«Вы как обезьяны в зоопарке» - Ким Хонджун

      Чонхо не знает, зачем согласился на всё, что предложил Сохо, и предлагал ещё весь вечер и это утро. Сначала просто свидание, потом просто ужин при свечах, следом какие-то странные чудеса и слишком уж детские просьбы. Чонхо верно считает, что большой ребёнок из них двоих только Гонмин. Но это так очаровательно. Этот парень хочет выглядеть круто, и при других и выглядит, но когда находится рядом с младшим, как-то сразу усмиряется и становится словно только-только вышедшим из детского сада. Глупеньким, наивным и приставучим до ужаса.       Чхве не нравились черты, которыми старший обладал ранее, но которые проскальзывают иногда сейчас, однако сколько бы Чонхо не врал, ему стало нравится в Ли абсолютно всё. Его недостатки и наоборот — достоинства — это его история, то, с чего начинал и к чему пришёл. И почему Чонхо раньше этого не замечал? Он делал больно тому человеку, который за долгое время впервые увидел надежду, и также не подумал, что Сохо, ну, просто не умеет по-другому чувства выражать. Да, по-началу он отталкивал своим вызывающим поведением, и Чонхо старался держаться подальше, даже хотел проучить, но это лишь потому, что было в новинку: такой интерес к своей персоне. Теперь же младший понимает. Это настоящий Сохо. Его дерзость, колкость, иголочки, которые он выпускает ради веселья, мягкость и непостоянность. Пусть получается ужасный каламбур, но что поделать, таким парня вырастила жизнь, и Чонхо всё делает намного проще, чем тогда — он принимает и любит. И больше ни за что на свете не предаст и не причинит вреда.       Парень выходит из душа с полотенцем на мокрой голове, что тщательно просушивает, благополучно наплевав на фен. Буквально пару часов назад Чонхо решил сменить, наконец, цвет волос с зелёного на любимый каштановый и, боже, как он скучал. До сих пор не понятно, что сподвигло его на столь рисковый поступок, как покраситься в ядерный и быть ещё одним элементом радуги. Теперь-то нормально. Как минимум всю жизнь Чонхо собирается ходить с нынешним цветом волос.       Чхве откладывает полотенце на тумбу возле телека в гостинной, потому что лень относить обратно в ванную, и шлёпает босыми ногами по направлению к кухне. Слава богу, матери дома нет, а то она бы влепила оплеуху за такое отношение к своему здоровью. Чонхо хмыкает мыслям, припадая к графину с отфильтрованной водой губами, даже не налив в стакан по-человечески. За это мама бы сильно отругала, но её нет и не будет ещё два дня, плюс-минус один, так что проблем не возникнет. Квартира совершенно и полностью свободна. Да и Чонхо кое-что планирует, хотя до сих пор и не уверен. Странное волнение охватывает только при одной такой мысли. Чхве даже плохо спал ночью, потому что всё хорошенько обдумывал.       Он не знает, когда должен прийти Сохо, даже приблизительно, ведь старший не уточнял и намёков не давал. Сказал — жди, вот Чхве и ждёт. А ещё который час (ну и день) прокручивает в голове идею старшего о переезде к нему.       С одной стороны Чонхо не хочет бросать вот так мать, уж тем более отвечать на многочисленные вопросы от неё по типу: «куда?», «а как?», «а когда?» и всё в таком духе. А с другой — парень уже хочет начать самостоятельную жизнь, прекрасно зная, что мама так сильно опекать потом не будет, приняв выбор сына. И дело даже не в Гонмине, Чонхо стремится повзрослеть. Ему уже двадцать первый год идёт и в жизни пора что-то, да менять. Поэтому предложение Сохо имеет смысл, но Чхве пока не готов. Возможно, если их отношения не закончатся за этот год, и если матери сын надоест то тогда можно будет съезжать. Но не сейчас, нет. Всё-таки немножко, но парню хочется побыть под надёжным родным крылышком.       Внезапный звонок в дверь разрывает на куски тишину и прерывает всякий поток мыслей, Чонхо аж подпрыгивает от неожиданности, скорее побежав открывать. Почему-то про внешний вид парень не подумал, когда защёлку прокручивал… поэтому так и остался — с мокрой головой, полотенцем на бедрах и голым верхом.       — Привет, сладкий, ты представляешь, Рейвен с Хвануном опять посрались и теперь расстаться хотят окончательно, — старший головы даже не поднимает, пока тараторит, он закрывает дверь, поворачиваясь. — Я, конечно, не особо верю в это, но… — слова застревают в горле, как только Гонмин видит перед собой самую красивую картину в жизни. Присвистывает, облокачиваясь о дверь и складывая руки на груди, внимательно младшего оценивая. Кажется, это первый раз, когда удаётся лицезреть Чонхо практически без всего, и теперь как-то обидно, что донсен не видел его во всей красе. Так, лишние мысли прочь. — Ты сразу решил начать с конца мероприятия? — ухмыляется Сохо и отталкивается от поверхности, под серьёзный холодный взгляд подходя к Чхве. Чонхо вроде не хотел так реагировать, но почему-то по-другому выходит. — Ну ты чего, совсем не рад меня видеть? — старший губу нижнюю выпячивает, строя из себя обиженного, и хочет уже обнять любимого, но нельзя. Ли получает только смазанный поцелуй в щёку и одиночество в прихожей. Младший ускользает к себе в комнату, дабы переодеться и не маячить перед хёном голышом. Неловко немного… — Ну Чонхо-о, что я тебе плохого-то сделал?       