Ключ к душе

Было радостно осознавать, что этот бесконечный, действительно долгий день, наконец, подошел к концу. К своему логическому завершению, к отметке зеро, к нулевому меридиану - эти ужасные сутки, слава всем богам, кончились, и Яо, не сдерживая более своей чрезмерной радости - ха, и почему он чувствует себя таким жалким? - откупорил бутылку вина. Намереваясь, вне всяких сомнений, распить ее в одночасье, под какое-нибудь бессмысленное, несложное домашнее занятие. Так, руки занять. День рождения - не то событие, которое хотелось выставить напоказ. Дата в календаре излишне бросалась в глаза, свербела, назойливо всплывала в мозгу, когда он намеренно пытался ее проигнорировать. И раздражала - своей неотвратимостью, своей мнимой и совершенно безосновательной якобы значимостью. Ему не было до праздника никакого дела. Он и не собирался праздновать. Но, как и всегда, все давно было решено за него. Семейный праздник. Сука. Как много лицемерия, как много разочарования. Гуанъяо помотал головой, отбрасывая липнущие мысли. Мерзкие, душные. Обжигающие злобой и стыдом. Воспоминания о чудном праздновании были похожи на блевотных проституток, весь день ходивших за отцом. Вешающихся на него при случае. Наигранно, жеманно хохочущих, когда он в очередной раз начинал задирать на ком-то из них юбку. Не было эмоций, лишь слова. И будь он проклят, если хоть одно из них было цензурным. Руки слегка подрагивали, когда он наполнял бокал. Слабо переливаясь от стенке к стенке в емкость хлынула глубокого красного оттенка жидкость. В нос ударил свежий запах винограда и спирта. Яо придержал бутылку, сильней наклоняя горлышко - и вуаля. Дрогнувшая рука - и вино красиво плеснуло через край, заливая свитер. Заливая стол. Оно даже на пол умудрилось разлиться, судя по звуку. Блядство. Яо выругался и, зажмурив глаза, обреченно застонал. Он устал, он чувствует, что совершенно разбит. Он хочет лечь и умереть прямо сейчас - на кой черт ему было не только рождаться, но и жить все эти бесконечные годы, если ничего и никогда в его жизни не менялось? Бесконечная история, череда неудач длинной в почти тридцать с хером лет. Получите и распишитесь. И не забудьте на обновления подписаться, чтобы знать, когда ожидать новую серию любимого сериала. Но хотя бы вино оказалось неплохим. Гуанъяо сделал несколько глотков. Терпко горчило на языке, но не сильно, послевкусие отдавало даже чем-то сладким. Бывало и хуже. Он отставил бокал, со смешком проведя по лицу ладонью. И уставился на красную лужицу, отблескивающую светом кухонной люстры. Надо тебя вытереть, паскуда, - почти весело подумал он. И с каким-то глубинным, извращенным удовольствием ткнулся в прохладную жидкость указательным пальцем. Мокро. Он усмехнулся и повел рукой, вырисовывая на поверхности стола влажные узоры. Бесцельно, да и бессмысленно, на самом деле. Получилось какое-то подобие цветка. Яо убрал палец, с минуту разглядывая свое творение. Потом фыркнул и покачал головой. Снова усмехнулся. И внезапно затрясся от смеха, вплетая обе ладони в волосы. Дернул - от боли на глазах выступили слезы, выступили и высохли моментально, как и не было их - желая то ли выдрать с корнем, то ли на прочность проверить. С него станется, чудить. Его сухой, истеричный хохот гулом разнесся по пустой квартире. Чем, ну чем он заслужил такое? Какие злодеяния он совершил в прошлой жизни? Скольких людей он там убил?! Да он был нахуй отмороженным маньяком-психопатом, не иначе. Гуанъяо всхлипнул, задыхаясь от смеха, и схватив свой бокал, опрокинул его в себя. Жадно, глоток за глотком, опустошил весь его немалый объем, и распахнул глаза, которые успел зажмурить, пока пил. Он протянул к бутылке руку и сосредоточенно наполнил бокал вновь. На этот раз, ни капли не разлил. Улыбнулся довольно - нечто внутри него вновь зашлось в диком истерическом хохоте, какой молодец, вы только посмотрите на него! - и отставил бутылку в сторону. Он не планировал напиваться, во всяком случае, не сразу. А такими