***
Ни звука. Эти два коротких слова превратились для Ляпис в настоящую и самую главную заповедь, которой необходимо было следовать, чтобы выжить. Сидеть тихо. Замереть. Дышать как можно беззвучнее и никоим образом не выдать себя. Не выдать своё место пребывания хотя бы какое-то время… На время, которое станет для неё лишь отсрочкой. Но Лазурит не может иначе. Холод пробирает её ослабшее полуголое тело, заставляя девушку дрожать не только от страха, боли, но ещё и от пробирающего душу и тело озноба, настолько сильного, что Ляпис была уверена — организм не выдержит подобной пытки. Уже завтра, должно быть, она будет лежать с простудой, в жарком бреду, вынужденная отзвониться коллеге, попросить отработать за неё смену-другую, но только если доживёт до этого завтра. Если… Ляпис нельзя было обвинить в трусости, слабости, неразумности. Она действительно пыталась спастись, убежать, пока было время. Но обман и освобождение от верёвок ещё не означали полноценную свободу. Это стало лишь шагом. Единственным и последним шагом к спасению. Увы, Перидот вернулась в подвал с поздним ужином слишком быстро, дабы оставить даже малейшие шансы на побег, и даже на то, чтобы покинуть этот злосчастный дом и его главную опасность — девушку, которую Ляпис любила всем сердцем. Но девушку душевнобольную, потерявшую рассудок и любую сдержанность, ставшую настоящей угрозой для жизни их обеих. Никакие уловки не в силах были помочь Лазурит: ни попытки воззвать к сознательности Пери, ни угрозы, ни введение седативных средств (последние та, вероятно, предусмотрительно изъяла из тайника своей возлюбленной). Ничего. Она оказалась в самой настоящей ловушке. И выхода из неё не существовало. Кроме одного. Но он настолько ужасен, что страшит лишь одно его представление. Девушка то и дело прислушивается, дрожит в ожидании очередного звука и радуется тому, что голос её любимой (не ирония ли?) так далеко, раздаётся на первом этаже, на безопасном расстоянии. Но много ли ей это даёт? Ни черта. Лазурит пыталась выбраться через окно. Невзирая на то, что это было совершенно дурной идеей, она забралась на подоконник, силясь перевалиться на другую сторону, только вот здравый смысл подкинул ей красочную картину — громкий звук падения, крик боли и множественные переломы. Идеальное окончание этой игры. Искусно пойманная жертва. Вывод один: вылезти не получится. Как и спрыгнуть. Если только прямиком в руки потерявшей разум, слоняющейся где-то по дому. За время, пока Ляпис пыталась провернуть этот нехитрый фокус, шума было многовато настолько, что если бы в это время Перидот не совершала своё глумление над несчастным цветком, то, несомненно, услышала бы то, как её жертва силится сбежать через окно. И неизвестно, чем бы это кончилось. Только после этого Лазурит окончательно поняла — попытки её бесполезны. Она только привлечёт ещё большее внимание к себе. Оставалось лишь ждать. Ждать неминуемого — прихода Перидот. Рано или поздно она догадается, где прячется Ляпис, и это перестанет быть похожим на детскую игру. Но дверь ей не откроют. А без этого проникнуть в комнату просто невозможно. Так утешала себя Ляпис. Она сидела рядом с дверью, боясь пошевелиться теперь, прекрасно осознавая, что комнаты, которые обследовала Пери, кончались, а значит, осталась только одна — та, в которой и пряталась девушка. Вслушиваясь в малейший звук, в болезненном напряжении ощущая липкий пот, стекающий вдоль спины и чёртов сквозняк, который шёл от раскрытого окна к тонкой щели под дверью, Лазурит страшилась возникшей тишины. До этого, благодаря обилию эмоций разъяренной блондинки, она могла с легкостью определить её местоположение. Пусть Ляпис практически не вслушивалась в её речи, закрывала уши ладонями, не желая воспринимать все те страшные и безумные вещи, которые могли донестись до неё, едва ли подавляя крик тогда, когда очередная выходка больной девушки переходила границы. Она хотя бы могла надеяться, что Перидот, возможно, отойдет от своей вспышки, выплеснет весь гнев на неодушевлённых предметах, а не на ней, не на самой Лазурит. Но надежды были тщетны. А теперь и вовсе превратились в пепел. Минута, другая… Время начинает течь для Ляпис с непозволительной, чудовищной медлительностью, где каждая секунда превращается в минуту, а та — в мучительный час. Тишина пугает, страшит, как притаившийся хищник, готовый вот-вот броситься на свою утомлённую жертву, испуганную настолько, что она словно жаждет этого нападения. «Ну где же ты, Перидот? Почему вдруг затихла…?» Ляпис ни разу не пустила слезу за всё это время, но теперь она ощущала, как ком рыданий всё ближе и ближе подкатывает к горлу, грозя сломить волю девушки. Напряжение становилось слишком болезненным и ужасающим. Проходит ещё несколько минут. Вынужденное ожидание заставляет Лазурит на крохотную долю расслабиться, понадеяться, что блондинка устала от собственных поисков, криков и злости, возможно даже успокоилась и увлеклась чем-то иным, например, поливом цветов. Те наверняка давно жаждали внимания своих хозяек, ведь в садике сама Ляпис не появлялась как минимум неделю, а Перидот, скорее всего, находилась в том самом шаге от безумия, когда мысли её заняты совершенно иным. Не цветами. Ну почему Лазурит не замечала этого! Почему не заметила состояния главного человека в своей жизни, почему подтолкнула её к этому обрыву и окончательно разрушила любые надежды на хороший исход всей этой ситуации? Почему была так слепа? Девушка прекрасно понимает, что вина в происходящем целиком и полностью лежит на ней, но только осознала это она слишком поздно. Изо рта срывается тихий сдавленный всхлип, а влажные холодные ладони впиваются в запястья, чуть царапая нежную кожу. Раны, оставленные лезвием Перидот и те болят меньше, чем груз, давящий изнутри. Если бы Ляпис не погрязла в своих делах, не отдавала всё внимание работе в клинике с пациентами, не приходила по вечерам уставшая и опустошенная проблемами людей с психическим отклонением, то она бы могла дарить своей девушке всю ту любовь, в которой столь сильно нуждалась Пери. Нуждалась больше, чем кто-либо… Лазурит тяжело вздыхает, утыкается лицом в колени, мысленно прося прощения за всё содеянное, и именно в этот момент в голову её приходит не менее ужасающая и страшная мысль. Вдруг за дверью так тихо, не потому что Перидот устала и переключилась на иное, а потому что ей стало плохо, как обычно бывало после долгого отказа от вынужденного приема лекарств? Очередное сильное головокружение, тошнота или, что ещё хуже, судороги? Девушка вскакивает на ноги, за что сразу вознаграждается болью в затёкших мышцах, но твёрдо сдерживается и, осторожно подойдя на пару тихих шагов ближе к двери, прикладывает ухо к деревянной поверхности, прислушиваясь к посторонним звукам. Тишина. Ляпис слышит лишь собственное дыхание и более ни малейшего намека на то, что в доме есть хоть кто-то живой. И в этот момент, испугавшись того, что могло случиться с её любимой, Лазурит хватается за ручку двери, желая отпереть замок. Оглушительный удар по ту сторону, громкий настолько, что, кажется, сердце в груди останавливается на долю секунды, а затем начинает колотиться со скоростью отчаянно бьющейся в запертой клетке птицы, сотрясает