Укуси меня или убей.

– Раньше у тебя была смелость, чтобы признать это. Скажи же! Джинён немного приподнял бровь, удивлённо взглянув на Ёнхи – ему незачем было тратить столько сил, пытаясь убедить Джинёна в его неправоте. Их темпераменты не позволяли быть им вместе, намеренно сталкивая острыми углами, скрывая немногочисленные сгладившиеся части. Ёнхи каждый раз заходился в истерике, кричал, рыдал навзрыд, портил вещи и тела (своё и Джинёна). Одним словом, он – холерик, а Джинён – его полная противоположность – флегматик. – Чего ты хочешь? – Джинён лениво оторвал взгляд от книги. – Ты действуешь мне на нервы, либо прекрати это и успокойся, либо… – Ты снова прогонишь меня? – дрожащие руки Ёнхи зарывались в длинный ворс ковра и потягивали его. – Ты же не можешь, Джинён. Прекрасный в искреннем безразличии и притягательный в надменном молчании Джинён тонкими пальцами коснулся подбородка Ёнхи. – Я повторю. – лёд сковал голос Джинёна. – Чего ты хочешь? – Тебя. – Какая глупая и наивная фраза. – Джинён с силой захлопнул книгу в старом переплёте. – Разве так ты соблазнишь кого-нибудь, Ёнхи? Пальцы, до этого продолжающие поддерживать голову Ёнхи, поднялись вверх, закрыв его рот. Он хотел что-то ответить, но не мог, его зубы гулко клацнули друг об друга. Белая обивка бархатного кресла окропилась красным. Ёнхи прокусил язык. Глаза Джинёна мимолетно вспыхнули, однако такая дешёвая уловка не могла подкупить тысячелетнего вампира. Запах Ёнхи и его крови, их вид и вкус давно не вызывал в Джинёне того дикого животного желания, которое непременно следовало за этим человеком стоило ему войти в дом пару сотен лет назад. – Ты не обращаешь меня. – Ёнхи намеренно глубоко выдыхал, пытаясь вывести Джинёна из себя. – Тогда убей! – Нет! Ёнхи на мгновение показалось, что маска, представляющая собой (как будто) фарфоровое лицо Джинёна, треснула. Секундная злость проявилась на безэмоциональной физиономии. Конечно, Джинён не выносил такого отношения. Он столетиями заботился об этом «смертном», защищал его, давал кров и пищу, как бы банально это не звучало. Без его покровительства Ёнхи бы умер не то от голода, не то от болезни. – Ты – монстр! – Джинён резко обернулся в поисках источника оскорбления, звучавшего привычнее, чем имя. – Мой отец умер так давно, а ты всё ещё продолжаешь слушаться его. Ничтожество! – Закрой рот! Огромные долги, потеря «тыла» и влияния – семье Ёнхи ничего не оставалось, кроме того, как предложить свою дочь в качестве откупа. И ничего, что дочерью стал сам Ким Ёнхи – вполне себе настоящий сын немного миловидной внешности. – Меня прокляли из-за тебя! – Ёнхи наносил тяжёлые удары, следы от которых сразу же исчезали. Джинён никак не реагировал. – Ты – ничтожество! Ничтожество! Любовь к ближнему (в некоторых случаях) может быть обманчива. Ёнхи, доверившись своему отцу, добровольно переступил порог дома, ставшего его темницей. Он не покидал это место чаще раза в месяц, боязливо держась за руку Джинёна. Они гуляли вдоль озера под полной луной и мечтали сбежать, вырваться из-под чрезмерной опеки и слежки, зажить настоящей жизнью. Человек и вампир, полюбившие друг друга. Шло время, времена года далёкой картинкой менялись перед глазами Ёнхи. Ему хотелось ощутить тепло солнца на своей коже, коснуться прохладных листьев кувшинок, плавающих на том самом озере, почувствовать прохладный ветер и вздохнуть полной грудью. – Это я проклят! – Джинён редко выходит из себя. – Ты хоть знаешь, что я делаю ради тебя? – Сбегаешь из дома по ночам, заставляешь меня пить какую-то дрянь и запрещаешь выходить на улицу? – Ты поймёшь. Пора есть. Ёнхи скорчился, когда подсознание восстановило ощущение густой жидкости с терпким, немного железным запахом, стекающим по его горлу. Он начал задыхаться. Джинён поил его этой субстанцией три раза в день, не позволяя есть обыкновенную пищу. Сначала он заменял ей только ужин по воскресениям, теперь она составляла весь рацион Ёнхи. Держа в руках очередной стакан, Джинён выглядел ещё более бледным с дрожащими губами и глазами полными сожаления. Его руки, сокрытые плотной тканью, тоже потряхивало, и он грозился пролить всё содержимое чаши. Ёнхи больше не мог терпеть. С криками «Скажи! Скажи! Скажи!» он бросился на Джинёна. Тёмно-красная «еда», смешавшись с осколками, грязной лужей растеклась по полу. Ёнхи упал на колени, ладонями собирая прозрачные частички. Порезы, как цветы вишни, распустились на его руках и лице. – Да, я ненавижу тебя всей душой, – Джинён был не более чем трупом на протяжении веков, он не верил в существование чего-то настоль ничтожного. – но я не могу убить тебя. Ты часть меня, я не отпущу тебя. – Это означает, что ты должен полюбить себя. – Ёнхи добровольно вложил свою шею в ледяные объятия длинных когтей. – Ты никогда не сделаешь этого. Чёрная слезинка одиноко скатилась по идеальной коже. Джинён с хрустом свернул Ёнхи шею, про себя повторяя его слова: «Я не боюсь. Давай!» – Ты восстановишься через несколько часов. – шептал Джинён, склонившись над бездыханным телом. – Ёнхи, я просто не мог позволить себе укусить тебя, иначе я бы прикончил тебя, как всю твою семью. Джинён усадил Ёнхи в кресло, прикрыв некрасивые пятна крови пледом, заправил выбившиеся пряди волос за ухо и наблюдал, как порезы от осколков затягиваются на его глазах и румянец уходит с некогда пылающих жаром щёк. Он закатал левый рукав рубашки, грубые рубцы вен некрасиво смотрелись на бледной коже. Он так и не выпил свой последний стакан. «Джинён, обрати его. – капля за каплей высасывая жизнь из Ким Хунсы, Джинён смог расслышать последние слова. – Сделай так, чтобы мой сын жил вечно. Я не просто так дал убить тебе целый город»