Flashback
— Цзысюань, подожди меня! — маленькая девочка, переставляя маленькие ножки, все пыталась догнать идущего впереди парня, что даже не обернулся на ее крики, продолжая идти вперед. На улице шел снег, а воздух был холодным и колким, особенно когда дышишь через рот. Бегущая малышка хоть и была окутана с ног до головы в теплую одежду, ее красные щеки горели от бега и колючего мороза, а горло пронзал неприятный холод от каждого ее вздоха. На глаза наворачивались слезы, но она продолжала неуклюже бежать за юношей опустив голову. В какой-то момент она не заметила, как он остановился и со всей скорости вписалась в него, падая на землю и смотря заплаканными глазами на стоящего перед ней человека. — Цзысюань… — Что тебе нужно? Чего ты меня преследуешь по пятам? Еще и расплакалась на глазах у всех. Я не хотел, чтобы ты была моей сестрой, так что нечего воспринимать меня своим братом. Я терпеть не могу слабых и плаксивых людей, как ты! — разозленно проговорил Цзысюань, нахмурив брови и холодно смотря на хныкавшую девочку. Его взгляд пробирал до костей сильнее ветра и снега. Девочка не знала, как ей реагировать, поэтому она просто смотрела широко раскрытыми глазами на него, все еще хныча и пытаясь утереть свои слезы. Юноша в последний раз бросил на нее презрительный взгляд и проговорил. — Иди домой, еще не хватало потом следить за тобой на обратном пути. Оставшись одна, малышка еще долго смотрела в сторону, в которую ушел парень, а слезы все сильнее шли из глаз. Когда ей стало холодно, она поднялась с земли и медленно потопала обратно, смотря вниз и растирая глаза, от чего они начали краснеть и болеть. Было обидно и больно, потому что с прислугой играть не разрешали, наставляя на том, что не стоит лишний раз привязываться к простолюдинам. — Лю Юн! — крик откуда-то спереди заставил ее поднять заплаканные глаза и посмотреть в сторону, откуда доносился голос. Сквозь пелену слез девочка смогла увидеть в окне огромного особняка молодую и красивую женщину, а потом и подходящего к ней дворецкого, аккуатно взявшего маленькую девочку на руки и внося в дом. Женщина, которую девочка увидела в окне тут же оказалась на пороге, обеспокоенно осматривая ее. — Куда ты ушла? Я везде тебя искала! — Госпожа Цзинь, я слабая? — всхлипнула девочка, подходя к женщине, когда ее раздели. Лю Юн была очень раздосадована тем, что на ее вопрос посмеялись, но не стала ничего говорить, потому что подумала, что может своими словами обидеть кого-то. — Ты еще мала и не окрепла, поэтому не удивительно, что ты слабая, — проговорила женщина, стараясь как можно более снисходительно относиться к девчушке, что на это лишь сильнее нахмурилась и отвернулась. — Родители говорили, что я сильная, — пролепетала девчушка, а на глаза опять навернулись слезы. Повернувшись снова к женщине, она какое-то время просто смотрела на нее, не произнося ни слова. В ее глазах было много странных и не присущих ребенку эмоций. С такой болью и пустотой могли смотреть только те, кто потерял самое дорогое и весь смысл на существование. Так не должен был смотреть шестилетний ребенок. Коротко и рвано вдохнув, девочка начала говорить, словно выдавливая слова. — Мои родители… Когда они вернутся? Их нет уже две недели. Мама раньше не задерживалась дольше, чем на два дня… — Дорогая, а чем ты занималась обычно, когда нет родителей? — перевела тему женщина, надеясь на то, что сможет отвлечь малышку от негативных мыслей. Лю Юн долго стояла на месте, опустив голову вниз. Понять, о чем думает девочка в этот момент, было невозможно, потому что мало того, что сейчас она была и так расстроена, то еще и опустила голову вниз, не давая посмотреть в глаза. Если бы женщине не была дорога дружба с матерью этой девчушки, то не стала бы терпеть, словно она ее ребенок. Однако госпожа Цзинь не могла просто бросить это дитя. — Лю Юн? — Ничего, я просто задумалась, — помотав головой, произнесла девочка, тут же поднимая голову и улыбаясь, словно ничего не прозошло. Протянув свои ручки к женщине, она пыталась без слов намекнуть на то, чтобы ее взяли на руки. Чуть нахмурившись, госпожа Цзинь взяла совсем легкую и маленькую малышку в руки и даже удивилась ее легкости, усомнившись в том, хорошо ли она питается. Лю Юн, почувствовав чужие руки, довольно просияла и продолжила говорить. — Мы с мамой в прошлом году научились читать, поэтому все время, пока ее нет, я читала книжки, которые были у нас дома. — Какие книжки ты читала? — спросила женщина, улыбаясь. Она была не особо удивлена тому, что дочь доктора наук и правой руки генерального директора была умна уже в свои шесть лет. Уметь читать в ее возрасте довольно частое явление. — Последняя