***
Не поняли. Вернее, мама-то поняла — узнала из новостей в интернете, позвонила, уточнила получила счастливое подтверждение и засыпала сына бесконечными поздравлениями и словами гордости. А вот Антон… Федя примчался, сияющий, домой со своей копией контракта и широченной улыбкой, предчувствуя, как будет рассказывать Тоше хорошие новости. Но, зайдя в квартиру, его как обухом по голове ударило — Антон сидел на диване, сверля взглядом стену перед собой, и выглядел настолько потерянным, что у Феди внутри защемило. Что-то явно случилось, и вся радость Смолова тут же улетучилась, уступив место такому тревожному и, к сожалению, слишком частому и уже привычному переживанию за парня. -Тош, что случилось? — приблизившись к сгорбившемуся Миранчуку, пытаясь в голове перебрать все возможные варианты того, что могло случиться, Федя присел рядом и мягко приобнял парня. Но его руку тут же грубо скинули и уставились на растерянного мужчину со смесью злобы и отвращения. — Что ты, Феденька, ничего. Заебись все просто, — столько яда в голосе Антона Федя не слышал даже тогда, когда уехал отмечать возвращение Кокорина и вернулся лишь спустя двое суток. Тогда, ему казалось, Антон от него живого места не оставит, но, на удивление, все обошлось. Главные люли были прописаны по большей части за то, что Федя не отзвонился и заставил Антона переживать так, что еще чуть-чуть — и он поднял на уши бы весь город. И тогда Смолову было действительно стыдно, но он четко понимал, в чем его вина. Сейчас он не понимал ровным счетом ничего. — Не понял. Тох, в чем предъява? Что не так? — Антон вел себя, конечно, периодически хуже бабы с частыми скачками настроения и непонятными требованиями, чем зверски бесил Федю, но настроения закатывать скандалы на данный момент не было совершенно, а потому мужчина прикладывал все усилия, чтобы голос звучал ровно и спокойно. — А ты, блять, не догадываешься? — взгляд Миранчука метал молнии, а подушка, которую он сжимал в руках, вот-вот грозилась лопнуть. — Может тебе по-испански сказать, тогда всечешь? — Так это из-за перехода? — непонимающе вскинул брови Смолов. — Я думал, ты порадуешься за меня. — Заебись просто, порадуюсь, — Антон вскочил на ноги и отошел, не уверенный, что не вмажет сейчас новоявленному испанскому форварду. — Сейчас читал «Чемпионат» и все трансферные сплетни, которые уже три дня по России гуляют, и пиздец как радовался. — Я не понимаю твою претензию, — процедил Федя. — Я сейчас как раз пришел, чтобы тебе обо всем рассказать. — Ну пиздатенько, конечно, вовремя. А о том, чтобы сказать мне раньше, чем об этом будут трубить все СМИ, ты не подумал? На это твоей хваленой образованности и смекалки не хватило? — Антон практически рычал, размахивая руками и, казалось, вообще себя не контролируя. На секунду стало страшно, что он не то, что даже замахнется на Федю, а сделает что-то с собой, хотя никогда подобных порывов за ним не замечалось. — Че ты орешь на меня? — Смолов, когда злился, становился похожим на адского кота — он весь напрягался, чуть нагибал голову и говорил обманчиво негромко, почти вкрадчиво, в то время как импульсивный Антон был готов орать и бить посуду. — И я никоим образом не обязан был тебе ничего говорить. Я сам принимаю решения, касающиеся меня, моей карьеры, и моего будущего, — Федя был в ярости, ему испортили все настроение, он чувствовал себя преданным от того, что самый важный для него человек, вместо того, чтобы поддержать и вместе порадоваться его долгожданному переходу, кидает непонятные предъявы и закатывает истерики на пустом месте. Он негодовал, бесился и не контролировал себя совершенно. Но стоило последним словам сорваться с губ, как Федор вмиг похолодел, резко осознав, что именно он сейчас озвучил и как же сильно проебался. — Сам, говоришь, да? — в кипящем ранее от эмоций Антоне словно одним рывком выключили всю жизнь. — А я думал, мы с тобой вместе, Федь. Целый год так думал. Хотя, я наверное, просто неправильно интерпретировал это понятие. Для тебя отношения, видимо, означают просто занимать чем-то вместе свободное время и трахаться, — горько усмехнулся парень. — Тош, прости, я не то… — виновато начал Смолов, медленно приближаясь