парень расплачивается с водителем и вылезает из такси, аккуратно хлопнув дверью, чтобы закрылась наверняка.
Чонхо в основном учился, посвящая своё время тому, чтобы построить лучшее для себя будущее. И парень не задумывался менять свои взгляды на жизнь, разбавлять окружение новыми людьми.неуверенно подходит к многоэтажке и тянется к домофону, кусая бедные губы.
Но с момента, когда в его жизни появился Сохо, всё резко поменялось, перевернулось с ног на голову, да как угодно можно это назвать, однако, как бы Чхве не пытался всё вернуть на круги своя, так этого сделать и не смог. — Да? — Открывай, это я. А потом он всё бросил на самотёк и понял, что влюбился. Да так, как ни в одном прочитанном произведении о такой любви не говорится. Наверное, у парня она по-особенному проявляется, ведь всегда всё — ярко, вспышками фейерверков, страстно, или же нежно, мягко и даже как-то ванильно, а порой до оглушающей ушные перепонки и душу боли У Чонхо же — тихо. Он не стремится показать всем, что влюблён, не стремится рассказывать об этом всему миру. Он делает и показывает только одному, к которому сейчас идёт, отбросив, наконец, навеянный самому себе страх. Поднимается в лифте и думает, что его всегда примут и буду рады каждому визиту, внезапный он или же запланированный. У Чонхо тепло сладкой патокой свежего мёда растекается по телу, стоит только представить, как он обнимет и прижмёт к себе ближе того, кто занял почётное место в сердце. А прошло-то…пять месяцев. Когда-то прохладная новая весна незаметно сменилась гордой и пёстрой осенью. Время летит слишком быстро для того, кто отсчитывает буквально каждую минуту, чтобы не забыть все приятные мгновения этой пока что юношеской жизни. А после школы и колледжа Чонхо решил, что будет работать. Решил он это недавно, за чашкой кофе с вафлями и… Сохо, сидящего напротив и внимательно слушающего, лишь изредка вставляя комментарии и делясь своим мнением. Это было полезно, выслушать слова того, кому уже в детстве пришлось жить трудно. Семья, жившая от зарплаты до зарплаты, кое-как бесплатное обучение сына и то, только на какое-то время, потому что дальше Сохо — совсем подросток: у него несбывшиеся детские надежды, холод тела заместо родительских объятий, и пачка сигарет вне видимости отца с матерью — начал работать сам, пытаясь сделать всё, лишь бы нормально отучиться. Сохо сказал, что в те периоды, его жизнь покатилась по наклонной и размаху — в неприятности, но он ничего больше не говорил об этом, как бы младший не уговаривал. Лифт останавливается, двери раскрываются, Чхве выходит. Жить на четырнадцатом этаже — страшно. По крайней мере, младшему было бы, хотя и не сказать, что он боится высоты. Просто…возникает странное чувство, когда стоишь на балконе и смотришь в тянущуюся высь, в кровь бьёт адреналин, уговаривая прыгнуть, словно ты никогда не разобьёшься, а у тебя за спиной появятся крылья и унесут прочь, от всех невзгод. Живот скручивает в волнении и парень спешит его погладить, дабы чуть-чуть успокоиться. Губы заранее покалывает. А хотя, может, это из-за нахлынувших воспоминаний того вечера, когда как на духу выложил старшему все свои планы о будущем. Ли смотрел с еле заметной улыбкой, переплетая пальцы и поглаживая большим косточки. В присутствие младшего ему всегда хочется улыбаться и держаться за руки. Чонхо ясно помнит каждый поцелуй того дня, каждый шумный выдох в пылающие и мокрые губы. И парень благодарен старшему за его сдержанность и терпеливость. Не переходить границу, пока этого не позволят — Сохо не станет, он слишком дорожит доверием младшего. Звонит в звонок и подавляет в себе безобидный смешок, когда слышит за дверью ругань и звук чего-то падающего, а после снова ругань. Кажется, кое-кто тоже взволнован, что аж предметы сшибает на своём пути? Назад поворачивать нет никакого желания. Чонхо ехал сюда осознанно, и он точно знает, чего хочет. — Ох, Чонхо-я, ты уже тут, привет~, — Сохо выглядит потрёпанным каким-то, очень сильно взволнованным. До милого лохматым, отчего Чхве не может оторвать взгляда, которым