Пучина

Единственное, что осталось из воспоминаний это что-то темное и поглощающее. Ледяные пучины вод и холод, что пробирал до самых костей. Сначала была непоколебимая уверенность, но когда стало нечем дышать и в легкие попала вода, обжигая внутренности, страх захватил с головой, заставляя кричать. Кажется, это было чье-то имя, но сейчас невозможно вспомнить, ведь вода поглотила все звуки и даже свет, который изначально было виден откуда-то сверху, олицетворяя остатки надежды. Наступила полная тьма и разочарование, которое тоже обожгло, но в этот раз слезой, растворившейся в вязкой и темной пучине вод. Последней осталась ностальгия, напомнившая о том, как же он беспомощен и жалок. Только вот кто — он? И чьи это воспоминания?

***

Обжигающее солнце слепило глаза, вынуждая их распахнуть, чтобы ощутить, как зрачки сузились в тонкую полоску. Голубое и чистое небо дало ассоциации и имя. От пустоты в голове было дурно, но «Сиэль» дало фантомную надежду на… Непонятно что. Взгляд спустился ниже, к водной глади и хвосту темно-синего, как глубокая ночь, цвета, и непонятной белой рубашке с объемными манжетами. Хлопковая ткань намокла и неприятно липла к телу, ограничивая движения и окутывая дискомфортом. Наличие хвоста от чего-то не казалось противоестественным, хотя в голове и был полный беспорядок. Главное, что было тепло, а песок приятно окутывал тело, согревая ладони. Будто так и должно быть. Проснувшись, Сиэль увидел тьму. Сквозь толщину вод можно было увидеть оскал светлой луны, ярким пятом размазанной по черному беззвездному небу и рука невольно потянулась вверх, будто пытаясь достать длинными бледными пальцами этот светлый спутник, но получилось лишь вынуть её из воды, почувствовав пронизывающий ветер морозной ночи. И от непонятной щемящей тоски захотелось выть и кричать, что Сиэль и попытался сделать, услышав даже в воде вместо истошного крика или протяжного воя чудесное пение, но столь грустное и тягучее, что стало только хуже и русал поспешно закрыл рот руками, обронив слезу. Сердцу чего-то не хватало и водная гладь почудилась клеткой. Темной, холодной и столь знакомой. К утру, когда тьма вновь сменилась светом, а тоска отступила, скрывшись за горизонт вместе с ехидной луной, что так напоминала чью-то жуткую улыбку, пришел голод и от чего-то сырая рыба совершенно не прельщала, будто само естество русала воспротивилось этому блюду, но пришлось наступить на горло своей гордости и уплыть подальше от уютного берега в поисках пропитания. Зверский голод победил в нечестном бою аристократические корни, спрятанные в глубине разума. Тьма вод больше не пугала, лишь завлекала вглубь водоема, открывая взору разнообразную рыбу, растения, кораллы и еще очень многое, что бросалось в глаза, вынудив их чуть приоткрыть, лишь таким образом показывая свое удивление от богатства цветов и оттенков. Когда косяк рыб проплыл перед взором Сиэля, тело среагировало быстрее мозга, подавшись вперед и схватив одну из рыб, самую здоровую, зубами. Кровь отливала зеленым оттенком, пролившись небольшими каплями и смешавшись с водой, что за мгновения растворила её, ни оставив больше ни намека на то, что ещё недавно красная жидкость текла в теле рыбины, наполняя её жизнью. На зубах ощущалось крошение костей, а на языке чешуя, что своим ребристым строением приносила необычные ощущения. Взяв в руки свою добычу, Сиэль потер зубы друг о друга, не поверив тому, насколько они острые и длинные. Первый кусок мяса со спины рыбы оставил соленое послевкусие, но не вызвал ожидаемого отвращения. Тонкие кости ломались без сопротивления и даже череп был легко разгрызен под напором таких клыков. Рыбьи кости показались деликатесом, а потроха ощущались вкуснейшим соусом, которым заправили блюдо. И в итоге от серебристой рыбы не осталось и следа. Лишь частично утоленный голод давал знать, что все произошло взаправду и русал сожрал рыбину, распалив любопытство и аппетит. Не могут же все рыбы быть одинаковыми на вкус?