Сохо, проводив Чхве печальным взглядом и с видом мученника, поплёлся следом. Он не имел возможности исследовать место жительства своего молодого человека, но, возможно, сегодня это удастся.       Дверь в комнату Чонхо оказалась не заперта, поэтому старший без труда прошёл внутрь, осматривая пространство. Обычная комната студента, ничем не выделялась, ничем не отличалась. Разве что можно было заметить коллекцию фотографий на стене, сделанную в виде гирлянды, над кроватью. А возле самой кровати, спиной к двери, стоял сам хозяин. Сохо невольно замер, залипая на танцующие привлекательные танцы мышцы, красивые лопатки и, господи, бесподобные ноги. Чем больше парень узнаёт о младшем, тем лучше понимает — этот человек абсолютно и полностью идеальный, с ним хочется всё и сразу, а ещё так долго, как только это возможно, хотя, наверное, это говорит влюблённое сердце, а не мозг. Но неважно, Гонмин уверен, что в скором времени и мозг тоже будет направлен в нужном русле.       Чхве будто окоченел, стоило спине ощутить тёплое прикосновения чужих ладоней, но чаще обычного задышал, когда на поясницу возникло давление, заставляя прогнуться. Сохо возомнил из себя невесть что, как обычно, и кем будет Чонхо, если поддастся на его манипуляций? Старший кладёт свободную руку на грудь Чхве, то поглаживая нежную кожу, то легонько её царапая, будто провоцирует на какие-то действия, но младший продолжает упорствовать, оставаясь каменным в лице и контролируя эмоции внутри. Он тоже не лыком шит и без боя не уйдёт. Раз Сохо захотел поиграть в игру: кто кого быстрее доведёт, то хорошо, условия принимаются.       Младший убирает руку со своей груди и разворачивается, заводя её себе за шею. Обдаёт губы напротив тяжёлым дыханием, сверлит таким же взглядом мутный напротив, прекрасно зная, как действует на Ли, но когда старший уже тянется, чтобы окончательно сократить расстояние, Чонхо отстраняется и слабо пихает ладошкой в соседнюю грудь.       — Выйди, пожалуйста, я переоденусь. — Шепчет он на покрасневшее ухо.       Рука старшего, что всё это время покоилась на пояснице Чхве, сжала край полотенца, отчего то ослабило свой захват вокруг бёдер, уже было готовое героически пасть на пол, но парень во время хватает место сцепления, чтобы трагедии не произошло.       — Ты ведь действительно играешь с огнём, малыш, — Ли уходить не собирался, желая узнать, что предпримет младший на его последующие действия. Взяв за основу характер Чонхо, Гонмин примерно знает, что скажет и сделает возлюбленный, но ключевое слово здесь «примерно», потому что удивительно то, что Чхве сам провоцирует, но строит из себя недотрогу. Сохо эту недотрогу хочется раскрепостить, а ещё больше — приручить. Да, тяжёлую задачу поставил себе, но кто не рискует, тот не живёт.       Младший на заявление и даже утверждение факта лишь дёргает уголком губ в подобие ухмылки. И ведь правда, зря он с огнём играет. Прекрасно осознаёт, чем это может обернуться, но продолжает в том же духе. Почему? Потому что интересно. Чистейший детский интерес, но отнюдь не детские уловки.       — Ну раз ты не выходишь, то это сделаю я.       Однако совершить задуманное Чхве не даёт сильная хватка и толчок к кровати, на которую его валят. В эту же секунду становится и очень волнительно, и страшно, особенно после того, как старший опускает одно колено на кровать, нависая сверху и смотрит с тем превосходством в глазах, которым, наверное, одаривает всех своих врагов. Чонхо ёрзает под старшим и хочет уже отбиваться, всё-таки такая ситуация, можно и силами помериться, только вот те оказываются не равны чисто автоматически и без оспорения. Сохо переплетает пальцы с обеими руками Чхве и совсем низко склоняется, едва-едва касаясь своими губами соседних желанных.       Это пытка какая-то или что? Сохо понять себя не может, когда рядом с этим человеком находится. То он на свидание с ним хочет, хотя ненавидит это вообще, считая пустой тратой времени; то обнять крепко хочет, хотя не привык проявлять столь яркие эмоции; сейчас вот думает, целовать или нет. Чонхо этого не сделал, когда Ли пришёл. Можно ли считать, что парень забирает то, что ему принадлежит? Вероятно.       — Ну, чего ждёшь? Моего одобрения? — решает нарушить не долгую тишину, пока разглядывает погружённого в себя Гонмина.       — Только если ты разрешишь мне продолжить, — оживший старший не отстаёт в фразах и, усмехнувших смелости Чонхо, оставляет лёгкий поцелуй на его подбородке. Это очень воодушевляет, когда человек, который сильно нравится, не только участвует в твоих играх, но и ещё может кинуть масть так, что думай потом, как пойти дальше. Сохо, не дождавшись ответа, спускается на шею и пьяно её целует, вместе с тем сильнее сжимая тонкие запястья и вжимая их в кровать, чтобы провокатор точно никуда не делся от своего наказания.       Внезапно оценив ситуацию, Сохо считает, что удачно подобрал момент, заявившись к младшему домой. Если бы задержался у себя ещё минут десять, то не смог бы наслаждаться сейчас сладостью кожи под языком, не удалось бы услышать тяжёлые придыхания через рот, не удалось бы почувствовать проявление инициативы.       Пока Гонмин с усердием ласкает шею и кажется, находится в каком-то своём мирке, значительно расслабившись, Чонхо выуживает аккуратно руки из захвата. Обхватавает лицо старшего ладошками и тянет к своему, впиваясь в губы нетерпеливым поцелуем, а ногами обвивает бёдра и толкая к себе ближе. Значит, согласен?       — Останови меня сейчас сам, потому что я не хочу и не стану. — Рычит в губы Ли и полностью укладывает Чонхо на постель, раздвигает его ноги и прижимается всем одетым телом к теперь уже абсолютно неприкрытому. Младший больше всего на свете хочет спихнуть с себя Сохо, встать на ноги и прочь унестись, лишь бы подальше от этой дико смущающей обстановки, от которой кровь приливает не туда, куда нужно. Но парень тихо стонет, так и не дав ответа, хаотично скользит своим языком по чужому и раскрывает рот шире, давая разрешение углубить поцелуй. — Чё-ёрт, что же ты со мной делаешь, малыш?       Сохо посылает на все весёлые дороги последствия и ставит точку в своём выборе. Ему всё равно, что будет потом и как к нему будет относиться Чонхо после того, что случится, правда, всё равно… Поэтому, последний раз смяв любимые губы в уже нежном поцелуе, парень нетерпеливо спускается ниже, принимаясь мучать и доводить до иссупления. Как может только он. Обводит кончиком языка бусинку соска и засасывает, пока второй массирует пальцами. Терпение и так истончилось, так ещё и младший такой покладистый, в руки отдаётся и навстречу льнёт, руками пытаясь футболку стянуть, что у него, к слову, без проблем получается. Элемент одежды летит на пол собирать пыль, а Чхве в пояснице прогибается, чувствовуя укус на животе и после неприятное жжение. Сохо извиняться не будет. Он не виноват в том, что здесь происходит.       Парень отбрасывает полотенце с аппетитных бёдер, которые часто представлял перед глазами, воображая как бы он их изучал со всей своей имеющейся любовью и останавливается, рассматривая с упоением открывшийся вид. Дыхание как не кстати спёрло, такое ощущение, будто в невесомости находится. Это ведь действительно всё происходит? А вдруг у этой ситуации есть обратная сторона медали? Вдруг… Сохо ещё поплатится за свои действия?       «Да ты дурак, Ли Гонмин, такой дурак. Думать о том, чего ещё нет. Живи настоящим.»       И он будет жить. С этого момента. С последующего вдоха и мимолётного взгляда. С человека, который, вопреки сомнениям и конфликтам, доверился и привязался, который подпустил к себе и позволил стать частью жизни. Сохо будет вечно благодарен и всегда будет говорить простое, но такое важное «спасибо».       Старший дрожит от желания и чувств, что его переполняют, выливаясь за пределы невидимого края. Он горит и поглощён этим огнём и по доброй воле и уговорами теперь не уйдёт отсюда. Очень осторожно и трепетно с душой нужно обращаться, чтобы не повредить или не уничтожить. Сохо понял это только тогда, когда Чонхо пришёл к нему, ища поддержи. Раньше казался таким наглым, самоуверенным, с задранным носом, а потом стал беззащитным, слабым и уязвимым до невозможности. Его уберечь хочется от всего мира, спрятать во внутренний кармашек куртки, укутать в теплый плед и делать всё, что попросит. Ли хочет это всё делать. Ему это нужно.       — Чонхо. — Вдруг обращается старший, и Чхве от неохоты раскрывает глаза. Это слишком неловко, почему нельзя помолчать. У Чонхо и так все планы поломались, он не рассчитывал на то, что будет так стыдно, при том, что настраивал себя долгое время. Хотя какой там, даже на обычные поцелуи и то приходиться смелость накапливать.       — Чего? — младший смотрит в чужие глаза и видит там спектр эмоций, начинающийся страхом и заканчивающийся волнением. Неужели, Сохо в себе неуверен? К чему скрывать, Чхве сам очень боится. Что будет дальше, насколько далеко сможет зайти Ли. И каковы будут ощущения. Всё это беспокоит жутко. Однако стоит только представить, как Сохо будет издеваться, заставлять ёрзать и выстанывать неразборчивые фрагменты слов, Чонхо забывает обо всех волнениях, следуя одной цели — поскорее оказаться в чужих руках.       — У тебя всё ещё есть выбор. — Звучит так, будто Гонмин ничего из происходящего в этой комнате не жаждет.       Но время на подумать у Чонхо нет и не было, да и какое сейчас думать, когда кровь так быстро циркулирует по венам и, кажется, нагрелась до своего предела. Чхве очень жарко и очень хочется всего и сразу. Особенно Сохо. Поэтому ответом служит прикосновения дрожащей ладонью щеки, слабая утешающая улыбка и голова, откинутая на мягкую подушку.       Сохо целует каждый участок пылающей кожи бёдер, оставляет влажные следы от языка следом, пока одна рука справляется с собственными брюками, высвобождая ноющее возбуждение, и пытается как-то облегчить состояние, а вторая, не прекращая, скользит по чужой согнутой коленке. Скоро они будут болеть от натёртости. Сохо, одним уверенным движением вобрав в рот изнывающий член Чхве, коротко стонет от водоворота неприличных мыслей и вместе с тем дёрганно работает рукой на собственной проблеме. Хоть бы продержаться, пожалуйста.       Чонхо перемещает руку под подушки, выуживая одну из-под головы, и прилепливает уже обе к лицу, в них пуская смущённые стоны. Это у него впервые… И всё так в новинку, и так странно-интересно, но по-прежнему страшно, хотя уже и немножко. Младший кусает губы чуть ли не до крови, когда начинает непроизвольно бёдрами подмахивать, глубже в чужой рот погружаясь и умирая от непривычной узости. Зубами ткань зажимает, когда старший буквально высасывает из него жизнь, смертельно умело лаская языком и пуская вибрации по члену, отчего в пояснице приятно колит. Внутри разыгрывается нехилый ураган, и Чонхо как-то не замечает, что перестал подушки прижимать и в открытую, потеряв весь стыд и жалость к соседям, стонет о просьбах не прекращать.       И уж кто-кто, а Сохо точно сошёл с ума. Все эти ему одному подаренные стоны удовольствия, прочно засевшее в памяти громкое «Сохо» и хриплое «пожалуйста», всё это побуждает начатое довести до конца, вытащив из чужого сердца всё, что там есть. Сохо хочет это слышать постоянно и он хотя бы раз хочет услышать от младшего искренние слова, исходящие изнутри, и которые он боится произнести вслух.       Ли выпускает влажную плоть изо рта, но неудержавшись, снова насаживается до конца, утыкаясь носом в лобок, нет никакого желания расставаться так скоро, но кончить Чонхо от минета парень не позволит. Он переворачивает младшего на живот и живо ставит на колени, пока тот всё ещё пытается отдышаться. Легонько кусает обе половинки, прокладывает дорожку поцелуев от копчика вниз и, раздвинув ягодицы, смачно лижет открывшееся пространство.       У Чонхо сил нет, чтобы на локти опереться, он только и может, что сложить руки вместе и уткнуться в них лицом, пытаясь контролировать дрожь. Только вот всё это безрезультатно — Сохо извращает всей своей сущностью и не даёт времени прийти в себя, начиная новые манипуляции. Чхве даже не противно от того, что собственная слюна стекает по рукам, впитываясь в простынь, которую парень следом сжимает. Сохо толкается языком в колечко мышц и свободной рукой притягивает стремящегося сбежать от прикосновений младшего за бёдра, пока вторая безостановочно скользит по истекающему члену. Ли вот-вот кончит и чем дольше всё это будет продолжаться, тем меньше он будет контролировать то, что в нём всё ещё покоится.       — Господи-и…х-хён, — вырывается у Чхве, и этого вполне хватает, чтобы ниточки оборвались. Старший изливается в ладонь с будорадащим рыком, но продолжается ласкать гладкие стеночки языком, пока испачканной рукой обхватывает чужой пульсирующий член, в быстром темпе двигаясь. Чхве хнычет по-детски и следует раннему примеру старшего, толкаясь навстречу ладони и вскоре пачкая её с приглушённым подушкой стоном.       Сохо скидывает брюки с бельём и ложиться на постель, утягивая вслед за собой младшего, что прячет красное лицо в изгибе шеи, обвивая руку вокруг груди рядышком, и подгибает к себе ноги. Сохо на такую милую реакцию улыбается, искренне понимая Чонхо. Такое чувство, будто всё это произошло впервые, а прошлого как будто никогда и не было в помине. Но…       — Всё хорошо… — Сохо нежно целует макушку и, расправив нащупанное кое-как одеяло, накрывает Чхве и себя, крепко обнимая любимого человека. — Всё хорошо.

