Сломленный

Спасительный сумрак. Он словно падал в объятья вихря сатецу и никак не мог достичь дна. Песок шуршал, нежно обволакивая каждую частичку кожи, приглаживая волосы, забираясь под плотно сомкнутые ресницы, щекоча ноздри. Ему было безразлично. Теперь. Всё равно, что там, куда затягивает эта бездна, нет никого и ничего. Даже Отца. Шинки вздрогнул во сне всем телом и мучительно скривился. Сколько раз мысли о Гааре возвращали его к свету, заставляли сделать шаг из очаровывающей тьмы, всё надёжнее сковывающей теряющую силы к жизни душу? Ежедневно. С шестнадцати лет и по сей день. Раз от раза, стоило закрыть глаза, чтобы вздремнуть или перевести дух, в надежде на то, чтобы оклематься, забыться, оставить свою ненормальную тягу где-то там, за границей несбыточных грёз и больных фантазий… перед внутренним взором появлялся Он. Вот уже 1875 суток. Шинки считал. Не намеренно. Лишь потому, что мог сконцентрироваться на этом. Отвлечься. Он болен. Одержим Отцом, желает его и не может дотянуться. Не смеет. Не имеет права. Не в состоянии себя заставить, пусть страсть, разрывающая сына казэкаге, подобна песчаному гробу, сминающему свою жертву тоннами почвы, хоронящая на глубине сотен метров без возможности выбраться. Поначалу всё не было столь печально. Увлечённость внешностью и статью казэкаге вызывала интерес и похотливое удовлетворение желаний подрастающего, изменяющегося тела. Первые полгода Шинки считал стояк и дрочку даже забавными, ловко обходя тревожные звоночки собственного сознания о том, что реагирует он, как бы, на собственного Отца. Повелитель сатецу был внимательным, разумным юношей и знал, что заблуждения в объекте обожания для его возраста вполне нормальны. Даже учитывая, что это он — собранный и рациональный сын Гаары. Но, застав себя однажды ночью у порога спальни Отца, парень с ужасом осознал, что его желания не нормальны. Следующие три месяца ушли на тщательный анализ ситуации. Разбор, бесконечный осмотр влечения со всех углов, раскатывание тактики, поиск выходов, принятие бесполезных, неконструктивных решений. Последний гвоздь в крышку гроба порочных чувств вбила мягкая улыбка Отца, заметившего эрекцию, когда они вместе посещали горячие источники. По соображениям Гаары это подтверждало, что его любимый и единственный сын развивается так, как положено здоровому юноше. Но Шинки, даже вполне четко осознавая причины родителя, воспринял улыбку иначе. «Я хочу, чтобы он так улыбался мне, когда мы занимаемся сексом». Мир шестнадцатилетнего подростка перевернулся навсегда. В этой жизни, в этом мире, в его окружении остался только один человек, способный заставить его кровь кипеть от страсти — Гаара. Если спросить Шинки, как последующие года он умудрялся скрывать свои чувства — не вздрагивать от прикосновений, не выть песчаным волком от тяги, не прижиматься, не нарушать покой спящего Отца, когда хотелось до крови впиваться в свои руки и разодрать горло от мучившей похоти — он не смог бы ответить. Преемник не знал, как он с этим справлялся, потому что ведал только другое — нельзя. Не дозволено. Запрещено. Возможностей признаться или даже получить то, чего так дико хотелось, у повелителя сатецу были сотни: когда был болен или ранен сам, когда Отец, против обыкновения, оказался пьян и так уютно заснул в объятьях сына, зная, что тот донесёт его до постели. Такой беззащитный, расслабленный, не ожидающий подобного. И Шинки хотел. До исступления целовать Гаару, вжимать собой в кровать, искусать всё тело, не заботясь о том, увидят ли отметины впоследствии; заломить ему руки и неотрывно смотреть в глаза, закатывающиеся от наслаждения, когда он его трахает; или задыхаться и скулить, теряя сознание от бархатного голоса, нашёптывающего пошлости в полыхающее ухо, пока казэкаге вставляет ему по самое основание. И не мог. Эти мысли были грязными, оскорбительными в отношении не только Пятого, но и его собственной привязанности, в качестве сына. Потому что, несмотря на низменную, извращённую страсть, Шинки всё так же почитал Отца как мужчину. Уважал его, гордился им, стремился быть его достойным… и стирал кожу на собственном члене, давясь слюной и представляя рядом того единственного, кто освещал его жизнь одним своим присутствием — Гаару. Впрочем, нет. Парень не справлялся. Всё, что он делал последние четыре года — подавлял свои прихоти, выстраивал тело и сознание по логике, кивал и улыбался Отцу, отчаянно борясь с желанием раздеть его на глазах у всех. Шинки был настолько поглощен борьбой с самим собой, что пропускал мимо беспокойные взгляды и слишком часто звучащие в этом году вопросы от Отца и Дяди «Ты выспался, Шинки?», «Как ты себя чувствуешь?», «Выглядишь усталым. Иди, отдохни». Просто, однажды заснул, а на утро понял, что не может подняться. Сил не было. Пальцы на руках, накрытых одеялом, еле шевелились. Грудь вздымалась медленно и тяжело, как у дремлющего. Первые пару минут Шинки был уверен, что продолжает спать — только так он мог логически объяснить, почему тело отказывается повиноваться и, ко всему прочему, обездвиженность не вызывает никаких иных эмоций, кроме отчуждения. Слабость с утра в этом году он ощущал не раз — но всегда поднимался с мыслью о том, что есть дела, что Отец будет беспокоиться о том, если он встанет слишком поздно и не выйдет к завтраку… — Шинки? — Гаара, открыв дверь, стоял на пороге комнаты сына и смотрел на юношу в смятении. Стука парень не слышал, хотя он наверняка был. — Доброе утро. — Убедившись, что его мальчик не спит, он смелее сделал несколько шагов вперёд. Не получив ответ, ускорился и остановился у изголовья. — Ты плохо себя чувствуешь? Тёплая ладонь легла на чистый лоб преемника — тот вздохнул чуть глубже и приоткрыл рот. Но оттуда донёсся только неразборчивый шёпот. Казэкаге похолодел. — Шинки… — спустя долгую секунду замешательства, мужчина наклонился и коснулся губами всё того же лба. — «Температура чуть ниже обычной. Да и ушёл спать он вчера раньше». — Без спроса откинув часть одеяла, взял лежащую вдоль тела руку сына, пальцами зажал запястье. Пятнадцать лет отцовства научили Гаару некоторым хитростям в определении признаков распространённых болезней. «Это точно не простуда. Отравление?» — подсчитав пульс, нахмурился казэкаге. — Канкуро, — Пятый не стал повышать голос слишком сильно. Во-первых, он не знал, как отреагирует на крик сын в его состоянии. Во-вторых, из-за их долгого отсутствия, брат наверняка сейчас настороже и, скорее всего, услышит. Советник не заставил себя ждать — спустя минуту кукловод уже заглянул в комнату. — Что такое? — Зови врача, — Гаара уже сидел на краю постели с поправленным одеялом, одной рукой приглаживая волосы молодого человека, второй сжав его безвольную ладонь. — Бригаду. Канкуро вытянулся, ошарашенный видом ослабленного племянника — тот лежал, словно в полудрёме, медленно дыша, с полуприкрытыми глазами. — Да, — обронил кукловод и быстро направился к выходу. — Хорошо. Червь сомнения давно гложил их обоих — оба подозревали, что через некоторое время парень свалится, да только загнать его в больницу никак не получалось — тот ещё упрямец был. Но, даже видя, что Шинки не в порядке, дядя никак не ожидал увидеть подобного. «Из него будто всю чакру выкачали… Что с ним могло стрястись?» На ходу Канкуро лихорадочно соображал, есть ли на сегодня важные встречи у него, брата или племянника. Благо, расписание друг друга они всегда знали, включая, зачастую, и личные встречи. Он намеренно пролетел мимо телефона, зная, что схватить целую бригаду медиков парой этажей ниже проще, чем пытаться их вызвонить — даже учитывая, что звонок из покоев казэкаге в резиденции проходит на отдельную линию. — Болит что-нибудь? — спросил Гаара, продолжая поглаживать волосы сына. Шинки не отреагировал. — Пить хочешь? Я помогу тебе сесть. Парень надолго закрыл глаза, выказывая отрицание. — Хорошо, я просто побуду рядом. Канкуро скоро приведет врачей. В обычной ситуации сын почувствовал бы волнение Отца, что колкими песчинками разлеталось бы вокруг. Подскочил бы от понимания, что заставляет беспокоиться о себе. Но сейчас парень едва ли ощущал собственное тело. Даже обязанный появиться при подобном состоянии ужас так и остался лежать где-то далеко, на поверхности, уже не в силах дотянуться до шиноби, что продолжал своё падение в сумрак собственного сознания. Шинки ощущал лишь пустоту. И, в отличие от молодого человека, лишившегося и без того небольшого количества выражаемых эмоций, его Отцом всё сильнее овладевало не просто волнение, но страх. Минуты ожидания продолжали тянуться слишком медленно и Гаара неуверенно произнёс мучивший вопрос: — Ты принимал что-нибудь? Снотворное? Реакция слабая, но отрицательная. — Съел что-то не то? Получил повреждение на последней миссии? — вопросы один за другим тяжело повисали в воздухе, оставаясь без ответа. Казэкаге и близко не был медиком, но уровень чакры проверить мог — у Шинки сейчас он был привычный. «Но тогда почему же он в таком состоянии? Гендзюцу? «Кай» не помогло». В коридоре наконец-то зазвучали торопливые шаги. Бригада медиков появилась на пороге быстро и без толкучки. Пятый встал, уступая место профессионалам. Ответив на вопросы врачей, Гаара приблизился к брату. — Улучшения? Младший покачал головой. — Он даже не говорит. Кукловод поджал губы, набрал полные лёгкие воздуха. И, оторвав взволнованный взгляд от племянника, которого обследовали ирьё-нины, повернулся к Гааре. Положил ладонь ему на плечо. Сжал. — Оставайся с ним, я разберусь с делами, — и, отсекая возможные возражения, быстро направился прочь. — Спасибо, Канкуро, — проводив советника взглядом до двери, казэкаге повернулся к группе, столпившейся у кровати сына. Старший врач, с которым общался Гаара, уже стоял чуть в стороне, хмурясь и быстро записывая что-то в блокноте. Бригада же, очевидно получив указания, собирала инструменты, разложив носилки на полу. Закончив с пометками, главный спустил с лица тряпичную маску и твёрдым шагом направился к Пятому. — Казэкаге-сама, мы вынуждены немедленно поместить Шинки-сама в реанимационное отделение. Гаара побледнел сильнее прежнего. — Всё настолько плохо? — По первичному осмотру физические показатели в норме, но, — медик покачал головой. — Если вы говорите, что отравление маловероятно (и тут я соглашусь), то, видимо, это что-то психологическое. Тут нужен специалист. А пока мы поместим его под надзор и проведём полную проверку. — Мужчина кивнул бригаде и те, ухватив ослабленное тело сына казэкаге, поместили его на подготовленные носилки. — Я уверен, жизни Шинки-сама ничего не угрожает. И через пару дней он уже вернётся в свои покои. — Да, конечно. Сейчас его разумнее поместить в больницу, — руки Гаары, сомкнутые в замок, не дрожали. Хотя внутренне его бил озноб. Они посторонились, пропуская бригаду. Врач, против ожиданий Пятого, не отправился за ними. — Казэкаге-сама, скажите, кто более остальных контактирует с Шинки-сама и сможет наиболее подробно описать его состояние в течение последнего месяца? — Полагаю, я, — без задержки ответил Гаара. — Вы можете пройти сейчас с нами? — вопрос звучал неуверенно. Естественно — он говорил с казэкаге. Но также он общался с отцом заболевшего юноши. — Конечно. Я буду рядом столько, сколько потребуется. И отвечу на любые вопросы. «О Суне есть кому позаботиться на день-два. Да хоть месяц. Я казэкаге больше тридцати лет. Выстроенная мной система не рухнет так просто», — добавил он про себя. Неудачно скрыв вздох облегчения, ирьё-нин указал рукой на выход. — Тогда прошу. *** — Повышенная утомляемость? Пламенновласый мужчина в бордовых одеждах уверенно кивнул. — Бессонница или гиперсомния? Он не знал второго слова, но догадался, что это противопоставление. — Да, бессонница. Он плохо спит последние года два. — Депрессивное настроение? Потеря интереса? Гаара нахмурился. Он был тем, кто общался с сыном более остальных, но, в то же время, не так и много часов в день они проводили вместе по итогу. — Скорее да. Молчалив больше обычного и, — он потёр подбородок, тщательно припоминая все события, связанные с Шинки. — И его увлечения. Думаю, он занимался ими скорее по привычке, чем ради удовольствия. — Так же последние два года? — врач продолжал делать пометки на компьютере. — Полгода, — с сомнением возразил казэкаге. — Возможно год. Маловероятно, что больше. Психолог кивнул. — Потеря веса? Снижение аппетита? — Последнее, — сразу ответил мужчина. — Хотя он по-прежнему съедал всё, но через силу. Помрачневший взгляд врача не укрылся от внимания Гаары. — Степень концентрации? — Привычная, — через паузу заключил Пятый. — Заторможенность? Двигательная или умственная? — По утрам, двигательная. Последние два месяца. Произнося это, казэкаге всё сильнее сжимался внутри. Он же видел, что его мальчику плохо. Почему он не потащил его к врачам? Точнее, они ходили полгода назад. Все анализы были в норме. Как и сейчас. Только Шинки уже полдня лежит под капельницами, а его отец беседует с лучшим мозгоправом Суны, чтобы понять, всё ли у сына в порядке с головой. — С вашим графиком сопоставить все эти факты