после случайно скользит ниже, задерживаясь на не до конца застёгнутой рубашке. Он что… Наряжался? — Привет, — улыбнулся парню Чонхо и прошёл в квартиру, дожидаясь, когда старший закроет дверь. Кажется, он не успел ни волосы уложить, ни себя в целом в порядок привести, но это не важно — мог и не начинать. Чхве, не дав ничего сказать, сократил расстояние и аккуратно поцеловал. Одна рука на щеке, вторая сжимает бок, губы еле скользят по чужим, пока те даже не дрогнут. Ли немного в шоке, ведь обычно он становится инициатором подобного рода контакта. Сегодня какой-то особенный день? Младший отрывается прежде, чем Ли успевает подключиться к процессу, и смотрит так невинно, немного широко распахнув глаза и надув губки… Что у старшего случается небольшой диссонанс. Это его Чонхо только что поцеловал и после сделал вид, будто им самим воспользовались, а сам он такой ребёнок, милейший и наивный? Боже, неужели это Сохо его так испортил?.. Хочется верить. — Ты для меня все это делал? — Чхве зарывается пятернёй в крашенные мокрые волосы (наверное, не успели высохнуть после недавнего мытья) и зачёсывает те назад, постепенно такими махинациями открывая чужой лоб. На вопрос молча кивают, завороженно смотря в глаза. Это действительно, очень тяжело — видеть такого Чонхо и подавлять в себе желание просто взять и уложить на лопатки на постели. У Ли нет с этим проблем, именно поэтому он и умеет сдерживаться. К тому же он понимает, что Чонхо — всё ещё младший и ничего толком не знающий, с ним надо быть максимально осторожным, чтобы не спугнуть. Это не Ёсан, который сам залезал на колени и был готов сделать, что угодно, лишь бы получить разрядку. Но Сохо предпочитает не думать как об этом человеке, так и прошлом в целом. Оно слишком больное, чтобы возвращаться к нему жалкими слёзными воспоминаниями. Раны, конечно, затянулись: и на запястьях, и на плечах и на ногах, но отпечаток в памяти остался. Чонхо научил быть сильным и не оглядываться назад. Оно того не стоит, не стоит всех потраченных нервов. И даже не стоит того, что сделал когда-то с Саном… И никому об этом знать не обязательно. Ни друзьям Сохо, ни даже Чонхо, что изучает лицо с нежностью и теплотой, свойственной лишь ему. А не обязательно, потому что Ли боится. Боится, что его отвергнут. Практически как тогда, но только немного иначе, ведь с прошлым человеком Сохо не был настолько счастлив. — Мне нравится, — Чхве осторожно подталкивает старшего к стене, упираясь руками в грудь. Сжимает плечи, после опуская руки на пояс, который следом обвивает. Прижимается всем телом, пока носом трётся о пылающую шею. Обнимает осторожно, вкладывая в эти прикосновения все те мысли, что держал в голове. Он соскучился. По Гонмину. По этому дерзкому, наглому, притягательному до безумия, такому красивому и вкусно пахнующему. Его Гонмину. И чувствуя чужие руки на своём теле, Чхве не может сдержаться: оставляет лёгкий поцелуй на шее, наверное, даже больше скользнув по коже губами, чем делая что-то большее… Но так мало. Его всегда так мало, и Чонхо не может справиться с этим чувством, не в силах больше его контролировать, желая получить всего без остатка и желательно поставить данную точку прямо сейчас. — Чай будешь? — однако такой банальный вопрос застаёт врасплох, отчего младший нехотя отлипает, смотря на Ли как-то странно, или же, так кажется только ему… — Чего? — и от такого взгляда становится не по себе. Складывается впечатление, будто Сохо ляпнул что-то не то. Однако Чонхо начал смеяться, чуть ли не повиснув на чужих руках. Беззаботно так, свободно, словно понял тонкую шутку и теперь не может прекратить заполнять пространство своим смехом. А Ли по-прежнему не понимает, в чём дело, но старается удержать своего парня на месте, чтобы тот, не дай бог, не свалился из-за дрожащиг ног. Что? Что не так? — Почему ты смеёшься? У меня что-то на лице? — Озвучивает последующие мысли Гонмин, явно обеспокоенный психическим здоровьем младшего. Сначала сказал, что приедет, потом поцеловал сам, теперь вот это. Над бедным Ли сто процентов