Лазурит, заставляя её с испуганным вскриком отскочить от двери, забиться в угол и плотно закрыть себе рот ладонью. — Я знаю, что ты там, Лазурит! Достаточно пряток на сегодня! Отопри дверь, или мне придётся это сделать самостоятельно! Ещё один громогласный удар, сотрясающий комнату, кажется, с силой землетрясения. — Поверь, милая, второй вариант тебе совершенно не понравится. Поэтому лучше открой эту грёбанную дверь! Голос девушки по ту сторону не сулит и капли добрых намерений. Он зол, разгневан, пышет ненавистью и угрозой. Ляпис совершенно не узнаёт в нём родной и любимый голос, а ощущает лишь жуткий страх и трепет, парализующий и убивающий изнутри. Она молчит, зажимается всем своим телом в холодный угол, пытается слиться с ним, стать ещё незаметнее и ничего не отвечает. Из глаз текут горячие слёзы ужаса, а всхлип невольно срывается с плотно закрытого рта. Серия взбешённых ударов, едва ли человеческий рёв и завывание затмевают то, что издает бедная девушка. — Немедленно открой, чёрт бы тебя побрал! Я выломаю её, если это, блядь, потребуется! Выломаю, Ляпис, ты меня слышишь?! — Оставь меня в покое! — эмоции становятся сильнее Лазурит. Голос срывается в рыдания на последнем слове, а тело пробирает настолько крепкой волной дрожи, что она уже и сама не уверена в своем психическом состоянии. На мгновение за дверью даже становится тихо. Но только на мгновение. Следом за ним комнату разряжает ненормальный хохот, словно блондинка услышала нечто очень весёлое, просто гомерически забавное для себя. — Так ты всё-таки не оглохла и не онемела от страха, милая моя. А я уж успела подумать, что ты меня не слышишь! Забавно, правда? Ещё один приступ смеха. Он вызывает у Ляпис не менее сильный ужас. — Ну, раз слышишь, любимая, давай-ка повторю тебе ещё раз, тихо и спокойно. Готова? — Стука и впрямь не продолжается больше. Слышно, как девушка опёрлась о дверь, практически приникла губами к небольшому пространству между ней и стеной, продолжая говорить. Голос её от этого становится гораздо более слышимым. Точно доносится прямо рядом с самой Лазурит. — Ты не сможешь покинуть эту комнату в любом случае. Рано или поздно, я всё равно зайду к тебе и, честно говорю, Ляпис, если ты по своей воле меня пустишь, всё кончится не так уж и плохо. Даже, возможно, хорошо. Смекаешь? — она ухмыляется по ту сторону двери. И только сама блондинка знает, насколько честны ее намерения. — Я тебя нашла. Нет смысла продолжать более эту игру, понимаешь? Но если ты… — Перидот произносит пару неразборчивых слов вполголоса, но затем вновь принимает прежний практически спокойный тон, — если ты хочешь довести меня окончательно — дело твоё. Только я тебе крайне, ты слышишь, крайне не советую это делать! Блондинка жадно облизывает губы и ещё более плотно приникает к двери, пытаясь заглянуть сквозь щелочку. Увидеть такую сладкую картину испуганной и любимой Лазурит, трепещущей перед её, Перидот, гневом, перед собственным неизбежным наказанием за плохое поведение. Увы, безуспешно. Это тоже чуточку подогревает блондинку. Жажда увидеть, коснуться, сделать то, чего она так хочет становится просто необходимой. Болезненной. Распирающей изнутри. — Так что же ты решила? Она с нетерпением ожидает ответа, вся сотрясаясь изнутри. Желание вытащить Лазурит из её маленькой норки велико настолько, что распирает и возбуждает одновременно. Точно хищник, учуявший свою неимоверно вожделенную добычу, знающий, что та не в силах более дать отпор и убежать. Блондинка не хочет заканчивать всё быстро, но и тянуть это столь… будоражаще и чертовски тяжело одновременно! Проклятая Лазурит. Даже в своем беспомощном состоянии она продолжает упрямиться. Продолжает изводить её, Перидот, изнутри своей недосягаемостью и своевольным характером. Но рано или поздно ей придется сдаться. Блондинка вновь переживает приступ лихорадочной волны. Замереть её заставляет лишь негромкий голос. Прерывающийся, исполненный самыми тяжкими эмоциями, побуждающий что-то внутри Пери вздрогнуть и непроизвольно сжаться. — Пожалуйста… Перидот… уходи. Хватит! — громкий и резкий вдох заставляет девушку умолкнуть, но продолжить затем ещё более жалобно и отчаянно. — Мне страшно и я… Я не могу так больше. Уходи, прошу тебя! Всхлипы во всю сотрясают ослабшее тело. Ляпис смотрит на свои изрезанные руки, невольно проводит по защипавшей от слез царапине на щеке, мельком вспоминая, каким же страшным образом она досталась ей всего несколько часов назад, а затем вновь переводит взор на дверь. Сил говорить у неё и в самом деле нет, да и какой смысл в этом диалоге? Перидот глуха к ее речам. Молчание вновь настигает эту мрачную комнату. Оно окутывает её, точно тёмное покрывало, отрезая от всего остального. Даже сама ночь по ту сторону окна, кажется, становится абсолютно безмолвной. Лишь редкие тихие всхлипы не позволяют тишине захватить власть полностью. Наконец, точно его обладатель дождался некого результата, голос за дверью вновь возрождается. И он совершенно отличен от того, что звучал ранее. Удивлённый и искренне недоумевающий. — Почему же ты так упорствуешь, Лазурит…? — Потому что боюсь тебя, Пери. Ответ не был столь неожиданным, даже вполне очевидным, но, видимо, он трогает что-то в душе блондинки вновь, вызывая тяжёлый продолжительный вздох и заставляя опустить руку с ножом, упереться влажным лбом о поверхность двери и прикрыть глаза. На этот раз молчание длится куда дольше и размереннее. Минута, две, пять… Лазурит кажется, что девушка и впрямь исполнила её просьбу, удалилась от комнаты и теперь бродит где-то в стороне, впервые за долгое время очнувшись от своего алого безумия, но, как только она практически убеждает себя в этой утопической мысли, Пери напоминает о себе. Ляпис лишь слышит, как она плавно спускается по двери, садится прямо на пол, и складывает руки на коленях. В щели между дверью и полом заметна часть серых домашних брюк. Ещё через несколько мгновений Перидот начинает говорить. И этот тон, голос, который теперь доносится до Лазурит, воистину терзает, заставляя девушку впервые прислушаться. — Прости… Ляпис… О, боже, что же я наделала… — она берется за голову, взлохмачивая и без того беспорядочные пряди, чуть давит пальцами на виски, жмурится, словно блондинку вдруг настигла неимоверная боль и усталость, а ещё, что более страшно, осознание содеянного. Именно теперь, тогда, когда она услышала настоящий страх, ужас своей любимой, её всхлипы и плач, в груди девушки что-то болезненно сжалось, а после и вовсе стрельнуло в голову. Кажется, её сознание прояснилось резко и очень неожиданно, отчего Пери поплохело. Она пытается дышать размеренно и глубоко, дабы унять усилившееся сердцебиение, но, вместо успокаивающего эффекта ощущает чудовищный запах крови. Мерзкий настолько, что ещё секунда — и её вывернет. Перидот открывает глаза, смотрит на себя, на нож в своей руке и тут же жалеет об этом. Раньше осознание того, что на её руках, на ней самой пестрела кровь любимой, было вполне дурманящим и притягательным фактором, но сейчас это стало отвратительным и пугающим. — Я не хотела… Не желала причинить тебе боль и так сильно напугать. Я просто хотела… хотела, чтобы ты была рядом со мной, понимаешь? Чтобы всё было, как прежде! Только