тяжело, казэкаге-сама, — видя обеспокоенность мужчины, прервал перечисление врач. — Тем более не зная, на что именно стоит обращать внимание. Да и Шинки-сама прекрасный шиноби. Пусть и ваш сын. Скрытность и маскировка — его профессия. — Да, — под коркой билось навязчивое желание ссутулиться. — Он восхитительный шиноби. Гаара хотел уйти к сыну и взять Шинки за руку, надеясь, что его присутствия будет достаточно для того, чтобы мальчик пошёл на поправку. Как когда-то в детстве. Выдержав паузу, ирьё-нин вернулся к опроснику. — Чувство вины? Молчание сопровождалось продолжительным мыслительным анализом. — Не знаю, — сокрушённо мотнул головой Гаара. — Я бы хотел сказать, что «нет», но не знаю. Врач кивнул, приветствуя честность. — Суицидальные мысли? Новое длительное отсутствие ответа вынудило психолога посмотреть прямо на гостя его кабинета. — Надеюсь — нет, — едва ли не шёпотом, но заставил себя произнести казэкаге. Этот последний вопрос убедил его в том, какой диагноз собирается установить врач. И сказать, что это ему не понравилось — ничего не сказать. Хотя мысли о том, что Шинки — его Шинки может задумываться о смерти, не видя иного выхода из ситуации, в какой оказался, ужасали ещё больше. — Признаков попыток не было? — врачу стало непрофессионально-некомфортно перечислять варианты, но такова была его работа. — Порезы на руках? Какие-то непонятные лекарства? Ушибы? Иррациональные действия, направленные на причинение себе вреда? — Нет. — Отрицательно покачал головой на каждый пункт Пятый. — Даже на тренировках он всегда… по-прежнему был осторожен. Задав ещё несколько вопросов, специалист попросил немного времени для анализа. Гаара мог остаться в кабинете, но решил выйти и прогуляться за стаканом воды в дальний угол коридора. Психолог спрашивал про потрясения, и сейчас, оставшись наедине с собой, мужчина продолжал перебирать в памяти все возможные ситуации, которые допустимо назвать стрессовыми. Каждую миссию, после которой Шинки выглядел слишком уставшим. Любой их разговор или упоминание о беседе с другими. Год, два, три, четыре назад. Но не было ничего. Вообще ничего. Его сын был обычным. Прежним, как всегда, как и раньше. Заботливым, внимательным, преданным. «Но, если бы это было так, он бы не лежал сейчас в больнице», — с трудом допил воду Гаара и, выбросив стакан, направился обратно. — Большое депрессивное расстройство или клиническая депрессия. Таков мой диагноз. — Психолог держал в руках бумагу с заключением. — Шесть из девяти пунктов подтверждены. Два под вопросом и только один наверняка исключён. Для постановки диагноза достаточно пяти. Да и общее состояние попадает под клиническую картину заболевания слишком хорошо. — Он со вздохом отдал лист казэкаге. — На основе имеющихся анализов и этой беседы прописываю курс антидепрессантов, отстранение от обязанностей, покой. Допускаю возможность домашнего лечения, но, если за пару дней наметятся ухудшения, вернём на стационар. — Отец кивнул. — Депрессия — распространённая болезнь для людей вашей профессии, казэкаге-сама. И для эффективного лечения потребуется… — Выяснить, что стало причиной, — закончил Гаара, смотря на строчку с диагнозом. — Да. Это ключевое. — И это будет нелегко, — едва слышно добавил Пятый. — Шинки? — заглядывая в палату к сыну, казэкаге надеялся увидеть его бодрствующим и посвежевшим хотя бы относительно утра. Внешне эти надежды оправдались — сын полусидел в кровати, смотря перед собой. Но полное отсутствие блеска в обычно прямом зелёном взгляде вызывало желание поджать губы и сцепить кулаки. Тем не менее, присутствие постороннего он заметил. — Отец. Добрый… день? Голос повелителя сатецу был каким-то бумажным, безвкусным и сухим. Таким, что от неприятия зачесалось в носу и захотелось чихнуть. — Сейчас около четырёх, — мужчина приблизился. Сел на стоящий возле койки стул. — Как ты себя чувствуешь? Возникла неловкая пауза, пока Шинки переводил взгляд с Отца на руку, из которой торчала игла с капельницей. — Могу двигаться и говорить. Голода нет. Видимо, из-за питательного раствора. — После медленного вздоха взгляд чуть оживился. Юноша снова посмотрел на казэкаге. — Я доставил вам беспокойств, Отец. Рот Гаары непроизвольно приоткрылся. Эти слова сын всегда говорил едва ли не первыми. Если был ранен, слишком устал, задержался. Внутренний червь волнения, и без того точащий края сознания, обрёл зубы и вцепился в потрёпанную временем, да жизнью душу. Эта фраза была признаком того, что Шинки в порядке. Возможно не в полном и ему потребуется продолжительное лечение, но… А сейчас сын произнёс её так поздно, словно совсем забыл о том, что такое понятие, как беспокойство родителя за ребёнка, вообще существует. «Да что же с тобой случилось, сын? Почему я не знаю об этом? Почему ты не говоришь мне?» — Тогда поправляйся, я жду. — Заставил себя улыбнуться Пятый. — Меня долго собираются здесь держать? — Можем вечером отправиться домой, — улыбка стала чуть смелее, когда Шинки кивнул. — Но от миссий придется воздержаться как минимум месяц. — Он сделал вдох, качнул головой. — Или больше. До твоего полного выздоровления. — Какой диагноз? Гаара… не хотел говорить. Но их отношения отца-сына строились на прямоте и доверии. И именно поэтому мужчина так тяжело воспринимал тот факт, что не имеет представления о причине состояния своего мальчика. Получается, Шинки не доверял ему суть проблемы. — Клиническая депрессия. Курс антидепрессантов и полный покой. Молодой человек не отреагировал. Но, несмотря на пустоту в глазах, Пятый понял, что сына не удивило сообщение. «Он знал, что у него». Это задело Гаару ещё сильнее. — Шинки. Казэкаге попытался дождаться, когда сын посмотрит на него, но тщетно. — Шинки. Скажи мне, что случилось? Почему ты… Парень отвернулся. Подобного шока мужчина не испытывал уже очень давно. Вытянувшись на стуле, он в неверии смотрел на юношу, которого последние пятнадцать лет называл своим сыном. С гордостью, любовью, теплотой, Гааре, казалось бы, не свойственной. Они всегда всё обсуждали спокойно, без скандалов, без обид, на равных. Мальчик мог быть расстроен, даже зол, обижен, но его максимумом всегда оставалось отпустить взгляд. А отвернуться? Впервые в жизни пламенновласому захотелось вскочить, именно вскочить с места и, встряхнув сына за плечи, заставить посмотреть себе в глаза. Накричать на него. «Это депрессия», — с трудом удержавшись на месте, перевёл дух казэкаге. — «Сейчас Шинки, можно сказать, не вменяем». Совладав с собой, Гаара поднялся. Коснулся руки сына. — Поговорим дома. Я заберу тебя чуть позже. Однако в резиденции ситуация не улучшилась, даже с учётом принятых лекарств. Шинки стал заметно оживлённее — сам поел, прошёлся до ванной. Но говорить продолжал сухо и урывками. Канкуро, в отличие от Отца, на него сорвался. Конечно, скандал даже с обычным Шинки не имел бы никакого эффекта — тот бы разбил все доводы оппонента логикой. Но сейчас он просто молчал. И единственное чего добились мужчины совместными усилиями, была одна короткая фраза: «Я не могу сказать». — Да как так не можешь?! — не на шутку разозлился кукловод. — Нам нужно это знать, чтобы вылечить тебя! На одних антидепрессантах далеко не уедешь! Это не то, что можно излечить только таблетками! — он стукнул кулаком по креслу, на котором сидел. — Ты же понимаешь это не хуже меня, Шинки! Ожидаемого «понимаю, потому и молчу», мужчины не услышали. Накрывшись одеялом, парень отвернулся (опять) от них. — Оставьте меня. — Ах, ты паршивец! — Канкуро! — Гаара еле успел схватить брата песком, чтобы тот не стащил сына с кровати. — Он не в себе. Дай лекарствам подействовать. Это не происходит быстро. Силой вытащив советника из комнаты, казэкаге закрыл дверь в спальню преемника. — Дай ему время. — Гаара, — старший схватил его за плечи, встряхнул, смотря широко распахнутыми от замешательства и злости глазами. — Он не скажет. Тебе ли не знать собственного сына?! — У него депрессия. В клинической форме, — слабо возразил Пятый. Бирюзовый взгляд, переполненный беспокойством, сказал брату гораздо больше, чем Гаара мог бы выразить словами. Канкуро заметно сбавил напор. — Ты напуган и в смятении. Ясно. — Он опустил одну руку, второй взъерошив собственные волосы. — Мы не справимся с ним. Приведя дыхание в порядок, Канкуро быстрым шагом направился на кухню. Гааре ничего не оставалось, как последовать за ним. Сев, марионеточник поджал губы и принялся барабанить пальцами по столу. — Его и в адекватном состоянии-то фиг переспоришь, а тут. — Взгляд мужчины упал на телефон. — Нам нужен совет. Конечно! Человека, который поумнее нас будет. Казэкаге медленно опустился на своё привычное место за обеденным столом. На такой пустой кухне, хотя они находились здесь вдвоём. Но, следя за тем, как брат берёт трубку и набирает номер, он чувствовал слабый ветер облегчения. Как ему самому не пришла в голову идея позвонить Шикамару? Привычного «вот это проблемно» из трубки не долетело после того, как Канкуро завершил краткий пересказ событий. Очевидно, даже второй по важности дядя в жизни Шинки, и, по совместительству, гений Скрытого Листа, не мог сходу разгадать загадку принца Суны. Сквозь тишину телефонного гудения раздался треск кремния и звук затягивания сигаретой. — У меня, конечно, появилась пара теорий, пока я вас слушал, — наконец-то заговорил Нара. — Но тут есть две проблемы. — Мужчины напряглись, переглянувшись. — Точнее, на самом деле их нет. Просто я не смогу приехать. — Да, дела хокаге… — начал Гаара. — Не в этом дело, — непривычно-бесцеременно перебил его зять. — Ради Шинки, да и любого из вас, я бы нашёл время. — Тогда? — вопросительно произнёс Канкуро. — Есть человек, который справится с этой ситуацией гораздо лучше меня. — Чувствуя беспокойство родственников даже на таком расстоянии, без зрительного контакта, Шикамару добавил: — Ей можно доверять. К тому же, она медик. — Сакура-сан? — неуверенно нахмурился казэкаге. — Лучше, — из телефона донеслась усмешка. — Ино. Уточнять, что за теории у него возникли, глава клана Нара не стал — уклончиво ответил, что для всех трёх вариантов не хватает данных от личного контакта, а Яманака-сан лучше кого бы то ни было справится с поставленной задачей. Даже лучше него самого. Единственное, что Шикамару строго наказал — это не говорить Шинки о приезде Ино. — Даже о визите не упоминайте. Ему прекрасно известно об особенностях ниндзюцу, а, раз проблема психологического плана, он даже в своём подавленном состоянии будет сопротивляться. — Жертвы и травмы нам не нужны, — согласился Гаара. — Антидепрессанты обладают эффектом снотворного? — Должны улучшать сон, — суновцы обменялись взглядами. — Хочешь, чтобы мы убедились, что он спит, прежде чем пустить Ино-сан? — Да. — Он помолчал. — Она, конечно, сама его сможет вырубить. — Но лучше избежать подобной ситуации, — согласились мужчины. *** Яманака не заставила себя ждать — вечером на второй день после звонка Шикамару Канкуро уже встречал её на вокзале. — Простите, что оторвали вас от дел, Ино-сан, — грустно улыбнулся советник казэкаге, принимая небольшой чемодан — весь багаж кунойчи. — Оставили Коноху без главной защитницы. — Если бы Лист настолько зависел от меня, я бы шагу из деревни ступить не могла, — рассмеялась в ответ женщина. — Надеюсь, смогу помочь. По дороге в резиденцию они едва ли перекинулись парой слов о погоде, и, лишь оказавшись в гостевых покоях (на пару этажей ниже комнат, занятых каге и его семьёй), перешли непосредственно к обсуждению ситуации. Канкуро подмывало узнать, какие же догадки возникли у Шикамару, ибо он сам терялся и откровенно говоря не знал, что такого может настолько вывести его племянника из равновесия. — Будь на его месте другой, я бы решил, что тут безответная любовь, — развёл руками мужчина. — Но это же Шинки… — Что же, полагаю, мы скоро узнаем причину, — вздохнула Ино, смотря в круглое окно. Прежде, чем Канкуро продолжил расспрос, раздался звонок от Гаары и они поднялись наверх. Поприветствовав гостя, казэкаге кивнул в сторону спальни сына. — Спит уже около получаса. Не думаю, что в его состоянии Шинки способен на симуляцию. — Да уж, — тихо фыркнул дядя. — Всё, на что он сейчас способен, так это пофигистически посылать нас прочь. Это происходит ежедневно последние трое суток. Лекарства точно работают, как надо? Брат наградил его грустным взглядом. Подняв руки, советник каге отправился к выходу. — Оставляю вас. Дела сами себя не сделают. — Спасибо, Канкуро, — кивнул младший. Тот помахал ладонью в ответ и скрылся за входной дверью. Повисла напряжённая пауза. Глубоко вздохнув, Яманака первой сделала шаг в сторону нужной комнаты. — Вам что-нибудь необходимо, Ино-сан? — спросил Пятый. — Нет, — она покачала головой. — Я удостоверюсь, что он спит и сразу же начну. — Сделала ещё шаг, обернулась: — Мне лучше оставаться одной. — Но я буду настороже, — кивнул Гаара, уловив мысль. Собравшись с духом, кунойчи открыла дверь и перешагнула порог спальни сына казэкаге. Молодой человек мирно лежал на спине с закрытыми глазами. Бесшумно приблизившись, Ино осторожно коснулась плеча