к опустившему глаза, едва заметно подрагивающему парню, желая взять того за руку и заглянуть ему в глаза. Стало очень страшно, словно все самое важное и ценное в его жизни сейчас, как песок, утекало сквозь пальцы, а он ничего не мог с этим сделать. Хотелось отмотать время назад, прижать парня к себе и крепко держать, чтобы никуда не делся, не исчез. Но Миранчук его опередил, вскинув на него ледяной безжизненный взгляд. — Съебывай нахуй в свою Испанию, Смолов. Чтобы больше я тебя не видел — ни в этой квартире, ни рядом с собой, — после этих слов Антон развернулся и, порывисто выдернув свою руку из хватки кинувшегося было за ним Смолова, выскочил в прихожую. И не успел Федя рвануть следом, как входная дверь с громким хлопком закрылась, окончательно отрезая ему путь к Антону. Если новая жизнь должна была начаться именно так, то у Федора очень хуевое предчувствие.***
Феде всегда казалось, что хуже, чем после Чемпионата мира ему не будет. Как оказалось, Судьба — дама непредсказуемая и категоричных заявлений не любит, поэтому сейчас Смолов находился, если не в большей заднице, то, как минимум, в такой же. Хотя если бы год назад его спросили, может ли быть что-то херовее ощущения, что тебя ненавидит вся страна, он бы твердо ответил, что нет. Однако сейчас его ненавидел всего лишь один кудрявый парень, а ощущалось это так, словно целый мир ополчился против него. Сначала казалось, что все не так и плохо. Он написал Антону несколько сообщений и сделал пару звонков, пока готовился к переезду, но, не получив никакого ответа, решил, что тот перебесится и успокоится. В конце концов именно импульсивный и улыбчивый Антон и был когда-то инициатором их отношений и, хотя и психовал порой, всегда, как бродячий кошак, возвращался к Смолову. Потому что любил — Федя никогда ни на минуту не допускал обратного, и дело не в его безграничном ЧСВ, как все думали, а в том, что он Антону доверял. Полностью и безоговорочно. Тот был настолько искренним, настолько открытым и ранимым относительно всего, что касалось Феди, так трогательно о нем заботился, берег, и боялся потерять, что изначально скептически настроенный к этим отношениям Смолов, которого этот вихрастый парнишка долго и упорно вытягивал из эмоциональной ямы, а потом и в буквальном смысле завоевывал, просто потерял голову. Он влюбился, как восьмиклассник, влюбился настолько, что у него перевернулась вся система ценностей и приоритетов. И знал, что это взаимно, крепко и надолго. Поэтому был уверен, что Антон остынет и как-то сам проявится. Потому что он не мог воспринять те отвратительные Федины слова всерьез. Не мог ведь?.. Вся эта теория полетела к чертям, когда Федя смотрел злосчастный матч с «Партизаном» и чувствовал какое-то необъяснимое беспокойство и острую потребность быть там, на поле в зеленой форме, а не в холодной комнате испанского отеля. И когда в середине первого тайма Антон оказался на газоне, эта потребность приобрела просто нечеловеческие масштабы. Он не выпускал телефон из рук, пытаясь дозвониться до парня и моля всех известных богов, чтобы там не было ничего серьезного. То, насколько болезненно переносил свои травмы Антон не поддавалось описанию, а, представляя его эмоциональное состояние сейчас, Федя чувствовал, что эта травма если не убьет его морально, то сильно покалечит. Это чудо, несмотря на свою внешнюю браваду, было настолько хрупким и ранимым, что даже если поместить его в полностью безопасное место, он найдет себе проблемы. А не найдет, так надумает. Трубку, конечно, никто не взял. Ни после пятого звонка, ни после восемьдесят пятого (Федя не считал, считал айфон). Леша на звонки не отвечал тоже, что было не так и удивительно — он сам мог хорошо к Феде относиться, при этом шпыняя и поучая брата сколько угодно, но всегда и во всем поддерживал его. Но если Антон не отвечал и на сотню отправленных сообщений, Леша под двадцатое смиловался. «Ты гандон», — гласило сообщение в вотсапе от старшего Миранчука. Федя уже хотел было прислать кучу соглашающихся и кающихся во всех своих грехах смс, как следом прилетело: — «Перелома нет, дело пары недель. Он хуево, но виноват только ты». И когда Федя, уже желая либо вскрыться, либо удавиться от осознания того, что, сука, даже долбанная травма произошла из-за него, вышел на балкон закурить, хотя сто лет как бросил, разбитый экран брошенного в стену айфона вновь загорелся: «Ты ему нужен. Просто дай время»***