ты, я… растения… Чтобы никто не мешал нашей любви, Ляпис! Прости! Раздается ещё один всхлип. Только в этот раз принадлежит он не Лазурит. — Мне так одиноко без тебя в последнее время… Ты постоянно на работе, уделяешь много времени своим пациентам, возвращаясь ко мне совершенно выжатая, уставшая, безразличная ко всему. Совершенно бесчувственная ко мне. Понимаю, в этом нет твоей вины, и все же, в последние месяцы твоего внимания совсем не стало. Я скучаю по твоей любви, Лазурит… неужели, я тебе наскучила? Или ты со мной уже из жалости? Перидот прекращает свой монолог, затихая. Но совсем-совсем тихие шмыгания носом дают Лазурит понять, насколько велика боль блондинки. И больно не только ей одной. С каждым словом девушки вина Ляпис давит на неё всё больше и больше, а сердце сжимается до того сильно, что не выдерживая этого давления, та осторожно движется от своего угла к двери, боясь приникнуть к ней вплотную, но всё же находится достаточно близко. Перидот не было свойственно проявлять слабость, показывать свои слёзы. Помня этот факт, Лазурит ещё больнее откликалась на приглушённые вздохи и шмыгания. — Пери? — наконец находит в себе силы она, подаётся чуть ближе, касаясь рукой деревянной поверхности. Ответа нет. Но Лазурит слышит, как её девушка судорожно втягивает в себя воздух, как-то дёрганно шевелится, а потом вновь замирает. Остаётся лишь слепо верить, что все это — не очередная попытка заставить её открыть дверь. — Мне жаль, что разговор наш происходит при… таких обстоятельствах. И да… Мне следовало обратить внимание на твоё самочувствие куда раньше, но я не сделала этого, слишком отдалась работе. И такой глупости нет оправдания. Знаю, ты слышишь меня, Пери, а поэтому просто… Лазурит замолкает, опускается на пол, не желая удерживать свой вес на коленях, но руку от двери не убирает. Слова всё больше и больше кажутся ей бессмысленными, ещё пуще усугубляющими ситуацию, и, как никогда, бесполезными. Ведь все её чувства, всё сожаление, невозможно уложить в одну лишь речь. И тем не менее… Она тяжело вздыхает, набирает в лёгкие побольше воздуха, прежде чем промолвить тихое, но такое важное… — Прости меня. Девушка прилегает лбом к двери прежде, чем с губ окончательно слетает эта фраза. Прислушиваясь к самой себе и к тому, что творится по ту сторону, Лазурит отмечает шорох одежды, точно Пери подняла голову и упёрлась затылком о деревянную поверхность, а ещё мельком видит две бледные ладони, опустившиеся на пол. Так сильно хочется коснуться этой бледной кожи, совершенно по-детски протянуть мизинец и с характерным стишком прекратить все разногласия между ними. Но разве один стишок развеет черноту? — Я виновата, Пери, я знаю. Но я люблю тебя, всегда любила и буду любить, не смотря ни на что. Все мои грубые слова, невнимание, упреки… Я не могу изменить то, что сделала. Но я очень и очень сожалею. И хочу вернуть всё назад. Исправить. Ты веришь мне? На какое-то время пугающее молчание заставляет Ляпис едва ли не отпрянуть вновь. Отсутствие реакции со стороны блондинки, её безмолвие и абсолютная неподвижность давят не меньше грубых слов, страшат, стискивая сердце своей непредсказуемостью. Девушке стоит огромных трудов не дёрнуться в тот неожиданный момент, когда Перидот медленно и всё так же молчаливо меняет своё положение, перемещаясь лицом к двери. Вероятно, она точно также кладёт ладонь и со своей стороны, но Лазурит может лишь догадываться об этом. — То есть ты… ты и впрямь меня любишь, Ляпис? Даже не смотря на то… что я с тобой сделала? — голос блондинки настолько хрипл и тих, что Лазурит не сомневается — слезы настигли и её. От этого становится ещё тоскливее, а речь Перидот и вовсе режет ножом по сердцу, давая надежду на лучший исход и обостряя чувство собственной вины одновременно. — Конечно! Конечно, люблю, Пери. Больше, чем кого-либо! — Ляпис чуть усмехается, словно отторгая даже само существование такой глупой мысли, а затем вновь с горячностью продолжает: — Мы… мы просто повздорили с тобой сильнее обычного. Я хочу забыть эту ссору, выкинуть её из головы и больше никогда не вспоминать. Правда. Давай поми… — Ответь, Лазурит, тебе правда жаль, что всё это случилось? — прерывает её блондинка, словно и не слыша. — Может, ты хотела расстаться со мной, но вот только боялась признаться напрямую, не хотела, терпела… А всё обернулось таким образом? Я очень надеюсь, что это не так… Теперь уже волнения куда больше в голосе Лазурит. Напор Пери успевает взволновать её, но отступать было поздно. — Это и есть «не так», — девушка опускает руки на пол, касается бледных пальчиков своими, насколько это возможно. Проходит около минуты, прежде чем она продолжает, не прерывая этого телесного контакта. — Давай помиримся, Пери? Дай-ка сюда мизинец… — Прям вот так вот через дверь? — с прежним греющим душу смешком вопрошает блондинка и, видимо, даже улыбается столь глупой, детской, но такой милой мысли. — Прям вот так через дверь! — отвечает ей Ляпис и сама заражается расслабленным смехом. — Согласна? Она видит бледный мизинец, касается его своим, и, кажется, камень с души практически пропадает, ведь теперь они обе заливаются детским смехом в унисон. Это такая глупость! И всё-таки… — Знаешь, Пи, я планирую взять отпуск на пару недель. Мы давно с тобой никуда не выезжали… было бы здорово… Всё будет так, как раньше. В наши первые дни… Сладкие речи Лазурит воистину очаровывают. Она пускается в незамысловатые мечтания, вот только не замечает, что звуки по ту сторону двери вновь прекращаются, что положение тела чуточку меняется, а само дыхание блондинки учащается и превращается в рваное, точно у дикого зверя. В какой-то момент руки резко отстраняют от двери, прижимают к своей макушке и, в тот самый момент, когда Ляпис уже и не ожидает ничего плохого, прямо перед её носом возникает острие ножа с грохотом пробившее всю дверь насквозь. — Лгунья! Ты гребанная лгунья, Лазурит. Грязная, лживая и хитрая сука! Думала, я поверю во всё то, что ты несёшь?! Поверю, что ты любишь меня, в твоё «всё как прежде»? Ни хера подобного, ты меня слышала? Ни хера подобного! Она ещё раз с силой вонзает нож, но только в этот раз он не пробивает до конца. Девушка лишь успевает громко вскрикнуть и отскочить обратно, туда, где пряталась ранее, в полнейшем недоумении, до сих пор не осознавая, что же она сделала неверно. Где ошиблась и почему вдруг разозлила почти успокоившуюся девушку по ту сторону. А та всё не унимается, брызжа слюной, чудовищными проклятиями и такими страшными словами, от которых мурашки бегут по коже, а ужас нарастает, точно всего пару минут назад Ляпис и не смеялась. — По твоему я дура, да? Наивная влюблённая девочка, которая клюнет на твою уловку, фальшивые извинения и обещания, да? Кинется тебе в объятия от одного только «прости»? Ты крупно просчиталась, Лазурит, если полагаешь, что это так! И я тебе докажу… я покажу, насколько сильно, мать твою, ты во мне ошиблась!!! Она с яростью взбешенного зверя бросается на дверь, рвёт и мечет, пытаясь поддеть ножом замок, вырвать эту хлюпкую и единственную преграду от Ляпис, проникнуть в комнату и сделать с ней то, что она и заслужила. Перидот не ощущает боли в плечах, не реагирует на ломоту в конечностях, а лишь с безумием