юноши и сосредоточилась. «Спит. Течение чакры чуть замедленно», — тихо выдохнув, она опустилась на заботливо оставленное рядом с кроватью кресло. Поместила ладонь на лоб повелителя сатецу. — «Начнём. Сайко деншин». Проникать в чужое сознание занятие само по себе не из приятных, а тут ещё и ситуация крайне щекотливая. Предлагая кандидатуру своей давней подруги, Шикамару учёл несколько важных факторов: профессионализм, близость к семье казэкаге и умение хранить тайны. С техниками Яманака по контролю сознания в нынешнем мире никто не мог сравниться. В той же Суне таких специалистов просто не было, а, даже если бы и были, исходя из предположений Нара, доверять им конкретно эту процедуру не стоило, будь они хоть трижды верны действующему казэкаге — слишком личное. В другой период Гааре пришлось бы положиться на своих, пусть и склонных больше к допросам, чем к тонкому изучению внутреннего мира, шиноби. Но в нынешний спокойный век у него был выбор и возможность обратиться к союзникам. Тем более, учитывая связь с Нара, их даже чужими не назвать, пусть общение активным не было. Да и хранить секреты, Яманака, безусловно, умела. И, что немаловажно, Ино оставалась матерью. А также женщиной, знакомой с психологией людей, которым тяжело даётся выражение эмоций. «И у тебя прекрасная интуиция, которая никогда не подводит». Рассказав бывшей сокоманднице о состоянии племянника, Шикамару выдвинул три основных гипотезы, почему такого молодого жеребца, как Шинки, свалил столь каверзный недуг, как депрессия. Одна идея была опасной, но решаемой. Вторая — довольно глупая, но, тем не менее, имеющая право на жизнь. И третью Нара определил как «очень печальную». И, к сожалению, наиболее вероятную. «Итак, для начала — контроль». Яманака полностью сосредоточилась. Признаки предыдущего вмешательства в сознание часто отыскать не просто. Особенно, если оно было выполнено профессионалом и за годы до этого момента. Возможно даже до знакомства с Гаарой. Давность давала простор для действий, но и предполагала немыслимую точность. Знать, что мальчик станет приёмным сыном казэкаге и преемником титула? Настроить против Гаары? Такой подход имел бы смысл в свете личной мести или желания деморализовать главу, а то и всю Суну. Но имел явный просчёт по способу. «Впрочем, не исключено, что депрессия — лишь первый этап. И далее события могут начать развиваться по куда более трагичному сценарию», — в воспоминаниях покачал пальцем Нара. Однако, спустя час тщательнейших поисков, Ино ничего не нашла. «Полагаю, этот вариант можно исключить», — смахнув пот, кунойчи перешла ко второму раскладу. Запоздалый бунтарский период. «Согласись, звучит смешно», — фыркнул сквозь зубы Шикамару. — «Устраивать бойкот почитаемому и уважаемому Отцу, когда тебе двадцать один, да ещё и на ровном месте. Скажешь, это совершенно не похоже на Шинки?» — женщина кивнула, мужчина пожал плечами. — «А я скажу — именно потому, что это Шинки», — он выдохнул сигаретный дым, снова затянулся. — «Серьёзный парень. До шести лет он знал только страх и ненависть. До четырнадцати — тренировки и отчаянное желание быть полезным, замеченным, сильным. До восемнадцати — только то, как не подвести Отца, команду, Суну, выполнить миссию, стать джонином, быть надёжным, быть сильным и смелым. Тем, посмотрев на кого, любой скажет, что он — сын Гаары и Гаара прекрасный Отец, вырастил достойного преемника. Да, это установка самого Шинки. Но что, если, добившись поставленных целей, он огляделся и понял, что ни к чему быть таким сильным, таким достойным, таким верным и послушным?» — он поперхнулся. — «Хотя послушным парня назвать сложно, но обычно он ведёт себя так, будто выполнять приказы Отца — единственное, что приносит ему радость. Помимо хобби, которые, вот смех-то, связаны с Отцом и Дядей. Шинки не интересовала жизнь гражданских. Но, вдруг, после столкновения с «Карой», что-то в нём перевернулось и он начал задумываться над тем, что в шиноби больше нет необходимости? А, значит, и для него нынешнего нет места? Подобные мысли посещают и более зрелых людей и они тоже впадают в депрессию. Сдержанность Шинки вполне могла привести к резкому ухудшению здоровья», — он затушил сигарету. Выкинул из пачки новую, покрутил между пальцев. — «Я не верю в этот вариант. Но он имеет место быть. Проверь его заодно с третьим». Для подтверждения этой версии требовались не столь давние воспоминания. Поскольку Ино была доступна лишь память, а не размышления, она пыталась найти случаи, когда повелитель сатецу, находясь в окружении людей (или же, напротив, в одиночестве), занимался чем-то не свойственным себе (шиноби). Например, созерцал действия гражданских или бесцельно бродил по округе. Возможно даже посещал какие-то увеселительные заведения. Для подобного Шинки был слишком прагматичен. Только два занятия в его представлении стоили траты свободного времени — его хобби: садоводство, да вышивка. И, как отдельная категория — время, проведённое с Отцом. Призрак второй гипотезы таял с каждым новым обнаруженным воспоминанием. Где-то на пятой сцене Яманака стало сильно не по себе: пусть она и была готова к подобному раскладу, почти стопроцентное подтверждение третьего варианта, высказанного Шикамару, на короткий момент подкосило концентрацию кунойчи на технике. Странный холод стал охватывать всё тело, дыхание потяжелело. И это ощущение чужого, озлобленного, колючего взгляда… — Ино-сан! Гаара резко дёрнул тело женщины назад, перевернув вместе с креслом. Но было не до извинений — полдюжины небольших металлических копий спустя мгновение пронзили мебельную обивку. Придя в себя, Ино увидела ужасающий вихрь сатецу, набирающий обороты в комнате, сносивший немногочисленные предметы быта — Шинки очнулся. Казэкаге, среагировавший на использование магнетизма, вовремя ворвался в спальню, позволив гостье избежать тяжёлых ранений, но сейчас находился в невыгодном положении — пусть у сына в сонном состоянии и под антидепрессантами контроль держался хуже, железная пыль была быстрее и мощнее обычного песка. — Уходите, — бросил Пятый, отбив новую волну чёрных клиньев своей техникой. Тут же обратился к Шинки: — Сын, послушай меня, всё хорошо. Успокойся и мы… Однако в этой ситуации лучше и точнее сориентировалась Ино. — Нет! — крикнула она, схватив Гаару за рукав. — Он защищается в полубессознательном состоянии! — быстро осмотревшись, указала на опрокинутую чашу со шприцами и ампулами. — Вколите, когда я захвачу контроль! Подтверждая слова медика, Шинки снова атаковал людей, вместо того, чтобы, услышав их разговор, перекрыть доступ к лекарствам. Повторять Гааре не потребовалось — кивнув, он создал с помощью ниндзюцу защитную стену и стал подбираться к постели, одновременно сформировав песчаную руку, чтобы ухватить препараты. Не теряя времени, пока юноша отвлекся на более серьёзного оппонента, Яманака вытянула руки и сложила печать — благо, цель почти не двигалась, а кружащийся песок с её уровнем уже не помеха. — Шинтеншин но дзюцу! Тело опиравшегося на локоть Шинки дёрнулось. Через пару секунд сатецу замер в воздухе, а затем градом пуль рухнул на пол. Подоспевший к постели сына Пятый уже держал в руках шприц, наполняя его успокоительным (врачи дали на всякий случай — он знал, что именно брать). — В вену, — выдохнула Ино губами Шинки, в бессилии падая на спину. «Как он смог подняться в таком состоянии?» — успела подумать она, прежде чем покинуть тело. Как раз тогда, когда лекарство попало в кровь молодому человеку. Гааре даже не потребовалось удерживать сына — когда тот почти пришёл в себя, начало действовать успокоительное. — Шинки… — отец смотрел на своего мальчика глазами, переполненными виной. — Позвольте, — урывками втягивая воздух, чтобы восстановить дыхание, к кровати приблизилась и Ино. Казэкаге тут же посторонился. — Надо кое-что… — побывав в теле, а не сознании принца Суны, кунойчи успела заметить сбитый сердечный ритм, — поправить. — Глубоко вдохнув, Яманака склонилась над Шинки, сложив ладони на его груди. — Шосен дзюцу. Её руки осветились мягким зелёным светом. Скорее почувствовав, чем увидев бледное лицо Гаары, женщина устало улыбнулась: — Ничего смертельного, только подправлю ему темп кровообращения, чтобы спал спокойнее. — М. Помешкав ещё пару секунд, Пятый принялся за уборку комнаты. Благо, с песком это не заняло много времени — больше сил мужчина потратил, пытаясь собрать в запечатывающий свиток оружие сына — сатецу он контролировал даже хуже, чем золотую пыль. «Надо было сразу запечатать его, раз уж знали, что Шинки может вести себя агрессивно». Когда Гаара закончил, Ино уже ждала его на пороге комнаты — поддерживая правое запястье левой рукой, от которой продолжало исходить свечение. — Вы ранены? — тихо спросил казэкаге, приблизившись. — Слегка ободрала, когда упала, — горько усмехнулась женщина. — Но уже всё в порядке. — Она продемонстрировала, что подлечилась. Кивнула головой в сторону кухни, предлагая уйти. — Его можно оставить? — Пятый обернулся на своего мальчика. — Да, — Яманака медленно пошла по коридору. — Пару часов ещё проспит точно. Гаара послушно закрыл дверь, следуя за ней. Первые пять минут на кухне сохранялось молчание. Потом хозяин предложил гостье чай — та охотно согласилась. Обнимая сосуд с горячим ароматным напитком, женщина долго смотрела на поднимающийся пар, собираясь с мыслями. Она знала, на что соглашалась. И, учитывая догадки Шикамару, была готова к такому повороту, но… «Самый печальный вариант», — хотелось хорошенько выругаться. — «Уж лучше это был бы переходный возраст». Казэкаге не проронил ни слова. Гаара всегда был сдержан и позволял собеседнику подготовиться, если в том имелась необходимость. Ино была особенно благодарна ему сейчас. И тем тяжелее становилось понимание того, что она должна сообщить. — Шикамару сказал, что наиболее вероятны три причины, — наконец тихо произнесла кунойчи, не поднимая глаз от чая. — Контроль разума. Поздний подростковый период и… — для этой гипотезы потребовался отдельный вдох, — безответная любовь. Мужчина продолжал молчать, хотя его нарастающее замешательство растекалось в воздухе, подобно летней жаре. — Все три варианта почти одинаково безумны… — И вполне соответствуют состоянию Шинки, — продолжил Пятый. — Потому что оно тоже за границами нормального. Следующая пауза была значительно короче предыдущей. — Проникнув в его сознание, я смогла найти причину депрессии. Это… третий вариант. У Гаары похолодели конечности. Но не потому, что он догадался о глубине проблемы — то, что ситуация критическая, он принял ещё тем утром, когда его мальчик не смог встать — а именно потому, что был не в состоянии понять. — Разве любовь способна довести до такого? — И не до такого, — их взгляды встретились и Яманака отчаянно захотелось взять этого человека за руку. Поддержать хоть как-то. — Дело в объекте любви. — Объекте? Том, кого Шинки любит? Он получил отказ? — теперь Гаара лихорадочно перебирал все возможные связи сына. Мысль о мужчине проскочила, но он её слишком быстро отмёл. — Почему они не могут быть вместе? — Он даже не спрашивал, — Ино заставила свой голос не терять силу. — Ваш сын, Шинки… он влюблён в Вас, казэкаге-сама. *** Не то, чтобы Пятый не знал о том, что мужчины влюбляются друг в друга, занимаются сексом и даже образовывают однополые семьи — Канкуро как-то смеха ради поднял эту тему в тесном кругу, да и закон в Суне не так давно был принят — а он, как казэкаге, обязан был знать его суть. Гаара не мог принять что Шинки, его Шинки влюблён в… — В меня? — Да, — Яманака кивнула. Говорить легче не стало, а продолжать надо было. — К депрессии привело то, что объект страсти абсолютно не доступен, хотя постоянно находится близко. — Слишком близко, — мужчина накрыл рот рукой. Его пальцы мелко дрожали. «Если всё так… а Ино-сан (да и Шикамару) не стала бы шутить такими вещами, то…» Головоломка начала складываться с ужасающей скоростью. Сын при любой возможности был рядом. Всегда заботливый, ненавязчивый, знающий норму в дистанции и меру в прикосновениях. Шинки не волновали отношения с другими людьми, хотя вопрос о свадьбе поднимался старейшинами, и теперь кристально ясно, почему: он итак был влюблён, зачем присматриваться к кому-то на стороне? — Как? Как давно? Женщина ждала этого вопроса. — Я успела лишь убедиться в верности довода, не найти отправную точку. Простите. — Вы едва не пострадали при этом. Просить прощения должен я. Кунойчи покачала головой. — Я прекрасно знала, на что шла. Да и, как шиноби, мне не привыкать к опасности, — она покрутила кружку меж пальцев. — Если первые признаки депрессии проявили себя около двух лет назад, то можно с уверенностью сказать — в таком состоянии ваш сын не менее трёх лет. — Мы говорим о Шинки. Четыре года. А то и все пять, — он зажмурился и упёр сгиб запястья в переносицу. Воспоминания о времени, проведённом вместе с мальчиком, юношей, молодым мужчиной продолжали водопадом боли заполнять сознание, делая незаметные прежде намёки такими очевидными и яркими. — Казэкаге-сама? — обеспокоенно произнесла Ино, вглядываясь в