Мечты, сотканные изо льда

Шан Цинхуа, словно искусно выточенная изо льда скульптура, одиноко стоял на неширокой тропинке, сверкающей в свете солнечных лучей. Он запрокинул голову вверх, щурясь и прикрывая слезящиеся от яркости и мороза глаза рукой. Осматривать сияющие белизной окрестности бамбуковых зарослей было больно. Слезы непроизвольно скатывались по щекам, скрываясь в меховом воротнике, с трудом натянутом до самых глаз. Цинхуа изредка стирал их, хотя они почти не чувствовались онемевшей кожей. На слипшихся ресницах таяли крупные снежные хлопья. Спустя несколько бесконечных месяцев он смог вздохнуть с облегчением и позволить легкой улыбке спрятаться за воротником накидки. Хотелось оставить воспоминания об этом ужасном для школы Цанцюн периоде позади. Оглядываясь назад, он находил странным то, что, несмотря на непрекращающуюся суматоху, время словно прекратило свой бег. Дни на пике Аньдин тянулись непозволительно медленно. Покинуть его было решительно невозможно по той простой причине, что даже глубокой ночью к Шан Цинхуа могли постучаться с не требующими отлагательств просьбами от лордов пиков Байчжань, Цинцзин или Цяньцао. Школа переживала тяжёлые времена, требовавшие от всех пиков возможности чуть ли не мгновенно связываться друг с другом и действовать, подобно единому организму, слаженно и без раздоров. Их хватало извне. Поэтому осознание, что у всего бесконечно плохого тоже, как ни странно, есть конец, приходило с трудом. Приглашение Шэнь Цинцю на чаепитие стало не неожиданностью, но долгожданным успокоением. За месяцы сплоченной работы лорды оплели друг друга невидимыми нитями доверия, благодаря чему отношения между ними потеплели, а скованность при разговорах окончательно потерялась в обидах прошлого. Уставшие от заточения в темнице обязанностей, горные лорды выбрались на совместную прогулку по несравненным бамбуковым лесам пика Цинцзин. Шимэй Ци на повышенных тонах разговаривала о чем-то со своей любимой ученицей, иногда выслушивая возражения шиди Лю по поводу методов её воспитания и игнорируя их. Ло Бинхэ, словно щеночек в сугробах, бегал вокруг Шэнь Цинцю и по несколько раз за минуту спрашивал, не замёрз ли его дорогой шицзунь (вероятно, лелея надежду согреть его жаром своего тела). Несмотря на обжигающий холод природы, Шан Цинхуа чувствовал, как из самого сердца растекалось щекочущее тепло. Или же это было волшебство ароматного чая, заваренного непревзойденным главным героем?.. Но кое-чего все же не хватало. Кое-кого. Отряхивая воротник от крупных снежинок, Шан Цинхуа хотел оказаться не окружении морозной пустоты зимнего утра, а в пробирающих до мурашек объятиях своего ледяного короля. Чем дольше разлука, тем желаннее встреча. Время от времени Цинхуа утешал себя этой мыслью. Дыхание ветра заставило поежиться. — Шиди Шан! Чуть более громкий, чем обычно, голос Шэнь Цинцю отрезвил сознание внезапно вздрогнувшего Цинхуа. Он удивленно хлопал тяжелыми от растаявших снежинок ресницами и всматривался расфокусированным взглядом в горизонт, откуда шиди Му махал ему длинным рукавом. Снежное покрывало сливалось с чистейшим небом, и вдали были видны лишь силуэты. Замечтался. — Бегу! — Цинхуа выкрикнул извинение, чувствуя неловкость за то, что отстал от всех и задержал их на жгучем морозе. Он подобрал подол накидки, чтобы случайно не запнуться об него, и быстро, насколько это было возможно, понесся вперед по протоптанной дорожке, стараясь не замечать, как снег забивается в сапоги. Заснеженное царство, единой цепью связавшее все пики Цанцюн, было совершенно не похоже на полюбившийся за столькие годы ледяной дворец. Неприветливый и холодный, но родной. Мрачные залы с прозрачными колоннами и бесчисленные ступени, ведущие к внутренним покоям, не раз мерещились, стоило закрыть уставшие глаза на минуту. Мысленно блуждая по просторным