Хорошо быть Германом Томмераасом

Герман Томмераас не просто какой- то там парень, он звезда. Еще в раннем возрасте он осознал свою привлекательность для девчонок из его окружения. Теперь он нравится не только двадцатилетним девушкам, но и женщинам гораздо старше. Он любит их, а они любят его. Мама научила его вести себя с женщинами правильно: «будь предельно честен, Герман, спрашивай разрешения и только потом наслаждайся открывающимися возможностями». Он снимается в фильмах и пишет музыку. Участвует в фотосессиях, где частично обнажается и принимает позы, которые так и говорят: «я здесь главный! Посмотри на меня!» Он знает себе цену и понимает, чего хочет от жизни. Он всегда может показать себя с лучшей стороны. Уже давно пройден им этап принятия того, как молниеносно из простого красавчика с острым взглядом он превратился в кумира девочек-подростков из разных уголков мира. И это хорошо. Это, черт возьми, прекрасно! Но он не сноб и не королева драмы, нет. Герман общительный и дружелюбный. Много шутит и заразительно смеется. На съемках SKAM’а он находит десяток друзей, с которыми переписывается и периодически встречается даже после выхода последнего сезона. Все они такие же яркие и необычные, как и Герман: кто-то уходит с головой в музыку, кто-то в театр, а кто-то, как Ульрикке, в активизм. Конечно, не со всеми удается завязать даже просто общение, что уж говорить о дружбе: он ведь просто Геман Томмераас, а не бог, и в сутках его всего 24 часа и половина из них рабочие. Поэтому, когда он впервые действительно замечает Давида, они уже не снимаются в SKAM’е, а заняты в новом проекте. В этот раз у них много совместных сцен и закадровой работы. Приходится часто контактировать, репетировать и обсуждать своих персонажей вместе. Вроде бы безликий, Давид окружает всех вокруг спокойствием, уверенностью и позволяет другим показывать себя настоящих, поэтому Эмма, Юнас, Тереза, гримеры и операторы – все они тянутся к нему. Он похож на чистое полотно, которое зовет тебя: «иди, нарисуй здесь свою душу, я разрешаю. Покажи всем, какой ты на самом деле». Это вводит Германа в ступор: как он мог несколько лет не обращать внимание на личность, с которой вместе снимался в сериале, и увидеть по-настоящему только сейчас, спустя несколько лет. У них обоих за плечами съемки в проходных сериалах и фильмах, которые быстро затерялись среди норвежских ток-шоу и новостных выпусков. Они оба стали популярными в мире, благодаря SKAM’у. Боже, они оба, в конце концов, молодые парни, пусть и слишком разные. И в голову Германа начинают закрадываться мысли, что, возможно, он все же недалекий, раз не заметил и прошел мимо такого интересного человека. Герман злится. Ему кажется, что за всей той свободой и раскрепощенностью, которые тот приписывает себе, возможно, стоит неуверенность или что-то другое, поломанное, не до конца воспитанное, не сформированное, что хочет починиться, воспитаться, сформироваться, сложиться и, поэтому требует к себе немедленного внимания. Это раздражает. Почему Герман, такой крутой и красивый, чувствует себя неловким и недостаточно хорошим рядом с этим прыщавым, долговязым, нескладным парнем, который на самом деле ни в чем не виноват? Герман сторонится его, уходит, не говорит с ним без надобности, сводит контакты к минимуму, снимается, и у них даже что-то получается. Но трудно со временем не поддаться спокойному шарму этого неказистого парня, и постепенно подход друг к другу все же находится: Давид никогда не показывает, что обижен на Германа за его пренебрежительное отношение в прошлом, а Герман старается об этом не вспоминать. Они просто общаются. Давид по-старушечьи шутит и Герман даже иногда смеется, просто потому, что тоже шутил так лет пять назад, а не из-за того, что его чувство юмора постепенно начинает портиться от деревенской атмосферы Эдды. Вот так они и срабатываютя. Томмераас успокаивается и снова полностью раскрепощается, ведь он все еще самая яркая звезда этого шоу вместе с Юнасом, играющим Лорица. Они точно запомнятся публике. Парень уверен, что найдет несколько высокорейтинговых фанфиков по их паре через неделю после того, как сериал выйдет на экраны. (Он также уверен, что «Рагнарек» добавит ему «очков» среди женской аудитории за то, что он снялся практически обнаженным в нескольких эпизодах. Даже в SKAM’е он не был настолько..