лицо мужчины. Яманака впервые видела Пятого таким болезненным. Они общались мало. Но ведь это был Гаара — собранный, сдержанный, рациональный, не позволяющий никаким эмоциям, кроме слабой радости, проявить себя. Даже пару часов назад он выглядел куда как лучше. Они с сыном были под стать друг другу. «И сейчас оба сражены одним и тем же недугом», — не только как медик, но и как человек, она поняла, что проблема в голове. Встала, поднесла руки к вискам мужчины, снова применяя лечебную технику. — «Слишком тонкая работа, я не справлюсь». — У вас есть лекарства? Против ожиданий, Песчаный не стал отпираться. — В ванной, — скривился он, свободной рукой указав направление. — Минутку. Когда Ино ушла, Гаара позволил себе закрыть глаза. То, что мучает сына — любовь. Любовь к нему. Такая, о которой он не догадывался, не подозревал, не мог помыслить. Что творилось в голове юного шиноби всё это время? Как он переживал? Сколько всего перебрал и перепробовал, раз, в итоге, свалился без сил даже пошевелиться? Казэкаге не понаслышке знал, как выматывает ментальная нагрузка. Сводит с ума, выкачивает силы, скручивает внутренности. А ведь это — его мальчик. В чувствах которого не может быть ни заблуждения, ни ошибки, ни фальши. Раз уж Шинки кого-то выбрал — это навсегда, до конца жизни. В противном случае плохо он знает собственного сына. Сейчас Гаару не заботили возможные фантазии сына, его причины любить приёмного родителя именно так. В разрываемой от боли голове набирала обороты одна-единственная мысль: «Я стал причиной болезни Шинки». Ненамеренно. Но разве от этого легче? Ни ему, ни сыну. «Что делать? Как быть?» — с благодарно-вымученной улыбкой приняв таблетки обезболивающего от гостьи, мужчина вскоре попросил её уйти. Хотелось побыть наедине со своими безумными, озлобленными и мучительными рассуждениями. Ноги сами принесли Пятого к изголовью кровати повелителя сатецу. Рука, занесённая для того, чтобы коснуться волос спящего молодого человека, дрожала. «Сын…» Он тяжело опустился в пострадавшее от удара железными кольями кресло. Если Гааре было так плохо от одного понимания, что же творилось с Шинки? Прошло около получаса, лекарство всё не действовало — казалось, трещит уже сам череп, а не просто взрываются сосуды, оплетающие его. «Он тоже терпел подобное?» К боли привыкаешь, приспосабливаешься, если она постоянная. Но забытая, потерянная в недрах памяти, нахлынувшая вновь, она режет не слабее, чем прежде. Вот и казэкаге, за долгие годы работы главы деревни в мирное время привыкший больше к усталости, чем к боли, до скрежета сжимал зубы, всё ниже склоняясь в кресле. Он думал о сыне и ничего не мог решить — сумбур в голове напоминал хор обезображенных, лишённых слуха и тона демонов, вопящих наперебой. «Так я ни к чему не приду», — Гаара уже полулежал на кровати, совсем рядом со спящим сыном. Сделав усилие над собой, мужчина поднял руку, чтобы песком донести до себя успокоительное, которое он сам не так давно вколол Шинки. — «Мне нужна ясная голова, когда он проснётся». Манипуляции со шприцом заняли не меньше трёх минут. Но, стоило лекарству добраться до сердца, как перед глазами поплыло. «Надеюсь, поможет», — сформировал последнюю четкую мысль Пятый прежде чем провалиться в окрашенное в беспокойные тона забытье. *** Даже обычного человека ощущение «пристального взгляда» может привести к состоянию дискомфорта. Захочется спрятаться, исчезнуть, скрыться. Для профессионального убийцы способность почувствовать и определить источник подобного внимания нередко — залог выживания. Спустя час именно это ощущение, реакция на которое была для каге сродни условному рефлексу, выдрало Гаару из болезненной дрёмы. Усилием открыв глаза, он попытался повернуться, одновременно ощутив, что контроль тела ни к чёрту — словно он накануне выпил пару-тройку бутылок крепкого саке, не закусывая (не то, чтобы у Пятого был подобный опыт, но фантазии он лишён не был). А, когда всё же удалось выполнить манипуляцию, то встретился с взглядом сына. Комната преемника казэкаге, не столь давно пережившая вихрь сатецу, продолжала хранить молчание. Как и все остальные помещения в их покоях. «Раз Канкуро ещё не вернулся, то, либо возникло что-то срочное, либо я проспал меньше часа», — осторожно выпрямившись, решил Песчаный. Очень медленно, но ему становилось лучше. — Шинки… Гаара честно хотел улыбнуться, чтобы хоть как-то развеять атмосферу напряжённости, всё сильнее сгущавшуюся над их головами. Но не смог. — Она сказала тебе. Не вопрос. Привычное утверждение, не терпящее возражений. И Отец бы даже порадовался этому факту, если бы не бесцветный тон, которым была произнесена фраза. — Ты не оставил мне выбора, сын. Я должен был понять, что с тобой происходит, — вместе с возвращающимся контролем грудь начало сдавливать чувство вины. — Прости. Я не мог поступить иначе. — Доволен? Гаара вздрогнул. Пожалуй, однажды он уже ощущал нечто подобное. Когда-то очень давно, ещё до начала четвёртой мировой войны шиноби. Тогда он встретил Наруто в заснеженной стране и попытался уговорить его действовать разумно, как полагается будущему каге. Ужасная боль пронзила сердце, когда друг отмахнулся от его руки. Только в этот раз было ещё хуже. — Нет, — сам того не замечая, казэкаге болезненно искривил губы. — Как я могу быть доволен? Но что мне оставалось? Просто смотреть на то, как ты мучаешься? — Дать мне возможность справиться самому, — всё тем же ровным голосом возразил сын. — Ты уже не справляешься, Шинки! — он вскочил, забыв о слабом контроле, не думая о том, что позволяет эмоциям управлять собой. — Ты бы не лежал сейчас так, если бы мог справиться сам! — в глазах сильного и непреклонного казэкаге заблестели слёзы — такое отчаянье он испытывал разве что в момент предательства Яшамару. — Позволь мне помочь тебе, сын. — Когда юноша в который раз попытался отвернуться, Гаара метнулся и силой остановил его, схватив рукой подбородок. — Скажи, что мне сделать? Отведённый в упрямстве взгляд взбесил Пятого. «Да сколько же можно не слушаться меня?!» — следующее действие оказалось инстинктивным и, когда их плотно сжатые губы соприкоснулись, Песчаный неожиданно четко осознал, что есть отвратительно простой выход из их ситуации. Пусть и неравный. — Чего ты хочешь от меня? — всё ещё удерживая парня, находясь от него лишь в паре сантиметров, с горящими злостью глазами бросил Гаара. — Что ты хочешь сделать со мной, Шинки? — проблеск света в зелёных глазах подтолкнул его к следующему шагу. — Делай. Я согласен. — Прекрати. Не этих слов ждал казэкаге, но его решение в тот момент казалось нерушимым. — Делай, ну же! — отпустив подбородок, мужчина схватил руку сына и резко прижал к своей груди. Не дождавшись реакции — сам дёрнул верхнюю пуговицу камзола, вырвав её с клоком ткани. Обнажая ключицы, укрытые сетчатой тканью. — Ты же хочешь этого! — Не могу, — только очевидный всхлип в голосе шиноби вывел Отца из транса. Тогда он наконец понял, что слабым светом во взгляде сына были слёзы. Наваждение схлынуло, мгновенно испаряя весь гнев, обрушивая на голову Пятого осознание того, что ситуация, которая, казалось, уже не могла стать хуже, только что усугубилась. «Да что же это», — отпустив Шинки, мужчина с ужасом посмотрел на свои руки. — «Эти ладони должны оберегать, а я…» — Прости, — прошептал он, с трудом поднимая голову. — Прости, — даже боясь быть отвергнутым, Гаара наклонился вперёд, чтобы обнять сына. — Я снова причинил тебе боль. Шинки не ответил, продолжая беззвучно плакать, но и из объятий вырваться не попытался. Так прошла не одна минута. — Я люблю тебя, — рыдания больше не душили повелителя сатецу, только голос был тих и слаб. — Люблю и хочу. Но как я смею к тебе прикоснуться? Ты — мой Отец. Пятый, по-прежнему державший сына в кольце своих рук, медленно поднял одну руку и коснулся волос мальчика. Такое привычное движение, а далось с трудом. Слов утешения не находилось. Да и польза от них вряд ли была бы. — Тебе всегда было чуждо подобное внимание. Я знаю. И, тем более, оно не может исходить от меня. Мужчина выпрямился. Полным сожаления взглядом осмотрел своего преемника. Коснулся пальцами щеки, утирая тонкие дорожки слёз. — Прошу, Шинки, давай поговорим откровенно, когда ты будешь более здоров. Тщательно обсудим. — Здоров? — уголок губ парня дёрнулся в подобии усмешки. — Отец, я не смогу выздороветь от этого. Для меня это неисправимо. До тех пор, пока мы рядом, моя страсть не утихнет. — Он замолчал смотря на своего избранника. — Пока я помню тебя. Живу тобой. — Шинки, — Гаара в бессилии опустил голову. Что? Что он мог сделать? Неужели только… — Но, наверное, если я забуду… — пауза дамокловым мечом повисла в комнате. — Свою страсть… То снова смогу быть лишь твоим сыном. — О… о чём ты? — даже в своём состоянии Песчаный понял, что имел в виду молодой шиноби. Но согласиться на это? — Ино-сан всё ещё тут, — и снова не вопрос, утверждение. Его мальчик принял решение. — Она сможет изменить мою память. — Шинки! Как ты мог просто подумать об этом? Я… — Ты прав, — перебил его сын. — Я не справляюсь. Не вытяну это в одиночку. И заставлять волноваться тебя не то, чего я хотел добиться. — Но вместе мы могли бы найти решение. — Какое? Ты не примешь мои чувства. Не эти. — Теперь Шинки не стал отворачиваться. Он смотрел прямо в глаза Отца. И уверенность в его тихо звучащем голосе вынуждала Гаару безропотно согласиться с выводом любимого сына. — Я сам причина своих бед. Мне и решать, что делать. Сделав ещё пару попыток урезонить сына, казэкаге сдался и покинул спальню. Он устал. Они оба были обессилены ситуацией, чувствами, эмоциями. «Любовь не должна быть такой мучительной», — думал Пятый, наливая себе чай на кухне. Есть не хотелось. Однако вскоре вернувшийся брат заставил его сесть за стол. Наигранная весёлость разом исчезла с лица Канкуро, когда он услышал подробности произошедшего. — Поверить не могу, — только и прошептал он, ковыряя палочками рис. Марионеточник не стал скандалить, выдвигать предположений. Не пошёл к племяннику — просто выслушал своего каге. Из всех троих советник был самым опытным в плане отношений. Но никогда — таких, хоть пару раз и получал признания от подчинённых. Ситуация была патовой. Шинки не в состоянии перестать любить (да и кто вообще на подобное способен, сердцу не прикажешь, даже если ты шиноби), Гаара — принять подобные чувства. В этом сомнений ни у кого не возникало. Ведь это был казэкаге. Пятый казэкаге и его сын. — Думаешь, стереть память — это выход? — обронил Песчаный. — Не знаю, — еда домашняя, в кои-то веки приготовленная младшим братом, а не поварами (готовили они по очереди, когда имелась такая возможность), была абсолютно безвкусной. Даже жаль, что не по причине отсутствия кулинарного таланта (лучше всего готовил Шинки, но и оба старших были в этом хороши), а из-за стресса. — Даже если Шинки настаивает на этом… как можно согласиться? — А есть другой выход? Хотя время было уже за полночь, кто-то постучал в дверь. Мужчины переглянулись, раз охрана пропустила, вероятнее всего это была их гостья. Открыл дверь Канкуро и, переступив порог, первым делом Яманака всмотрелась в образ казэкаге. — Не могу уснуть, — призналась она, опускаясь на свободный стул за кухонным столом. Не типично для Ино было вмешиваться в дела чужой семьи. Но она и так узнала слишком много, да и именно за помощью сюда и попросили её приехать и Шикамару, и сам Гаара. — Как он? — Мы поговорили около часа назад. Сейчас Шинки спит — сам принял лекарство. Женщина нахмурилась, поднявшись. — Вы позволите? — Думаете, было лишним? — обеспокоенно произнёс Пятый. — Хотя я тоже был против, но сын настоял. — Сейчас проверим. Дойдя до нужного порога, Ино тихо отворила дверь и уверенно-бесшумно прошла к кровати. Как и в предыдущий её визит, молодой человек спал. И, пусть внешне отличия были едва ли уловимы, Шинки выглядел более уставшим. «Но и менее напряжённым. И дело тут не в дозе антидепрессантов». — Оно помогло ему уснуть, — успокоила родственников ирьё-нин, вернувшись из комнаты. — Но, из-за успокоительного, рекомендую уточнить у врача, стоит ли сдвинуть по часам дневную дозу. — Казэкаге кивнул. После короткого обмена любезностями Канкуро извинился и ушёл спать — ему очень хотелось помочь племяннику лично, но в данной ситуации, несмотря ни на что, рядом с Шинки лучше было оставаться младшему брату. В то же время нельзя было останавливать работу кабинета каге, потому старший и взял на себя все обязанности, тем более, что он был правой рукой главы деревни. «Вероятно, факт разговора с Отцом чуть снизил эмоциональную нагрузку, пусть и не решил проблему», — размышляла Ино, когда Гаара заговорил снова. — Шинки… признался мне. Сам. — Он замолчал, взвешивая то, что собирался произнести дальше. — Мы поругались. Впервые за всё время, что живём вместе. Я накричал на него… не сдержался. Хотя в сложившейся ситуации виноват больше. — Вы знаете, что это не так, казэкаге-сама. — Логически это заключение верно. Но я не могу перестать думать над тем… — Что причинили ему боль? Песчаный кивнул не отрывая взгляда