Маленький принц

      Влюбился он пусть и не сразу, но достаточно быстро — когда чужие излишне нежные пальцы проходились раз за разом по открытым ранам, принося боль, но и забирая её же. Тогда он не понял, не разобрался во всей этой внезапно накатившей нежности, осознавая лишь одно — он хочет остаться рядом с этим человеком.       Все вокруг умирали, погружая его в бездну отчаяния, а когда пыль осела, оказалось, что их осталось всего лишь трое из всей команды. И тогда Джорно стал лучом света, подобным Бучеллати, нет, куда ярче него. Боль от потери никуда не делать, но зато появилась цель — защищать, быть рядом, пусть он сам уже потерял весь свой потенциал в чужих глазах. Пусть так. Могилы, всегда утопающие в свежих цветах, расположились неподалёку, в саду, где полюбила проводить время Триш. Зелёные глаза держали, приковывали к себе, а ставшая редкостью улыбка оказалась величайшей драгоценностью. Неправильно. Больно. Снова неправильно.       Идти уже было некуда, но и оставаться рядом стало невыносимо. Джорно окружил себя умными и сильными людьми, с которыми проводил почти всё своё время, пусть они и не получали того доверия. За что ему это? Неделя жизни, пусть и самая сложна — всё, что их объединяло, но быть бесполезным Миста тоже не хотел, поэтому занялся тем, что умел лучше всего. Убийства. Использование Sex Pistols по их прямому назначению. В такие моменты легко было представить, что ничего в его жизни не изменилось, ведь Бучеллати частенько посылал его на подобные задания. Нужно было что-то делать ночью, когда сон не шёл.       Да, он почти не спал. Просто не хотел. Усталость всё чаще давала о себе знать, не позволяя теперь убивать так чисто. А ещё он, всегда отличавшийся отменным здоровьем, начал кашлять, чувствуя вкус крови на языке. Пускай. Это не страшно. Смерть — такая же часть жизни, как и любая другая. Хочется быть рядом с Джорно, быть полезным ему, как цепной пёс, но сейчас он не нужен. Стоять за креслом юного дона, наблюдать за залом, полным мафиозных акул, ловить за него пули — всё, к чему сводятся его функции.       А ещё давать чужой руке сжимать свою, куда более грубую, когда боссу нужна поддержка — именно такая, которую не выразить словами. Охранять чужой сон, сидя в дальнем углу просторной спальни, потому что по-другому Джорно тоже не может уснуть. Высказывать своё мнение по поводу любого решения, когда другие молчат. Ловить на себе завистливые взгляды доброй половины посетителей, если находится в тот момент рядом. И, скрываясь от всего мира, кашлять нежными цветками полевого клевера.       Ханахаки… Подростковая болезнь, для которой нужно столько условий, что заразиться почти нереально. Его жертвы ждут смерти, пока сам Миста читает очередную книгу, пытаясь отсрочить собственную. Умирать от любви к Джорно — мечта, пусть и безумно мучительная, ненормальная даже для него. Микс и постоянного стресса, безответной любви и генетической предрасположенности — и ты уже цветёшь изнутри, украшая клумбами свой богатый внутренний мир. Безумно больно. Операции не помогают и в половине случаев. Как же всё-таки хорошо, что Джорно, зная об отсутствии у друга инстинкта самосохранения, дал ему доступ к неограниченным запасам обезболивающего.       Умирать нельзя, пока он может быть полезен, нет, пусть даже после смерти его тело послужит дону и Пассионе. И его фобия — она прошла, стоило лишь заметить, что у ростков клевера всегда четыре листка.       Выкинуть нельзя, но и оставлять опасно. Первая попавшаяся книга в твёрдой обложке становится невольной хранительницей его тайны. Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц».       Бежать тяжело не только из-за цветов в лёгких — три пулевых в мягкие ткани тоже не сильно помогают. Район бедный и крайне неблагополучный, так что уверенность в том, что помощи ждать неоткуда, будь ты хоть трижды приближенным босса Пассионе. Пуль оставалось катастрофически мало, а боль в груди усиливалась, намекая на скорый приступ, пусть пачка обезболивающего в кармане всё-таки немного обнадёживала.       