темпами, от литра вина не останется и пары капель на донышке. Ну уж нет, не дело. Вино должно было стать лишь приятным сопровождением для годного окончания дня. Яо вытек из-за стойки и подошел к холодильнику. Дернул за ручку и внимательно, с претензией оглядел его содержимое. Выбор пал на охлажденную куриную грудку - что ж, так тому и быть. Она отправилась на разделочную доску, с сочным плюх шлепнувшись о дерево, а сам Яо отправился мыть руки. Не то, чтобы готовка была его любимым времяпрепровождением, к тому же, на ночь глядя. Он не какая-то там домохозяйка, чтобы у плиты коротать свой век. Глупо было бы предположить, чтобы он частенько занимался подобными вещами. Скорее, наоборот. Просто день такой выдался - непростой, ха - и занять чем-то руки казалось хорошей идеей. Ровно как и голову. Да. Занять голову вином, а руки - готовкой. Бинго. Иногда Яо считал себя своим лучшим психотерапевтом. В руке блеснул нож. Тонкое, холодное лезвие - такое, если всадить под ребра, сразу же вспорет человеку все внутренности, и он умрет быстро, но не то, чтобы сильно безболезненно. Это Яо в телевизоре видел, в какой-то детективной передаче. И запомнил, на случай, если кто начнет приставать на улице. Из-за длинных волос или его роста, или общей комплекции - да черт знает, правда, ему никогда не было действительно интересно - за ним часто вились не очень то приятные личности, которые то ли путали его с девушкой, то ли просто были слишком отмороженными и слишком смелыми. Таких бы он с лезвием познакомил, без всякой задней мысли. Всякого вида подонков он насмотрелся в своей жизни предостаточно, терпеть их больше положенного на то, чтобы послать, времени, он не умел. Не хотел и учиться. А складной нож начал всегда носить с недавних пор. И нет, стыдно ему не было ни капли. Когда Гуанъяо занялся курицей вплотную, успев в несколько продольных надрезов расчленить и без того лишенную каких-либо лишних частей грудинку, в дверь внезапно позвонили. Яо замер, отмечая отстранено, с каким-то внутренним трепетом, как громко прозвучал звонок в абсолютной тишине квартиры. По спине пробежал холодок - настолько ирреальным казалось присутствие за дверью человека. Ночью. Но не галлюцинации же у него, в самом деле? И не столько он еще выпил. Звонок прозвучал повторно, заставив его нервно сжать в пальцах рукоятку ножа. А затем - внутренне заверещать, умереть от остановки сердца и вспомнить все нецензурные выражения, которые он никогда не употреблял на людях - потому что, блядь! Кто-то скребся в его замочной скважине! Сквозь десяток секунд, показавшихся ему целой вечностью, где он стоял и обливался холодным потом с головы до ног, пришло осознание. Потом - понимание. Щелкнула, включаясь, лампочка в голове. И сердце, притормозившее наконец до нормального ритма, вновь пустилось вскачь - но иначе, совершенно по-другому отбивая возбужденную дробь. Щеки ошпарило, и воздуха начало резко не хватать. Яо на негнущихся - и странно прытких, единовременно - ногах обогнул кухонную стойку и нырнул в темный коридор, в котором он не удосужился до этого включить свет, заранее решив заключить себя на последнем островке электрического сияния в этом мире, то есть, кухне. Ночной мрак царил повсюду, но Яо свою квартиру знал и шел на звук открывающейся двери довольно бодро. Поворот один и, наконец, второй. Разворот. Долгий выдох и опустившиеся, расслабившиеся плечи и спина. И неудержимо задрожавшее где-то глубоко внутри нечто; зазвеневший и осыпавшийся осколками, стеклянной пылью выстраиваемый со всей тщательностью хрустальный замок. Больно и горячо. И ломко. И так прекрасно. Он всхлипывает и бросается вперед, к мужчине, не успевшему даже куртку с себя скинуть и лишь расстегнувшему ее до половины. Под ней футболка какая-то - к черту, не важно! Яо бежит, несется и впечатывается в Минцзюэ, наскакивает на него и вцепляется со всей силы. Повисает и чувствует, как тот, подхватив под бедра, поднимает его в воздух. Его пальцы довольно ощутимо сжимаются