— Ну и как долго это будет продолжаться? — однажды, не выдержав, процедил Леша, прислонившись к дверному косяку в их общем номере и недовольно глядя на рубившегося в приставку Антона. — Что? Игра? — вопросительно дернул головой брат, не отрывая взгляда от экрана. — Ща тайм добью и тебе отдам. — Ты дурачком-то совсем не прикидывайся, — закатил глаза старший близнец, садясь на соседнее кресло и пристально глядя на брата. — Мы оба знаем, что я не об этом. — Лех, отъебись, а? — огрызнулся Антон, с силой сжимая пульт приставки и агрессивно вдавливая кнопки. — Нормально все. — Ага, я охотно делал вид, что верю тебе все эти две с половиной недели с тех пор, как ты послал Смолова, но сейчас меня это задрало. — Да чего ты докопался? — тщетно пытаясь делать вид, что он спокоен, как танк, пожал плечами Антон. — У меня все зашибись, сейчас ногу подлечу, выйду на поле и вообще пушка. — А Смолов? — иронично приподнял брови Леша. — У Смолова тоже все заебись, в Испании играет и твердит во всех соцсетях, насколько счастлив. Искренне рад за сокомандника, — едва ли не выплюнул Антон, растягивая губы в такой неестественной улыбке, что Лешу непроизвольно передернуло. — Тох, хватит, а? — устало проговорил брат, закидывая руки за голову. — Ты же, вон, совсем сдвинулся на нем. Ты со второго аккаунта даже на фан-странички Смолова подписался, чтобы все фотки палить и новости читать, да и живешь как затворник — хер вытащишь тебя куда. — У нас сборы, я восстанавливаюсь и очень устаю — это нормально, что не хочу никуда, — невозмутимо парировал Антон, продолжая мучать бедную сборную, за которую играл в Фифе. — Как будто у нас первый раз сборы, честное слово! Никогда не было такого, Тох, — мягко, стараясь достучаться до брата, произнес старший Миранчук — Леш, съеби к Баре, по-братски? — джойстик отлетел куда-то в сторону, а сам Антон устало прикрыл глаза, с глухим стуком облокотившись о спинку дивана. — Вот что ты до меня доебался? — Хватит бегать уже. Мне расскажи хотя бы, что в голове у тебя? — перебравшись на диван и положив кудрявую голову на колени Антона и умоляюще заглянув ему в глаза, попросил Леша. — Меня правда очень пугает то, что с тобой происходит, братик. — Да что, блять, происходит, Леш? — горько усмехнулся младший, привычно запуская руку в кудри брата. — Что ты хочешь услышать? Что я сам выгнал Федю на эмоциях, а теперь страдаю? Что все наши с ним проблемы — в отсутствии ебучего доверия друг к другу и к себе? Что мне все еще пиздец как обидно, что он мне ничего не сказал, но я могу заткнуть эту обиду, потому что даже физически не могу без него? Что его слова во время ссоры — это лютый пиздец, но я осознаю, что на эмоциях сказал бы не меньше гадости? Что я каждую, сука, минуту, думаю о том, как он там, как адаптировался, что делает, может ли отмотать все назад и простить меня и мою истерику? Что я скучаю так, как скучал разве что по тебе, когда был в аренде? — под конец этой эмоциональной тирады голос парня сорвался и он замолчал, глубоко вздыхая. Было видно, что внутри у него действительно все накипело, но потребность высказаться он, как всегда, старательно игнорировал. — Так, а чего ты ему не позвонишь тогда, чайник, а? — насмешливо проговорил Леша, потрепав брата по неубранной привычной резинкой челке. — Я-то думал, ты в своей ненависти к нему активно варишься, а тебя колошматит просто без него. — Да как ты представляешь себе? Я его послал, я же ему и звоню. «Знаешь, Феденька, ты конечно гандон, но я передумал, иди-ка обратно ко мне. Ах я не нужен тебе уже? Сорян, больше звонить не буду». Я выставлю себя сопливым долбоящером! — простонал Антон, вновь откидывая голову назад. Почему-то, когда все эти мысли не были озвучены, хоть их и было сложно избегать, ощущения такой тотальной обреченности, как сейчас, не возникало. Видимо, воистину, озвученные мысли обладают какой-то материальной силой. — Ты уж определись, что тебе важнее: Федя или твоя гордость, — закатил глаза