Силы покидают тело слишком быстро. Нет, сегодня всё не закончится — и не такое удавалось пережить. Миста слышит далёкий топот погони, или же это кровь стучит в висках? Книга, единственная его союзница, осталась в той убогой квартирке, что он снимал последние пару месяцев.       На глаза попадается полуразрушенный одноэтажный домишко, слишком бедный даже по меркам собственного окружения. Дверь не открывается, так что стрелок выбивает окно локтем, пробираясь всё-таки внутрь. Снаружи пока не слышно голосов, — видимо, преследователи отстали. Мужчина облегчённо улыбается, приваливаясь спиной к некрашеному серому бетону. Он почти ласково выдавливает две таблетки из блестящей пластинки и проглатывает обе — одной уже давно не хватает.       Приступ наконец скручивает лёгкие — всё ещё болезненный, пусть уже терпимо. Листья и жёсткие цветки царапают горло, но Миста им благодарен. Не так больно любить, если знаешь ответ. Из темноты выступают две пары глаз с безумным миксом эмоций глубоко внутри.Он читает страх, жалость и настороженность, хотя открытой враждебности там нет. Миста ещё может стоять на ногах, но незамеченная ранее пуля в бедре затрудняет положение. Одна пара глаз приближается, свет неохотно освещает худое лицо, насыщая светом сиреневую радужку подростка — не понять даже, парень это или девушка. Рука касается шеи, а последнее, что улавливает слух — «Спи».       Голоса вокруг знакомые, но безумно далёкие, словно за толстым стеклом. Веки налились… судя по весу — осмием. На лоб опустилась прохладная рука, узнаваемая по одному только прикосновению. Миста, сделав усилие, перехватывает чужое запястье, заставляя глаза открыться. Джорно смотрит обеспокоенно, радостно и одновременно рассеянно, а лицо осунулось, словно он не спал как минимум несколько лет. Не исключено, что в этом есть доля правды. Стены собственной комнаты, пусть она и в чужом особняке, словно давят на него. — Сколько я уже здесь? — голос хрипит и сам собой проглатывает звонкие. — Третий день, — дон заметно расслабляется, протягивает револьвер рукоятью вперёд. — От пуль пошло заражение, но сейчас всё уже позади. — В следующий раз думай дважды, прежде чем подставляться под пули! — Фуго стоит в дверях, а рассерженное выражение его лица медленно перетекает в растерянное и обратно. Несколько секунд они молча смотрят друг на друга, оба поражённые встречей, после чего Фуго резко разворачивается и почти убегает вглубь дома. — Дай ему время, — всё-таки произносит Джорно, хотя в этой фразе нет нужды. Они уже виделись и простили друг друга, осталось только принять всё произошедшее.       Несколько долгих секунд они просто молчат, впитывая чужое присутствие. — Что с тем парнем, который меня усыпил? — стандюзеры притягиваются, но это был ребёнок. Голодный уличный ребёнок с очень интересной силой. — ...а потом позвонил мне с твоего мобильного, потому что наш разговор был последним, и скрылся с гаджетом в, как он думает, неизвестном направлении.       Телефон тоже был его подарком, так что Миста не простит себя, если потеряет его. Дон же кивает на две папки, лежащие стопкой на рабочем столе. Они очень тонкие и не подписаны, но сам факт их наличия уже говорит о многом. — Парочка беспризорников, старшему шестнадцать. У одного есть силовой станд ближнего действия, способности до конца не выяснены. Подумал, ты захочешь привести их в Пассионе, раз уж они тебя спасли. — Не считаю это спасением. — Ты как минимум лишился бы пробитой печени, а как максимум истёк кровью, — Джорно улыбается, стоя в дверном проёме, а его золотые волосы будто светятся на фоне окружающего полумрака. Словно ангел, что-то забывший на этой бренной земле.       Шаги стихают, а мысли уносятся к тем цветам, что уже завяли на холодном бетоне полуразвалившегося дома. Кровь вновь струится вниз по подбородку, намекая, что времени осталось не так уж много.       Топот ног в прохудившихся ботинках слышит, кажется, весь квартал. Погони нет — продавец не оставит весь свой товар без присмотра ради пары яблок, унесённых подростками. Они почти врезаются в стену очередного закоулка, останавливаясь и переводя дух. Кто-то сползает вниз, опираясь спиной о торчащие кирпичи. Если так и дальше пойдёт, то они передохнут от голода, так и не осмелившись убить… — Как давно вы нормально ели? — чужой вопрос повисает в воздухе, заставляя застыть без движения. Слишком молодой для старика за прилавком, но уже явно не подросток.       