Поступь стали за спиной

Длинный и тонкий, худой как палка, черноволосый и палево-зеленоглазый… почти как Сефирот. Стальные искры в глазах, рваная, завораживающая до транса пластика то ли хищника за миг до броска, то ли танцующего контемп, покачивающиеся узкие-узкие бедра в черных джинсах, босые ступни, оставляющие тонкие выбоины в паркете, волосы, метущие воздух вокруг колен. Весь острый, весь отточенная кромка меча. Звенящая, вибрирующая сталь. Масамунэ. Он стелился за Клаудом, выжидал и наблюдал, в его глазах светилось знание, что удар однажды будет нанесен. Масамунэ смотрел на Клауда и каждый миг помнил вкус его крови, которой очень хотелось снова глотнуть. Войти в плоть, разрезать ее, раздвинуть собой и впитать самый первый, самый яркий, непроизвольный всплеск боли. Искренний и чистый, как вырванный из души крик. Масамунэ ходил за Клаудом, пил вместе с ним на кухне чай, оставляя после себя нетронутой чашку, укладывался поперек входа в спальню, наблюдая, как Клауд расстилает постель и долго, мучительно засыпает. Пытался жить его жизнью, с интересом повторял за Клаудом жесты, смысл которых ускользал от него, делал вид, что ест и листает газету, учился хмуриться, смотря в телефон, и ни на миг не забывал, что однажды ударит, пронзит насквозь, как было уже не раз. Это была форма его любви. Мечи могут только ранить, только не убивать тех, кто им дорог. Каждый шаг Масамунэ сопровождал едва слышный, тонкий звон столкновения стали о сталь. Его тело вибрировало, тревожа воздух и рождая страх в сердцах людей. Иногда Масамунэ забирался к Клауду на постель, осторожно ложился на бок поверх одеяла и смотрел на него. Иногда, когда голод становился почти невыносим, он выходил на охоту за другой кровью, и возвращался весь расцвеченный ею, оставляя пахнущие смертью потеки на полу. Он позволял Клауду смывать алые отметины побед со своего бесполого тела, и терпеливо ожидал возвращения хозяина, и награды — позволения нанести желанный удар. А пока Масамунэ, как и было приказано, сторожил его собственность.