издеваются, причём делают это со всем удовольствием. Было бы, возможно, обидно, если бы не было также по-лёгкому весело. Старший тоже начинает смеяться, заражаясь хорошим настроением от Чхве, и уже оба еле держатся на ногах, содрогаясь в лихорадочных приступах. Знать бы ещё, почему они смеются, и было бы вообще замечательно. Чонхо не знает тоже, просто в какой-то момент он вспомнил, каким старший был раньше и каким его лицо выглядит теперь. Слегка глуповатым на вид, словно у ребёнка, которому в руки дали какую-то странную штуку и он без понятия, что с ней делать. Словно два разных человека, ей богу. Но именно так и говорил Рейвен. Сохо — самый настоящий ребёнок, которому не до дали любви, заботы и ласки. Поэтому Чонхо возьмёт на себя ответственность и заполнит пустоту собой, восполнит всё с остатком. — Что ещё ты мне можешь предложить? — Чхве не прекращает объятия ни под каким предлогом, шепча куда-то в ухо и заставляя тело рядом дрожать от контраста ощущений. У Сохо от такого голоса волосы встали дыбом и ладони вспотели. Что Чонхо задумал? Опередить старшего? Снова? Ли усмехается, принимая правила сей интересной игры, и резко разворачивает в своих руках Чонхо, прижимая к своей груди, а ладони укладывая в опасной близости от паха. Гонмин тоже любит поиграть, но игра с младшим, гарантия сто процентов, будет более чем захватывающей дух. Чхве охает от такой внезапности и резкой смене настроения у своего парня, и когда чужие мягкие губы начинают покрывать поцелуями шею и за ушком, склоняет голову в сторону, не задумываясь об этом, открываясь неосознанно. — Бери, что хочешь. — В отместку жарко шепчет старший, пока толкает Чонхо в сторону своей спальной комнаты. Мурашки бегут по телу с новой силой и более масштабной волной. Такое ощущение, будто младший пьянеет от всего происходящего: ноги такие ватные, дыхание сбилось, а поцелуи на шее и двусмысленные поглаживания внизу живота такие колючие, но возбуждающе-приятные. Реальность ли это? Уверенное да. Душно становится как-то слишком быстро, а ведь двое молодых парней успели избавить себя лишь от верха. Невозможно было находиться в тех вещах, в которых почему-то было трудно тупо дышать, словно грудную клетку закатали в бетон. Невероятно, запоминающе, красиво, томно — такой первый раз Сохо хочет подарить младшему. Чтобы тот извивался в удовольствие, поддаваясь навстречу бёдрами; чтобы глубоко дышал диафрагмой и то и дело облизывал пересохшие губы, которые бы потом Ли с упоением целовал; чтобы закатывал глаза, дрожаще постанывая, а не срывая голос, как это бывает в глупых фильмах, где всё до противного преувеличено. Парень хочет подарить такие воспоминания, которые клеймом выжгутся на внутренних органах, заставляя желать больше и быть зависимым. Сохо давит на поясницу, заставляя прижаться к себе вплотную и прочувствовать через одежду, как сложившаяся ситуация заинтересовала, и от такого жеста Чхве шумно выдохнул в чужой рот, раскрывая губы больше, чем старший и воспользовался, меняя угол и углубляя поцелуй, проталкивая язык слишком глубоко. Боже, боже, боже… Чонхо, возьми себя в руки… Оставайся в здравом уме хотя бы ты… Но ему всё равно на какой-то там писк у себя в голове. Он завёлся от всего этого не на шутку и хрипло постанывает в столь развязный и мокрый поцелуй, который теперь даже таковым назвать не получается. Правильно младший когда-то подумал — Сохо — извращает как может. Чистое проявление страсти и похоти, в котором утонешь по доброй воле, даже не пытаясь сопротивляться. Ладони ложатся на бёдра и скользят назад, к ягодицам, которые незамедлительно сжимают. Чонхо разрывает недопоцелуй и припадает к шее, то остервенело кусая кожу, оттягивая её зубами, то целуя уже рядом. Парень не спешил извиняться за причинённую боль, к тому же, судя по тому, как Ли крупно вздрагивает в руках, ясно, что ему такое нравится. Мазохист чёртов. Гонмин шумно и тяжело дышит от манипуляций со своим телом, его мозг нахрен отключился, а чувства одним спрошлым взрывом и последующей вытекающей раскалённой магмой выползли наружу, заполняя