…. голым. ) Они становятся друзьями к концу съемок четвертой серии. И как в любой дружбе, в самом начале Герману хочется все время проводить с Давидом, но нельзя, иначе можно быстро пресытиться общением и перегореть. Поэтому Герман осторожничает, старается не надоедать новообретенному другу. Он хочет поступить правильно в этот раз и сохранить общение с Давидом даже после съемок. В один из вечеров они вместе с Эммой и Терезой сидят в фургончике Давида. В нем мало места, и вся компания ютится на кровати Стакстона. Обсуждаются предстоящие сцены с метанием копья и поцелуй Эммы и Германа. Режиссеры посоветовали проговорить и отрепетировать их в своем кругу заранее, но Герману наплевать. Он столько раз уже целовался в кадре, что и не упомнишь. На что ему точно не плевать, так это на странное тянущее чувство в животе, которое сопровождает его уже несколько часов, и на еще более ненормальное смущение от того, что он сидит на чужой кровати. На кровати Давида, на которой тот, возможно, через пару часов уже будет спать или заниматься немного другим, - тем, что периодически делают все взрослые парни, у которых нет девушек. И эта мысль такая глупая и неуместная, что Герман в шоке распахивает глаза и по-собачьи трясет головой; Эмма смеется над ним и что-то спрашивает. Герман переводит все свое внимание на девушку и сценарий в ее руках, и больше ни на что не отвлекается пока их посиделки не заканчиваются предложением Терезы разойтись по своим фургонам. Только тогда Герман поворачивается в ее сторону: она выглядит уставшей без макияжа, с темными кругами под глазами. Герман кивает ей и улыбается. За ее спиной полулежит, развалившись на подушках Давид. Кажется, он спит. Однако открывает глаза на шум коллег и для Германа это становится чем-то вроде последнего кусочка паззла. Картинка в голове складывается в завершенный рисунок и парень, наконец, осознает, что происходило с ним в последние месяцы. По закону фанатских рассказов это должно было напугать его, но нет. Оказывается, знать гораздо проще, чем жить и не понимать, что с тобой происходит. Он придумывает какую-то нелепую причину задержаться и, когда девушки уходят, скидывает со своих колен ноутбук, чуть подвигается к Давиду и делает то, чему его научила мама, - задает единственно верный вопрос: «Я могу тебя поцеловать?» В тот вечер он получает ответ, и они целуются, наверное, минут двадцать. Сначала неловко, - Герман не знает, куда деть свои руки. Обычно под ними не оказывалось широких плеч и крепкой шеи, как в этот раз, и это немного дезориентирует. Их поцелуи вдумчивые и размеренные. Давид практически укладывает Германа на себя, опускает руки тому на талию, не нежно, а в ощутимом крепком захвате, и это успокаивает. Они никуда не торопятся. Щеки Давида мягкие, Герман гладит их большими пальцами, запуская остальные тому в волосы, а губы наоборот – обветренные, немного грубые и очень пухлые. Герман испытывает какой-то новый вид удовольствия, когда принимается посасывать их. Давид под ним теплый и чертовски большой. Он слегка напрягается, когда Герман аккуратно проталкивает свой язык ему в рот, но быстро расслабляется и отвечает тем же. Они борются за право вести, но побеждает дипломатия, хотя на самом деле Давид просто отступает, позволяя Герману творить со своим ртом все, что тому вздумается. Тем вечером между ними не происходит ничего серьезнее поцелуев. Но какие это были поцелуи! Покидая фургон Давида в темноте, Герман оставляет того со стояком в штанах и краснющим лицом. Он записывает эту реакцию на свой счет. Кто еще способен сводить с ума не только девушек, но и, черт возьми, парней? Только офигенный Герман Томмераас! Самому же парню кажется, что он не сможет открыть рот еще дня два, если не больше, настолько