***

      С последним сообщением Ёсан, кажется, продал душу дьяволу и сошёл с прямой дорожки, выбрав кривую. Именно так он может описать то, что твориться сейчас у него в душе. Безграничное счастье, сладким мёдом растекающееся по венам, и настоящие слёзы из глаз, которые и сдерживать не хочется совсем. В этот раз они нужные и правильные, и возникли не из-за боли. Ёсан убирает телефон подальше и радуется как ребёнок, что на новый год под ёлкой нашёл желанный подарок, катаясь на кровати из стороны в сторону. Как хорошо, что он уже вернулся к себе домой и не придётся больше обременять Юнхо и его молодого человека. Ну, и, они не услышат этих возгласов и не увидят вихря счастья, несущегося по квартире, что сшибает всё на своём пути и обнимает всё, чего раньше не касался. Парень смеётся от неверия, подумывая о том, что можно завести себе кошку или кота. С квартиранткой уж как-то договорится. Ёсан падает на ковёр возле дивана в гостинной и пытается отдышаться после столь длительной пробежки. Он ещё шире улыбается, отныне считая себя самым счастливым человеком на планете.       И действительно, Уён был прав во всём. Сонхва поймёт, а Сан простит. Сердцу ведь не прикажешь и его не обманешь, не запутаешь, не сломаешь. Оно будет биться и жить до тех пор, пока хозяин не захочет прекратить. А Ёсан не хочет. Он откидывает голову на сидушку и глаза закрывает, решая, что дождётся старшего в мирке лёгкой дрёмы.       «Успокойся, Ёсан, ты не ангела-хранителя увидел. Но боже, как же быстро стучит сердце. Как будто инфаркт сейчас шандарахнет.» — Кан усмехается и принимает другую позу, поворачиваясь боком и укладывая руки на диван, устроив на них голову. Сон не идёт совсем, оно и понятно, хотя, учитывая количество бессонных ночей, парню должно быть очень плохо и тошно. Сейчас это всё как-то не особо волнует. Ёсан не может перестать улыбаться и хихикать весело, пряча улыбку в руках. Как же всё ещё сложно поверить.       Когда они только-только познакомились, Ёсану показалось, что перед ним принц какой-то стоит, в крайнем случае божество, но тогда он ещё не думал о тёплых чувствах к чужому человеку — то и ясно. Всё, что проявлялось в резком и ворчащем парне по имени Кан Ёсан — это отстранённость, а всё, что он делал — смотрел. Бывает мимолётно, быстро, что другие не успевали понять, а бывает долго и словно ожидающе ответного взгляда. И постоянно на Сонхва. Только вот он не замечал, увлечённый либо друзьями, либо Саном, что всегда лип к его боку.       Ёсан не ревновал. Он понимал, что особённого места в жизни старшего не займёт никогда. Он не имел права ревновать. И злости не было. Ни на Сана, который забрал самое прекрасное на свете. Ни на Сонхва, который не мог появиться раньше в жизни Кана. С Уёном Ёсан говорил очень мало на эту тему, потому что казалось, что другу будет не интересно; у него свои заморочки, проблемы и старший думал, что слушать нытьё о безответной любви Чон не захочет, это вообще никому не надо.       Правда, потом стало хуже в плане эмоциональном. Стало мгновенно пропадать настроение, стоило Паку появиться в чатах, не хотелось ни с кем разговаривать, но очень хотелось закрыться в какой-нибудь маленьком комнатушке и долго-долго думать. О себе, о жизни, о будущем, о нём. Ёсан был слаб, чтобы признаться себе в самом банальном, но, пожалуй, эгоистичном желании.       Он хочет Сонхва только себе и отпускать его не хочет в особенности.       Парень, одолеваемый счастьем и внутренними демонами переживаний, быстро заснул, так и оставшись сидеть на полу.

***

      Звонок в дверь, но его сонное сознание пропускает, будто ничего и не было. Однако начиная со второго Кан уже начал морщиться, протестующе мыча и зарываясь лицом в спасательную стену рук. Громко. Парень выпрямляет одну руку и шарит ею по мягкой холодной поверхности в поисках телефона, но когда тот не обнаруживается, конечность стремительно падает вниз, щупая уже на полу. Где телефон?       Парень с трудом разлипает глаза, чмокая губами, чувствует как тепло разливается на щеке. Отлежал себе рожу к чёртовой матери, а ведь Сонхва приехать должен.       В дверь снова начинают активно трезвонить.       Стоп.       — Вот чёрт!       Ёсан, ощущая яркое волнение вперемешку с каким-то необъяснимым страхом, подскакивает с нагретого пола и бежит со всех ног к входной двери, возле которой останавливается, протянув руку и…ждёт. Ему это очень напоминает тот самый день, когда старший пришёл, чтобы начать всё с чистого листа. Чтобы без ссор, чтобы с понимаем и искренностью, чтобы с любовью и трепетом. Ёсан помнит, как поверил, и осознаёт, что проиграл по всем фронтам в этой битве. Он, как ни старался избавиться от этих поганых, отравляющих его чувств, так и не смог выполнить задуманное. И что ж, все попытки привели к тому, с чего всё и началось.       