Леша. — И с чего ты решил, что ты ему не нужен? — Да потому что в начале он мне звонил хотя бы, сообщения писал, а сейчас вообще тишина. Да это, блин, и понятно, у него там карьера в гору идет, я-то на кой-ему сдался? — Антон был отвратителен сам себе за свои слова и мысли, но, к сожалению, ничего не мог поделать с собой. — Не, братик, я, конечно, знал, что из нас двоих мозги и адекватность достались мне, но не настолько же… — глядя на брата, как на идиота, с удивлением выдохнул Леша и медленно покачал головой. — Ты реально как девчонка ведешь себя. У тебя ПМС там случайно нет? А то вдруг… — Лех, завали, а? Вообще ни разу не смешно! И так самому мерзко от себя… — Ладно, прости-прости, — извернувшись на его коленях, примирительно приобнял сгорбившегося брата Леша. — Но то, что ты тормоз, это факт. Говоришь, не пишет Смолов твой? — Я бы тоже перестал писать, если бы меня так игнорили, — пробурчал Антон, и Леше даже на секунду показалось, что он, как в детстве, обиженно шмыгнул носом. — Зато он мне пишет! — скривившись, вспоминая многочисленные смски Смолова, воскликнул Алексей, на что младший тут же начал отбрыкиваться от его рук и обиженно прорычал: — Заебись, совет вам да любовь! — Бля, Тош, у тебя совсем крыша на почве одиночества поехала? — прикрыв ладонью лицо, вздохнул Леша. — Он каждый день пишет и про тебя расспрашивает! «Как Тоха, как нога его, что врачи говорят, он сильно злой на меня, у него все нормально, не выпускай его раньше времени на поле» и тэ дэ. Да на меня Бара уже как на врага народа косится! И если пока что он это терпит, исключительно из уважения к тебе, мне кажется, и ничего не говорит, то я прям жопой чую, как скоро его прорвет, и он либо мне оторвет что-то стратегически важное, либо позвонит Смолу и на сугубо бариновском расскажет, что он о нем думает и куда советует идти. — А почему ты мне не говорил? — шокированно спросил Антон, чувствуя, как внутри разгорается небольшой огонек надежды. — Потому что тебе нужно было самому себе признать, что оно тебе надо, — пожал плечами Леша. — А вообще, хоть я и заявил ему, что он мудак, чтобы тебя поддержать, зря ты так на него. Я вот понимаю Смола. — Ты бы тоже ничего мне не сказал, если бы тебе трансфер предложили? — язвительно выпалил младший. — Тебе сказал бы, — усмехнулся Леша, вновь потрепав его по непослушным волосам. — Тебе единственному, но мы с тобой — это другое. — А Баре? — Не знаю, — честно ответил Леша, глядя куда-то вникуда, словно впав в некую прострацию. — Когда все эти слухи с Италией пошли, я много думал об этом и так ни к чему не пришел. Для меня важна карьера, и Дима знает об этом. И ему было бы сложно, но он это принял бы. Но мне было бы хуже. Мне без него адски сложно, и если, когда я нахожусь где-то не с ним, я могу принимать решения, основываясь на логике, то когда я оказываюсь рядом, вся эта логика мне нахер не нужной оказывается. И если бы я сказал ему о планирующемся переходе, он бы побесился, успокоился и сказал окей, да только я, как увидел бы его реакцию, сразу передумал бы. Просто потому что это Бара. А мы вместе раза в два меньше, чем вы со Смолом. — А сколько, кстати? — на автомате переспросил Антон, задумавшись над словами брата. — С летних сборов, забыл, что ли? — расплывшись в улыбке от теплых воспоминаний про неожиданные поцелуи и все стадии принятия от Бары, промурлыкал Леша. — А, да, точно. Офигеть. А кажется, будто уже очень давно, — брат усмехнулся, вспоминая, как гармонично и правильно эти двое смотрятся друг с другом. «Не то, что мы с Федей», — мрачно подметил он у себя в голове и скривился. — Вот и сам посуди. Я мозгами понимаю, что мне важно играть в Европе и строить карьеру. Но знаю, что стоит мне осознать, что с Димкой расстаться (хотя бы территориально) придется, мне хочется послать всю эту карьеру в жопу, — слова брата звучат горько, но наполнены чем-то таким теплым, что Антон резко осознает, насколько его близнец влюблен. Почему-то раньше принятие этого факта было каким-то неполноценным, что ли, а сейчас в картинку словно вставили последний, ключевой паззл, и она собралась. И от этого на душе, несмотря на собственные переживания и проблемы, стало очень спокойно — всегда, когда Леша был счастлив, это напрямую сказывалось и на Антоне. — Не думаю, что Федя чем-то подобным руководствовался, — криво усмехнулся Тоша. — Он скорее просто спугнуть удачу боялся. — Да какая разница, Тох? — дернул плечом Леша. — Ему тридцатник, он сильно обосрался, причем далеко не один раз за свою карьеру, и для него это, давай правде в глаза смотреть, реально последний шанс. А он всегда мечтал о нем. А ты сейчас ведешь себя как конченный эгоист, если этого не понимаешь. — Да все я, блять, понимаю, Леш! — взорвался Антон. — Я же не совсем тупой, я знаю прекрасно, насколько ему важно это. И я правда за него рад, потому что он заслуживает это больше, чем кто-либо! Но меня адски бесит тот факт, что он мне не сказал до того, как об этом узнали все. Словно он мне не доверяет и на меня и мое мнение ему вообще поебать, а отношения наши — профанация чистой воды. — Тох, а ты ему доверяешь, если так в нем сомневаешься? Не ведешь ли ты себя сейчас так же, а то и хуже, чем он? — печально улыбнулся Леша, глядя на вновь впавшего в апатию брата. — Не знаю, Леш, не знаю… — простонал Антон, закрыв лицо руками и с силой потянув себя за волосы, словно пытаясь прийти в себя. — Меня вроде зверски обижает эта ситуация, но я люблю его и без него пиздец. — Поговори с ним. Мне кажется, вам есть о чем. Неужели ты столько времени так кропотливо и терпеливо его добивался, чтобы сейчас самому все и продолбать? — обняв брата и положив голову ему на плечо, практически проурчал Леша. Кошак, блин. — Это Баринов так влияет на тебя, что ты в психологи заделался? — усмехнулся Антон, поворачивая к нему голову. — Да отношения с Барой — это хождение по минному полю похлеще, чем у вас со Смоловым, мне кажется. Тут хочешь не хочешь, а психологом станешь — жизнь заставит.***
Раздевалка, несмотря на равный счет на табло, бушевала от счастья. Все-таки ничья с Реалом — это более, чем положительный результат для команды, находящейся в самом низу турнирной таблицы. И Федя был почти счастлив, празднуя вместе со всеми и принимая многочисленные поздравления от сокомандников. Еще бы — второй выход с командой — и уже гол Реалу. Искренне хотелось верить, что это только начало. Один он остаться смог только через пару часов в своем номере в отеле, и первое, что он сделал — это оживил разрядившийся телефон. Сказать, что он пестрил уведомлениями — это ничего не сказать. Просто невероятное количество отметок в инстаграме, куча сообщений в вотсапе и телеграме и много-много слов поздравлений. Это было приятно — не важно, что далеко не все поздравления были искренними, не важно, что большая часть этих поздравителей продолжить его, как раньше, обсирать, стоит ему хоть где-нибудь продолбаться, но сейчас его признавали, и это то, чего Феде так долго не хватало. Единственное, что расстраивало — как бы он ни надеялся, Антон не написал даже в инсте. Пролистав ленту и выборочно поотвечав на сообщения, Федя открыл истории Локо и замер, увидев радующихся его голу парней и счастливое лицо Антона, не открывающего взгляда от экрана, где только что Смолов забил. Чувствуя подступающее счастье, но тщетно пытаясь заставить себя успокоиться и не сильно на что-то надеяться, Федя дрожащей рукой нашел заветный номер и сделал еще одну попытку позвонить. И какого было его удивление, когда вместо привычных размеренных гудков он через какое-то время услышал тихое дыхание. — Ты смотрел! — стараясь, чтобы голос не слишком очевидно дрожал, выдохнул Федя, зная, что первым парень диалог не начнет. — Смотрел, — просто ответил Антон, и Смолов все бы сейчас отдал, чтобы увидеть его и его реакцию. Почему-то казалось, что Миранчук улыбается, уткнувшись в подушку, чтобы ни в коем случае не подать виду, что он рад этому звонку. — И как? — говорить хотелось о чем-то другом, важном, личном, но начать было адски сложно. — У меня красивее выходы, — усмехнулся парень, заставив Федю засмеяться. — Ты и сам по себе красивый у меня, — улыбнулся форвард, и вдруг замер и, чувствуя вновь подступающий страх от возможного ответа, неуверенно уточнил: — У меня же еще? — Если будешь обжиматься со всякими испанцами, то я еще подумаю, — интонацию Антона невозможно было