Голову поворачивать страшно, хотя незнакомец явно не желает им зла. Друг проявляется за спиной, но тут же тает, а из лёгких вырывается облегчённый выдох. Молодой мужчина в дурацком свитере, который ввалился в их укрытие на той неделе, пачкая пол кровью и цветами. Глаза изучают чужое тело, но не находят тех ранений. Близнец? Неужели отследил мобильный, который у них, несмотря на новизну модели, так и не получилось сбыть. — Отбой, это тот цветочник, — командует она партнёру, вскидывая кисть в защищающем жесте. Вспоминает пулевые и револьвер, зажатый тогда в руке, а сейчас заткнутый за пояс. Этот человек опасен. — Цветочник? — Миста поднимает бровь, удивлённый столь необычным прозвищем и явно девичьим голосом старшего. Тот молчит, а его более робкий напарник смотрит загнанным в угол волчонком. — Как хотите, — подходит ближе, небрежно касаясь пальцами рукояти явно любимого оружия, — сначала я предлагаю обед, а там как пойдёт. Но сначала имена.       Развернуться совсем чуть-чуть, чтобы увидеть реакцию второго. Предложение звучит достаточно заманчиво, плюс ко всему, их трое на одного, пусть это двое воришек и Друг на бойца. Или их больше? Захотел вернуть мобильный? Зачем, ему ведь и так недолго осталось? — Телефон не вернём, — на всякий случай материализовать за спиной Друга. Чужак смотрит прямо на него и слегка улыбается, как будто может видеть. Вдоль позвоночника будто скользит кубик льда. — У вас его всё равно никто не купит, — мужчина, видимо, всё-таки тот самый, пожимает плечами, а потом протягивает ей руку. — Я Миста. — Бьянка, — его рука намного больше и теплее, а кожа указательного пальца грубее, как… как от постоянного нажатия на курок. — Это Мике.       Стены в ресторанчике жёлтые и выглядят дёшево, но скатерти чистые, а официанты не задают лишних вопросов. Мисте уже почти не больно здесь находиться, хотя фантомные голоса, кажется, не умолкнут никогда. Дети — хотя какие они дети, если Джорно в их возрасте стал доном, — заказывают много, хотя Бьянка берёт порцию поменьше. Думает, что он их отравит? Это хорошо — осторожная. — Начнём с мобильного, — наконец произносит он, переплетая пальцы, — у вас его всё равно никто не купит, так что лучше будет вернуть. — Это ещё почему? — девушка настороженно ковыряет вилкой ризотто. — Дай его, и я покажу.       Минуту они сверлят друг друга глазами. Бьянка чувствует исходящую от этого человека угрозу, но она не направлена на кого-то определённого, а словно распылена в воздухе — аура, пропахшая порохом. Он сильнее. Намного сильнее, даже если она попросит о помощи Друга. Мике качает головой, словно прося уступить. Они несколько раз напряжённо переглядываются, пока небольшой телефон ложится на стол с характерным звуком. Миста забирает его с нечитаемым выражением лица, а потом поворачивает, показывая маленькую геральдическую гравировку в центре крышки. — Это работа на заказ с гербом Пассионе, — объясняет он так, будто это слово должно им что-то сказать. Мике, видимо, говорит, потому что его лицо бледнеет, а взгляд, устремлённый на Мисту, мгновенно меняется. — Расскажи подруге, раз уж понял. — Самая большая преступная группировка в Италии, мафиозная семья с невероятным влиянием, — у паренька бегающие близорукие глаза грязно-голубого цвет и длинные светлые волосы, перехваченные канцелярской резинкой в высокий хвост. — Вы из Пассионе? — Можно и так сказать, — усмехается Миста. Не стоит, наверное, говорить, чей именно подарок они хотели сбыть местным торгашам. — Теперь я предложу вам только один раз: идёмте со мной. У дона на вас планы.       Обстановка накаляется, но он уже в этом не участвует, откинувшись на спинку стула и наблюдая за своими возможными питомцами. Бьянка остаётся явным лидером, но Мике явно волен не идти за ней. Кстати, стоило бы рассказать о стандах сейчас… — Мы согласны, — Бьянка рассеянно зарылась ладонью в копну коротких рыжих волос, — если сможешь сейчас увернуться.       