Маяк

      Осень в этом году выдалась как никогда холодной. Ветер просто сносил всё своими ледяными порывами, а колючий снег неприятно царапал лицо. Темнело рано и из института Отабек возвращался домой по темноте. У выхода из метро стоял парень, судя по всему, ещё школьник. В руках у него была стопка бумажек, которые он пытался дать игнорирующим или отмахивающимся прохожим. На мальчишке была довольно тонкая на вид курточка, совершенно неуместная в таких погодных условиях. Голова была низко опущена, взгляд устремлён куда-то под ноги тех, кто равнодушно проходил мимо, лицо практически полностью скрывалось за светлой чёлкой.       Отабек взял листовку из подрагивающей замёрзшей руки, заставляя паренька поднять голову, встречаясь глазами. Почему-то от этого взгляда зелёных глаз внутри всё сжалось, как когда смотришь на бездомного котёнка или щенка. Сунув листовку в карман, Отабек направился дальше, скрываясь в толпе.

***

      Юра шёл домой с замиранием сердца. Он устал, замёрз, хотел просто поесть и лечь спать. Пальцы болели от холода, не отогреваясь даже в карманах, кожа на руках потрескалась. Настроение было в нули: начальник накричал, да ещё отец дома опять будет гнобить его.       Юра зашёл в подъезд старой пятиэтажки, поднимаясь по лестнице на третий этаж. Постояв возле двери, будто собираясь с силами, он осторожно вставил ключ в замочную скважину, медленно поворачивая, чтобы не шуметь. В квартире его встретил крепкий запах перегара, въевшийся настолько, что уже и не выветривался. Тихонько, не включая свет, Юра разулся, отодвинув в сторонку кроссовки, в которых впору ходить летом, но никак не поздней осенью.       В квартире было темно, а это давало надежду на то, что отец уже спал. Юра буквально прокрался в свою комнату, стараясь не дышать, чтобы пробраться максимально тихо. Когда он включил свет, то обнаружил отца, сидящим на своей кровати, вскрикнув от неожиданности. – Деньги принёс? – спросил мужчина в грязной майке. – У меня зарплата только через три дня, ты же знаешь, – Юра старался говорить как можно спокойнее, но сердце колотилось где-то в горле. – Да? А мне кажется ты мне врёшь, – мужчина встал с кровати, пьяно пошатнувшись, – Или как ты объяснишь это?       Юра с ужасом уставился на пачку купюр, которые держал в руке отец. Парень откладывал их на учёбу, буквально каждую свою копейку, которую удавалось сберечь от родителя. – Я их откладывал. На колледж, – честно признался мальчишка, чувствуя как чужие пальцы сжались у него на горле. – Какой ещё колледж?! – рывком мужчина отбросил сына на середину комнаты, – За деньги только дебилы учатся! Ты и так меня позоришь всю жизнь!       Юра лежал на полу, испуганно смотря на отца снизу вверх. В том, что эти деньги парень больше не увидит, он не сомневался. От этого становилось так горько и обидно, что хотелось выть. Пачка хоть и была толстой, но лишь потому, что самой крупной купюрой там были единственные 500 рублей, а общая сумма была около 20 тысяч. Отец часто забирал у сына все его заработанные деньги, не оставляя банально на обед, а то, что иногда удавалось уберечь, парень откладывал. Он не тешил себя иллюзиями, что поступит на бюджет, а платить за него было некому. – Отец, пожалуйста... – Что ты там мямлишь, как девка? Неси ремень из прихожей, воспитывать тебя буду.       Юра медленно поднялся с пола, скрываясь в темноте узкого коридора и проверяя на ходу не разбил ли при падении телефон. К счастью, старенький, но живучий смартфон оказался цел. Парень медленно приблизился к вешалке, на которой висела куртка отца, свою он обычно вешал в комнате на спинку стула. Нашарив в темноте полоску грубой кожи с круглой бляхой, Юра вздрогнул, смыкая дрожащие пальцы и снимая ремень с крючка. – Ну чё ты там копаешься?! – послышался рёв из комнаты, после чего мужчина вывалился в коридор, – Мне прям здесь тебя отлупить?       Он толкнул Юру, отчего тот очень больно ударился рёбрами об угол тумбочки, и дал звонкую пощёчину. В воздухе просвистел ремень, опускаясь на спину подростка. Коридор освещался лишь светом из юриной комнаты, мужчина фактически бил его в темноте. Удары хаотично сыпались на поясницу, задницу и ноги, иногда отец промахивался и попадал по тумбочке, к которой был прижат парень.       