рвётся в комнату, царапаясь, вонзая лезвие в дверь и раз за разом дёргая за ручку. Эта картина настолько пугающая, что Ляпис не в силах смотреть на неё: закрывает глаза, сдерживается, чтобы не закричать в ужасе и этом диком безумии, что охватило теперь и её. Апогей ситуации наконец находит свой пик. — Ох ты, чёрт побери, я ВИЖУ тебя, Ляпис! ВИЖУ! Девушка открывает глаза, не в силах не реагировать на это чудовищное заявление и к своему дикому страху замечает часть лица Перидот, настолько искажённую, что она надолго останется в её памяти, станет настоящим кошмаром и никогда не отпустит. — Ха-ха! Ты такая жалкая! ВИДЕЛА БЫ ТЫ СЕБЯ! — лицо прыщет со смеху и едва ли не давится им. — Хотя нет! Кому стоит тебя увидеть, так это твоей новой пассии. Твоей маленькой ботаничке, шлюшке Эмили! Должно быть, твоя истинная суть, захватила бы её, Лазурит! Или вы уже устраивали что-то не менее горячее, а? Пери замирает на полу. Очевидно, она легла только затем, чтобы разглядеть Ляпис и теперь с этим положением было слишком жалко прощаться. — Как жаль… жаль, что эта тварь не прячется вместе с тобой. С удовольствием бы прикончила вас обеих. Ты даже вообразить не можешь, Ляпис, какое удовлетворение бы принесло разорванное горло этой… Далее Ляпис уже не слушает. Не в силах видеть лицо собственной девушки с маской чистейшего безумия, она резко поднимается с пола и бросается к деревянному столику. С шумом и особо не церемонясь, сбрасывает с него одинокий цветок и парочку книг, опрокидывает, а после тащит к двери, прикладывая крупной частью к проёму. — Хэй, что ты там задумала? Решила спрятаться от меня? Как трусливо с твоей стороны, Лазурит! Как бессмысленно! Но девушка не слушает. Единственная её цель сейчас — заглушить крики. Поставив первую преграду между собой и дверью, Ляпис судорожно осматривает комнату на предмет того, что ещё подойдет для блокировки двери, подмечает кресло и точно также толкает его к выходу. Неизвестно, откуда у неё взялось столько силы и смелости, но цель она свою выполняет. Правда, ни на секунду дикий голос не оставляет её. — Какая же ты, оказывается, непредсказуемая, дорогая! Ну прям таки полна противоречий. И всё же твои усилия окажутся напрасными. Мне даже жаль тебя, знаешь… — девушка едко хихикает, едва ли не давясь этим чудовищным и нечеловеческим звуком. А Ляпис думает, что каждая секунда его всё больше и больше погружает её в пучину чёрного безумия. И ровно в тот момент, когда Лазурит для пущей звукоизоляции прикладывает плотные диванные подушки к двери, она награждается последним замечанием Перидот. — Хотя, нет, любимая. Я ошиблась. Мне нисколечко не жаль тебя. Ты получила то, что заслужила. Только вот этого мне недостаточно. Рано или поздно тебе придется покинуть комнату и, поверь, дорогая, я буду ждать тебя. Ждать, чтобы поставить точку во всей этой истории. Последние слова её пропитаны ядом настолько, что Ляпис уверена — только одним этим можно отравить. Девушка с шумом опускается на гостевой диванчик, не в силах более держаться на ногах, подбирает под себя ступни и, стягивая тяжёлый плед, плотно запахивается в его шерстяные объятия. Так она сидит около десяти минут, бессмысленно уставившись на дверь, забаррикадированную теперь, точно от какого-то чудовищного существа. Кто бы мог подумать, что им станет её девушка? В комнате нависает абсолютная тишина. И в этот раз она кажется особенно нерушимой. Ляпис не слышит ровно ничего, что могло бы возвестить её о пребывании Перидот по ту сторону. Более того, кажется, на первом этаже что-то с громким звуком упало. Возможно, её на какое-то время всё же оставили в покое? Девушке тяжело думать даже об этом. Она пытается вслушиваться в этот шум, определить, что делает блондинка, попытаться вновь заставить себя найти иной способ побега, но собственное тело оказывается её же противником. Пережитое оказалось для Лазурит чересчур сильным испытанием. Сколько она уже не спала? Сутки? Двое? Пери держала её в подвале не более дня, но Ляпис могла потерять счёт, ведь часы слились в один безумный кошмар, выход из которого казался куда более чудовищным, нежели он сам. Какое-то время Лазурит ещё держится, но уже совсем скоро и сама не понимает, как тяжесть тела становится всё ощутимее, а слабость, выраженная в минутном отдыхе превращается в болезненную и внеплановую дрему. Спасительную для перегруженного эмоциями сознания, но вовсе не для самой Лазурит.***
Мне надоело тратить время впустую, выжидая Ляпис под дверью, точно счастливый щенок, чей хозяин вот-вот возвратится домой. Да, я со всей уверенностью заявила, что буду ждать, пока она рано или поздно не покинет комнату, но если я решу отойти сейчас, никуда ведь она не денется? К тому же, если я буду просто сидеть без дела — она, увы, быстрее не выйдет, а то и останется там вообще до самой смерти. А я так не хочу… Я хочу внести свою лепту в это дело. Хочу показать, что не только слов моих бояться стоит. Что глупая деревянная преграда на моём пути не встанет, и что дело начатое я доведу до конца! Бодро вскочив на ноги, я быстро спускаюсь на первый этаж и снова сворачиваю на кухню, вдохновлённая уже новой, не менее интересной мыслью. Тихо положив своё орудие на стол, я склоняюсь к шкафчикам, выдвигая для начала самый верхний. Почему-то я действую тихо, словно боюсь спугнуть свою***
— Почему мне из раза в раз приходится говорить тебе это, точно маленькому глупому ребёнку, Перидот? — девушка, не успевшая даже переодеться с рабочей смены, с явным осуждением покачивала головой, глядя на нетронутую пачку таблеток и листочек-напоминалку, стоящие на полке. Этот разговор, казалось, происходил уже в сотый раз, и Лазурит действительно устала от бесконечно повторяющейся истории. Ну неужели Пери просто не может запомнить, что эти лекарства ей необходимы, а вместе с ними и регулярность по их приему? Иначе, какой же толк в лечении? Только потраченные на ветер деньги, да и упаковка данного средства стоит совсем не дёшево. Безусловно, Ляпис волновало не это, а именно здоровье её любимой, которое могло ухудшиться без должной терапии. Почему же Пери не держала всё под контролем сама — большой вопрос. Он нервировал девушку всё больше и больше. И сегодня достиг своего апогея. — Ляпис… я… я просто заработалась, сегодня днём было много заказов, а потом… я подумала, почему бы не устроить нам двоим отличный вечер с фильмами, пиццей и прочей вредной, но вкусной едой? Заказала всё, подготовила к твоему приходу, сбегала в магазин и… Ну мы же так давно не делали чего-то подобного, а сегодня вечер пятницы, и завтра тебе не надо никуда идти… Вот я и… Я просто забыла, Ляпис! Пери неловко переминается с ноги на ногу, ощущая всё больше и больше неловкости и обиды. Такой долгожданный вечер, все её планы и выдумки пошли коту под хвост только из одной маленькой оплошности. Она без всякого взгляда ощущала на себе волну осуждения Лазурит. Её испорченное настроение и усталость, точно самая настоящая болезнь, передавались и девушке, медленно, но верно поражая и вырывая последние расточки надежды на лучший исход. — Забыла, хах. Ты… забыла, — кажется Лазурит её совсем не слышит и все изложенные затеи любимой просто прошли мимо ушей, — ну что же такое опять, почему я должна напоминать тебе об этом? О твоём здоровье, Пи! Это тебе нужно в первую очередь, а не мне. Ну пойми же… — Я понимаю! Понимаю, Ляпис! Это было в последний раз! Давай я сейчас их выпью, и мы с тобой… — Нет, ты не понимаешь! — она резко одёргивает блондинку, даже не давая той объясниться дальше. Лазурит и не видит, как голубые глаза всё больше и больше наполняются горькой обидой, да к тому же ещё и слезами. Не видит, или попросту не желает этого делать. — Не понимаешь, забываешь, путаешь дни, или ещё что-то! Ну неужели мне надо звонить тебе с работы и говорить напрямую: «Пери, выпей лекарство! Выпей, иначе опять будет, как в тот раз!»