разобрать — видимо, он все-таки уткнулся лицом в подушку, — но смысл его слов, не сразу дошедший до Феди, заставил его расплыться в улыбке. — Ревнуешь? — почти проурчал Смолов. — В жопу ехидство свое запихай, — огрызнулся Антон, явно стараясь скрыть смущение. — Это приглашение? — Это настоятельная рекомендация пойти нахуй. — Так ты уже определись, куда, солнце — в жопу или на хуй. Я готов и туда, и туда — ты знаешь, — Федя осознавал, что его попытка разрядить обстановку не удалась, но невозможно было прекратить шутить, будучи в эйфории от того, что спустя столько времени и столько мрачных размышлений, они снова разговаривают и вроде как даже не расстались. Пока. — Бля, Смол, заебал. Нахуя позвонил вообще, чтобы свой искрометный юмор продемонстрировать? — окрысился Антон, явно взбешенный совершенно неуместным сейчас юмором. — Я боялся, что мы все, — честно ответил Федя, прикрыв глаза и откинувшись на подушку. Так представлять, что Антон рядом с ним, было намного проще. — Я все еще этого боюсь, — едва слышно прошептал Миранчук. — Тош, то, что я перешел на время, не значит, что мы расстались, — чувствуя, что момент пришел, мягко проговорил Смолов, вытягивая руку рядом с собой, словно пытаясь нашарить ладонь парня и переплести пальцы. — Ага, пока ты там не станешь звездой, не заебешься ко мне ездить и не найдешь себе кого получше, — хмыкнул Антон, и от горечи в его голосе Федю передернуло. — Мне казалось, мы уже давно осознали, что мне не нужен кроме тебя никто, — в очередной раз твердо и уверенно повторил Смолов. Его всегда задевало недоверие Антона и его постоянная неуверенность в Фединых чувствах, но при этом он прекрасно осознавал, что отчасти сам в этом виноват. Он действительно делал для этих отношений чуть меньше, чем Антон и, наверное, порой создавалось впечатление, что он относится к ним намного легче. Но это было совершенно не так, просто демонстрировать это у Феди никогда не получалось. — Это Европа, Смол, — как-то очень мягко проговорил Антон, и, будь он рядом, Федя был уверен, что тот погладил бы его по щеке. — Это хуева туча километров от меня. У нас вообще не совпадают графики, режим, часовые пояса. А когда ты долго будешь далеко, ты забудешь. Отвыкнешь. — Да ты со дня на день сам куда-нибудь в Европу укатишь, Тош, — попытался вывести его на что-то позитивное Смолов и тут же прикусил язык. — Мне казалось, уж ты меня с братом путать не должен, — яда в голосе парня — хоть насосом выкачивай. — В Европу активно собирается Леша. Вот и будете там друг с дружкой тусить по выходным — один из Испании, а другой из Италии ездить. — Так вот в чем дело? Ты завидуешь? — недоверчиво вскинул брови Федя. Верилось с трудом — Антон скорее первым Лешу вытолкнет навстречу перспективам, если для Леши так действительно будет лучше. — Ты ебнулся? — поперхнулся воздухом Антон, закашлявшись. — Совсем мозг в Европе своей отбил? Это же Лешка! — Тогда почему… Ты боишься, что мы оставим тебя? — в трубке повисла звенящая тишина. — Тош? — Пиздуйте куда хотите, мне все равно. — Леша знает об этом? — ни разу не поверил показному равнодушию в голосе парня Смолов. — Не твое собачье дело. — Мое, раз мой ты вбил себе это в голову, — терпеливо, словно разговаривая с маленьким ребенком, пояснил Федор. — Я не твой, я свой собственный. У тебя и так имущества достаточно, — Антон злился, огрызался и выпячивал иголки — это было его привычная защитная реакция, когда Федя лез куда-то глубже, чем тот позволял. Антон вообще был, как ежик, который прячется всегда, когда боится. А боится он почему-то очень часто. — Ценного — нет. — На часы посмотри свои. Про тачку я вообще молчу, — с долей скепсиса ухмыльнулся Антон. — Из ценного у меня только ты, — словно это было что-то само собой разумеющееся, проговорил Федя. — Рад за тебя, — буркнул Миранчук. — Тош, может хватит обижаться? Я дурак, да, и не говорил, потому что боялся спугнуть эту удачу. — Мне не понять — она на меня смотрит исключительно жопой — Херню несешь, — прорычал Федя. Иногда он всерьез не понимал, как они сошлись с этой язвой, но потом вспоминал собственные недостатки и успокаивался — они определенно стоили друг друга — У тебя получится все. Я в тебе не