от сложенных перед собой рук. — Мы не выбираем кого любить. — Ино еле заметно-грустно улыбнулась, вспоминая то, как её влюблённость в Саске переросла в настоящее чувство к Саю. — И, порой, поначалу путаем увлечённость с истинной любовью. — Вздохнула. — Хотя в чувствах вашего сына сомнений нет. — Да. Они неизменны. Именно поэтому он предложил стереть их. Учитывая ситуацию и то, что помощь семье казэкаге оказывала именно владельца техники контроля сознанием, Яманака не удивилась предложению юноши. «Так похоже на сильных мужчин — доводить себя до крайней степени отчаяния, боясь обратиться за помощью, и, в результате, оставлять выбор только из крайних мер». — Подобное возможно. Хотя потребует много времени — придётся изменять каждое из воспоминаний, связанное с вами и, в конце концов, дать установку на определённую линию мышления, — ей хотелось поджать губы. Как тяжело просто говорить подобное. И проблема вовсе не в объёме работы. — Это всё, скорее всего, нарушит вашу связь даже как отца и сына, потому что она тесно связана с любовью. Не говоря о том, что, учитывая его способность к сопротивлению контролю разума (иначе ваш сын бы не очнулся посреди сеанса, будучи под антидепрессантами), скорее всего, со временем Шинки истончит изменения и вернётся в состояние, близкое к началу депрессии. Вместе с огорчением, Гаара, признаться, испытал и облегчение — на таких условиях вариант со стиранием памяти выглядел хрупким, ненадёжным, трудоёмким и, соответственно, неприемлемым. А Отец не хотел, чтобы его мальчик подвергался этой процедуре. Но проблема оставалась нерешённой. Тяжесть снова сдавила сердце. «Почему я такой?» — читалось в его глазах. — Тогда, — спустя минуту молчания произнёс Пятый, — можете ли вы заставить меня полюбить его так? И этого предложения она ожидала. — Это будет проще, чем пытаться вытравить любовь из вашего сына, — после долгого пристального взгляда произнесла кунойчи. — Но… если у вас нет предрасположенности к подобному типу отношений, эффект быстро сойдёт на «нет», казэкаге-сама. — Тогда что я могу сделать? — мужчина глубоко вздохнул, пытаясь держать себя в руках. — Он мой сын. Мой единственный сын. Яманака посмотрела на дверь комнаты Шинки. Больно видеть родителя, опечаленного состоянием ребенка. Как мать, она могла понять боль Гаары, пусть, если бы Иноджин додумался признаться ей в такой любви, скорее бы избила его какой-нибудь цветочной утварью, чтобы выбить дурь. Но тут… увидев воспоминания Шинки, пусть с первого взгляда обезображенные запретной любовью, как профессионал она не упустила и другой стороны — того, что на Отце для мальчика свет клином сошёлся. Он дорожил им, и, вероятно, страсть оказалась лишь извращённой формой заботы, необъятные пески которой Шинки хотел донести до любимого человека. Ино не знала этого наверняка, да только по воспоминаниям мальчика, Гаара был центром его мира. Мира, который он бесконечно любил и желал, чтобы этот мир был полон счастья. «Хотя довольно эгоистично с его стороны при этом думать о сексе». — Я не знаю, каков правильный ответ на ваш вопрос, — Ино протянула вперёд руку, коснулась пальцев Пятого. — Но вы можете найти выход из ситуации только вместе. — Он будет настаивать на том, что это невозможно. — А это так? — с самого начала знакомства с этой щепетильной проблемой, Яманака не покидало одно сомнение. Сейчас оно лишь утвердилось. Однако, одновременно с подтверждением, этот разговор дал ей и подсказку к решению. — Вы не способны ответить на чувства сына? Пусть это и нарушит нормы морали? «Поверить не могу, что предложила подобное!» — внутренне схватилась за голову женщина. — Да, — казэкаге слабо кивнул. Помолчал, сильнее сжимая пальцы. — Я не знаю. Но и Шинки, и Канкуро уверены в этом. — Но, если вы готовы согласиться на изменение воспоминаний ради того, чтобы через это не пришлось проходить сыну, действительно ли вы не способны полюбить его так самостоятельно? — грустно улыбнулась она. — Это лишь забота о здоровье Шинки. Я не думаю о себе. Я уже стар. Мне такая любовь чужда. Важнее, чтобы сын был в порядке. Однако, если я пойду на изменение только ради него, подобное он сочтёт за жалость и ни за что не примет, — нашёл тысячу отговорок мужчина. — Круг замкнётся, — заключила собеседница. «Вот это упрямство», — Ино внутренне дёрнула глазом. — «Нет, с одной стороны он прав — любить собственного сына так — это перебор. Нормальный родитель на это не способен, ровно как и сделает всё, чтобы спасти своего ребёнка от того, от чего спасти сможет, пусть это и означает принести себя в жертву. Но ведь Шинки в него не просто так влюбился! А он — его сын. Хотя и приёмный. Это может быть не связано, но Гаара, пусть никогда не проявлял гиперопеку (со слов Шикамару, да и по ним видно), явно дорожит сыном больше, чем кем-либо. Это должно работать в обе стороны», — она ещё раз прокрутила в голове те воспоминания сына казэкаге, до которых успела дотянуться. Вытащила из закромов то, что сама знала о Гааре. — «К чёрту всё! Интуиция подсказывает мне, что это возможно!» — Но, казэкаге-сама, ведь Шинки может быть достаточно получать от вас чуть больше внимания, чем прежде. На это ведь вы способны? Гаара нахмурился. — Вы думаете, ему этого хватит? — Для стабилизации состояния — точно, — приняв максимально уверенный вид, кивнула Яманака. — «На самом деле реакция может быть ровно обратной. По логике жалости. Да и я не психолог, чтобы такое заявлять. Но это ин-ту-и-ци-я! А она меня ещё не подводила!» — кунойчи саму удивляло, что она разозлилась, столкнувшись с упрямым «не могу». — «Пожалуй, Гаара сейчас слишком сильно напоминает мне Сая, который отрицает очевидные вещи по причине искалеченного детства». — Если хуже не будет, попробовать можно, — медленно произнёс Песчаный. Бирюзовый взгляд впервые за последние три дня стал задумчиво-спокойным. Он расслабил пальцы и, подняв одну руку, потёр подбородок. — Не получится — так вернёмся к варианту изменения воспоминаний, — Ино встала. Был второй час ночи и ей ужасно захотелось спать. — Или, быть может, успеем придумать что-нибудь ещё. — Действительно, — Пятый намёк понял, тоже поднявшись. Проводил гостью до выхода, поблагодарил за помощь. Взявшись за дверную ручку, кунойчи обернулась. — И, казэкаге-сама. Вы, всё же, подумайте над тем, какие черты могли бы привлечь вас в потенциальном партнёре. — Она слегка нервно улыбнулась (Песчаный списал это на усталость). — Даже если любовь вам чужда, всё равно есть предпочтения. Или то, что напротив, будет неприятно. — Добавила, чтобы не смущать мужчину ещё больше: — Это поможет Шинки не переходить границу и сделает вам обоим приятно. — Хорошо, спасибо, — с почтением кивнув, смог улыбнуться Гаара. — Да и парень у вас — тот ещё красавец. Дверь закрылась. Не совсем поняв, к чему именно был последний комментарий, Пятый с полминуты просто стоял в коридоре. Затем еле заметно пожал плечами и прошёлся по комнатам, проверяя свет. Заглянул в спальни к спящим брату и сыну. После чего отправился в рабочий кабинет. Данная Ино надежда прогнала сонливость и тревогу, так что он решил посвятить время анализу и раздумьям. «Чуть больше внимания, чем прежде». Это был выход. Компромисс. Гаара не соглашался на отношения, которые были столь желанны для сына. Но и Шинки не был полностью отвергнут. «С другой стороны — разве это не полумера?» Но к категоричному «стиранию памяти» или «полному согласию» они тоже не были готовы. Оба. И, к тому же, что такого страшного было в том, чтобы позволить парню делать то, что ему хочется? В разумных пределах. Которые в их ситуации не то, чтобы возможны. Гаара откинулся в кресле устало закрыв глаза. — Он хочет взаимности, а я… В который раз за вечер казэкаге вернулся к этому вопросу. Мог ли он ответить? Хотел ли? А, если хотел, то ради кого? Шинки не простит ему жалости, не примет изменений в памяти, сделанных «чтобы сыну не было плохо». Сам парень любил и хотел его таким какой он… Глаза Пятого распахнулись. Он выпрямился, смотря перед собой. «Любовь и привязанность бывают разные. По крайней мере, люди могут называть любовью даже эгоистичное желание обладать». Но хотел ли Шинки обладать им? А даже если так, то ради чего? Важны ли для него чувства самого Гаары, пусть сам он их пока не знает? На этот вопрос мог ответить только сын. «Скорее всего, он крепко спит под действием лекарств, но…» — Гаара уже шёл к выходу. Он хотел знать ответ прямо сейчас. Как бы эгоистично это не звучало. «В чувствах, для их искренности и принятия, важна мотивация. Кто-то будет согласен на ситуацию, в которой его используют. Для другого подобное станет причиной окончить не просто отношения, а все связи». Шинки душила страсть — в этом сомнений не было. Он сам загнал себя в депрессию, пытаясь перебороть её, не дать проявить себя, и она, в результате, оказалась сильнее даже его стальной выдержки. «Но почему он вообще пытался себя сдерживать? Только потому, что я — его Отец? Или из-за общественного табу на отношения родственников?» Казэкаге смог даже усмехнуться. Да, его сын почитал законы, хранил верность традициям. Ровно до тех пор, пока это не противоречило логике. Он был послушным, но никогда — паинькой, и всегда принимал решения своей головой. В конце концов, Шинки мог даже нарушить приказ, отданный непосредственно Гаарой (экое богохульство!), если это означало защитить любимого. Пятый ухватился за эту мысль, как за спасительную паучью нить. До этого он согласился с выводами Шинки, что не сможет принять такие его чувства. «Так ли это?» — дважды спросила его Ино. Последний разговор с Яманака заставил казэкаге впервые усомниться в верности своих (и чужих) доводов. Почему он вообще решил, что любовь ему чужда? «У меня никогда не было времени на неё. Да и организованное сватовство оказалось фарсом». Не то, чтобы он разочаровался в таком типе любви. Просто считал его неуместным и ненужным конкретно для себя. Бесконечная работа, забота о деревне. Хлопоты о племяннике. Было не до женщины, пусть то Канкуро, то Темари, то старейшины пытались устроить смотрины. А потом в его жизни появился Шинки. Ученик. Сын. Преемник. И необходимость в жене… в партнёре отпала. По крайней мере с точки зрения продолжения рода. Он уже стал частью, пусть неполноценной, но крепкой семьи основанной на доверии, выручке и взаимоуважении. Скрываемые чувства сына нарушили баланс взаимоотношений. «Но разрушили ли они полную картину? Ведь, действуй Шинки только из своих эгоистичных побуждений, он бы признался», — с этими мыслями Песчаный в очередной раз преступил порог комнаты повелителя сатецу. Сын спал. Крепко, спокойно. И Пятому на томительные несколько секунд отчаянно не захотелось будить его. Но приходить среди ночи с важным вопросом в их семье было нормой. Приблизившись к изголовью, Гаара ласково погладил волосы парня. — Шинки, — тихо позвал он. Ничего не изменилось. Вдохнув-выдохнув, мужчина опустил ладонь на плечо молодого шиноби и влил в его тело немного своей чакры. Тот пошевелился. Казэкаге повторил имя сына. Спустя полминуты Шинки наконец-то открыл глаза. — Отец? Уже утро? — Нет, — властитель Суны опустился в многострадальное кресло, сложил руки перед собой. — Я хочу кое-что узнать у тебя. О твоей любви. Можно? Сын приподнялся. — Что ты хочешь узнать? — Почему ты не признавался? Принц Суны рухнул обратно на подушку. — Потому что это было бесполезно. Стало бы только хуже. Как сейчас. — Он посмотрел в потолок. — Раньше только я не знал, что с собой делать. А теперь — мы оба. — Не хотел беспокоить. Это так на тебя похоже. Но твоя… — казэкаге потёр висок, — любовь… В чём она заключается? Печаль на лице Шинки сменилась невыразительным удивлением. Это походило на прежнего него, но с каким-то искажённым фильтром. — В том, что я хочу тебя. Как мужчина. Я хочу с тобой секса. — М… Да. Это я понял. Но… но ты этого хочешь, потому что это всё — важно только для тебя? — слабо нахмуренные брови напомнили, что у сына сейчас не лучший период для привычно-бодрой мыслительной деятельности. Намёки он вряд ли поймёт. — Или ты хочешь, чтобы и я получал у-удовольствие? — запнувшись на последнем слове, смог закончить мужчина. — Разве обоюдное счастье не цель любви? То ли накопившийся за три дня стресс давал о себе знать, то ли это было действие последних разговоров, однако услышать эту фразу от Шинки, пусть и произнесённую совершенно безэмоционально, оказалось невероятно приятно. — Любые желанные отношения — это взаимность. — В почти привычной ему сухой манере начал парень. — Я с шестнадцати лет мечтал о сексе с тобой. Ни с кем другим. И, когда представлял, что мы занимаемся этим, всегда думал, как тебе нравится. Как ты просишь ещё, потому что никогда не испытывал подобного удовольствия прежде. Как ты смотришь только на меня… — Шинки замолчал на полувдохе, смотря перед собой. — Но в реальной жизни секс тебя не интересует. Тем более со мной. Ведь — я твой сын. Пусть лучше всех знаю, что тебе нравится. Как лучше тебе одеться, что ты предпочитаешь есть. Твои привычки и как ты… Он замолчал и, тяжело вздохнув, кривясь, вытащил руку из-под одеяла, сжал висок. Несмотря на лошадиную долю лекарств в крови, голова резко заболела. Волна боли растекалась по телу, доходя до кончиков пальцев на ногах. Сделав несколько вдохов-выдохов, Шинки почувствовал себя лучше. Повернулся к Гааре. — К чему эти разговоры, Отец? Тебе это чуждо. Я не обижаюсь. Просто… ты такой. Я знаю. И, несмотря на это, я тебя люблю. — Он медленно моргнул. — Что ответила Ино-сан? Казэкаге молчал. От того, что догадка подтвердилась, кровь гулко стучала в ушах, перекрывая все тихие звуки. Всё это время он не ошибался в сыне — это понимание принесло облегчение. Шинки, как и он сам, заботился о счастье дорогого человека, пусть и в ущерб себе. Даже при условии, что его привязанность изменилась. «Держа это в уме, мы сможем найти компромисс, который устроит нас обоих», — вместо камня сомнения, в этот раз Пятый опустил на стену их отношений аккуратный и увесистый кирпичик доверия. — «Вместе». — Я против, чтобы тебе изменяли память. А ты не согласишься на то, чтобы я изменил свою. — Ты? — едва заметный, но тон удивления. Шиноби пошевелился, вроде бы собираясь сесть, но так и остался лежать, прямо смотря на приёмного родителя. — Да, — Гаара чуть опустил взгляд, рассматривая ворот пижамы своего мальчика. — Яманака-сан сказала, что изменить твои воспоминания можно… но тогда пострадает и наша связь в целом. Это неприемлемо.  — А моя любовь? — он почти усмехнулся. — Она приемлема? Для тебя? И снова — молчание. Казэкаге думал. Размышлял над вопросом сына, над предложением Ино определить, что Песчаный мог бы счесть привлекательным в партнёре. Какой человек мог бы быть с ним рядом в том самом плане? И думать он пытался без привязки к полу. «Тот, кому я доверяю. Кто важен для меня. Кто ценит мои привязанности и вкусы, и чьи интересы если не близки мне, то я их допускаю? Нет… слишком размыто. Подходит и друзьям, и родным, и близким. Кто-то особенный, к кому моя привязанность доходит до абсурда…» — он внутренне-горько усмехнулся. — «Под это и вовсе подпадает только Шинки». — Собравшись с духом, посмотрел в глаза сыну. — «Вывод напрашивается один». — Я не знаю, — сокрушённо заключил он. — Сколько не думаю, не могу понять. — Потому что нет опыта? — судя по быстрому ответу, он размышлял об этом раньше. — Скорее всего, дело именно в этом, — Гаара кивнул. — Отец. Не стоит давать мне надеж… — Что, если ты сможешь быть ко мне ближе? — перебил мужчина. — Тебе станет легче? — Ближе? — Я не знаю, как на счет секса, — он поднял руку и взял в неё ладонь сына. — Но ведь есть и другие способы проявления такой любви, Шинки? — …другие? — теперь надолго замолчал повелитель сатецу. В зелёных глазах, изучающих лицо любимого, медленно разгорался свет. — Касаться тебя, когда ты знаешь? — он пошевелил пальцами, слегка сжав руку Отца. — Обнимать? — Я понимаю. Это всего лишь полумера. Но она могла бы дать нам время найти настоящий выход. Вместе. Невыносимо, несмотря на депрессию, захотелось сорваться и поцеловать своего избранника, пусть даже это значило бы огрести песком. В его ситуации быть не отвергнутым, а подпущенным ближе? Это возможно? Смел ли Шинки когда-нибудь надеяться хотя бы на это? Когда-то давно, лет в шестнадцать (максимум — в семнадцать) — да, он был столь наивен. А к восемнадцати уже достаточно изучил эту сторону Гаары, чтобы увериться в том, что шансов у него нет вообще никаких. «Но, получается, есть?» Крохотный, сумрачный, как одна песчинка в бесконечных барханах Суны, шанс на взаимность? Пятый назвал возможность быть ближе полумерой. Для сына же, решительно уверенного в том, что от него откажутся, если узнают про чувства — сказкой. — Это не жалость, Шинки, — видя желание сына возразить, опередил Гаара. — Это попытка понять, как нам быть. Накатившая радость волной разбилась о камни реальности. — Но я твой сын. — Не попробуем — не узнаем, — казэкаге всё ещё держал его руку. — А знать будут, в любом случае, очень немногие. *** Отпирался от предоставленной возможности Шинки слабо. Признаки депрессии всё ещё были на лицо, и во время диалога парень периодически скатывался в «не выйдет», да «нельзя». Хотя тот ещё вопрос, относились ли эти возражения к депрессии или же к вере парня в запрет. Гаара устало вздыхал и, сам того не замечая, к концу разговора (подобно Ино) начал злиться на упрямство собеседника. В итоге встал, спросил: «Да» или «Нет»? А, получив слабый утвердительный кивок, пожелал спокойной ночи и ретировался. Лечение преемнику никто не отменял, так что спать больному полагалось побольше обычного. Оставленный наедине со своими мыслями, сын казэкаге был уверен что не сможет уснуть, получив столь радостные известия. Но через десять минут уже перевернулся на бок, медленно моргая. Было ли ошибкой, так долго молчать и терзать себя страстью, если, в итоге, Отец от него не отвернулся? «Но, будь я здоров, мы бы и обсуждали это иначе. Спокойно, рассудительно, без эмоций. И никто бы и не допустил мысли, что Отец…» — цепочка рассуждений оборвалась. Спасительная тьма проглотила сознание. Обнаружив брата на кухне утром с кипой документов и кофе, Канкуро удивлённо присвистнул. — И какого же итоговое решение? — заняв привычное место, подперев рукой подбородок, советник пристально изучал лицо своего каге. Он прекрасно знал Гаару и то, что Пятый вернулся к работе, означало только одно — ситуация разрешилась. — «И явно благополучно, учитывая его спокойствие». — Мы решили, что я дам Шинки шанс быть со мной ближе. В разумных пределах. Лицо марионеточника вытянулось от недоумения. — Погоди. Но ведь… — Я не разбираюсь в любви, — оборвал казэкаге грядущую волну возмущений. — Шинки — мой сын. Но, не попробуем — не узнаем. Зная, что брат не отстанет, мужчина вкратце пересказал и разговор с Ино, и последовавший диалог с сыном. — Думаешь, ему полегчает? — Канкуро не мог поверить в то, на что согласился младший. — «Но, с другой стороны, стирать память — такой себе выход». — Через пару дней узнаем, — задумчиво отхлебнул кофе Гаара. — Надо проконсультироваться у врачей, стоит ли отменить курс антидепрессантов. — Вот это вряд ли, — возразила Яманака, спустя час выслушав всё ту же сокращённую версию ночных событий. — Организм вашего сына ослаблен, казэкаге-сама, да и причина депрессии устранена в лучшем случае наполовину. — Она скрестила руки под грудью. — Ему ещё требуется поддержка медикаментами. Да и покой не помешает. Хотя можно сделать анализы и, возможно, снизить дозу. «Тем более что ночь выдалась эмоциональной, и, в довесок к антидепрессантам, Шинки получил успокоительное. Он, кончено, молодой и сильный, но из-за депрессии четыре дня назад сам встать не мог», — добавила она про себя. Казэкаге кивнул считая предложение уместным. Шинки не оставалось ничего другого, как согласиться. Анализы, впрочем, и при обострении депрессии были едва ли не идеальными, а вот психолог отметил явные улучшения, но рекомендовал до конца недели не снижать дозу. Общественности дали понять, что состояние преемника титула главы деревни было вызвано давним грубым контролем разума, наложенным ещё до знакомства с Пятым. Народ принял новость со вздохами облегчения, ведь вызванная на подмогу Яманака из деревни союзников наверняка обезвредила угрозу. Ино же два дня спустя со спокойной душой уехала обратно в Коноху. — Как прошло? — улыбаясь поинтересовался Шикамару, встретившись с подругой в резиденции хокаге. Итоги он знал, но в данном случае Нара интересовало личное впечатление Яманака. — Два упрямых барана, — встав в позу, фыркнула женщина. — Нет, я, конечно понимаю: воспитание, нравы Суны. Но упёрлись они все трое в «Гаара не может любить» конкретно. — Поэтому им и нужен был женский взгляд на вещи, — хохотнул советник. — Женская интуиция, порой, сильнее всякой логики. Я ведь сам был уверен на 95%, что шурина подобной лирикой, как любовь, не взять (к слову, Темари тоже). И, если вариант третий, то ситуация патовая для обоих. — Грамотный стратег не делает всё сам, да? — дёрнула носиком Ино. — А отправляет вместо себя людей, которые справятся лучше, — кивнул друг. Яманака помолчала, накручивая белесый локон на палец. — Но, знаешь, Гаара, конечно, замкнутый, да только его реакция на признание сына в любом случае не была бы резко отрицательной. — Это да. — Я про то, что он ведь сам впустил Шинки в свою жизнь. Нара, потянувшийся к сигарете, остановился. — Хочешь сказать, возможность достучаться до Отца была только у мальчишки? — Нет, — хмуро ответила Ино. Её саму сильно удивляло то, как спокойно она расценила шансы стать парой для родителя и ребёнка. — «Может быть потому, что Шинки — приёмный?» — вздохнув, она взмахнула длинным хвостом. — Но из-за их изначальной близости шансов у Шинки точно было больше, чем у кого-либо другого. *** План «быть ближе» на словах казался простым и эффективным… но, когда дошло до дела, выяснилось, что втянуться и не перейти границу — крайне сложно. — Ты не собираешься ничего делать? — спустя полчаса молчаливого бездействия поинтересовался Гаара. Поскольку дозу лекарств едва начали снижать, а покой для восстановления всё ещё был необходим, казэкаге отказал сыну в возвращении к миссиям и организовал в его спальне импровизированный кабинет: заменил пострадавшее кресло, принёс рабочие бумаги. Задавая вопрос, мужчина находился в опасной близости от молодого шиноби. Но предпринимать что-либо горе-влюблённый даже не пытался. — Я не знаю, с чего начать, — сглотнув, признался Шинки. Он был рад представленной возможности, но измученное за пять лет сердце требовало решительных мер, а не простого «подержаться за руки». — Скажи, как будешь готов, — сам не придумав ничего лучше, Песчаный вернулся к изучению документов. Как ни странно, но именно это позволило повелителю сатецу заставить себя сдвинуться с мёртвой точки. Пока Гаара читал с сосредоточенным видом, Шинки осторожно придвинулся и подцепил покоящиеся на подлокотнике пальцы Отца своими. А, не почувствовав сопротивления — сжал. — И как? — не отрывая взгляда от строчек текста, произнёс мужчина. — Мне нравится, — фраза была донельзя глупой, но только на неё в тот момент у сына хватило фантазии. — А тебе? Пятый помолчал, смотря на сцепленные руки. — Я не против. Уточнение «здесь же нет ничего особенного» Песчаный благоразумно опустил. — М. Довольно улыбнувшись, Шинки лёг поудобнее и закрыл глаза. На ближайшие пару дней подобная «близость» стала единственным достижением. Следующей стадией стали колени. В один из дней, увлекшись, парень даже уснул лёжа на них головой: так ему было хорошо. Затем — объятья и поцелуй в щёку. Анализируя, Гаара пришёл к мысли, что его мальчик просто недополучил любви в детстве, потому что все эти действия были вполне допустимы для нормальных отца-сына. «Я был слишком строг и требователен?» — спрашивал он себя, пока Шинки сидел рядом, уткнувшись носом в его плечо. — «Мне стоило быть мягче?» Но потом он вспомнил о желании юного шиноби интимной близости, и эти догадки рассыпались как песчаный замок под приливной волной. Прислушавшись к себе, казэкаге со вздохом признал, что разница-таки есть и она постоянно увеличивается. К некоторому удивлению, кукловод не настаивал на ответных действиях. — Веди себя, как привык. Как считаешь нужным, — попросил он, услышав вопрос. «Впрочем, Шинки же полюбил меня именно таким — обычным», — осознал Пятый. От этого понимания стало тепло на сердце. Гаара был особенным, по-настоящему особенным для повелителя сатецу. Несмотря на разницу в возрасте, на их родственные отношения, на букет недостатков и не лучших привычек, появившихся к сорока годам, не говоря уже про вечную занятость. — Что ты нашёл во мне? — всё ещё находясь в поисках ответа, какие черты он считает важными для своего партнёра, казэкаге решил пойти от противного: спросил сына. — Всё. Мужчина даже обернулся, чтобы посмотреть на Шинки — не лукавит ли тот. — А что ты хотел услышать? — пожал плечами парень. — «Твои локоны, что прекраснее заката»? Или: «Восхитительная кожа, цвета слоновой кости, отполированная песками Суны»? — Да ты романтик у меня, — слегка улыбнулся Отец. — Но ты весь нужен мне. — Сын уткнулся носом уже в макушку, крепче сжал в объятьях. — Прекрасные кунойчи? Ты любой из них дашь фору. И не только по внешности, но и в повседневной жизни. — Сделал глубокий вздох. — Не хочу делиться тобой с кем-то, пускать ещё кого-то в нашу жизнь. Заводить новые порядки, привыкать к другим людям. Мне достаточно тебя. Того, что ты… — он замолчал, словно допустил какую-то ошибку. И, помедлив, продолжил: — Не достаточно, ты знаешь. Я хочу большего. Чаще видеть твою улыбку. Защищать тебя, оберегать. Дарить тебе радость. Удовольствие, которого ты достоин. — Так много меня. А как же ты? — казэкаге сам поразился, как спокоен его голос, учитывая последнюю часть признания. — Где в этом всём ты? — Если я, только я буду тем, кто составляет твоё такое счастье, то почему мне стоит быть недовольным? — И правда, — Пятый усмехнулся. — Весьма эгоистично. — Но бессмысленно, если не обоюдно. — Да, — тихо согласился Гаара. В объятиях Шинки было спокойно и уютно. Потому что