на коже - а кожа у Гуанъяо тончайшая, одно прикосновение и останется нелицеприятный кровоподтек - но Яо только смеется, и обнимает за шею. Крепко-крепко. Они сталкиваются лбами, и Минцзюэ фыркает, но не отпускает, без труда удерживая его на весу. - Ты налетел на меня в коридоре. Как это понимать? В его голосе усталость - он более хриплый, чем обычно, его голос. А еще там насмешка. Но такая, не злая. Довольная почти. Минцзюэ рад его видеть. Минцзюэ приятно, что он ждал его. А он ждал, едва не срываясь в долгий крик от боли. От одиночества. Яо тянет в улыбке губы - глупо, но он не может перестать, слишком счастливый сейчас, слишком - и жмурит глаза, крепко притираясь скулой о чужой висок. - Никак, дагэ, никак не пытайся это понять, - он смеется тихо и все встает на свои места. Яо улыбается - как он улыбается всегда, - Это случайность, всего навсего. А теперь просто поставь меня. Так легко, так просто быть перед Минцзюэ таким: улыбающимся, насмешливым, немного дерзким и до крайности невинным. Это его игра, он любит проверять нервы Минцзюэ на прочность. Да и проще так, ей богу, гораздо легче получить нужный отклик и не утонуть в ответном. А Минцзюэ ненавидит, когда он так улыбается. До чертиков ненавидит. И бесится, когда видит, что Яо в который раз опутывает себя и окружающих легчайшей, эфемерной паутинкой лжи. Прекращай пиздеть, - говорит он ему в такие моменты и хмурится так, будто хочет задушить собственными руками. Очень он не любит, когда при нем - врут. Особенно не любит, когда врут ему. И соскальзывая с чужих рук, Гуанъяо успевает заметить, как раздраженно сужаются глаза Минцзюэ. Он отступает на несколько шагов назад и смотрит за тем, как мужчина снимает с себя верхнюю одежду, а освободившись, наконец, оборачивается и встречает его взгляд - упреждающе-доброжелательный. Яо с улыбкой кланяется ему и поводит рукой. - Прошу. В полутьме холодно отблескивает лезвие, которое он так и не выпустил из пальцев. И бровь Минцзюэ ползет вверх. - Решил убить меня? Сомневаюсь, что такой малыш справится с этой задачей, - он кивает на зажатый в руке нож и хмыкает, делая несколько шагов навстречу. Яо вздрагивает от неожиданности и пятится, а Минцзюэ продолжает идти вперед, как танк. Тесня и тесня его собой. Останавливается, только когда спина Яо упирается в стену, так, что и отступать больше некуда - встает вплотную и нависает, уперев руку рядом с его головой, - Но можешь попробовать. Я устал, смертельно устал, так что сопротивляться не буду. Минцзюэ усмехается, а Яо отмирает наконец, фыркает и качает в ответ головой. От улыбки на щеках появляются ямочки - он знает, что они миленькие, и знает, как люди на них реагируют. И всегда безбожно этим пользуется. - Да что ты такое говоришь, дагэ. Какие убийства, - он встречает своим взглядом чужой, а затем прикрывает глаза, стараясь сделать это так, чтобы опущенные ресницы чуть подрагивали. И выдыхает с улыбкой, - Курица уже была мертва, когда я ее купил. - Да ну? - со стороны Минцзюэ доносится насмешливое фырканье, - Никаких расчлененных тел? Никакого залитого кровью пола? - Дагэ! - - Что, «дагэ»? - ...вином. - Что? - Пол залит вином, - Яо со вздохом поднимает глаза, - И стол, и мой свитер. Может, ты уже заметил. - Пф, - Минцзюэ хмыкает и делает шаг назад, выпуская из рукотворного - в прямом смысле - плена. Он отводит взгляд и хмурится, видно, что-то такое крутится у него в голове. Яо это видит. Поэтому не уходит, только смотрит неотрывно. Пристально. И подняв руку, легко дотрагивается до чужого плеча, привлекая внимание. Один косой взгляд. Минцзюэ хмурится. - Прекрати это. - Что прекратить? - Это, - он выплевывает слово сквозь зубы, - Прекрати паясничать, А-Яо, блядь! Стиснутый кулак прилетает в стену. От глухого стука, Гуанъяо почти подпрыгивает на месте. Резко и напряженно выдыхает. И почти мгновенно берет себя в руки, улыбаясь. Медленно пожимает плечами, не отрывая от мужчины взгляда. - Я такой, какой я есть, дагэ, - беззаботно, будто