? Как же я от этого устала… Девушка молчаливо опускается на диван и прикрывает глаза ладонью. Пери же остаётся стоять на месте, не зная, куда деть себя и собственные чувства. Пицца и прочая заказанная еда на кухне потихоньку остывают, а напитки так и остаются преспокойно пребывать в своих бутылках. Между хозяйками дома застывает нерушимая тишина и болезненное напряжение. До тех пор, пока своим негромким голосом первое не нарушает Ляпис. — Что на работе, что дома… всё одно и тоже. Порой мне кажется, что ты немногим отличаешься от них… Что я снова возвращаюсь на смену. Она бросает эти слова, совершенно не думая о последствиях. Говорит то, что так долго сидит в голове и не останавливает себя. Не в этот раз. Тяжёлые рабочие будни, точно такие же тяжёлые пациенты, бесконечная суета и волнения, переживания слились в один сплошной нервозный ком. Единственное, чего хотела Лазурит, так это покоя. Покоя, хоть на один вечер, а не очередную ссору и выяснение отношений. Проходит ещё несколько минут тишины, настолько подозрительной и тяжкой, что Ляпис сама её не выдерживает. Обычно они мирились достаточно быстро. Она открывает глаза, вопрошающе поворачивается к своей любимой и только сейчас понимает, что же слетело с её языка. Перидот продолжает стоять рядом, чуть опустив голову, едва заметно трясётся, но, боже, какая же бесконечная боль отражается за стёклышками её очков. С каким разочарованием и обидой теперь она смотрит куда-то в сторону, сжимает руки в кулаки и чудом держится, чтобы не выдать всё то, что происходит в её душе. Что она наделала… — Ох, Пери… прости… Это совсем не то, что я хотела сказать! Правда! Я так вовсе не думаю! Прости меня… — она спешно поднимается с дивана, ощущая собственную вину, мысленно уже ругая себя за содеянное и обещая, что больше никогда так не сорвётся. Она попросит прощения, помирится со своей любимой, и уже к концу этого злосчастного дня они обязательно забудут эту глупую ссору. Совместный ужин, просмотр фильмов, ванная… всё это исправят! Лазурит пытается себя успокоить, тянется к Пери, обнимает её, но не получает совершенно никакого отклика в ответ. Даже наоборот… та словно напрягается. Точно Лазурит не обняла её, а дала самую настоящую грубую пощечину. — Ну же… Ты чего? Прошу тебя, не обижайся! Я ляпнула это сгоряча и не подумав… Мне очень и очень жаль, Пери! Давай забудем эту ссору… Что ты говорила? Приготовила нам ужин, да? — Да… — Ну вот и давай приступим к нему… А потом посмотрим интересные фильмы, которые ты выбрала и примем совместную ванную… В ответ Лазурит получает молчаливый взгляд сквозь неё. И ничего больше. Девушка проводит пальчиками вдоль руки блондинки, стараясь хоть так вызвать отклик, но и это не привлекает её внимания. — Я обещаю, что никогда больше ничего такого не скажу, Перидот… давай помиримся? И вновь ничего. Угроза становится всё ощутимее, назревает в воздухе, предвещая скорейшую грозу, а вовсе не мелкий дождик. Ляпис чувствует это, и ей становится всё страшнее. Наконец, Перидот всё же переводит внимание на неё. Точно по какому-то волшебному щелчку возвращается в реальность, но… совершенно не такой, какой была ранее. Обида из голубых глаз отступает на второй план, уступая место колючему гневу. Руку Лазурит стремительно отталкивают от себя, а сама Перидот отступает на пару шагов, словно не желая даже близко находиться со своей возлюбленной. Это происходит настолько резко и быстро, что Лазурит не успевает опомниться. — Если я ничем не отличаюсь от них, если ты так устала возиться со мной, так почему бы, блядь, тебе не избавиться от меня? Девушка, ощетинившись, вся напрягается, смотрит на Ляпис так, как никогда прежде. С гневом и злобой. Чистыми и ничем не разбавленными. Это пугает и одновременно удивляет Лазурит, совсем не ожидавшую подобной вспышки. — Пери, подожди, я вовсе не собираюсь… — О-о-о, прекрати опять нести это. Я не желаю слышать подобную лживую чушь! — блондинка отмахивается, возмущенно фыркая. — Запихни меня в свою лечебницу, Лазурит, обколи препаратами, напичкай разными грёбанными таблетками, которые помогут мне стать «нормальной»! Посади в какую-то отдельную палату и там навещай, раз я для тебя такая обуза! Ну, а разве не круто, а? Одновременно и смену отпахала, и поехавшую девушку навестила! Просто замечательно! А сколько времени сэкономила и нервов, не так ли, дорогая? И таблетки мне впихнут санитары точно по расписанию! Не выдерживая больше собственных эмоций, девушка сначала делает пару грозных шагов навстречу Лазурит, а затем обратно, принимаясь ходить по комнате, точно дикий зверь, шипеть и сыпать ещё более чудовищными идеями, совсем не согласованными с мыслями Ляпис. — Пери, нам обеим надо успокоиться… — только и успевает она проговорить сквозь поток сумбурных бессмысленных идей, как девушка её опять останавливает. — Успокоиться? Ха! Я спокойна, Лазурит. В полном порядке, как видишь. Не нужна мне твоя помощь, спасибо! — бутылки с напитками, стоявшие у диванчика, отпихиваются в сторону, видимо чем-то мешая Перидот, и лишь чудом не дают трещину от такого грубого обращения. — Могу сказать тебе спасибо и за этот вечер, Ляпис. Ты сделала его просто незабываемым! Что же теперь? Для кульминации может свалишь в свою любимую отдельную кровать? Опять оставишь меня одну? Ох, ты же так любишь это делать! «Сегодня я сплю в другой комнате, Пери. Спокойной ночи»! Пытаясь спародировать Лазурит, Пери кривляется, но её не хватает надолго. Полное обиды рычание вновь вырывается из горла. — Ты хоть на минуту подумала, как я устала? Устала от твоего вечно смердящего настроения и холодности! Устала от вечного недовольства и упрёков! Дело начало набирать всё более и более скорый оборот. И Ляпис видела лишь один ключ на пути к более быстрому и успешному способу спустить всё это на тормозах. Она внимательно следит за Пери, которая следует к кухне, не переставая что-то громко вещать, и, как только та оказывается на достаточном расстоянии, Лазурит хватает лежащий неподалеку рюкзак. Она нередко брала определенный препарат с работы, успокаивающий одной инъекцией нервы после особо напряжённого дня. К её удаче, сегодня как раз получилось сбыть несколько флаконов этого седативного средства, а вместе с ними прихватить и шприцы. Она никогда не применяла это вещество на Пери, ведь вспышки гнева у той ни разу за их совместную жизнь не были настолько яркими (а Ляпис настолько взвинченной). А теперь, кажется, настал этот самый необходимый момент. Не теряя времени, она быстро распаковывает шприц, наполняет его прозрачной жидкостью и закрепляет колпачок. К