устала челюсть, но ему все равно. Он, наконец-то, полностью расслаблен и удовлетворен. Но на утро все проходит: и челюсть одного парня, и стояк другого, и вечерняя смелость обоих. Нет, Герман не собирается отказываться от своих поступков и решений, но где брать силы для новых? Нельзя просто так поцеловать парня, а потом как ни в чем не бывало прогуливаться по съемочной площадке и сыпать шутками. Однако Давид решает эту проблему за него. Он сам подходит утром и кивает вместо приветствия. Пока вокруг носятся декораторы, они успевают поговорить. Герману кажется, что еще никогда у него не было такого серьезного и сдержанного, но при этом простого и понятного разговора об отношениях: «Это было серьезно, Герман?» «Полагаю, что так». «Мы теперь вместе?» «Если ты хочешь….» «Хочу». «Но давай держать все в секрете пока, ладно?» «Герман, тут работают не дураки, но давай попробуем». Давай попробуем…. Так все и начинается:знаменитый актер Герман Томмераас и прыщавый, долговязый Давид Стакстон теперь вместе. Яойщицы будут в экстазе! Журналисты будут в экстазе! Друзья Германа будут в экстазе! Как будет чувствовать себя сам Герман, тот даже представить не может, и заранее немного нервничает. Рано или поздно, это выйдет наружу и начнется апокалипсис. Но пока никто ничего не знает, можно не переживать за новостные таблоиды и слабое отцовское сердце. Жизнь продолжает идти своим чередом, просто теперь по вечерам Томмераас выдумывает разные предлоги, чтобы задержаться в фургончике у Давида для поцелуев и недолгого петтинга. Их отношения развиваются довольно быстро, но не быстрее, чем в американских сериалах про школу и любовь: к середине съемок пятой серии Герман успевает уже несколько раз залезть Давиду под рубашку и один раз - случайно надавить тому локтем на член через плотные джинсы. После этого Давид не подпускает его к своему телу два дня, аргументируя тем, что от боли увидел Иисуса и не готов по неосторожности Германа повстречаться с ним вновь. Хотя сам от поползновений в сторону Германа не отказывается. Они полулежат на кровати в фургоне Томмерааса, едят бутерброды, смотрят Ведьмака и целуются. На Германе нет футболки и левая рука Давида гуляет по его прессу, иногда опускаясь ниже, на кромку мягких спортивных штанов. На моменте, где Геральт на пиру обзаводится ребенком-неожиданностью, Давид поворачивается лицом к парню, сообщает, что ему очень неловко, и запускает ладонь тому под резинку штанов. Касается еще пока мягкого члена через боксеры пальцами, сжимает вместе с яйцами в кулак, отпускает и снова принимается поглаживать, пока Томмераас пытается вспомнить, как правильно дышать. До этого ТАМ его еще не трогала ни одна настолько большая ладонь, кроме его собственной. Вроде бы, обычные движения, но ощущаются в сто раз острее. Давид просит его снять штаны. Герман приподнимает бедра, и они в четыре руки стаскивают с него их. Теперь он практически голый, если не брать в расчет носки и трусы. Давид же напротив запакован по самые уши. Он пристально рассматривает тело Германа и не спешит оголяться. Из прикроватной тумбы Герман выуживает тюбик смазки, припасенный им на тот случай, если во время съемок приспичит подрочить. Бутылек наполовину пуст. Давид берет его без смущения, хлопает крышечкой и выливает на руку большую порцию. В первый раз он доводит Германа до пика очень быстро, минут за пять, а во второй раз уже старается не спешить и растягивает удовольствие: прежде всего он полностью стаскивает с Германа трусы, откидывая их в угол кровати, и позволяет тому удобнее улечься и раздвинуть ноги так, чтобы открыть доступ ко всему сокровенному. Теперь Давид смелее в своих действиях и пробует много нового: то массирует чувствительное местечко под яичками, то невесомо ведет по члену самыми кончиками пальцев, то сжимает кулак и двигает им так быстро и сильно, что у Германа перед глазами начинают плясать мушки. Его пальцы проворны и очень нежны, Герман смотрит, как они все мокрые от смазки и слегка покрасневшие творят с его членом все, что пожелают, и еле-сдерживает