сомневаюсь ни на секунду. — Я, блять, хрустальный, Федь, — болезненно выдавил из себя Антон. — Такими темпами моя Европа ограничится ебучей Эстонией. А это дно днищенское даже по сравнению с Сочи. — Если ты не прекратишь так думать, я приеду и выбью этот бред из твоей головы, — совершенно серьезно пригрозил Смолов. — Хоть так увидимся, — в голосе Антона впервые за все время разговора прозвучала улыбка, и Федя не выдержал. — Тош, я скучаю, — он говорил тихо, почти шепотом, но знал, что Миранчук ловит каждое его слово. — Очень. Не думал, что будет так. — Жопой об косяк — и мяч в воротах Куртуа? — Сложно радоваться голам зная, что ты далеко и вообще непонятно видишь ли, разделяешь ли это со мной, — не обращая внимание на едкие комментарии и ершистость парня, вымолвил Федя. — И переживать за тебя и твои травмы, не имея возможности быть рядом. — Идиот ты, Смолов, — звучало так горько, но с такой любовью, что мужчина против воли улыбнулся. — Который тебя любит. На проводе повисла тишина. У Антона явно выбили почву под ногами, а Федя решил, что парню нужно дать время все переварить. И лишь спустя чуть больше минуты Тоша действительно подал неуверенный голос: — Ты впервые это сказал. — Что именно? — Смолов шкодливо улыбается, чувствуя, что смог установить свои правила в этой игре и теперь играет, как кошка с добычей. — Что ты меня… ну, это, — Антон замялся, проговаривая слова очень медленно, словно сам в них не верил. — Люблю? — Федя хмыкает, прикрывая глаза. Говорить это оказалось намного проще и приятнее, чем он думал. А еще, хоть Смолов никогда и не сомневался в своих чувствах, сейчас он впервые чувствовал такую всеобъемлющую уверенность и спокойствие. — Люблю — Но ты никогда не говорил раньше, — тихонько повторил Антон — Мне казалось, это и так понятно. — По тебе никогда ничего не понятно, — на автомате невесело поддел Миранчук. — Почему тогда ты не дал понять, что тебе важно, чтобы я сказал это? — Федя правда не понимал. Он осознал и принял то, что чувствовал к парню, еще через несколько месяцев после начала их отношений, но говорить об этом не мог — сказывался какой-то внутренний ступор, а может и предыдущий неудачный опыт. Но если бы Антон хоть словом обмолвился о том, что это ему нужно, он бы, без сомнений, смог перебороть себя. — Потому что ты же не просто так не говорил, — аргумент был, безусловно, убедительным, но Федя упорно не хотел его принимать. — Я не говорил, потому что… Не знаю, правда. Думал, что по поступкам ясно все, — и это была чистая правда. Смолов знал, что Тоша иногда начинает параноить и сомневаться в том, что он для Феди нечто серьезное, но каждый раз тот всеми возможными силами — как словами, так и действиями, — давал ему понять, насколько ему дороги их отношения. — Я часто думаю, что не всегда понимаю мотивы твоих даже самых очевидных поступков, что уж говорить про всю эту внутреннюю подоплеку, — судя по голосу, Антон улыбался, но голос все равно звучал слишком тихо и меланхолично. — Ты все еще продолжаешь сомневаться в нас? Год прошел. — Иногда я думаю, что уверен. А потом что-то опять случается. Например, твой трансфер. — Ты же знаешь, что этот шанс для меня значит, — Федор редко признавался в своих слабостях даже Антону, но, как бы он ни пытался держаться, голос все равно дрогнул. — Знаю, Федь, — мягко проговорил Антон. — Просто ты мог сказать. Я бы понял. Поддержал. Я же всегда за тебя. Но ты мне решил не доверять. — Тош, не в этом дело. Просто… Сука, как же сложно, — голос снова дрожал, как в самом начале разговора. Нестерпимо хотелось чувствовать Антона рядом, касаться его, разглядывать его черты лица и зарываться ладонями в кудри — это был его личный маленький фетиш. Присутствие Антона всегда успокаивало и приводило в гармонию, даже в те моменты, когда ссорились они друг с другом. И сложные вещи рядом с Тошей раскрывались намного легче. — Я боялся. Это то чувство, когда твоя мечта исполняется, а ты стоишь и боишься даже моргать, потому что вдруг все испарится. Я, считай, за самый край уходящего поезда зацепился. — Не оправдывайся. Я понимаю. Мозгами. Больно мне от этого, правда, не меньше, — мрачно усмехнулся Антон. — Есть шанс, что ты простишь? — после