собой всё и прожигая невидимые дыры в стене, которую строил всю свою сознательную жизнь. Сохо горит. И опять же… Он не прочь сгореть в Чонхо. Какие-то жалкие минуты и парни, абсолютно, обнажённые, падают на постель, уже там борясь за место первенства или кто будет сидеть сверху и испытывать судьбу на терпеливость. Воздух в комнате накаляется за считанные секунды, обжигая лёгкие и будто уже изнутри просачиваясь сквозь кожу, которая покрывается липким потом. Горячее дыхание лишь усугубляет ситуацию, заставляя дышать часто и на полную силу. Или же, это из-за обоюдных поглаживаний там, где до всего этого не касались? Сохо гордо восседает на бёдрах младшего и покрывает шею и плечи полными обожания и безграничной любви поцелуями, пока терпеливо оглаживает сочные бёдра в будоражащей близости от сфинктера, из-за чего Чонхо зажмуривается и боязливо уходит от этих прикосновений, но вместе с этим убаюкивающе поглаживая себя и смотря с такой преданностью в глазах, что Ли пробивает на странную для него нежность. — Дыши ровнее, всё хорошо, — шепчет простые слова, но такие нужные сейчас слова, на ухо, перемещая ладонь дальше входа и лаская сжавшуюся мошонку, иногда медленно перескользая на напряжённый ствол. Ловит распухшие губы прежде, чем Чхве успевает что-то сказать, смакует вкус слюны, словно извращенец, вылизывает рот, проходится шершавостью по ряду зубой, после сталкиваясь и сплетаясь с чужим языком, пока одновременно с этим убирает чужую руку от возбуждения, немного больше раздвигает ноги, призывно согнутые в коленях, и полностью ложиться на парня. Прострация и некая вакуумная оболочка охватывает. Чонхо кажется, что так не бывает — когда мир огромный, но для него он сосредоточен в одном человеке, который так заботливо, аккуратно, не давяще, пытается доказать, что он ему необходим. Перед глазами искринки, угольки, коварно угрожающие сотворить пожар. С прищуром диких лисьих глаз, насквозь пропитанных чем-то особенным, принуждающим подчиниться. Ненавистные бабочки в животе давным давно сгорели и превратились в пепел, что заместо защиты окружает то, что младший не планировал кому-то показывать. Сохо ловит тот самый дрожащий с придыханием стон с губ, пока двигает бёдрами вперёд-назад и потирается своим ноющим возбуждением о другое. Слёзы с уголков глаз попадают на губы и слизываются языком. Сохо целует лицо умилительно краснющего младшего, переплетает пальцы рук, оставляя те рядом с головой Чонхо. Всё также мучительно нежно двигается, сходя с ума от игривых сдвигов простыни и от того, как собственные колени до красотноты притираются к негрубой ткани. Волшебно. Чонхо еле в спине выгибается от электрических разрядов по позвоночнику, но от того лишь теснее прижимается, до белеющих костяшек сжимая ладони старшего, до обхватывающих бёдер ногами, не позволяя отпрянуть и закусывая нижнюю губу от утробного несдержанного стона, который непроизвольно слетает с красивых губ Ли. Прекрасно. Стыдно просить, говорить, но не стыдно смотреть. У Гонмина переворачиваются внутренности от этого жаркого и требующего взгляда, вся накопившаяся энергия собирается в глотке и одним слитным рывком устремляется вниз, отчего парень чувствует вязкие и тёплые выделения на кончике головки, что оставляют след на животе и размазываются телом сверху. Господи, потёк как какой-то подросток в весенний период. А всё из-за одного лишь блестящего взгляда, с будто выглядывающими из чёрных углей зрачков чертятами. Чонхо не просто требует. Он приказывает. Даже не поведя бровью. А потом неожиданно целует, воспользовавшись слабостью и выуживая руки из-под захвата, чтобы в следующую секунду крепко, за запястье, взять руку Сохо и опустить её ниже, к взволнованному колечку мышц. «Сводишь меня с ума… Демон…» — Но данные слова проглатываются Чхве. Он свободно принимает палец за пальцем, не отрываясь от желанных губ, задерживает дыхание, когда становится немного больно, но практически сразу же расслабляется, позволяя продолжить. Диктует правила игры, командует и руководит, переставляет по деревянной