***
Андрей Евгеньевич ввалился к Купитману в кабинет вечером, когда курчавый мужчина, вечно пахнущий дорогими духами и таким же коньяком, собирался домой. Быков молча завалился на софу и выдохнул. — Рад, что ты почтил меня своим визитом, Андрюша, но я собираюсь домой, — сказал Иван Натанович, накидывая на плечи пальто. — Я устал, — бросил Быков, больше себе, чем другу. Кабинет Купитмана был его отдушиной. Сюда он приходил за поддержкой друга и за тишиной, которой так не хватало в этой жизни. — Интерны доконали? — Интерны, — кивнул Быков. Купитман, который торопился к своему дивану и футбольному матчу, не стал устраивать допросов и молча вышел, оставив ключи от кабинета на столе. Друг не впервые приходил вот так, чтобы просто помолчать в четырех стенах. — Интерны, — повторил в пустоту Андрей. — Ханс, мать его, Келлер. Когда Быков впервые увидел Ханса, он был в ярости. Анастасия Константиновна отдала его лучшего интерна и взяла эту фашистскую задницу в их коллектив. Но уже тогда под коркой что-то зашевелилось. Быков каждый раз всматривался в эти наивные карие глаза и не мог понять, что с ним происходит в этот момент. Как врач, он стоял и подмечал, как учащается сердцебиение и пульс, с каждым разом все сильнее. Отвратительное чувство. Но мужчину от чего-то радовал тот факт, что Келлер его. Что он может командовать им, может делать все что хочет (нет, не все). Ханс не был глупым. Он справлялся со своей работой практически каждый раз, только иногда обращаясь за помощью, но Быков все равно кричал на него и оставлял на дежурства. Правда дежурства эти были не совсем оправданы, потому что парень все делал правильно. Просто Быкову дня было мало. Он хотел видеть мальчишку чаще. Чаще и сам стал пропадать в больнице. Тихо заходил в ординаторскую посреди ночи и спокойно наблюдал как спит Ханс, по-детски подложив ладонь под голову. Измотанный трудным днем, парень спал так крепко, что не чувствовал на себе пристального взгляда, а на утро не мог вспомнить, когда успел накрыться пледом. Увы, Быков любовь мог выражать только криками, упреками и сарказмом, поэтому Ханс, наверное, никогда не узнал бы о его чувствах, но эта ночь была совсем другой.***
Ханс под вечер начал чувствовать себя отвратительно. Голова болела, поднялась температура и мозговая активность упала до нуля. Единственное, на что хватило сил, это завалиться на диван в ординаторской и ждать кары небе... Быкова. Лобанов с Романенко собирались домой в этот момент. Они искренне жалели Ханса, но сделать ничего не могли, Быков бы подмениться не позволил. — Ты таблетки пил от температуры? — спросил Семен. Ханс вяло кивнул и отвернулся лицом к спинке дивана и укутался в плед. — Может поговорить с Быковым? Хотя бы попробовать, — предложил Глеб, но Ханс отказался. Парень не вел счет времени. То засыпал, то снова просыпался, но состояние становилось только хуже. В очередной раз, когда он открыл глаза, Быков сидел на корточках рядом с диваном, взволнованно глядя на парня. — Я уже встаю, Андрей Евгеньевич, я просто читал про острый пиелонефрит и уснул, я... Ханс попытался подняться, но Быков, к удивление, только приложил ладонь к его лбу. Прохладная кожа приятно остужала разгоряченное тело. — Чшш, — тихо прошипел Андрей, — приляг. Почему ты не сказал, что болеешь, кишечная ты палочка. Мужчина пытался как обычно обозвать, уколоть, но он так волновался за мальчишку, что все эти оскорбления звучали как комплименты, так же нежно и мягко. К тому же Быков не кричал. Он говорил очень тихо и убаюкивающе. Ханс смотрел на него, будто видит впервые. — Мне стало плохо только под вечер, да и какой смысл, вы бы не отпустили, — так же тихо ответил Келлер. — Я похож на монстра? — Нет, Андрей Евгеньевич, вы не похожи. Ханс все таки сел, сложив ноги по-турецки и заглянул в глаза мужчине. Парень не видел сейчас того Быкова — картавого тирана — Евгеньевича. Он видел поразительно доброго, заботливого и нежного Андрея, которого Хансу до боли захотелось обнять. Парень про себя усмехнулся: «Будто Стокгольмский синдром», а в слух сказал: — Можно вопрос? Быков кивнул и Ханс продолжил. — Почему вы так ненавидите меня? — Ненавижу? — с детской глупостью спросил Быков. — Ты так считаешь? — Разве нет? Все заметили, что мне больше всех достается. Вы просто ругаете меня за каждый шаг, даже правильный. Я и на дежурстве-то остался потому что прошел сегодня по помытому, это же смешно! Келлер хрипло усмехнулся. Из-за сна и настигающей болезни голос осип. Быков немного помолчал, изучая лицо парня. Любимое лицо. Лицо, которое он хотел бы видеть в своей квартире, в своей постеле, в своей жизни каждый день, ночь и другое любое время суток. А после поднялся, потянулся к Хансу и поцеловал его так неожиданно, что парень не сразу понял, что происходит. Но после все таки ответил на поцелуй, обнимая мужчину за шею и потянув того на себя, чтобы они могли оба лечь. Когда Андрей прерывал поцелуй, он лег рядом, укрывая их обоих пледом. — Тебе нужно поспать. Ты пил жаропонижающее? Завтра я поставлю тебя на ноги, не переживай. Ханс кивнул, как котенок зарываясь носом куда-то в район шеи. Он еще, определенно, не осознает, что происходит, но чувствует себя в безопасности рядом с этим человеком. Он чувствует тепло и заботу. Ханс нужен Андрею, а Андрей Хансу. — А если утром нас увидят, вам нельзя, — в полудрёме прошептал парень. Но Быков улыбнулся, прижимая того ближе к своей груди. — Мне все можно, Келлер. — Мне нравится, что именно вы рядом. Никто больше, именно вы. — Никто бы и не посмел к тебе прикоснуться, кроме меня. Ты только мой. — Я совсем не против, — едва слышно ответил парень, и провалился в сон.