Кан смотрит в глазок, видит запыхавшегося Пака и тут же открывает дверь. Но младший совсем не ожидает того, что его сразу же, как почувствовав свободу действий, толкнут к стене, затыкая рот откровенным поцелуем. У Ёсана подкосились ноги от такого напора на себя бедного, но он крепко вцепился в чужие плечи, прижимаясь, насколько возможно вообще. В душе ураган, но она и нараспашку, смотри не хочу, только вот никому нельзя смотреть. Кроме Сонхва.       Старший обнимает пылающие щёки ладонями, не прекращая всё это безумство. Он нуждается в Ёсане, он хочет себя Ёсану подарить. И чтобы навсегда. Как татуировка, что не сойдёт очень долгие годы. Пак мычит в губы, когда младший опускает руки вниз и, сжав в руках половинки ягодиц, припечатывает слишком тесно к себе и притирается. Сонхва не помнит, когда в последний раз в жизни так быстро возбуждался от чьих-то действий.       Но вот у Ёсана не только свои планы, но и ещё кое-что, касательно хёна. Парень разрывает поцелуй весьма неожиданно, да так, что Сонхва кажется, что Кан тут единственный, кто контролирует ситуацию. А младший ведь просто не хочет спешить. Потому что некуда. Он поворачивает, берёт тёплую руку, переплетая пальцы и ведёт в спальню. Коротко стонет, стоит лишь хёну сзади прижаться, подхватив зубами кожу на чувствительной шее. Обоих знатно ведёт и даже говорить ничего не хочется. Траектория одна, мысли одни и осознанное желание — на двоих.       Сонхва Ёсана под бёдра подхватывает и подкидывает чутка, заставляя себя ногами обвить. Покрывает шею и лицо беспорядочными поцелуями, укусами, отметины свои дьявольские оставляет. Но кто против? Кан может только плавиться в любимых руках, лихорадочно рубашку стягивая с парня, а следом и белую майку, отбрасывая всё это добро куда-то в тёмный угол.       Это такое странное ощущение. Ёсан грезил огромное количество раз о том, что между ними могло бы быть, не раз запирался в ванной, выстанывая имя любимого до боли хёна. А теперь всё реальность; всё, о чём думал перед сном, с чем просыпался по утрам. Всё, о чём мечтал. Ёсан не рассчитывал на взаимность, но, чёрт, как же это всё-таки волшебно, когда мечты сбываются.       Сонхва, ловя соседние мокрые от слюны губы в очередном поцелуе, валит младшего на кровать, избавляя следом от абсолютно всей одежды и помогая освободить себя. Ёсан дыхание задерживает от того, насколько его хён красив и действительно неповторим. Старший нависает над довольно улыбающимся Каном, что заметно осмелился, проводя рукой от шеи и до груди, обводя контур каждой линии, но при этом смотря в глаза напротив. Сонхва не может сдержать ответной улыбки.       — Что смешного? — интересуется Сонхва, разглядывая красное от смущения лицо Ёсана. Но тот лишь отрицательно машет головой, обнимая за шею и притягивая к себе.       — Иди ко мне.       И Сонхва правда идёт. Он согласен идти за своим милым Ёсаном, сколько душа пожелает и сколько того потребует сам Кан. Сонхва готов на всё.       Ёсан касается пухлых аккуратных губ уже сам и не так, как это было в начале. Сейчас на них действует не вспышка адреналина, ни взрыв эмоций. Сейчас — уравновешенные и ровные чувства, передать которые, поделиться с которыми — жизненная необходимость, долг. Кан осторожно сминает, получая в ответ такие же робкие касания. Господи, как будто не они лежат полностью обнажённые, как будто не Пак вжал младшего в постель, порой потираясь телом о тело, как будто не Ёсан согнул ноги в коленях, позволяя прижаться ещё сильнее и тихонько-тихонько постанывая от медленных тягучих ласк.       Низ живота приятно сводит и сладко тянет, в груди комочек шевелится, щекочет угрожая хозяину выпрыгнуть и разбросать всюду искрящуюся пыль. Ёсан, как и Сонхва, не могут описать это. Но единственное, что они могли бы сказать — это незабываемо.       Старший отрывается от пленительных губ, мажет языком по шее, умирает, когда младший вплетает пальчики в чёрные волосы и перебирает пряди. Вытягивает в рот кожу возле пупка и рывком опускает дрогнувшие худые ноги Ёсана на постель, но оставляя их чуть разведёнными. Сонхва не стыдно. Он знает, что делает и понимает всё без оговорок. Он хочет и он получит. А сердце греет мысль, что Ёсан думает точно также.       Поцелуями очерчивает паховую область, жарко дует на основание — Кан немного выгибается навстречу прикосновениям, не в силах сопротивляться, и старший мимолётно бросает взгляд на принца. Из глотки чуть не вырывается удушенный стон, потому что такую картину ни один смелый художник не запечатлеет на холсте, обрызгивая его всевозможными цветами. Прикрытые глаза с подрагивающими ресницами, простынь сжата сильно в кулаках, весь напряжён, тяжело дышит. Сонхва полностью и безвозвратно очарован и влюблён.       