Бледно-синий станд материализуется буквально на долю секунды, выпуская несколько шипов, но Sex Pistols сбивают их с траектории, заставляя уйти в сторону. — У тебя тоже есть Друзья? — в её глазах очень тёмного зелёного оттенка слишком много эмоций, как и в их первую встречу. — Они зовутся стандами…       Мике успешно обзаводятся стандом, названным позднее System Of A Down, ничуть не уступающим Sleeping With Sirens Бьянки. Они оба учатся убивать постепенно и с неподдельным удовольствием, а девушка вскоре становится его своеобразным протеже. Они привязываются к своей новой семье, но больше всего именно к Мисте, считая его одновременно наставником и чем-то вроде старшего брата. Иногда кажется, что ради него они предали бы даже босса. От этих мыслей самому Мисте тошно, ведь всё это — для Джорно. Со временем приходят ещё несколько человек - юных, запутавшихся, слишком сильных для самих себя. Это маленький отряд убийц, который потом займёт его место, нет, место La Squadra Esecuzioni, чьё отсутствие плохо сказывалось на всей группировке.       Кажется, его скорую смерть осознаёт только Бьянка. Мике, второй после неё, тоже всё понимает, но новая жизнь легко вскружила ему голову. Девушка рядом почти всё время, если не тренируется со своими или Триш. Она видит почти каждый из приступов, которые уже нет сил скрывать, видит все последствия и окровавленные головки клевера в окружении четырёхлистных побегов, которые он заботливо складывает в книгу. Догадывается обо всё, заметив его взгляд, устремлённый на Джорно, но она не дура, так что ни за что не попытается навредить. Ей страшно терять наставника, страшно теперь оставаться главной в своей же команде. И это липкое ощущение беспомощности — самое худшее в жизни мафиози. — Долго тебе осталось? — спрашивает она как бы между прочим, отрывая очередную виноградину от налитой грозди. За два года её волосы отросли, вынуждая носить карэ — почти такое же, какое было некогда у Бучеллати. Это кажется таким неправильным и болезненным им четверым, маленьким обломкам давнего кораблекрушения, но своих демонов нужно держать внутри. — Максимум год, — сейчас ему двадцать три, он и так пережил почти всю команду. Умирать всё ещё больно, но уже не страшно, когда у тебя есть достойная замена с куда более сильными стандами, пусть даже сейчас в глазах этой самой замены читается испуг. — Не бойся, я не уйду, пока нужен ему.       Любовь бывает разной, но эта кажется болезнью даже без своей цветочной составляющей. Извращённое, бессильное чувство, когда сам не даёшь себе даже шанса на счастье, оставляя из всей щемящей нежности лишь жалкое желание быть полезным. Пусть даже Миста стал не просто подчинённым, но ближайшим другом, лучшим убийцей с таким слабым стандом. Насколько знал каждый из них, все заболевшие сгорали за год-два, даже ведя мирную жизнь без перестрелок и смертей. Или адреналин как раз помогает отсрочить неизбежное?       Спасения нет, а Миста всё чаще исчезает, оставляя девушку за главную. Приступы участились настолько, что нельзя было больше появляться на глазах у дона. Книга про мальчика, так напоминавшего ему Джорно, вся залита кровью и мятыми цветами. Кто он сам в этой истории? Лётчик? Лис, приручившийся как-то сам собой, без разрешения? Он сказывается больным, запирается в квартирке, что осталась от матери, медленно догорая. Триш приходит примерно раз в неделю, приносит продукты и необходимое ему обезболивающее, не веря отмазкам, но не переставая помогать. Рассказывает о делах Пассионе, о Джорно и новой La Squadra. Она всё ещё излишне мягкая, пусть и осталась в мафии, став одной из ключевых фигур на исполинской шахматной доске. Фуго заходит чаще, приносит письма от Джорно и дорогой алкоголь, после чего они вместе напиваются до белых пятен перед глазами. Триш говорит, что от него пахнет кровью, Фуго — что смертью, но оба готовы увидеть труп друга при следующем визите. В один день девушка кидается ему на грудь со слезами, потому что отравила принесённую еду, желая избавить его от мучений. Миста мягко отстраняет её, вытирает чужие слёзы рукавом и просит не беспокоиться, лжёт, что скоро вернётся. Все знают — этого не произойдёт. Джорно пишет, что ему не хватает друга рядом, что он не хочет оборачиваться, зная, что за спиной никого нет, но не приходит. Миста почти молится, чтобы и не пришёл, не догадался о причине подкосившей его болезни.       