этому моменту Перидот уже успевает вернуться обратно с коробкой пиццы и бросить ту на стол. — Полагаю, вечер уже полностью изгажен, Лазурит. А это всё можно смело пустить в ведро… — Пери, прошу тебя, успокойся… — Ляпис поднимается со своего места и следует к ней. — Смотри, — она показывает девушке набранный шприц, не желая скрывать своих намерений и поступать с любимой так, как это делают в больнице, — это обычное успокоительное. Я иногда принимаю его, когда очень сильно нервничаю… и, если позволишь, я сейчас введу его тебе… — Совсем за дуру меня держишь, да? — резко перебивает её Перидот, от вида шприца наполняясь лишь ещё большим гневом. Подумать только, за кого принимает она её? За буйную пациентку? — Да нет же… это правда успокоительное. Я не хочу, чтобы ты нервничала, Пери… пойми… — Почему бы тебе самой не вколоть себе эту дрянь? — она опять не слушает, резко выдёргивает шприц из рук девушки, какое-то время смотрит на него и вскоре откидывает в сторону. — Вот чего я от тебя точно не ожидала… Лазурит не понимает, в какой-момент их ссора перерастает во что-то куда более опасное. Слова сменяются за словами, обвинения за оправданиями и попытками остановить мчащийся на Лазурит поезд, а затем… резкий толчок, удар о стену и быстро охватившая всё сознание тьма. Она осознаёт, что всё это был лишь сон. Сон о том, что произошло в действительности, как укоряющее напоминание о том, с чего же начался их бесконечный кошмар. Ляпис трепетно надеялась, что её сознание сыграло с ней злую шутку, что вот прям сейчас она проснётся в кровати со своей любимой девушкой, мокрая от ледяного пота, дрожащая, но в безопасности. Она надеялась, что после этого прижмётся к самому драгоценному человеку в своей жизни, обнимет её худенькое тело и все страхи тут же пропадут, испаряться… Но, увы. Её не ждал счастливый финал. Она медленно открывает глаза и тут же понимает, что случившееся — самая настоящая реальность. Ужасный кошмар, теперь ставший для неё действительностью. Их ссора, в которой виновата, нет сомнений, она, Ляпис, несколько дней пребывания в подвале, освобождение от пут посредством обмана любимой и… прятки от воистину обезумевшего человека… Лазурит казалось, что она в безопасности. Но лишь только казалось. Видя перед собой до боли знакомую фигурку, она понимает со всей пугающей точностью, что теперь их «играм» точно конец. И девушка не в силах ничего изменить. Кошмар подходил к своему финалу. Сколько же времени она стояла и смотрела за тем, как спит Лазурит? Как много потребовалось ей на то, чтобы пробраться сюда, и почему же она ничего не сделала? Просто стояла и… ждала. Наблюдала. Стараясь не смотреть в голубые глаза, она медленно переводит взор на дверь, а затем и на разрушенную преграду, которую она выстроила в наивной надежде спастись. Как же глупо… глупо было даже на секунду допускать в себе мысль, что Перидот не сможет пробраться к ней, не сможет преодолеть всё то, что в своем животном страхе состроила Ляпис. Пери всегда была целеустремленной и не отступала от желаемого. Она должна была это помнить. Лазурит боится даже пошевелится, лишь медленно переводит взор с двери на свою девушку, решается наконец заглянуть ей в глаза и уже не в силах прервать этот зрительный контакт вновь. Взгляд Пери куда страшнее, чем вырванный замок из двери. Страшнее чего бы то ни было, что испытывала на себе Лазурит за все это время. Он пуст и совершенно безэмоционален. Ляпис не видет и капли отклика, ни капли любви в нём, и даже жалости. Это скорее взгляд хищника, настигнувшего свою жертву, точно знающего, что она теперь ничего не сможет поделать. Ей не сбежать. Глаза Ляпис постепенно наполняются слезами, а тело сжимается от ужасающего предчувствия. Она боится и не в силах скрыть своего страха, осознания собственного бессилия. Да и бежать ей уже никуда не хочется… не хочется бороться. Разве в этом есть смысл? Она сохраняет этот зрительный контакт, и кажется, на мгновение улавливает, как взгляд блондинки изменяется на более агрессивный, животный, как на губах растягивается безумная улыбка… нет, самый настоящий хищный оскал, как на месте её девушки появляется совершенно другой, незнакомый ей человек, едва похожий на прежнюю Пери, воистину безумный и жестокий. Но стоит Лазурит моргнуть, и этот образ пропадает, возвращая ей ту самую Перидот. Воображение и страх опять сыграли в злую игру с девушкой. Неизвестно, сколько продлился этот бесконечный контакт между ними, но Ляпис больше не может выдерживать такого напряжения. Не может и не хочет ждать, что же предпримет Перидот. Она крупно вздрагивает, даже всхлипывает от переполняющего изнутри отчаяния, страха и сожаления, прежде чем сказать ещё одно короткое… — Пожалуйста, прости меня, Пери… Глаза окончательно наполняются слезами, а солёная дорожка стремительно увлажняет щеку Ляпис. Она сжимается, силясь отодвинуться как можно дальше, более не смотрит на Перидот и только с трудом продолжает бороться с неконтролируемой дрожью и страхом, так рвущимися изнутри и, к сожалению, борьба эта оканчивается не в пользу Лазурит. — Я так люблю тебя, Пери…. Мне так жаль…***
Проходит некоторое время после чистосердечных извинений Ляпис. Мне на ум даже не сразу приходит ответ: я только продолжаю неподвижно стоять и смотреть, словно ожидая ещё чего-либо от неё. Каких-то слов, или же действий… — Тебе жаль, да? — всё же переспрашиваю я после довольно продолжительного молчания, не сводя взгляда и впитывая в себя буквально весь дикий страх Ляпис. — А может ли эта твоя жалость повлиять на текущую ситуацию, м-м? Вряд ли. Я подхожу и тихо сажусь совсем рядом, побуждая ту нервно дрогнуть ещё раз, но более никакой реакции не последовало. — Ты как загнанный в угол кролик, Ляпис. Такой крупной дрожи у тебя я не припомню, — подмечаю я, наклоняя голову вбок и стараясь заглянуть в лицо плачущей, — но не стоит так уж пугаться. Даю тебе слово — я тебя больше не напугаю. Поэтому посмотри на меня. Последние слова из моих уст звучат больше как просьба, нежели приказ, вдобавок ещё и с долей жалости. Но не дожидаясь действий любимой, я протягиваю руку и кладу пальцы под её подбородок, поворачивая лицо к себе и глядя в покрасневшие от слёз глаза, рану на щеке, которая, без сомнений, неприятно щипала при попадании на неё солёной жидкости. Как ни крути, а всё её отчаяние потихоньку начало пробивать во мне крупинки живого сочувствия, однако и безумие никуда не делось. — Ты и подумать не могла, что всё обернётся вот так, да?.. Я тоже, — произношу я с пониманием, чуть выше приподнимая её голову. Большим пальцем второй руки, в которой всё ещё находился нож, провожу по мокрым щекам снизу вверх, кое-как утирая слёзы, а лезвие без задней мысли напряжённо пробегает прямо перед её глазами. — Пери, я… — наконец прозвучала тихая пугливая речь Ляпис, но вместо продолжения она инстинктивно прикрывает глаза от острого предмета, промелькнувшего перед лицом, и немного отворачивает голову в сторону. — Но ты не плачь, — пропускаю я её слова мимо ушей, увлекаясь своей темой и напористо поворачивая голову вновь к себе, — сильные эмоции порой испытывать полезно, кстати. Кому, как не тебе, знать это, — с притворным утешением добавляю я, вздыхаю и всё же замолкаю, позволяя