извиняясь, лепечет и торжествующе скалится про себя, не в силах сдержать почти злорадное торжество, - Не могу же внезапно измениться, чтобы соответствовать твоим крите... - Рот закрой! - внезапно рявкает Минцзюэ, и Яо осекается буквально на полуслове. Минцзюэ трясет головой, потом давится долгим выдохом - Яо почти физически ощущает, как бьется, часто-часто, под его горячей кожей пульс. Минцзюэ открывает глаза и поворачивает к нему голову. Смотрит долго и молчит. Гуанъяо даже открывает рот, чтобы что-то сказать, разорвать внезапно повисшую, не очень уютную тишину, но мужчина хмурится так, что все слова остаются несказанными. И качает головой, рассыпая по плечам тяжелые длинные пряди. Минцзюэ сильно выше и крупнее него. На его фоне Яо кажется хрупкой тростинкой, но его это не задевает. Бесит только невозможность как следует дотянуться до чужих волос. Ибо хвост Минцзюэ - это нечто. Один из фетишей не умеющего сдерживать чувства и собственные страсти А-Яо. Высокий, густой и прекрасный. Целый водопад волос, сдерживаемый одной единственной тугой резинкой. Как-то раз он заплел Минзцюэ косу - и чуть не лопнул от счастья, глядя на то, как тот хмуро разглядывает свое отражение в зеркале. Яо хочет протянуть руку и откинуть пряди за спину. Хочет провести рукой по волосам. Хочет взять гребень и распутать, расчесать сбившиеся, местами переплетенные прядки. Хочет заглянуть в глаза и увидеть в них улыбку. Яо хочет так много. Яо путается в своих желаниях. Внезапно становится совсем неуютно. Даже холодно. Яо теряется в собственных мыслях. Чего он хочет на самом деле? Минцзюэ смотрит на него, когда все внутри находится в раздрае. Это слабость, так хочется скрыть ее, стереть из чужих воспоминаний улыбкой. Закрыться, запечатать дыру в сердце - и, черт возьми, улыбнуться. Он ведь всегда умел - улыбаться. Что... что пошло не так? Из горла рвется сдавленный звук. Яо не хочет знать, что это - точно не всхлип, это точно не он. И во взгляде напротив внезапно что-то тает. Минцзюэ внезапно улыбается ему. - Ты дурной. Иди сюда, - и Яо тонет в чужих крепких, но аккуратных объятиях. Его прижимают к горячей груди, обтянутой только тканью футболки, и он шумно выдыхает, вцепляясь в нее изо всех сил. И всхлипывает, пытаясь унять дрожь, но проигрывает - снова, бесконечно, всегда проигрывая самому себе. В который раз. Он неудачник, просто неудачник. Посмотрите на него - он ревет здесь сейчас, не в силах взять себя в руки. Убожество. Объятия становятся еще крепче. Волос на затылке касается теплое дыхание чужих губ. Потом его, не способного сопротивляться - не способного больше ни на что - отстраняют, Минцзюэ кладет пальцы ему на подбородок и осторожно приподнимает голову. И целует. До пугающего нежно. Так, как, казалось бы, такой человек целовать не способен вовсе. Минцзюэ отстраняется, смотрит ему в глаза. Поднимает руку и стирает собравшиеся слезы. Разглядывает покрасневшее лицо и усмехается - по-доброму. - Блядь, ну чего ты сложный такой, - у Яо неконтролируемо изламываются брови, он проглатывает горечь, заполнившую горло - я жалок, жалок, жалок! Минцзюэ это видит - тоже видит, он все и всегда видит - и наклоняется, оставляя на подрагивающих губах несколько легких поцелуев. Просто прикосновения. Но от них становится тепло. Теплей и теплей и каждым касанием - и что-то плавится в груди, разрываясь разноцветными салютами. Яо сам теперь тянется за поцелуем, и Минцзюэ негромко смеется в губы, отвечая ему. Они проводят какое-то время, лениво, даже невинно, целуясь посреди темного коридора. Гуанъяо обнимает мужчину за шею и тянется прижаться. Стать ближе. Неотрывно смотрит поблескивающими с каким-то жестким остервенением глазами, не моргая почти. Опускает руку, накрывая ей ремень Минцзюэ. Нервно царапает пряжку. - Тогда трахнемся? - шепчет глухо. Минцзюэ почти вздрагивает от прикосновения и накрывает его руку своей, отводя ее в сторону. - Нет. Не сейчас. - Почему? - почти шипит сквозь зубы. Что-то взрывается раздражением