Но нельзя же так долго бегать от неизбежного, верно? Однажды он всё-таки приходит, узнаваемый по одному лишь стуку в дверь. Миста не хочет открывать, не хочет показывать, каким он стал. Измученным, жалким, даже смуглая ранее кожа потеряла свой цвет. Джорно смотрит поражённо, но без жалости — в глазах лишь страх за него, ужас надвигающегося одиночества, как и у Бьянки несколько месяцев назад. Его руки, которые так хочется поцеловать, мелко дрожат, но голос твёрд. — Ты нужен мне сегодня, — он смотрит на чуть отросшие волосы, не прикрытые привычной шапкой, на иссушенное голодом тело — любую пищу затухающий организм стремится вытолкнуть обратно, но тёмные глаза всё ещё блестят. — Я ещё не поправился, — и оба знают, насколько лживы эти слова, насколько несбыточны, пусть даже сейчас он на голову выше остальных как боец. — Почему не Триш, Фуго или хотя бы Бьянка? — Они не справятся.       Миста не спорит, лишь молча уходит вглубь своего логова, на ходу сбрасывая красную футболку. Свитер немного висит, а шапки на привычном месте не оказывается. Ну и чёрт с ней.       Это ловушка. Само собой, ведь иначе Джорно не стал бы звать его. Впрочем, это ничего не меняет. Пока они едут, он сглатывает цветы дважды, боится улыбаться, чтобы не показать окровавленные зубы. Пять стандюзеров и отряд с оружием — не так уж и мало для них двоих. Что бы ни произошло, он должен победить, должен подарить Джорно их последний общий триумф…       Боль во всём теле почти привычная, но от этого не менее невыносимая. Крыша рухнула из-за взрывного станда одного из врагов, придавив правую руку, а ноги отказывались двигаться по пока что неясной причине. Впрочем, он ещё чувствовал хоть что-то, а это хороший знак. Миста закашлялся, поднимая дыханием слабые облачка цементной пыли. Сколько пулевых на этот раз? Хочется смеяться, захлёбываясь кровью, но силы тратить нельзя, как и сдаваться. Если он закроет глаза, то это будет конец, а ведь он ещё нужен, нужен Джорно! Пускай только сегодня, но он должен знать, что с доном всё хорошо, что он жив и в порядке.       Мужчина пытается встать, но тело не слушается. Нет, так нельзя. Миста поднимает голову, пытаясь оценить собственные ранения. Выглядит ужасно, но бывало ведь и гораздо хуже. Вздохнуть получается не сразу — правое лёгкое явно пробито. В глазах темнеет. Кровь во рту от ранения или цветов уже привычна. Ничего, и не такое проходили. А вот нежные зелёные побеги, прорастающие из ран — явно что-то новенькое. Цветки распускаются, пачкаясь в крови и пыли, теряя свою идеальность, но не красоту. Кажется таким неправильным, что они растут здесь, посреди этого разгрома и из его измученного тела.       Пистоны не появляются, сколько он их не зовёт. Пусть сейчас они были бы бесполезны, но хоть подбодрили бы его своей вечной болтовнёй. Не хочется думать о том, что будь у него силовик, пусть и с двухметровым радиусом, сейчас он был бы свободен.       Тихие шаги слева, но возможности повернуть голову уже нет. Знакомая золотистая рука освобождает его от давления справа, а голову аккуратно приподнимают и укладывают на колени. Зелёные глаза напротив спокойные, грустные и уставшие, но всё ещё пугающе прекрасны. — Вылечи…       Миста не понимает, почему друг медлит, его собственный голос хрипит и срывается. — Да, сейчас, — Джорно перебирает его грязные, спутанные волосы и будто бы убаюкивает. — А пока отдохни, ты сегодня отлично справился.       Миста закрывает глаза, чувствуя, как отступает боль, пускай затухающий разум кричит, что это ловушка. Засыпать так, пока Джорно в очередной раз спасает его, чувствовать его руку в волосах — это слишком похоже на счастье…       Траур затянулся, но Джорно не имел ничего против. Сейчас он, наверное, мог бы быть счастлив… Если бы заметил раньше, если бы признался первым. Впрочем, они оба дураки. Книга, полная цветов и найденная в опустевшей квартире, стоит у него на столе, рядом с цветущим гиацинтом.