доске, словно безвольную пешку. И Сохо обезумел в своём желании сделать так, как хочет его мальчик. Три пальца движутся осторожно, раздвигаясь на манер ножниц и с каждым толчком входя глубже в жаркое и пульсирующее нутро. Сознание в клетке, бьётся в конвульсиях от эха чарующих стонов, дрожит от собственной возбуждённости, что словно лианы опутывает железные прутья, создавая преграду, через которую больше никогда не пройти. Они пришли к финишу, шаг назад уже не сделать. Кровь бьёт в виски, быстро и сосредоточенно циркулирует по венам, сосудам и капилярам, когда Гонмин, выпрямившись, но перед этим украв ещё один мокрый поцелуй, подставляет разгорячённый и жаждующий оказаться внутри человека рядом член ко входу, плавно и неумолимо толкаясь в бархатистую узость. Каждая клеточка кричит, срывая голосовые связки, что это слишком правильно, чтобы это было правдой и, будьте вы все прокляты, Сохо абсолютно и точно согласен. Старший откидывает голову назад, чувствуя как на него давит галактических масштабой спектр эмоций. Словно все они сконцентрировались в этой комнате и безжалостно полосуют своими длинными когтями грудную клетку — настолько она ходит ходуном. Чонхо слезливо всхлипывает, прикрывая глаза. Он не в силах смотреть на то, что творится в данный момент времени, потому что боится, что если откроет глаза и увидит, то окончательно потеряется в Ли Гонмине. Но боже, это так приятно…и совсем-совсем не больно. Непривычно, да. Но не больно. И так правильно и нужно. Руки скользят по собственной груди, задевая набухшие соски и растирая их меж пальцев. Пульсация члена ощущается внутри ярко, запоминающе. И до Чонхо только сейчас доходит, что отдав он себя раньше, то такого бы не было. Не было бы так трогательно и ласково, не было бы этого безумия, граничащего с не человеческой заботой. Всё было бы не так. — Ты в порядке? — практически ровный голос старшего одушевляет и вырывает из глубоких дум. Но Чхве всё ещё боится открыть глаза. Он просто кивает и зажимает рот ладонью, чтобы не мешать своими будущими всплесками соседям. А Сохо его не останавливает, прекрасно всё понимая. Да и в целом, это выбор лишь Чонхо. Возможно, в будущем, когда у старшего будет свой дом и они будут жить вместе с Чхве, тот не сможет сдерживаться — вряд-ли будет иметь на то желание. А пока он хочет лишь одного. Покрепче ухватившись за давным давно полюбившиеся ноги, парень выскользнул из тела, оставляя внутри только чувствительную головку. — Открой глазки~ — просит старший пленительным сладким голосом, отчего Чонхо повинуется, но стоит ему распахнуть глаза с дрожашими влажными ресничками, как Гонмин толкается обратно, отчего младший резко сжимается вокруг члена и закатывает глаза с душераздирающим подавленным ладонью вскриком. И ему всё ещё нисколечко не больно. Скорее, наоборот. Неописуемо приятно. Ли начинает безостановочно погружаться всё глубже с каждым толчком, а Чонхо не может ни о чём другом думать, кроме как низких стонов старшего и о идеальном скольжении внутри себя, что так легко доводит до экстаза. Чхве не хочется плакать от удовольствия, не хочется извиваться змеёй на постели и просить ускориться. Он хочет шептать, словно в бреду, как сильно полюбил и настолько глубоко засел человек рядом. Счёт во времени сбился, оставляя работать лишь мышцы. Сохо двигается не быстро и не медленно, но делает всё это так, чтобы у младшего всё больше и больше пропадало желание сдерживаться. Он хочет довести его до пропасти. Он жаждет упасть вместе с ним в крепкие обьятия водной тьмы. И он упадёт. Сие непременно. В душе Сохо — нескончаемый океан, самый глубокий на свете, а на дне его покоится сундук с сокровищами, к которому парень никому не позволял прикоснуться. Чонхо же — особенный. Он не такой как все, и это Сохо ему также говорил, не скупясь на честность. Потому что это чистейшая правда. Ни у кого в этом жалком мире не было ключа, способного отпереть сундук. Даже сам Гонмин не мог. Чонхо показал ему, как правильно нужно жить, показал ему свою картину, на которой столько оттенков цветов, что глаза