внутри. Он дергается, вырываясь из чужих рук и смотрит - вызывающе. Если я плох, блядь, скажи мне об этом. Скажи, ведь ты и так знаешь это. Минцзюэ цокает языком - тоже раздраженно - и закатывает глаза, отступая назад. - Я устал. Говорю же, - он проводит ладонью по лицу, и злость Яо угасает так же стремительно как ранее - появляется. Он медленно подходит и аккуратно кладет руки на чужие плечи. Гладит и несильно сжимает. Подобие массажа. Он хочет сделать больше для него, но Минцзюэ, очевидно, и правда слишком устал. Яо улыбается, но не так. В его не широкой улыбке сейчас - тепло и нежность. В ней - ключ к его душе. - Я... не ожидал вообще, что ты вернешься так быстро, - и голос его звучит удивительно тихо. И мягко, черт возьми, никакой игры, - Командировка же... - Забил, - Минцзюэ хмыкает насмешливо и щурит устало и довольно глаза, - Плевать на нее. - Правда? - изящная бровь изгибается в вопросе. Ладони движутся вверх, легко разминая мышцы шеи. Минцзюэ кряхтит от удовольствия и ведет головой. - Да. Я хотел приехать раньше, но чертов самолет задержали. - Раньше?... - Да, - он открывает один глаз и щурится на него. Многозначительно. Яо молчит и продолжает нехитрые движения пальцами. Он слишком взволнован, чтобы говорить сейчас хоть что-то. Минцзюэ поднимает на него взгляд и мягко отстраняя, берет его ладони в свои. Смотрит сначала - молча - а потом подносит руки к лицу и целует. Одну за другой, по очереди. Сжимает их сильней, чувствуя, что Яо прошибает внезапной дрожью. Минцзюэ подается вперед и касается губами его лба, будто запечатывая его неким бессловным обещанием. И Яо кажется, что он знает этот язык. Минцзюэ отстраняется и ловит его взгляд своим. Ему не нужно ничего говорить. Яо чувствует. Наконец он чувствует все. Он улыбается и тянет Минцзюэ за руку. - Иди спать тогда. Выспись хорошенько. - Мммм, только если с тобой, - сонный, с откровенно слипающимися глазами, едва не покачивающийся от усталости Минцзюэ выглядит одновременно и мило, и ужасно. Его необходимо срочно уложить в кровать и накрыть одеялком. Яо прячет ухмылку и подталкивает Минцзюэ в сторону спальни. - Прости, но со мной не выйдет. - Почему это? - Минцзюэ, даже плохо соображая, умудряется хмурится очень недовольно, почти грозно. - Потому что. - Что? - Курица! - Что?? - Да курица, говорю. Приготовить надо, - Яо смеется и прячет лицо в ладонях. - Мхмг... расчленил все-таки. - А-Цзюэ! - А-Яо, - двухметровая дылда улыбается, не открывая глаз и тянется заключить его в объятья. Абсолютно нечестный ход. Минцзюэ снова обнимает его, наклонив голову. Его дыхание касается краешка уха, и Яо чуть-чуть ведет. И кто из них бесчестен, интересно? Минцзюэ выдыхает и шепчет, проникновенно: - Значит, ты изменяешь мне с курицей, паршивец. - Что?! - Тебе не отвертеться. Твоя вина очевидна. - Вина? - Вина было бы неплохо. Но ты и его выпил, негодяй. - Арх! Дагэ! - Все, прекращай ныть. А то Хуайсана напоминаешь. Идешь со мной и точка. - Но... - Не-а, - Минцзюэ зевнул и разлепил один глаз, - Идем прямо сейчас. Твоя курица и так дохлая. Хуже ей не станет. - Станет, она испортится! - Что мертво, умереть не может. Все, плюнь на нее. Купим завтра другую. СПАТЬ! ...Они лежали в кровати вместе, завернутые в одно одеяло и одно чувство на двоих. Оно было почти осязаемым, конденсирующимся с каждым их выдохом где-то на кончиках пальцев. Яо закрыл, наконец, глаза, ощущая, как расслабляется, окончательно засыпая рядом с ним Минцзюэ и коротко улыбнулся в темноту. На свете существовало бесконечное множество вещей, совладать с которыми Яо был не в силах. Множество странных вещей, страшных, откровенно мерзких, опасных и множества-множества различных других - список можно было бы продолжать хоть вечно. Яо терзали воспоминания, от которых он не мог отказаться, боль, которую не мог забыть, обиды, которые не был способен простить. Но несмотря ни на что, под боком у него негромко похрапывал Минцзюэ. И когда Яо вспоминал свой День Рождения, он, наконец, улыбался.