Грустная музыка 2

      Зима. Яркая луна, наконец выбравшаяся из-под облачной завесы, с любопытством заглядывала в окна жителей Нокфелла, серебрила своим светом сугробы, отчего они казались сотворёнными из мириад крошечных алмазов. На улицах тихо, лишь слышны порой завывания одиноко гуляющего по переулочкам ветра. Город сладко спал, но были всё же два человека, нарушающих эту идиллию.       Ночёвка была замечательной! Казалось, это одна из тех идеальных ночевок, что происходят лишь иногда: пока не стемнело, они играли на гитаре, слушали Sanitys Fall, зарисовывали пейзажи из крепости одиночества, готовили сэндвичи, бегали в магазин за попкорном, чтобы посмотреть очередной сезон Черепашек-Ниндзя; просто лежали на диване и болтали о жизни. Однако, когда золотое солнце зашло за горизонт, печально освещая всё вокруг красным, и на город опустилась ночь, началось самое интересное: мама заснула, значит можно пробраться на крышу, не надевая курток; кидаться друг в друга чистым снегом; промокшими сесть на край, разглядывая дома города, от которого Апартаменты находились далековато; выкурив по сигарете, считать окна, в которых включался свет. А после вернуться домой, принять душ и лечь спать.        Но сегодня им не спалось. Ларри, чтобы Салу не было скучно на полу, лёг рядом. Тишина давит на уши, только их дыхание слышно в этой комнате. Вокруг парней были разбросаны пластинки, пустые чашки, упаковка от попкорна, одежда, диски с музыкой и мультиками. Но всё ещё оставалось ощущение пустоты.       Джонсон раздражённо вздохнул и, высвободившись из приятных объятий одеяла, достал плеер. Быстро прощёлкал что-то на устройстве, и протянул один наушник другу. — То, что нужно, чел, — Фишер ловко надел его и поудобнее устроился на спине, — то, что нужно.       Оба снова лежали. Смазливая грустная мелодия играла у них. Стало спокойнее. Теперь темнота не казалась кромешной, ввиду мягкого голубого свечения экрана плеера.       Лар любит его. Любовь эта была чуть меньше, чем любовь в обычном человеческом понимании, но уж точно больше, чем братская. Они дружат достаточно долго, чтобы появилось это ощущение. Ощущение того, что они нужны друг другу. Им важна поддержка, компания, помощь друг друга. Джонсон благодарен судьбе, что однажды в эти богом забытые Апартаменты Эддисона приехал с отцом пятнадцатилетний мальчик. До боли странный, с непонятной маской на лице, голубыми волосами, заплетёнными в хвостики. Но ему быстро пришлось отбросить своё первое впечатление, ведь Сал оказался настолько интересным, что до сих пор, спустя два года, они всё ещё проводят бо́льшую часть времени вместе.        Ларри оглянулся на друга: тот молча вперил свой взгляд в потолок. Фишер был также глубоко в своих мыслях. Как же здорово было впервые за столько лет ощутить чувство защищённости и больше не ощущать одиночество. Это всё дал ему Джонсон. Познакомил с новыми людьми, ставшими ему друзьями. Салли любит его так же. Эта жизнь не имела бы смысла без него. Если бы отец не решил переехать в Нокфелл, в эти самые дешёвые апартаменты, то парень точно бы не вынес такого существования.       Существования… Да, до встречи друг друга они не жили, а существовали. Но сейчас они живут. Каждый день, после школы, гуляют по городским улицам и проспектам; по выходным ходят в кофейню и по несколько часов сидят за столом, растягивая свой капучино на как можно большее время, болтают и обсуждают будни. Летом катаются на роликах, зимой — на коньках. Ходят в кино, пропадают в строительных магазинах, гуляя по павильонам и мечтая снять квартиру, чтоб делить её на двоих.       Ларри резким жестом убрал с лица каштановые волосы, чем привлёк внимание приятеля. Они молча глядели друг другу в глаза, не моргая. Однако Джонсон всё же решился озвучить свои мысли и сотряс своим шёпотом тишину: — Ты знаешь, а ведь школа скоро закончится, — парень вновь откинул от себя одеяло и принялся шарить руками по дивану, в поисках чего-то, — и мы с тобой разъедемся. Хотя, скорее всего, только ты. Твоё будущее тебе прекрасно известно, у тебя хорошие оценки, множество грамот и побед в олимпиадах. А я… Просто останусь здесь и, дай бог, слезу с шеи мамы.       Скетчбук был найден, поэтому длинная фигура направилась к столу за лампой и канцелярией. — О чём ты? — Фишер устремил ему в спину непонимающий взгляд, — Ты же можешь стать замечательным художником! Только подумай, в любой удобный случай ты садишься рисовать. Даже сейчас! Так что тебе мешает продавать свои работы в будущем? Не неси чушь, Джонсон.       Но тот ничего не ответил. Лишь шумно выдохнул и сел на свой матрас в позу лотоса. Теперь между ними стояла небольшая красная лампа. Щелчок, и жалкий клочок пространства вокруг друзей озарился желтоватым светом. Карие глаза быстро бегали по листу, оценивая каждый штрих, выводимый рукой. Густые тёмные брови нахмурились — Ларри был как никогда сосредоточен.       Но Сала в данный момент этот процесс мало интересовал. Он лишь скучающе разглядывал пролетающие через круг света пылинки. — Чел, я тебя в последнее время не понимаю. — Фишер откинул наушник прочь и сел на свой матрас. — Я боюсь, что потеряю тебя! — отчеканил в ответ приятель и протянул к нему листок плотной бумаги.       На нём в чёрно-белой гамме был изображён вид с крыши. С крыши их дома.       Салли не нужны были объяснения, ведь ему всё было заведомо понятно. Разукрашенное шрамами лицо озарила улыбка. Парень порылся в своём рюкзаке, доставая книгу. Со своей литературой, Фишер подсел к Ларри на его место и произнёс: — Я тоже, чел, — оба они улеглись поудобнее. Один — рисовать, другой — читать, — да и никуда я не поеду! Мало в Нокфелле универов, что ли?        Когда они ложились, уже наступало утро. Было темно, но рассвет был близко. Морозный ветер теперь жестоко бился в окна, отчего те трещали. Казалось, вот-вот и стекло лопнет, а комнату Ларри наполнит обжигающий нос холод. Но нет, здесь всё ещё тепло и мирно. Отдохнувшее и вновь румяное солнышко бодро показало свой первый робкий лучик, попавший аккурат в их окно. Джонсон второй раз за этот не закончившийся день протянул парню наушник. В нём заиграла смазливая грустная песня.        Становилось всё светлее. Четыре стены всё больше и больше озаряла рассветная звезда. Начало нового дня. Они знали, что таких ночёвок будет ещё много.