Он прикусывает гладкую кожицу у основания члена, целует место проказы и широко лижет ствол, поднимаясь с дёрнувшейся головке. Слюну сглатывает вместе с комом волнения. Раньше ему не приходилось…кого-то ублажать таким способом, даже… Уже не важно, кого. Сонхва больше не подпустит в свою голову людей из прошлого, сейчас — только Ёсан и его доверие. Пак кончиком языка щекочет щёлочку, спускаясь на немного вниз, играясь с чувствительной зоной, и снова поднимается. Руки блуждают по ногам, животу Кана, пока тот уже у сумасшедшего врача сидит на стуле и извивается в конвульсиях. И врач не какой-то там старикашка. А конвульсии отнюдь не от боли. Хва обхватывает губами гладкую головку, но не успевает предпринять что-то дальше…       — Нет, — вдруг очнулся Ёсан и внезапно поменял местами себя и старшего. Для второго — неожиданно, он был уверен, что у младшего просто напросто нет уже столько сил, чтобы бороться, а вот Кан, наоборот. Он лишь ждал того момента, чтобы снизить бдительность и поиграться первому. — Хён, побудь послушным, хорошо? — Ёсан легонько целует Пака в уголок губ, кусает хрящик ушка и язык в раковину погружает, пока ладонь опускается вниз, и как только цель достигнута, младший обхватывает горячую плоть в кольцо и грубо двигает рукой, заставляя Пака вскрикнуть от неожиданности.       Он умирает и воскресает следом. Ему и больно, и сладко, и снова больно. Сонхва кусает губы в попытке заглушить болезненные стоны, но смотрит в глаза Ёсана, как доверчивая собачонка. Брови свои красивые заламывает, чувствуя, как в уголках глаз слёзы скапливаются. А Ёсан улыбается сумасшедше, довольный собой. Он убирает руку, седлает бёдра и делает практически тоже, что и Пак, когда тот лежал сверху. Двигается, потираясь возбуждениями. Туда-сюда, скользя жаждующим своим по другому.       — Ох, Сонхва-а… — Шепчет жалобно Кан, покачивая тазом. Парень закрыл глаза, позволяя фантазиям и порочным желаниям руководить процессом. Упирается руками в нижние рёбра Пака, закатывает глаза от того, насколько ему сейчас приятно и будоражаще. Кровь бьёт где-то в висках, циркулирует так быстро, что можно сойти с ума от жара. Да ещё и старший масла в огонь подливает своим видом шлюхи. Он боится дотронуться теперь тела младшего, не зная почему. Он может только отдаваться во власть этого змея и наслаждаться тем, что тот ему даёт. Сонхва размыкает губы, выпуская глубокий вдох и зажмуриваясь, вместе с тем пальцы на ногах поджимая. Тело плавно изгибается, подстраиваясь под чужие движения, Сонхва до одури невыносимо, приятно, даже слишком. Всё же нежный Ёсан может делать такие же нежные (но безумные) вещи.       Хоть бы эти минуты никогда не заканчивались. Думается старшему.       — Ёсан-и.х-хватит… — Но говорит он всё равно совершенно другое, чисто потому, что пульсацию чуть ниже волнующейся мошонки он чувствует слишком ярко, чтобы это было не правдой. Внимания хочется всё больше и больше… И, кажется, Ёсан этого и добивался.       Пак с вылетевшим несдержанным стоном выгибается плавной красивой дугой, когда Ёсан, спустившись вниз, без предупреждения плоть в рот берёт сразу полностью и ритмично головой двигать начинает. Ему не привыкать, но никому об этом знать не обязательно. Вообще лучше не надо. Пожалуй, это единственная тайна, которую Кан не раскроет даже под угрозой жизни. Пак пошло в волосы свои зарывается и сильно у корней сжимает, хотя делает это больше неосознанно, чем сознательно. Чтобы отвлечься от разрывающего внутренности возбуждения.       — Хватит, не надо, я не выдержу. — Сонхва противоречит самому себе, подмахивая бёдрами, желая оказаться ещё глубже, но не успевает дойти до кульминации, уже начиная мелко подрагивать и скулить, как младший выпускает возбуждение из плена рта, оставляя между губами и блестящей головкой соблазнительную ниточку слюны.       — Хорошо, хён, как скажешь, — улыбается ангельски Кан и подползает ближе, оставляя одну аппетитную ножку старшего в лежачем положении, а вторую легко сгибая. Целует коленку и ещё ниже, но, поймав расфокусированный тёмный взгляд, отстраняется. — Ты же ведь не против?       — Не против чег. Ст.ой. — Сонхва стискивает зубы, жмурится сильно и прижимается затылком головы к кровати, когда ощущает давление на вход и после внутри только головку.       Ёсан не хочет быть в роли доминанта, он всего лишь хочет ощутить, какого это, под ладонью чувствовать себя же…       Парень выходит, слыша облегчённый свистящий выдох, вытаскивает из-под матраса пакетик презерватива, разрывая его зубами, раскатывает латекс и, смазав, обильно член, вновь осторожно начинает погружаться в нерастянутое колечко мышц. Он ни в коем случае не садист, просто интересно, какого это — брать без подготовки. Пак в руках любимого дрожит, но не вырывается. Да, ему неприятно, но никак не больно, ведь смысл скрывать — парень желал ощутить младшего в себе и сжимающиеся мышцы, когда Ёсан совершал подобие фрикций ранее, были тому ясным подтверждением. Сонхва принимает полностью, блаженно вдыхая воздух их связи, и мысленно ставит галочку над очередным пунктом того, что младший для него — идеальный.       — Боже, хён, ты так прекрасен. — Кан склоняется в лицу старшего и сцеловывает капельки слёз с глаз. Медленно на немного выходит из тела и возвращается на место плавным движением, засталяя Пака содрогнуться. — Я чувствую это… — Ёсан давит на живот старшего, ощущая всё под пальцами, и снова совершает одно покачивание осторожно, кончаясь как человек от происходящего.       — Двигайся, давай. — Сонхва приоткрывает слезливые липкие глаза, разводит обе ноги в стороны, и на ощупь ищет его ладони, чтобы после пальцами переплестись. Немного странно ощущать себя принимающей стороной, но Пак готов рискнуть ради Ёсана, ну и…всё ведь когда-то бывает в первый раз.       Ёсан не хотел продолжать начатого, но кем же он тогда будет, если откажется от указания такого покорного и горячего сейчас хёна? Младший целует сжатые в тонкую линию губы, заломанные брови, потом снова губы и совершает первый толчок. Сонхва тут же за шею обнимает, к себе притягивая, и не позволяет отпрянуть. Он, даже если согласился на такой исход, всё равно не готов морально, чтобы Ёсан выпрямился и смотрел на него, лежащего в столь компроментирующей позе. Поэтому пусть лучше так.       Младший двигается через чур плавно и медленно, видимо, всё ещё боясь каким-то образом причинить боль, но какой там… Стоило Кану выйти из разгорячённого тела, как Сонхва тут же запротестовал, намереваясь двинуться навстречу, чтобы снова почувствовать себя заполненным. До безумия смущает, но от этого только больше хочется. Ёсан стройные ноги хёна сильнее расставляет, волнительно оглаживая, внимательно изучает всё, что попадается под глаза и заставляя старшего от стыда сгорать. Его всё-таки рассматривают, боже… Под землю бы провалиться…       Пак громко простанывает, когда Ёсан врывается в тело одним слитным толчком, резко собой заполняя и попадая точно по чувствительному комочку нервов внутри. Старший также внезапно хватается за ягодицы младшего, прижимая неосознанно сильнее и щёку кусая, когда член внутри игриво дёргается. Чертовщина. За что так приятно?       — Хён…отпус.ти. — Надрывочно шепчет Ёсан, у которого звёздочки перед глазами и спираль внизу живота скручивается от ощущения плотно обхвативших возбуждение нежных стенок. Парень прислоняется ладонью к стене, пока вторая покоится у Пака на втянутом дрожащем от напряжения животе.       Но Сонхва не хочет отпускать, он хочет в таком положении и остаться. Пусть — с затёкшими ногами, пусть с руками, сминающими упругие половинки, пусть — с раскрытыми губами и невероятно пошлым взглядом. Пусть.       Он хочет. И. Получит.       Но не сегодня.       Сонхва руки убирает подальше, не зная теперь куда их подевать можно, мысль только одна — ноги в одном удобном положении держать, под коленками, но ту парень смахивает, просто цепляясь за спинку кровати.       Кан сразу же темп наращивает, не давая и опомниться, но позволяя захлебнуться собственными стонами и вскриками, когда головка удачно проезжает по простате. А сам с трудом сдерживается, чтобы банально не вытрахать из хёна его сущность. За то, что игнорировал, за то, что не замечал, за то, что предал. За то, что сейчас рядом, но причинил столько боли.       Кан приподнимает старшему бёдра и подушку под поясницу подкладывает, практически ложиться сверху и снова с бешенной скоростью движется, отчего, не щадя голосовые связки, стонет уже не только Пак. Младший находит обеими руками руки хёна на спинке и крепко сжимает. Взгрызается в губы, проглатывая любимые стоны, что теперь вечно будут звучать в голове. Вколачивается вновь с новой силой, но надолго этого уже не хватает. Ёсан склоняется к пылающему ушку Сонхва и рычит, после пуская в ход язык, намекая, что близок к концу, а Пак только активнее бёдрами подмахивает, плача от того, насколько ему хорошо и плохо одновременно. Старший с особенно чувственным стоном кончает, забрызгивая и себя и младшего вязким семенем. Ёсан догоняет скоро — достаточно сильно сжатых вокруг члена мышц.       Младший падает на хёна, не выходя из расслабленного тела, и он готов признаться. Менять нынешнее положение — последнее в списке дел на сегодня, а лучше этого — разве что второй раунд, но только уже Кан хочет быть принимающей позицией.       — Ёсан-и, ты в порядке? — Сонхва крепко обнимает потную спину, совершенно не заботясь о том, что животы у них обоих липкие и грязные. Старший пищит, ощущая внутри шевеление, и глаза в который раз закатывает, когда младший выходит, а следом и всё ещё тёплая сперма, стоит только подушке из-под поясницы пропасть. Пак улыбается всем этим невероятным ощущениям, прикрывая глаза.       — Выглядишь здорово, — усмехается совсем рядом Кан и водит пальчиком по животу и груди старшего, собирая его же семя, а потом приближает этот палец к губам Пака, размазывая по контуру и после уже просовывая внутрь. Язык незамедлительно скользит по фалангам, слизывая всё. — Нравится?       Сонхва руку отнимает и над младшим нависает, целуя губы и передавая вкус, который Ёсан благодарно принимает.       — А тебе?       — Очень. Повторим?