той продолжить. Но я настолько прекрасно видела весь этот выразительный ужас, что… каким-то образом, он не мог не радовать мою иную сторону. «Да. Столь сильные, вызванные именно мною эмоции только поднимали безумный неадекватный настрой. Как бы там ни было — больше всего виновата Ляпис, и только она. Она меня не замечала, игнорировала моё внимание, недолюбливала, общалась с той сучкой-ботаничкой, а теперь сидит и со слезами молит о прощении?.. Никуда моя злость и обида не пропадёт, как бы она ни старалась…» — Прости меня… — всё же договаривает Лазурит едва слышно, и вновь приоткрывает глаза. — Ты же знаешь, я тебя всегда любила, люблю, и буду любить… Моя рука с подбородка медленно тянется выше и ладонь оказывается на голове, на этот раз принимаясь медленно успокаивающе поглаживать, точно послушного щенка. Дрожь в её слабом теле ощущается ещё сильнее, но поэтому я и стараюсь всячески показать и доказать то, что бояться не стоит, и пора бы уже успокоиться. В конце концов, с моих уст уже не слетают угрозы, я не громлю комнату вокруг себя и не вспоминаю всё самое омерзительное вслух… — Ну тихо, тихо. Конечно, я знаю это, — наконец, отвечаю я ей напрямую, — всё страшное уже закончилось, любимая моя. Ничего не бойся, — продолжаю почти с полной искренностью говорить я, но как только короткий зрительный контакт с Ляпис был прерван, мои глаза вновь на миг блеснули нехорошим азартом вперемешку с лёгкой злобой, которая, правда, быстро сменилась обидой, и даже печалью. «Ну сколько можно. Какое успокоение ей еще нужно? Я ведь не совсем поехавший и страшный безмозглый псих в её глазах. Или нет?..» Ладонь в очередной раз проходит по мягким волосам. Прекращать это действие совсем не хочется и, кажется, наконец-то это начинает помогать. Дрожь ощущается уже не так сильно, и от того на моих губах появляется лёгкая улыбка. «Всё. Не могу я идти наперекор своему же подсознанию. Я уже не злюсь на неё… Возможно, причина всей этой ситуации всё же была не только в ней… Я слишком сильно её запугала. А ведь люблю всё так же…» — Только не говори, что ты боишься ножа в моей руке. Я ведь держу его так далеко от тебя, — меняю я тему, в это время держа руку с холодным оружием на колене и изредка бездумно мотая лезвием со стороны в сторону, а позже не выдерживаю, наклоняюсь чуть ближе и аккуратно поправляю прядь любимой, переходя на какой-то любовно-одержимый шёпот, — ты у меня такая красивая. Я всегда поражалась твоей красоте, только вот… — я снова прикасаюсь к её щеке, смахивая последнюю одинокую слезинку, — слёзы в данной ситуации тебя совсем не красят. Рука Ляпис неуверенно тянется выше и, неожиданно для меня самой, касается моей, задерживаясь там, и вновь наши взгляды встречаются. — Давай забудем всё это, как дурной сон, Пери. Пожалуйста, — шепчет она, и эти слова окончательно и бесповоротно сбивают меня с прежней обиды и крайне ненавистных обвинений своей любимой девушки в измене и чистом холодном лицемерии. — Давай забудем и начнём всё с чистого листа, хорошо? — продолжает она раскаиваться с неподдельной надеждой в глазах. — А эту ситуацию выбросим из головы, и никогда больше не вспомним. Никогда-никогда. Ты согласна..? Ну… иди ко мне, — теперь она медленно тянет ко мне руки и кладёт их на плечи, а затем неспешно приподнимается и тянется вперёд, аккуратно обнимая и прижимаясь к моему телу. «Я сижу молча и неподвижно, вопрос пролетает мимо меня, хотя остальную речь я слышала прекрасно. Мне одновременно хорошо и… больно от всего, что случилось этой ночью. Как хочется на самом деле забыть всё…» Проходит почти минута тишины, и, борясь внутри себя со всевозможными чувствами и эмоциями, я поднимаю свободную руку и кладу её на спину Ляпис: сначала почти невесомо, будто боясь повредить, причинить ещё больше боли, а затем более уверенно, но всё ещё как-то пугливо прижимая любимую к себе. Сейчас казалось, что страха больше во мне, чем в ней. — Прости. Прости, моя хорошая, — слышу я её голос совсем близко, и прикрываю глаза, внимая каждому слову и каждому действию, — я знаю, как тебе плохо, но продолжаться это больше не может. Я тебя люблю, и хочу, чтобы этот кошмар закончился. Знаю, ты хочешь того же, поэтому… просто дай мне шанс, и всё обязательно изменится в лучшую сторону. Я обещаю. Мы никогда не будем вспоминать этот проклятый день… После того, как Ляпис замолкла, я только глубоко вздыхаю в ответ и начинаю медленно водить рукой по её спине. Это утихомиривает меня ещё больше, я наслаждаюсь этими объятиями как никогда раньше. Я слишком сильно по ним скучала… «Я очень сильно хочу всего того, что ты описала, Ляпис. Хочу стереть это жутчайшее воспоминание навсегда и жить дальше, как ни в чём не бывало. Но давай начистоту… Мы никогда не сможем этого забыть. Наша жизнь не станет прежней. Хоть ты и говоришь, что мы начнём всё заново, я уверена — ты будешь меня теперь бояться до конца своих дней. Большую часть любви перекроет страх и постоянная встревоженность. А также, что я с тобой сделала, не забудется и в моём сознании. Соответственно, нормально жить с этим я не смогу. Мы не сможем. Наши здоровые отношения окончательно перечёркнуты. Как не прискорбно, но твоё опасение передо мной отныне всегда будет преобладать над искренней любовью и чувствами. А я всегда буду ощущать твой страх и свою вину. И как жить с этим страхом? Никак, милая. Никак. Прошлые отношения не вернуть. Никогда. Поэтому, выход есть только один…» Я медленно отстраняюсь и смотрю в голубые глаза, наполненные надеждой на хороший и мирный исход, которому, увы, не бывать. Руки мои вновь тянутся к ней, одна ладонь ласково ложится на щеку Ляпис, и я тихо проговариваю с грустью, медленно опуская взгляд: — Нам не суждено быть вместе в этом мире, Ляпис… В нависшей тишине раздаётся один мгновенный режущий звук, короткий обрывающийся вскрик, хрип, а в сторону брызжет кровь. Я бросаю взгляд на сжатый в своей руке окровавленный нож, и ещё один, более протяжный хрип заставляет перевести внимание на ту, кому я одним движением таки осмелилась перерезать горло. «Поначалу я испугалась. Очень сильно испугалась, хоть и не показывала этого. Один лишь вид крови всегда пугал меня, вызывал панику до дрожи в руках, но в этот раз этого не было. В глубине души я понимаю, что только это станет нашим спасением…» Руки Ляпис инстинктивно обхватывают собственное горло, силясь прервать обильно текущий поток крови, она старается сделать сильный вдох, но вместо этого издаёт сиплый прерывистый невнятный звук с приоткрытым ртом. Возможно, это также могло бы стать криком, но… сомневаюсь. Не сдерживаясь, я резко выдыхаю и притягиваю любимую ближе и прижимаю к себе одной рукой, прикрывая подрагивающие от накативших слёз веки: — Не бойся, моя хорошая. Тихо, тихо... Просто прими это, — я разжимаю пальцы второй руки, и нож выскальзывает, со звоном падая на пол, свободная рука также ложится на спину умирающей девушки, — прими наш единственный выход из ситуации, — я ощущаю болезненно созревающий ком в горле, и в следующий момент слезы уже медленно заскользили вдоль щёк, а её я прижимала к себе ещё сильнее, боясь отпустить. — Тебе больно, но скоро ты поймёшь — это было правильным решением… Я замолкаю, потому что улавливаю около уха