себя. Кажется, это замечает и Давид, он прижимается губами к его шее, будто успокаивая, а потом срывается на бешенный ритм, в котором больше нет нежности и аккуратности. Ладонь ходит по члену быстро, жестко, плотно, и Германа выкручивает долгий оргазм. После они вытираются салфетками, чтобы не идти к раковине, скидывают их на пол и долго-долго лежат лицом друг к другу, укрывшись одеялом, и молчат. Герман восстанавливает дыхание и силы: каждый миллиметр его тела расслаблен и наполнен усталостью, особенно ноги, а Давид просто смотрит на него, положив голову на предплечье. Такими разморенными и довольными их и застает Тереза. То ли по волшебству, то ли по чьей-то ошибке, но дверь в фургон оказалась не заперта и широко распахивается, впуская высокую девушку, пригнувшую голову на входе, внутрь. Она шумно ругается на сценаристов, предложивших ей тоже слегка обнажиться во время съемок, и не сразу поднимает глаза на парней, но, когда делает это, ее лицо меняется от разозленного к ничего не понимающему. Она прикрывает рот рукой, отворачивается, и в этот самый момент Герман подписывает себе смертельный приговор. Вот сейчас все все и узнают. Но Тереза не спешит выбегать из фургона и кричать о том, что только что увидела. Наоборот, она разворачивается на пятках к парням. Герман готов поставить деньги на то, что видит, как она еле сдерживает смех: «Воу, парни, а раньше вы почему друг друга за километр обходили?» - Спрашивает она. «Была причина,» - отвечает Давид, приподнимаясь над подушками. От его движения одеяло чуть сползает с груди самого Стакстона и с голых плеч Германа. Томмераасу кажется, что это последний гвоздь в гроб его репутации гетеросексуального парня. – «Раньше у Германа не было такого пресса, а я очень избирательный». Тереза все-таки не выдерживает и хихикает. У нее очень милый и звонкий смех. Она пытается извиниться, пообещать сохранить их секрет, но в итоге просто машет руками и покидает фургон, плотно закрыв за собой дверь и постучав по ней кулаком для надежности. Давид падает на кровать и накрывает глаза ладонью. «Черт, мне кажется я обзавелся парой седых волос», - шепчет он. – «А ты как?» «Не знаю. Нас либо завтра раскроют, либо нет. Осталось только пережить ночь». «Не думаю, что Тереза кому-либо расскажет. Она очень хорошая». И Давид оказывается прав. Точнее, так думают Герман и сам Стакстон. Тереза действительно молчит как рыба, но разве ото всех скроешься? Томмераас компрометирует их пару сам своими долгими взглядами из-под ресниц на Давида, флиртом, за которым трудно уследить, хитрыми улыбочками и тактильностью. Понятно, что между друзьями все это может прослеживаться, но не между теми, кто пару месяцев назад был не заинтересован друг в друге от слова совсем. Поэтому к концу съемок о них догадывается практически весь взрослый каст, но тактично молчит, может, только гадает по вечерам между собой: никто из парней ведь свою позицию четко не озвучивал. А время идет и идет: заканчиваются съемки сериала, пролетает с десяток интервью, несколько простых фотосессий, фанатками уже пишутся фанфики о паре Фьор/Лориц, Юнас находит на просторах инстаграма два арта с собой в главной роли, от которых его глаза лезут на лоб и краснеют уши, друзья Германа постепенно перестают задавать вопросы и принимают Давида в свою компанию, а парни все продолжают встречаться. Ничего кардинально не меняется. Просто Давид теперь еще реже проявляет активность в социальных сетях, аргументируя это тем, что у него слишком много дел в реальном мире, а Герман в личных интервью заразительно улыбается на камеру и говорит, что его сердце снова занято, но от разглашения подробностей воздерживается. Герман остается для своих фанаток суперзвездой номер один, просто теперь они обсуждают еще и его «кикимору», которая, сто процентов перешила себе все лицо и заманила в свои сети наивного красавчика магией и большой грудью. Но «кикимора» ничего не перешивает и не планирует, а лишь знакомит Германа с мамой. И видят Боги и Великаны, у фанаток не остается ни единого шанса.