он знал, что его не предадут, не обманут? Тело, в отличие от сцен в прочитанных романах, не реагировало на близость. «Но разве не потому, что я просто не знаю какого это? Ты ведь не будешь с восторгом смотреть на привычное блюдо, если понятия не имеешь, что в этот раз его приготовили совсем по иному рецепту». Если секс действительно окажется настолько приятен, наверняка Пятый захочет повторить. «Но с сыном?» В который раз всё упиралось в их связь. И, пусть это было логично, что же им, по итогу делать? Отречься от морального и физического излечения парня, полагаясь на табу? Или же пойти на поводу у чувств — тяги молодого шиноби и спокойствия при близости казэкаге? «Впрочем, я уже согласился дать ему шанс… не так ли?» — подняв руку, Гаара не глядя погладил своего мальчика по голове. Замер. — Ты дрожишь. Тебе плохо? — Нет, — Шинки ответил подозрительно быстро, что вынудило мужчину снова отвлечься от документов и посмотреть на сына. — Мне очень хорошо, — пояснил тот в ответ на вопросительный взгляд Отца. — Возможно, даже слишком. И прежде, чем Пятый попытался выяснить «отчего», подскочил с дивана, на котором они сидели, и умчался в ванную, бросив «прости, перевозбудился». Казэкаге только и осталось, что пожать плечами, да вернуться к работе. *** Говорят, к хорошему быстро привыкают. Через пару месяцев таких странных отношений Гаара с предельной чёткостью осознал тот факт, что до постели у них дойдёт. И… просто смирился с этим. Не то, чтобы он изначально выступал сильно против. Проблема была в самом партнёре (не просто мужчина — сын!), но раз уж он уступил… К тому же, формулировка Шинки в тот день была достаточно чёткой — секс его не интересовал. Если уж говорить о любимых людях, то куда как важнее побыть рядом, позволить обнять себя, поцеловать… понимая что от этого не только сыну станет легче, но и он сам получит заряд положительных эмоций. Его колючий, грозный, холодный Шинки становился таким мягким и тёплым, когда обнимал любимого. Не в плане «женственным» или «безвольным», а ласковым, чутким, особенно внимательным, проявляющим такую заботу, от которой веяло щенячьей нежностью (вроде бы противной при взгляде со стороны, но столь продирающей, когда сам являешься её объектом). И Гаара был сам готов похоронить себя императорскими похоронами, если бы попытался отрицать тот факт, что ему чертовски нравится, что такая забота Шинки направлена исключительно на него. Что за нотки эгоизма! С другой стороны, разве Гааре было столь чуждо внимание, которое дарят лишь ему одному? Мужчина вздрогнул от воспоминаний. Тогда все его действия были слишком извращёнными, отвратительными, грязными… пусть сейчас они тоже не блещут особой чистотой, раз он позволяет ухаживать за собой собственному (пусть и приёмному) сыну. Да вот только замкнуты их нынешние отношения на них двоих. Никому не вредят, а напротив, веют волнами такого странного, сурового, недоступного, но счастья. Шинки не способен был пойти против Его воли. Это утверждение было верным. Поэтому и молчал, даже не пытался добиваться. Однако, если парень приходил к выводу, что так, как Отец не хочет, чтобы сын делал, мужчине будет в действительности лучше, уже никакие возражения и приказы не могли остановить его. Это касалось и секса. Если с шестнадцати до двадцати одного года повелитель сатецу свято верил, что его возлюбленный посмотрит на него как на ничтожество, если он просто заикнётся о возможности любви между мужчинами (не то, что о самой постели), то к двадцати двум, подпущенный слишком близко, привыкший к объятьям и лёгким поцелуям, Шинки уверился ровно в обратном. Секс — это восхитительно! Любой, кто занимался им с любимым человеком, об этом скажет. — Хорошо. И как ты хочешь? Неожиданное (спустя всего два месяца) согласие Гаары на по-настоящему интимную близость, выбило парня из колеи. Услышав ответ он с полминуты смотрел на любимого молча. — Ты согласен? Сегодня? Сейчас? Пятый серьёзно задумался, вспоминая свой и график сына. Кивнул. — Да, мы оба свободны. Канкуро можно предупредить, чтобы не возвращался неожиданно. — Отлично, — повелитель сатецу вытянулся по струнке, осмотрел своего избранника с ног до головы. Повторил: — Отлично. — Тогда свяжусь с братом, — не изменившись в лице, мужчина направился к телефону. — Хорошо, — по напряжённой спине побежали мурашки. Даже после согласия на «более близкий контакт» ночь с Отцом оставалась для парня чем-то на грани фантастики. И вот сегодня. Прямо сейчас. Сбросив плащ из ниндзюцу, парень коснулся подбородком груди, принюхался. «Надеюсь, я приятно пахну», — сглотнул он. — Канкуро не вернётся до утра, — от голоса любимого Шинки едва не подпрыгнул. — Ты в порядке? — Да, — младший потёр шею, посмотрел в пол. — Волнуюсь. — Честный, как всегда, — мужчина поднял руку и потрепал сына по волосам. — В спальню? — В мою, — когда Гаара первым сделал шаг в нужном направлении, парень последовал за ним. Одна беспокойная мысль сменялось другой, когда, с разошедшимся от возбуждения сердцем, повелитель сатецу схватил избранника за руку уже на пороге своей комнаты. — И ты. Будь откровенным и прямым. Говори о своих ощущениях без утайки. Казэкаге легко улыбнулся и кивнул. Когда они оба оказались на месте, преемник закрыл дверь почти инстинктивно. И так и остался стоять, смотря, как объект его запретной страсти останавливается в каком-то метре от постели. — Так как ты хочешь? — повторил свой вопрос старший, развернувшись. Ситуация была настолько глупой, что от осознания её несуразности у Шинки покраснели кончики ушей. — Давай я буду снизу, — наконец выдавил он. — Потому что твоя защита… — Но я не представляю, что делать, — возразил Отец. Он немного лукавил — кое-какую информацию мужчина изучил, но уверенности в том, что он сможет её использовать, не было. — У тебя фантазия лучше. — Может и так, но ты… У сына покраснели уже щеки. Чтобы не начать улыбаться, превращая первый раз в театр абсурда, казэкаге чуть отвернулся, одновременно засунув руку в карман. Нащупал круглый металлический предмет. Вернул голове и руке прежнее положение. — Бросим монетку? Шинки тупо уставился на кружок на ладони Отца. Хотел возмутиться, но не стал. «А это выход». — Орёл. — Решка, — кивнул Пятый и подбросил монетку вверх. Повелителю сатецу стоило дюжих усилий не вмешиваться в кручение предмета. Когда монета упала, они несколько секунд просто смотрели на неё. Первым отвис Гаара, потянувшись к воротнику. — Ну, что ж… Зачарованно наблюдавший за этим действом, Шинки встрепенулся, как только мужчина расстегнул первую пуговицу камзола. — Нет. Погоди, — он быстро подошёл и перехватил руку Отца, коротко втягивая в себя воздух, смотря на приоткрывшийся участок кожи. — Давай я. Очередной кивок. Заняв более устойчивое положение, парень опустил ладони на талию казэкаге. Взгляд всё так же был устремлён на оголённую часть. — Ты такой красивый, — он облизал губы, сглотнув. — Соблазнительный. Руки поплыли вверх, щекоча едва привыкшие к ласке бока, обхватили подмышки, притянули к себе ближе. Сделав осторожный вдох, повелитель сатецу склонился, одновременно вернув ладони на талию старшего. В губы они уже несколько раз целовались, так что сей этап Гаара воспринял спокойно. Зато дыхание Шинки заметно потяжелело и участилось. — Ничего не чувствуешь? — отстранившись, прошептал парень. — Пока — нет, — честно признался казэкаге. — Хорошо. Скажи, если будет неприятно. Вдохнув поглубже, он снова приник к желанным устам, властно обхватив уже ягодицы мужчины широкими ладонями, чтобы уплотнить контакт. Не ожидавший подобного, Пятый чуть осел, инстинктивно вздёрнув руки, чтобы за что-нибудь ухватиться. Плечи сына пришлись очень кстати. Шинки в его состоянии воспринял это по своему: подтолкнул мужчину вверх сильнее, рассчитывая что Песчаный закинет ноги на его бёдра, но это для Гаары было слишком сложно. «Пока сложно», — усмехнулся про себя парень, не на шутку заводясь. До сих пор тесные объятья и возможность держать любимого за руку только раззадоривали его и, наконец получив допуск к главному, младший опасался накосячить, потеряв голову от страсти. «Медленнее», — говорил он себе, прильнув губами к шее желанного мужчины, которая так удачно открылась из-за расстёгнутой пуговицы. — «Не торопясь», — Шинки на ощупь разобрался с двойным ремнём Отца и безжалостно выкинул его в сторону. — «Прислушивайся к нему», — с лёгким треском пуговицы бордовых одежд одна за другой расстались со своими петлями. — «Заставь его пойти на поводу у собственного тела». Гаара не сопротивлялся, но и не предпринимал ничего в ответ. Действия сына, пусть от малой части уже привычные, сбивали с толку. «Это должно так смущать?» — подумал Пятый, когда парень скинул камзол с его плеч, оставляя в одной сетчатой рубашке и брюках. — «Хотя, стоит признать, в целом приятно». Со своей частью верхней одежды младший разобрался сам — гораздо быстрее и небрежнее. «Кажется, я слышал треск разрываемой ткани», — успел заключить казэкаге прежде, чем юный шиноби снова сгрёб его в охапку. Поскольку поцелуи в губы и шею не производили должно-ожидаемого эффекта, Шинки решил, что можно переходить к более решительным действиям. Чуть изменив положение, одной рукой он проскользнул под рубашку, целенаправленно ведя пальцы к соскам, а сам лизнул за ухом. Мужчина вздрогнул. — Нравится? — М, — только сейчас дыхание старшего стало чуть глубже. Он смотрел перед собой, концентрируясь на ощущениях. Повелитель сатецу поздравил себя с первой победой на длинном пути и продолжил уделять внимание груди любимого, пока оба соска не налились. Затем, оставив их без внимания (словив определённо-недовольный вдох от Гаары), вернулся к раздеванию. Сначала парень хотел стащить всё оставшееся разом, но передумал и, лишив любимого рубашки, потянул брюки, не забыв уделить внимание паху, когда расстёгивал молнию. Заметив, как у возлюбленно дёрнулся глаз на прикосновение — до этого таких вольностей сын себе не позволял — повелитель сатецу ухмыльнулся. «Наверное, входить в него будет слишком для первого раза, даже с тщательной подготовкой», — отстранившись, шиноби избавился от своей рубашки. — «Если цель — доставить ему удовольствие, то это более чем подойдёт». — Поцеловав любимого в губы, он стал медленно опускаться вниз, ведя руками по бокам. Когда партнёр встал на колени, Гааре оставалось лишь удивлённо смотреть на него сверху вниз. — Что ты собрался делать? — сомнения метнулись сюрикенами в голове, когда Шинки поцеловал его плоть через ткань трусов. — Шинки? — Это «минет», — избавив мужчину от нижнего белья, стал пояснять парень. — Использую свой рот, чтобы возбудить тебя и заставить кончить. — Что? — тон старшего в мгновение стал возмущённым. — Нет. — Тебе понравится, — доверительно сообщил преемник, проводя пальцами по обнажённому члену. Он уже склонился, чтобы поцеловать нежную кожу, когда казэкаге резко шагнул назад. — Я не хочу. Не так. — Это нормально, — на такую реакцию партнёр практически не рассчитывал, но шанс при разборе возможностей был. — Многие так делают. Девушки тоже. Оральный секс… — попытался убедить он возлюбленного. — Не хочу, Шинки, — недовольство было настолько велико, что мужчина наклонился, чтобы поднять оказавшийся рядом камзол. Момент интимной близости стремительно терял обаяние и настрой. «Так не пойдёт». — Хорошо, — парень подскочил к избраннику, перехватив запястья. — Если тебе неприятно, я обойдусь руками, идёт? Не дождавшись ответа, легко поцеловал в губы, обняв за талию. — Тебе бы разве понравилось? — с сомнением посмотрел на сына Пятый. Одежду он-таки отпустил. — Да, я бы хотел. Но не буду принуждать, — он бесцеремонно обхватил пах Отца одной ладонью, сжал. — Главное чтобы ты был доволен. Спустя несколько ласкающих движений, казэкаге смиловался и на очередной поцелуй ответил. Реакция на прелюдию у мужчины была медленной, словно пробивающейся через преграды. Впрочем, чего Шинки хотел от человека, у которого интимной жизни не было от слова «совсем»? Он как-то спросил Отца про стояк и на удивлённое «что?» хотелось прикрыть лицо ладонью. Это, определённо, не принц Суны, у которого могло встать от одной мысли про Гаару. Тем не менее, усилия оправдывали себя — частое моргание и сбитый ритм дыхания говорили сами за себя. Хотя до довольных постанываний ещё не дошло. Когда они, окончательно раздевшись, оказались на кровати, парень ещё раз попытался склонить к оральному сексу, однако возмущённое «Шинки!» и недовольно суженный взгляд были непреклонны. Оставалось лишь отступить. На сегодня. — Тебе не хватает стимуляции, — не без разочарования в себе обронил младший. — Тогда как на счёт основной практики? — партнёр в задумчивости изменил скорость ласки и мужчина поймал себя на мысли, что хочет продолжения. — Анальн… — повелитель сатецу запнулся. О, он хотел, очень хотел этого в первый же раз, но немного не ожидал услышать предложение именно от избранника. — Ты уверен? — у Шинки голова пошла кругом от возможностей. Он был вынужден насильно себя одёрнуть, возвращая на грешную землю, к возлюбленному с Абсолютной Защитой. — Это потребует