очередной хрип вперемешку с едва различимым стоном боли, а горячая кровь вдруг брызнула на мою шею и майку коротким потоком, который Ляпис не смогла удержать. Сама же она особенно крупно дрогнула, что побудило вновь начать успокаивать: — Всё-всё, чш-ш-ш, потерпи ещё немного. Давай я тебе помогу. Так будет лучше… — я аккуратно отодвигаю от себя Ляпис и укладываю её на подушку. Мои пальцы крепко и уверенно обхватывают чужие запястья, и я начинаю сдержанно отстранять их от окровавленной раны, ускоряя такой страшный, но нужный процесс. — Не противься этому, любовь моя, — шепчу я, когда чувствую лёгкое сопротивление с её стороны. Я открываю глаза шире, наблюдая уже новую картину: алая жидкость хлынула с новой силой, заливая ранее белоснежную подушку и покрывая наши руки аж до локтя. Её прекрасные глаза уже смотрят не на меня, а куда-то… мимо, пребывая всецело в состоянии чистой агонии. Грудная клетка вздрагивает ещё несколько раз, издаёт чуть булькающий звук, и в следующую секунду сопротивление рук начинает ослабевать, поэтому в ответ я медленно разжимаю её липкие от слоя крови руки. Приоткрыв рот, я немного свожу брови от переизбытка новых чувств. Интерес, предвкушение и страх смешиваются разом, порождая какое-то новое, совсем неизведанное моей душой и телом ощущение. Я даже не понимаю, положительное оно или же отрицательное, но в своих последующих действиях я особо не колеблюсь: наблюдаю за своей любовью, склонившись, и впитываю последние едва живые эмоции. Её глаза немного фокусируются на мне, тело мелко содрогается, и рот приоткрывается вновь, желая набрать в лёгкие столько воздуха, сколько сейчас может позволить предсмертная ситуация. Я мотаю головой, словно даю знак, что ничего не выйдет, и провожу большим пальцем по приоткрытым губам, оставляя на них кровавый след и в последний раз чувствуя их тепло, а следом зачаровано шепчу короткое: «Ты у меня просто произведение искусства… Люблю тебя», и накрываю её губы своими, одаривая её и себя последним кроваво-любовным поцелуем, глотая её спасительный кислород и лишая последней в жизни попытки на мучительный вздох… Я отстраняюсь как только подо мной наступает полнейшая тишина, и снова опускаю глаза на любимое лицо. «Она всё ещё смотрит на меня, но уже не моргает… » Рука снова тянется к ней, и я бездумно провожу по тёплому телу в пропитанной кровью майке. «…И не шевелится… » — Ляпис..? — зачем-то тихо окликаю её я и резко замолкаю, смотря в стеклянные глаза и неподвижно сидя в ногах, полностью осознавая то, что настал самый страшный момент в моей жизни. Самый страшный и безысходный… Тишину нарушает мой собственный душераздирающий крик, переходящий в рёв, полный невыносимой душевной боли. Глаза мгновенно становятся влажными и уже в следующую секунду по щекам неудержимым потоком полились слёзы, слёзы печали и страданий. «Всё не могло быть иначе. Любые, даже самые животрепещущие слова, сказанные тобой или мной, привели бы именно к такому исходу. Потому что столь страшная ночь навсегда оставила в нас свой отпечаток, и как раньше уже никогда не будет. А то, что уже свершилось… самый правильный исход. Я не выдержала бы твоего вечного страха передо мной, а ты бы не смогла постоянно скрывать его. Мне было бы слишком больно… больно, как и сейчас, при виде твоего бездыханного тела» Сквозь приступ я беру её руку в свою и крепко сжимаю, поднося к дрожащим губам и горько целуя. Испуганный взгляд падает на собственные руки, я вижу столько крови… и оттого шепчу что-то невнятное и несвязное, периодически срываясь на рыдания. Действуя лишь на поводу болезненных эмоций, я спускаюсь с дивана, становлюсь коленями на пол и оказываюсь сбоку от любимой девушки, приобнимая её и укладывая голову на грудь, прямо поверх запачканной одежды, на которую было наплевать. Я жмурюсь, громко шмыгаю носом и новый поток горестных слёз хлынул из глаз, затмевая даже мысли об ужасном. Зачем размышлять об этом, когда всё уже произошло? Сейчас меня просто терзала безысходность и страшная реальность, которую иначе даже и не представишь… Пальцы сжимают ткань майки, я немного поворачиваю голову, громко прерывисто вздыхаю и снова поддаюсь своему горю, беспрестанно рыдая, словно это что-то изменит, залечит огромную кровоточащую рану в моей душе и моём сердце. Страдания длились для меня, кажется, вечно. Все эти чудовищные минут десять-пятнадцать тишину комнаты нарушали лишь громкие всхлипы, рёв боли, только под конец переходящий в тихий скулёж, когда уже не оставалось сил ни на что. И вот я наконец притихла, и только сейчас приоткрыла покрасневшие глаза, смотря куда-то в угол комнаты. Руки уже не просто обнимали любимую, а аккуратно поглаживали, словно я старалась успокоить её, а не себя. Тяжёлое дыхание с открытым ртом медленно прекращается, состояние совсем немного стабилизируется. Стало легче лишь потому, что выплеснулись бесконечным потоком все истинные эмоции на данный момент. Абсолютно все. Я приподнимаюсь с тела, но теперь, после случившегося, не ощущаю себя собой. Совсем. — Вот и… свершилось, — тихо промолвила я, глядя в окно впереди и ни на минуту не отводя взгляда, — но мы б-будем вместе. А ещё… — голос прерывается всё чаще, а после вообще становится неразборчивым. Последующее продолжение фразы превращается в бессвязную кашу. Я замолкаю и сохраняю недолгую тишину, после чего подбираю нож с пола и кое-как перелезаю обратно на диван, усаживаясь на прежнем месте. Далее следует глубокий вдох, и я о чём-то задумываюсь, проговаривая мысли вслух, да только вот различить что-либо просто невозможно. Это был бубнёж даже без коротких пауз, в котором понимала что-то только я. — Я т-тебя так л-люблю… люблю, — шепчу я, снова беру её руку, которая, кажется, стала уже холоднее, и начинаю её заботливо поглаживать, а взор снова упал в её навсегда открытые глаза. От этого зрелища снова предательски зарождается комок в горле, а увиденное плывёт перед глазами из-за новых слёз, но я тяжело сглатываю, опускаю глаза на окровавленный глубокий порез на шее, и продолжаю: — теперь нас… ничто н-не разлучит, любимая. НИЧТО. Я резко склоняюсь и вновь шепчу в её губы: — Потому ч-что в том м-мире мы будем только вдвоём. Т-только… — с этими словами лезвие рывком полоснуло по моему запястью со стороны вен. Я щурюсь от неприятного жгучего ощущения на руке, но даже не смотрю, удачно ли был сделан порез, а делаю ещё один... А после продолжаю зачаровано смотреть на её лицо, тяжело дыша, и в следующий момент аккуратно ложусь рядом, почти на неё, обхватывая руками, несмотря на новую свежую кровь, только уже мою, а от нахлынувшей слабости медленно закрываю глаза. Снова что-то тихо проговариваю с затруднённым дыханием, перехожу на шёпот, сквозь который слышится лишь короткая, ласковая, и последняя просьба: — Обними м-меня… К сожалению, никакого ответа не следует, но вместо грусти я лишь ухмыляюсь краешками губ и добавляю: — Скоро ты… это сделаешь. Мы теперь всегда будем в-вместе… Всегда… Я делаю ещё один прерывистый вздох, чуть вздрагиваю и окончательно лишаюсь сил, с абсолютным достоинством отдаваясь в тот самый мир, который представила себе в самых ярких красках, и который и спасёт нас от бесконечного мрака и страданий, подарив новую светлую надежду…