долгой паузы, пытаясь переварить слова парня и придумать, как хоть немного исправить ситуацию, с надеждой произнес Смолов. — Почти сразу, Федь, — хмыкнул на другом конце сети Миранчук. — Просто нужно было это осознать. — Я тебя люблю, — четко и членораздельно проговорил Федор, пытаясь максимально вплести эти слова в глупое сознание все еще своего, к его огромной радости, парня. — И даже если ты сам захочешь порвать, я тебя не отпущу — Что за собственнические замашки? — промурлыкал Миранчук, в очередной раз поражая Смоловой частотой, с которой меняется его настроение. — Не ты один считаешь, что тебя могут разлюбить, — с легкой укоризной процедил Федя. — Расстояние действительно большое испытание для любых отношений. — Ты правда думаешь, что я могу куда-то от тебя деться? — скептически проговорил Антон, и Федя даже представил, как изогнулись его брови в этот момент. — Я этого боюсь. — Глупый ты, — выдохнул Антон и, подумав пару секунд, с улыбкой добавил: — У меня. — Так мы… в порядке? — столько надежды в Федином голосе не было, наверное, даже тогда, когда он подписывал какие-то контракты или получал важные предложения от клубов. — Да, — твердо ответил Антон и, зная его, наверное даже кивнул для достоверности забыв, что собеседника рядом нет. — Правда в каком-то хаотичном. — Не страшно, главное, что вместе, — Смолов готов был урчать от счастья, что, скорее всего, у него и получалось прекрасно, но Антон никаких недовольств не высказал, только тихо посмеялся. — Ты же приедешь как-нибудь? — вдруг оборвав свой смех, осторожно уточнил парень. — Мы рядом ведь, пока сборы не кончились. — Еще вчера купил билет на завтрашнее утро, — хмыкнул Федя, тихо радуясь своей предусмотрительности. — Испортил сюрприз, — пробухтел Миранчук, но в его голосе четко звучала широкая улыбка. Ее хотелось увидеть и сцеловать — до покрасневших губ, сбитого дыхания и кружащего голову возбуждения. Стоило представить, что завтра он уже сможет воплотить свои фантазии в жизнь, Смолов хрипло, добавив в голос как можно больше возбуждающих ноток, выдохнул: — Я наверстаю. — Тогда до завтра? — мастерски игнорируя его провокацию, предложил Антон. — Меня скоро будут гнать ссаными тряпками спать. — И где они, интересно, такие возьмут? — представить Палыча, гоняющих молодняк тряпьем, получалось довольно легко, но картинка все равно вырисовывалась презабавнейшая. — В фантазии наших извергов я не сомневаюсь, — хрюкнул от смеха Антон. — Тогда иди спать. Ты мне целым нужен. У меня на тебя планы, — хищно улыбнулся Смолов, вновь представив во всей красе, что и как сделает, когда окажется рядом с парнем. — На завтра? Меня же хер отпустят, ты че! — На жизнь, Тош, на жизнь, — просто, как нечто само собой разумеющееся, отозвался Федя. — У-у-у, тогда реально надо выспаться, — со смехом протянул Миранчук. — Уставшим тебя никак не вывезешь. — Вот и правильно, набирайся сил. Доброй ночи, — ласково пожелал Смолов и, пару секунд подумав, вновь выговорил: — Люблю тебя. — Ты решил теперь постоянно говорить об этом? — подстебнул его Антон, но, судя по его счастливейшему голосу, ничего против подобной перспективы он не имел. — Мне понравилось. Хочу попробовать сделать это лично, — с хитрой насмешкой обронил Федя и даже на расстоянии почувствовал, как Миранчук залился краской. — Больше года об этом мечтаю, — настолько тихо, что слова едва можно было разобрать, раздалось в ответ в трубке. — Прости меня. И за это, и за то, что вел себя, как придурок, и за то, что не предупредил про трансфер, не обсудил, не посоветовался, — Смолов действительно раскаивался. За прошедшие годы его и так извращенное понимание отношений еще больше исказилось, а Антон, хоть и пытался его вылечить, до конца не справлялся, потому что Федя не видел ни в чем проблемы. И сейчас, слыша дрожащий от любого признания голос, Федя буквально ненавидел себя за то, что действительно целый год мучил парня какой-то неопределенностью. Но, наверное, чтобы что-то исправить, им нужно было это пережить, так что теперь, Смолов уверен, все будет по-другому. — Что уж там, ладно. Давай спать. Доброй ночи. И, Федь… — Антон замялся, улыбаясь. — А? — Поздравляю с голом. Я тобой горжусь.