разбегаются и невозможно зацепиться за что-то одно. У Чонхо оказался тот самый ключ, который отпёр; младший сдвинул массивную крышку сундука, высвободив всё то, от чего Сохо предпочитал избавиться. Ещё с самого детства. У него ничего не было, а то, что было, он надёжно спрятал и выбросил собственный ключ. Он пообещал, что обязательно найдёт того, кто сможет вновь открыть и полюбить то, что Сохо любит в себе. И он нашёл. Нашёл и ни сколько не жалеет о своём выборе. Не ставил его под сомнение ни разу. Чонхо до хруста в позвонках выгибается и задерживает дыхание со свистом, когда Ли вдруг меняет угол проникновения и попадает по тому, самому заветному. Сокрытому от людских глаз. Старший действует быстро. Осторожно отобрав руку от губ и оставив поцелуй на запястье, парень заводит обе руки вниз, чтобы Чхве подцепил ими под своими коленями. Младший краснеет пуще прежнего, да что там вообще. Он готов провалиться под землю! Таким открытым он себя никогда ещё не ощущал… Стыдно, так стыдно… Гонмин благодарно улыбается и припадает очередным глубоким поцелуем к губам, вместе с тем наращивая амплитуду толчков с слабых, до достаточно быстрых, но щадящих, но даже того достаточно, чтобы младший в голос стонал от удовольствия, кусая до крови чужой язык и сжимая в себе так сильно, чтобы миллионов ядерных бомб взрывались перед глазами. Сохо и сам не особо сдерживается, ударясь зубами о зубы, и ударясь со шлепками бёдрами о ягодицы. Осталось совсем чуть-чуть… Чуть-чуть… Чонхо впивается ногтями в лопатки старшего, оставляя кровавые полумесяцы на шоколадной коже и отзывчиво выгибается красивой дугой. Это срывает нахуй тормоза. Невозможно. Не достаточно глубоко. И так невыносимо жарко, словно в пустыне. Оба парня думают об одном и том же в данную минуту. Чонхо чисто рефлекторно припечатывает Сохо к себе, будто закрываясь им от мира, который, младший уверен, подглядывает и запоминает каждую мелочь. И как Чхве кончает на животы с хриплым стоном в рот, и как хнычет от сверх стимуляции из-за непрекращающихся точных ударов по простате. Так хорошо, и так плохо… Но хоть бы всё это не прекращалось. У Сохо вены на шее вздулись от накатывающего чугуном напряжения, он вот-вот кончит, ведь слишком потрясающе стенки обхватывают возбуждение, они слишком податливые и принимающие, будто созданы для него… — В меня, — горячий шёпот на уже багровое ухо. Явный приказ, который не имеет право ослушаться. Рваные толчки, скулёж в шею и Сохо изливается внутрь, войдя максимально глубоко, покачивая бёдрами, чтобы вышло абсолютно всё. Он хочет, да, как блядский извращенец, хочет заполнить полностью, хочет отстраниться после и смотреть с восхищением, как его собственная сперма будет вытекать из колечка мышц, словно приглашая на второй раз. Но Сохо затолкал эти мысли куда подальше. У Чонхо только что мир перевернулся во второй раз, перед этим тряхнув так, что ой-ой-ой. Чонхо уткнулся лбом в шею, чувствуя жгучую заполненность, напрягся всем телом, собирая остатки сил. Он вымотан до невозможности, но настолько счастлив, что готов выпрыгнуть из долбанного окна и взлететь, будучи абсолютно уверенным, что крылья обязательно появятся. Но тихий и успокаивающий шёпот и поглаживания по волосам заставляют вернуться в реальность. И в реальности, на самом деле, куда слаще. — Как ты? — встревоженно спрашивает Сохо, стирая дорожки слёз с щёк, которые следом мягко целует, как бы говоря, что все хорошо, он рядом и не сделает больно. — Хочу сказать, что я люблю тебя. — Чонхо поджимает губы в тонкую полоску и смотрит опять так… Да как вообще Гонмин сможет описать тот взгляд, который он видит? Сердце несчадно щемит от переполняющих чувств, кожу сладко покалывает в предвкушении. Мёд затопил всё внутри, надёжно и тепло обволакивая органы. Создавая теперь ту стену, которую точно никто и ничто разрушить не сможет. — Эй, ты чего, плачешь? — голос Чонхо дрожит в опаске, когда он видит как море вытекает из краёв. У Сохо оно поднялось в уровне. А всё из-за Чонхо, который ровно наполовину заполнил его своей искренней любовью.