружили до первой остановки в порту, тогда как посреди открытого моря бежать было некуда. То, что тебя выбрал Сартим Даргайн, больной на голову ублюдок с рожей записного ловеласа, которой он заправски умел торговать, – и задницей, которую не стеснялся подставить, если того требовали обстоятельства. Не пойми он вовремя, что наткнулся на сайфера – и сопливая девчонка, в которой костей было больше, чем мяса, тут же отправилась бы кормить рыбок, но Даргайн чуял выгоду не хуже, чем проститутка – денежного клиента, поэтому тебя не пустили по кругу и не превратили в развлечение для скучающей команды, а увели в каюту и сытно накормили, заверив, что не нужно бояться, что теперь-то все обязательно будет хорошо…У него глаза синие, как море, и сам он – прямо как принц из детской сказки, улыбчивый, веселый… такому хочется верить. Хочется забраться к нему на колени, исполняя давнюю детскую мечту, прижаться поближе, обхватив руками…
…не вспоминать эти же глаза мутными и грязными, залитыми похотью, с которой он раз за разом натягивал тощее тело тринадцатилетней девчонки на свою вздыбленную плоть. Вчера он приперся пьяным вдрызг, и ты бросилась ему навстречу – после целого дня взаперти ты была голодна и давным-давно опустошила оставленный тебе кувшинчик с водой, но еще сильнее тебе хотелось, чтобы эта большая сильная рука в толстой перчатке потрепала тебя по голове и почесала готовые проклюнуться рожки… а вместо этого тебя схватили за шкирку, как напаскудившего котенка, и он отволок тебя на кровать, шатаясь как мачта во время шторма. Ты ничего не понимала даже когда тебя швырнули на пропахший солью и потом матрас, и навалившийся сверху мужчина едва не раздавил тебя своей тушей, а когда ты, испугавшись, попыталась убежать – тебе вывернули руку, до хруста суставов, до отчаянного крика!.. Ты много кричала этой ночью. Больно, да? Знаю. Очень больно. Очень… гадко. Кровь на внутренней стороне бедер, багровые следы на запястьях. Слипающиеся потеки семени. Ты стараешься не шевелиться, но, кажется, даже гулко бьющееся в груди сердце вот-вот заставит твое тело развалиться на кусочки… и да, ты умираешь. Но не умрешь, конечно не умрешь: Даргайн успеет отволочь тебя на берег и сдать какому-то местному коновалу, а он ухватит отлетающую душу и не позволит ей вернуться в Колесо. …когда ты впервые откроешь глаза и посмотришь на этого сухонького старичка, то от всей души пожелаешь ему сдохнуть в страшных муках. Ты вернешься на корабль – бледная и измученная, похожая на призрака в своей изодранной рубашонке, – и через два дня в первый раз попытаешься удрать. У тебя ничего не получится… но после этого маска прекрасного принца окончательно слезет с твоего мучителя, и ненавидеть его станет намного, намного проще. А еще он будет продолжать тебя трахать, снова, снова и снова – каждую ночь, каждую гребаную ночь, в задницу, в рот, во все доступные отверстия твоего тела, – попутно называя «драгоценной шлюхой» и засыпая украшениями с разграбленных им кораблей. Его начнут бояться и уважать – неуловимого Даграйна, смеющегося над правосудием и в последний момент уходящего из самых коварных ловушек, и мало-помалу он поверит, что окончательно приручил свою личную сайферку, что так же крепко, как золотую цепь от усыпанного сапфирами ошейника, он сжимает в кулаке само твое сердце… А когда придет час, и из тумана вынырнет окованный медью нос галеона, чтобы протаранить пиратский дау от борта до борта – капитан Даргайн, не удержавшись на ногах, вылетит за борт, утаскивая тебя за собой в пучину, и ты еще успеешь увидеть отражение шока в его мерзких синих глазах. И улыбнешься ему в ответ. И почувствуешь себя хоть немного отомщенной. Впрочем, не буду расстраивать: я пишу тебе, следовательно, тебя выловят… и тебе повезет малышка, тебе просто охренеть как повезет: ты попадешь на единственный корабль под командованием женщины-аумауа, которая возьмет тебя под свое покровительство и не позволит никому из своего экипажа даже пальцем дотронуться до «пиратской подстилки». Тебя благополучно довезут до портового города, и твоя благодетельница даже похлопочет на берегу, чтобы пристроить тебя кому-то из своих знакомых… но ты этого, естественно, не оценишь: за три года прекрасно изучившая все грани подлости и разучившаяся так просто верить людям, ты снова сбежишь под покровом ночи – и на этот раз тебя уже никто не будет искать. Не буду обещать, что на свободе все будет просто и прекрасно: это не наша сказочка, а мы не принцесса в розовом платьице – скорее уж голохвостая крыса, которой достаточно палец протянуть, чтобы она отгрызла руку по самый локоть. Тебе будет плохо, паршиво и ОЧЕНЬ паршиво. Ты никогда не забудешь, как орал от боли несчастный мальчишка в портовом борделе, с которым ты позволила себе то же, что позволял Даргайн – с тобой. Ты будешь спать на надгробных плитах, потому что суеверные местные жители откажут тебе в ночлеге, будешь копаться в мусорных кучах, надеясь отыскать там хотя бы заплесневелую хлебную корку, будешь спасаться от зимних морозов в вонючей канализации, потому что на самый дешевенький постоялый двор тебе все равно не хватит пары медяшек… Но ты – выживешь. Как бы ни было плохо, как бы ни было страшно. Ты встретишь мастера Йоми, двинутого на всю голову монаха из какого-то богами забытого ордена, который поможет тебе примириться со своим прошлым и окончательно сбросить золотой ошейник, забросать грязью тянущуюся к мужскому кулаку цепь. Ты приедешь в Дирвуд, надеясь начать там новую жизнь… но эта земля даст тебе намного, намного больше – шанс поднять голову и поверить, что ты можешь. Остановить войну. Спасти мир. Окончательно разобраться в том, кто ты такая. И, наконец, ты вернешься на Архипелаг – уже не оборванной девчонкой, но женщиной, знающей себе цену. Ты разыщешь в Сайюки ту самую аумауа – изрядно постаревшую, но упорно продолжающую цепляться за штурвал юркого странника – и хотя она тебя не узнает, все равно купишь ей паруса из драконьих крыльев и десять бочонков первосортного вина в придачу. …Черт, мне говорили, что я должна написать что-то другое. Но ты уж меня прости, малявка: я не смогу тебя утешить, даже если очень захочу. Раны, оставшиеся на твоей душе этой ночью, не заживут уже никогда, и форт Крукспур сгорит дотла вместе со своим прогнившим мастером Куа… о, ему я тоже улыбалась, глядя, как этот меховой отброс корчится с переломанным хребтом. Я не смогу сейчас оказаться рядом с тобой и обнять тебя так крепко, как только сумею – но я позабочусь о том, чтобы никто и никогда больше не позволил себе назвать нас чьей-то собственностью. Поэтому я не буду говорить тебе не плакать – ты это заслужила как никто другой – но не смей сдаваться. Потому что однажды ты сможешь встать на ноги и научишься давать сдачи. Потому что однажды ты сделаешь себе чертово имя, которого не придется стыдиться. И потому что однажды, почти десять лет спустя, ты проснешься утром в чужих объятиях, разомлевшая от тепла и слабо соображающая, и еще долго проваляешься без движения, приводя в порядок свою пошатнувшуюся картину мира. А потом – впервые за все эти годы – ты наконец-то сумеешь искренне улыбнуться.Конец.