комнатам, воспроизводя в памяти каждый скол и разыскивая взглядом любимого, он отдыхал. Погружался в мечты, в которых позволял себе забыться до тех пор, пока в дверь его покоев на пике Аньдин не стучался юный адепт с очередной просьбой. Снег хрустел под ногами, пока Цинхуа, с развевающимися полами накидки, пытался догнать лордов, чей искренний смех слышался вдали. — Цинхуа?.. Этот голос. Негромкий, но твердый. Голос, который из-за бессонницы и усталости чудился ночами в мрачной комнате, освещаемой лишь пламенем догорающей свечи. Голос, который привык приказывать, не принимая возражений, но послушно затихал, когда Цинхуа начинал спорить. Голос, который пытался сухими скомканными фразами донести до пугливого лорда пика Аньдин нежные чувства своего обладателя. Голос, который сейчас являлся не сном, не иллюзией и не фантазией. Голос, который он наконец-то слышал по-настоящему. Цинхуа споткнулся об собственные ноги и, выставив руки вперед, упал лицом в снег, царапая кожу на щеках и ладонях, но совершенно игнорируя замороженную боль. Он с придыханием сел на колени, всматриваясь в стволы стройного бамбука, и радостно вскрикнул, когда увидел темно-синюю накидку, волочащуюся по сугробам. — Мой король! Мобэй Цзюнь, холодный, возвышенно прекрасный и отстранённый, вышел из тени. У Цинхуа от восторга и радости — почти счастья — перехватило дыхание, когда его король наклонился, оставляя своими ледяными губами легкий поцелуй меж бровей. Мобэй выпрямился, подхватывая Цинхуа, как котёнка, который почти ничего не весит, и крепко прижимая его к себе. Цинхуа зарылся носом в меховой воротник, закидывая руки на шею Мобэй Цзюня и только теперь понимая, что его пальцы окоченели и почти не разгибались. Он дико замерз. Это показалось Цинхуа несущественным пустяком. Неважно. Совершенно неважно. Его король был холодным во многих смыслах, но холод, исходящий от его демонического тела, Цинхуа любил. Этот холод согревал. Цинхуа едва не урчал от удовольствия и охвативших снежной бурей чувств. Он все ещё болтал ногами в воздухе, пока Мобэй держал его за талию, скрытую не одним слоем теплой одежды. Цинхуа нежно потерся щекой о шею своего короля, зарываясь пальцами в мех на воротнике и перебирая длинные темные волосы. Цинхуа ткнулся замерзшим красным носом в нос Мобэя, который удивленно смотрел ему прямо в глаза, и рассмеялся. Клубы горячего пара обожгли губы ледяного короля. — Мой король... я так сильно скучал, — он мазнул потрескавшимися губами по белоснежной коже и обхватил лицо возлюбленного ладонями. Король, может, и ледяной, а поцелуи горячие. Долгожданные, согревающие, глубокие и мокрые. Цинхуа улыбнулся, думая, что потом губы будут кровоточить и шелушиться. Он успел соскучиться даже по этим болезненным ощущениям. Заснеженный бамбук и толпа бессмертных в конце аллеи словно исчезли. — О чем он вообще думает?! — Ци Цинци кинула на странную парочку удивленный и отчасти возмущенный взгляд. — Шисюн, объяснись! Как этот демон смог незаметно проникнуть на территорию пика? Видимо, Цинцзин не так уж безопасен... Шэнь Цинцю мягко склонил голову к плечу Бинхэ, спрятавшего лицо в волосах шицзуня. Бинхэ мягко притянул его к себе за талию в попытках получить больше тепла. Цинцю кинул на него быстрый взгляд, молча пряча легкую улыбку за веером, с которым никогда не расставался, и наблюдая за собратом по (не)счастью, которого кружили в воздухе. По-детски радостный смех Цинхуа доносился и до них. — Отнесись к этому снисходительно, шимэй. Мобэй Цзюнь — подчиненный Бинхэ, а дом моего ученика — здесь, на пике Цинцзин. Дозволение ему тут находиться вполне обоснованно. Ци Цинци демонстративно вздохнула, и они с Лю Цингэ синхронно закатили глаза, разворачиваясь и уходя прочь. Снежинки кружились в танце ветров. — Давайте отпустим Цинхуа домой. Его там ждут... ... и любят, — осталось неозвученным.