Синяки с Юры не сходили никогда на протяжении нескольких лет. Домой он шёл как на казнь, потому что и дня не проходило, чтобы на него не подняли руку. Хоть пощёчину, но получит. Юра так стеснялся оставленных отцом синяков, что даже купил справку о том, что ему нельзя заниматься физкультурой, только чтобы не переодеваться при посторонних. Его как раз одноклассник толкнул на лестнице, заставляя пролететь кубарем весь пролёт, чудом не получив травму позвоночника. В себя пришёл, когда кто-то из старшеклассников вели его под руки к медсестре. Юра тогда позвонил домой и попросил забрать его, но отец наотрез отказался и парень был вынужден сидеть ещё два урока с больной спиной.       Ремень пересёк левую ягодицу с заходом на правую часть поясницы, после чего подростку позволили удалиться в свою комнату под аккомпанемент оскорблений. Сняв штаны и задрав куртку с футболкой, Юра повернулся к зеркалу, чтобы оценить ущерб. От поясницы до середины бёдер бледную кожу пересекали ярко-розовые полосы. На этот раз на удивление легко отделался, так как получил сквозь одежду, по голому телу всё было бы куда хуже. Если повезёт, то синяки пройдут дня за три.       Проблема была ещё в том, что светловолосый бледнокожий Юра был склонен к аллергии и все мази от синяков выдавали ему жуткую сыпь. Поэтому максимум, что он мог себе позволить, чтобы облегчить страдания, это таблетка обезболивающего в совсем уж крайних случаях, потому что лишних 300 рублей на пачку «Нурофена» у подростка не было. Не для этого Юра вкалывал по шесть часов после школы и полный рабочий день в выходные на протяжении двух лет, стоя в любую погоду с этими чёртовыми листовками в тонкой куртке, которую давно уже пора выбросить, вот только новую ему никто не купит.       Переодевшись в домашнее, мальчишка лёг в кровать, кутаясь в одеяло. Накрывшись с головой, он свернулся калачиком, пытаясь согреться. В носу защипало, к глазам подступили слёзы. Он не знал, что делать дальше. Из-за работы времени на учёбу не было вообще, Юра приходил домой в районе одиннадцати вечера, кое как делал уроки, насколько это вообще возможно после шести часов пребывания на улице без возможности отойти погреться или укрыться от дождя, снега и ветра, а в 6:30 утра ему уже надо было снова вставать и идти в школу. И это не говоря о постоянных побоях и унижениях от отца, который, выпив, реагировал на любую мелочь как бык на красный цвет.       Юра прекрасно понимал, что не сдаст экзамены даже на четвёрки, а потому поступить на бюджет шансов у него никаких. Вот только его отец этого не понимал, считая сына идиотом и бездельником, потому что в его понимании, видимо, парень должен был и учиться на отлично, и работать в две смены, и отдавать родителю все деньги, которые тот благополучно пропивал. Ему плевать, что Юра просто ребёнок, ровесники которого вовсю гуляют, учатся бухать, курить и трахаться по подъездам.       Парень даже не помнил, когда отец последний раз называл его по имени, всё щенок, выродок да урод. Юра бы не удивился, если узнал, что даже в телефоне записан на этот манер. Потерев саднящие от ударов ремня места, парень позволил слезам пролиться на старую застиранную наволочку. Было так горько, что хотелось выть. Отношение отца порождало в подростке кучу комплексов, из которых вытекали проблемы с общением. Одноклассники его гнобили, учителя воспринимали как обычного лентяя-двоечника, никому вообще не было до него никакого дела. Единственным человеком, который нормально к нему относился, была Мила Бабичева. Она работала флористом в цветочном магазине, листовки с рекламой которого раздавал Юра. Их нельзя было назвать друзьями, но девушка всегда очень хорошо относилась к подростку, даже приносила горячий чай, уводила в магазин погреться, прикрывая перед начальством. Мила видела, что у Юры не всё хорошо, но даже не догадывалась через какие мучения ему приходится проходить, живя с таким отцом.