серьёзной подготовки и… хотя смазка у меня есть. — Парень бросил взгляд на прикроватную тумбу, где в верхнем ящике давно обитала заветная банка. Пятый вздохнул. «Нет. Я не знаю», — казэкаге действительно не знал. Не имел понятия. Но… — Хватит полумер, Шинки. Надо разобраться с нашим вопросом раз и навсегда. Понять, подходит ли нам обоим это. «Сам от минета отказался, глупый», — пронеслось в голове у сына. — Я буду нежным, — через паузу, судорожно вздохнув, прошептал парень. — М, — согласие вышло слегка рассерженным, потому что ласки вообще прекратились на время, пока младший доставал лубрикант. Парень помешкал, свинчивая крышку с упаковки и занимая более удобное положение. Усадил возлюбленного на колени к себе лицом. Глубоко, медленно поцеловал. — Верь мне. И расслабься, — после всех уже совершённых действий и при мыслях о ближайшем будущем привычная концентрация его пока спасала, но явно сдавала позиции — Повелитель сатецу впервые подумал, что не готов к подобному опыту (переживал он, впрочем, не за себя). — «Но не отступать же», — окунув пальцы одной руки в смазку, второй ладонью он снова обхватил член Песчаного и наконец-то услышал первый довольный выдох. — Нравится? Казэкаге не ответил, лишь прикрыл глаза. Чтобы куда-то деть руки, он приобнял сына и, к молчаливому недовольству партнёра, принялся контролировать дыхание. «Старый вояка», — горько ухмыльнулся молодой шиноби, поднося руку всё ближе к нужному месту. — «Хочу увидеть безумие страсти на твоём вечно спокойном лице. Смогу ли добиться этого?» Когда парень коснулся копчика, ресницы вздрогнули, но остались закрытыми. Высунув кончик языка, внимательно наблюдая за эмоциями избранника, принц Суны скользнул пальцами дальше. Обнаружив нужную точку, осторожно провёл указательным и безымянным пальцами, нанося увлажняющий состав. Грудь Песчаного вздымалась всё так же спокойно, но теперь парень отчётливее, чем раньше, видел румянец на его щеках. Сделав пару круговых движений вокруг ануса, повелитель сатецу остановился посередине и легонько надавил. Партнёр нахмурился, но и только. Осмелев, юноша протолкнул безымянный палец сразу на полторы фаланги. — Шинки… — зашипел Гаара, распахнув глаза. Парень послушно остановился. Внимательно посмотрел на партнёра. — Тебе неприятно или стыдно? Сбитый с толку вопросом, казэкаге ответил не сразу. Румянец стал отчетливее. Сбитое дыхание снова восстановилось. — Второе. — Это пройдёт, — он поцеловал уголок губ любимого. Снова коснулся пальцем смазанной дырочки и повторил: — Верь мне. — Разве это не должно быть приятно? — надеясь отсрочить момент, выдавил мужчина. — Нужна подготовка. Тогда будет очень приятно. Расслабься. «Не так себе я это представлял», — хмуро скривившись, Песчаный опять закрыл глаза, в этот раз уткнувшись в шею парня. Шинки пах приятно: горячо, маслянисто, терпко. Хотелось втянуть в себя этот аромат глубже. Гаара не стал себе отказывать, крепко обняв парня и концентрируя всё внимание на той руке партнёра, что ласкала его пах — это ему, определённо, нравилось. Движения были то скользящие, то сжимающие, то проходились по яичкам, заставляя сознание плыть, будя в теле закрытые, запрятанные инстинкты. Второй палец внутри снова заставил его вздрогнуть. — Шинки! Повелитель сатецу замер, но пальцы не вытащил. — Ты делаешь себе хуже, — он помолчал. — Могу попробовать языком. — Что? Нет! — искренне возмущение вызвало у парня очередную ухмылку. — Это ещё хуже, чем твой «минет». Продолжай так. — Это распространённая… — Нет. «Попробуем позже», — пожал плечами тот и, заткнув любимого поцелуем, вернулся к массажно-растягивающим движениям, не прекращая уделять внимание члену. Ушло немалое количество времени, полдюжины возмущений и приличное количество смазки, прежде чем Шинки смог дойти до трёх пальцев. Его собственный пенис давно встал, но ради подготовки парень готов был потерпеть. «Должно хватить», — решил он. Но, когда попытался поцеловать Пятого прежде чем сказать, что «сейчас перейдём к самому приятному», старший не дал тронуть своё лицо, увернувшись. — Что такое? — даже искреннее беспокойство в голосе не заставило мужчину повернуться. Хмуро рассматривая горящие алым (теперь не только из-за волос) уши, повелитель сатецу осознал причину: — Ты не хочешь, чтобы я на тебя смотрел? Казэкаге мысленно поблагодарил сына за внимательность и кивнул. Так запутанно он чувствовал себя разве что после воскрешения — чего-то не хватало внутри, но было приятно и волнительно. Он не хотел отпускать Шинки, но и… да, стеснялся показаться ему таким всклоченным и разморённым — последнюю минуту Песчаный еле сдерживал стоны, хотя партнёр и просил его этого не делать. — Хорошо, — парень нежно провёл по бёдрам избранника, намекая, что тот может встать. — Так будет даже удобнее. — Едва слышно добавил: — Всё же, выпала решка. «Я бы точно не справился с этим», — приподнявшись, Гаара осмотрелся. Заметив скрученное в рулон одеяло у стенки, усмехнулся. — «Когда только успел? Ох уж эти нити чакры». Упираясь ладонями в мягкую опору, Пятый был не уверен, что действует правильно, однако пристроившийся сзади Шинки ухватил его за ягодицы и мягко толкнул, призывая встать на корточки, тем самым давая понять, что поза подходящая. — Не напрягайся, — партнёр нежно поцеловал его у лопатки, нанося ещё смазки. При этом прикосновении казэкаге словил себя на мысли, что он давно перестал думать, будто секс с приёмным сыном — это неправильно. Быть может его покорила внимательность парня. И пара дюжин признаний, в разной форме прозвучавших за последние два месяца. Только важнее было другое — Гаара совершенно точно не хотел, чтобы кто-то ещё видел его таким. Кто-то кроме Шинки. Ласково проведя пальцами по линии позвоночника, повелитель сатецу прошептал: — Я иду. От первого толчка мужчина не сдержал тихого вскрика — даже после всей длительной подготовки это оказалось неожиданным. Внутри жгло, тело потрясывало, мышцы ныли, колени подкашивались. Но, при этом, ему было до одури приятно и злополучное «ещё», которое так хотелось услышать сыну, уже наждачкой тёрло горло изнутри. Глубоко вздохнув, казэкаге упёрся лбом в согнутые руки и напомнил себе, что, несмотря на весь дискомфорт, главное сейчас — расслабиться и получать удовольствие. Шинки аккуратно толкнул свой член ещё раз. — А-ах… — скрыть лицо явно было хорошей идеей для возможности стать более открытым эмоционально. — Тебе больно? — если бы это было так, песок Абсолютной Защиты не заставил бы себя ждать, но зловещего шуршания ни у ног, ни у постели не слышалось. Однако вопрос вырвался сам по себе. — Н-нет, м-м-м… — даже не имея сексуального опыта, Гаара инстинктивно прогнул спину, меняя угол соприкосновения. — П-продолжай. — Сейчас будет приятнее, — прошептал парень, снова аккуратно толкаясь внутрь. Придерживая одной рукой бедро любимого, вторую он положил на поясницу. Затем склонился и добрался до груди, чтобы погладить напряжённые соски. Самым сложным для Шинки по-прежнему было не уплывать сознанием, слыша наконец-то по-настоящему тяжёлое дыхание избранника и короткие стоны на каждый новый удар. Ему тянуло скулы желанием войти сразу до конца, подтвердить их связь. Но подарить удовольствие, на которое был ранее никто не способен — это было важнее. Гаара под его телом был мягким, горячим. Не таким пластичным, как хотелось, и партнёр зацеловывал его шею, водил руками по телу, давя то на чувствительные подмышки, то на внутреннюю сторону бедра, то игриво касаясь пальцами твёрдого члена, чтобы мужчина расслабился. И постепенно увеличивал скорость движений. Однако в этой обстановке ему неизбежно должно было сорвать крышу. Когда на самом глубоком толчке партнёр удачно задел нужную точку, Песчаный с таким придыханием по слогам произнёс его имя, что контроль улетучился, как твоя влага в пустыне. На резко возросшую амплитуду колебаний Гаара просто не смог возразить — за ту минуту он отчётливо понял, что такого хорошего люди находят в сексе. Последний замок сознания с треском рухнул вместе с тем, как замер, содрогнувшись, Шинки. — Прости, я… — хрипло прошептал парень, осторожно разнимая плотно обхватившие бока любимого пальцы, — потерял голову. Тебе не было больно? — Ничего, — так же тихо ответил Песчаный. Хотелось упасть и растянуться, хотя во всём теле чувствовалось напряжение и незавершённость. Отойдя от оргазма, парень обратил внимание на состояние казэкаге. — Ты же всё ещё не… — в этот раз, в отличие от начала, на принятие решения у принца Суны много времени не ушло: глубоко поцеловав Гаару и сжав в объятьях, он повалил партнёра на бок. — Что ты собрался делать, Шинки? — дрогнувшим голосом спросил Пятый, когда парень развернул его на спину и оседлал. О своём стеснении он благополучно забыл. — Не волнуйся, ты по-прежнему будешь снизу, — ухмыльнулся повелитель сатецу, осматриваясь в поисках банки со смазкой. Обнаружил её на полу, дернул к себе в руки нитями чакры. — Тебе понравится. — Да мне и так ох… — когда ладонь сына сомкнулась на его по-прежнему эррогированом члене, разговаривать перехотелось. — Хорошо. Плавные движения волнами наслаждения расходились по телу, вынуждая руки найти что-нибудь, что можно ухватить и держать — простынь вполне подошла. Стимуляция простаты была сочнее, но от такой ласки тоже сводило пальцы на ногах. Откинувшись на удачно подвернувшуюся подушку, Гаара закрыл глаза и часто дышал ртом, пытаясь позволить своим бёдрам поддёргиваться вверх, чтобы ударять головкой о скруглённые пальцы партнёра, а не бессознательно останавливать их из-за въевшейся под кожу выдержки. Ему было хорошо и он не стал возражать, чтобы сын это видел. — Вот так, будь таким же твёрдым, — Шинки склонился чтобы поцеловать любимого, одновременно подвинувшись ближе. Манипуляции партнёра вынудили казэкаге открыть глаза — как раз тогда, когда, приподнявшись, парень подставил его член между своих ягодиц и с выдохом чуть осел. — Шинки… Тот застонал. Да так эротично, что Пятый лишь от неожиданности не дёрнулся вверх, чтобы услышать этот звук ещё раз. — С пальцами я на такое не решался. — Сокрушённо пробормотал парень, выгибаясь, опускаясь ещё ниже. — А стоило бы. Почему вид судорожно вздымающейся и опадающей груди парня его так заводил? Хотелось созерцать это вечно. «Я был таким же? И лишил его удовольствия видеть это?» Обхватив пальцами расставленные в стороны колени своего мальчика, Гаара зачарованно затаив дыхание ждал, когда Шинки сядет на него полностью. — Нравится? — нервно прикусив губу, парень провёл дрожащими руками по бокам казэкаге. «Тесно. Жарко», — мужчина кивнул. — «Но так хорошо. Потому что это ты». — Лучше рук, да? Ещё один кивок. Шиноби привстал, снова опустился. Перед глазами вспыхнули искры. — А-а-ах… ты потрясающий, — он зажмурился, громко сглотнул, повторил движение. — М… как же я ждал этого. Возможности быть твоим… полностью. — Шинки… — Гаара сжал ноги партнёра сильнее. Он резко втягивал в себя воздух каждый раз, как движение шло вниз. В голове, как и пару минут назад, стали разрываться маленькие фейерверки удовольствия. Но в этот раз чуть иного плана. Стягивающие низ живота и напрягающие ноги. Он не заметил, как начал двигаться сам, вынудив любовника замереть и, склонившись, вцепиться в простынь, глубоко дыша ртом. Когда плотно обхватил ягодицы парня и, вставив до упора, наконец-то излился. Ощутив это, повелитель сатецу коротко рассмеялся. Чуть изменил позу, разрывая контакт, чтобы поцеловать мужчину. — Вот теперь мы действительно занимались друг с другом сексом, — возвращая дыханию привычный темп, произнёс младший. Выпрямившись, он осторожно сел на бёдра избранника, нежно рассматривая его. — Ну и? — Гаара устало улыбнулся, провёл рукой от живота к груди любовника. — Я такой же, как в твоих фантазиях? — Лучше, — Шинки перехватил ладонь Отца. Поднёс её к губам. Сначала облизал пальцы, потом захватил указательный с безымянным и легко пососал. Наблюдая за этим, после всего того, что только что между ними произошло, мужчине не оставалось ничего другого, как жадно сглотнуть. — Тебе понравилось? — спросил парень, вынув блестящие в его слюне пальцы казэкаге. Вид обнажённого молодого шиноби, возвышающегося над ним, был безгранично пленительным: хотелось притянуть его к себе, обнять, прошептать «ты мой» и больше не отпускать, ведь им так хорошо вместе. Во всех возможных смыслах. И плевать, что официально и душевно они — семья. «Ну и кто из нас виноват в этом? Я был тем, кто воспитал его. Пусть интимные уроки не входили в часть программы и были инициативой только Шинки», — мужчина медленно набрал в лёгкие воздух, не отрывая томного взгляда от любовника. — «Но не только дети учатся у родителей, не так ли?» — Хочу ещё, — окончательно сдался Гаара. Победа сына в борьбе за взаимную любовь оказалась абсолютной. Он так и не разобрался, каким бы хотел видеть своего идеального партнёра… но какая разница, если рядом есть Шинки? Блеск изумрудных глаз стал заполняться мраком страсти. «Стоило молчать. Старадать. Сломаться. Только ради того, чтобы услышать эти слова в первую же ночь». — Да. Реальность гораздо лучше.