книжка, которую я читала, называлась «Открытия Иосифа Абрамовича Рапопорта» там рассказывалось про его исследования в сфере наследственной и ненаследственной изменчивости. Мне осталось прочитать последний раздел, который называется «Химический мутагенез». Он большой и непонятный, но очень интересный, — девочка говорила так увлеченно, что ее глаза чуть ли не заискрились. Любой нормальный взрослый удивился бы, стоило бы ему услышать что-то подобное из уст ребенка, но она говорила так живо, что было сложно не поверить или же наоборот. Любой ребенок любил преувеличивать, но Лю Юн была слишком ярким и честным ребенком, да и слова, которые не мог знать обычный завравшийся ребенок, лишь доказывали правдивость ее слов. — А до этого я читала еще одну мамину книжку о расследованиях амереканского генетика Джеймса Уотсона, который открыл структуру ДНК. Эта книга была намного легче исследований Иосифа Абрамовича, но мне многое пришлось спрашивать у мамы… Мамины книжки были интереснее папиных и картинки там красивые. — А какие книжки читал папа? — спросила госпожа Цзинь, подозревая, что это будет тоже не детская сказочка о маленькой принцессе. — Они были о ловушках, боевых приемах, а еще о способах убийства, — непринужденно проговорила девчушка, чуть покачивая головой, словно напевала песенку у себя в голове. — Там были нарисованы люди в разных позах. Папа иногда мне показывал, как делаются какие-то приемы, но мама обычно, стоило ей заметить это, выхватывала из рук папины книжки и давала свои. — Ну да… Читать про генетический строй куда лучше, чем про убийства… — проговорила тихо женщина, чуть отвернув голову в недоумении. Как они вообще воспитывали ребенка? Давать в шесть лет читать подобное? Что было у них на уме??? Конечно, эта парочка изначально выглядела странно даже для тех, кто работает на агентство, но их ребенок кажется еще ненормальней! — А то! Мне нравится читать про то, как зарождается жизнь во время химических и биологических процессов! — воодушевленно прооворила девчушка, на миг отпустив шею несущей ее женщины и всплеснув руками вверх. Ее реакция была куда более непонятна, чем то, что ее родители дали ей такое читать. Почему она так спокойно воспринимает подобную сложную информацию? — А по каким книжкам ты с мамой училась читать? — спросила госпожа Цзинь, надеясь услышать что-то более приземленное и обычное, а не присущее ее родителям. На что она рассчитывала? — Мама с недовольством согласилась взять папину книгу «Обучение скрытности для чайников», потому что там были очень простые иероглифы, а потом, когда я уже знала немного, взяла книгу по анатомии, — проговорила она, смеясь. Эта девочка явно была не среднестатистическим ребенком. Конечно, в Китае часто детей еще с малых лет в детских садах учат читать и писать, но эта девочка только на родительском воспитании выросла и сейчас читает что? Правильно, научные исследования и книги по самообороне, которые дети даже в агентстве начинают читать минимум в тринадцать лет! или ее роители посчитали, что можно пропустить всю детскую возьню и делать из ребенка гения? Хотя, не скажешь, что она была гениальным ребенком. Просто вместо сказок, она читала научную литературу, ничего такого. Из размышлений госпожу Цзинь вывел вопрос Лю Юн. — Госпожа Цзинь, а можно мне пойти в школу в этом году? Мама говорила, что там нудно, но если сказать учителям о своем желании, то они могут дать интересные книжки, чтобы изучать вне школы. — А? — удивленно посмотрев на малышку, переспросила женщина, немного теряя суть вопроса. Когда до нее все же дошло, о чем спрашивали, она улыбнулась и проговорила. — Мы можем нанять тебе специальных учителей, чтобы ты развивалась в удобном тебе темпе. Хочешь? — Вау! Я спрошу у мамы, думаю, она не будет против, — весело отозвалась Лю Юн, спускаясь с рук и смотря на женщину, которая чуть поникла от слов девочки. От такой перемены в настроении, Лю Юн слегка испугалась, подойдя ближе и заглянув в глаза стоящей напротив. — Я вас чем-то расстроила? — Нет, что ты! Я свяжусь с твоей мамой и если ты хочешь, то на следующей неделе к тебе придут учителя, — натянув на лицо улыбку, сказала госпожа Цзинь. Подозвав слуг, она дала им какие-то задания и напоследок сказала. — Сейчас тебе нужно идти отдохнуть, слуги принесут тебе книжку, которую ты не дочитала. Надеюсь, что ты будешь себя хорошо вести? — Конечно! Только, можно мне тоже связаться с мамой? — ребенок смотрел открыто с доверчивым взглядом и милой улыбкой. Она скучала, было видно, вот только… Что ей сказать? Как донести нужную информацию, чтобы не сломать ее? врачи сказали, что предугадать ее реакцию будет просто невозможно. Она может это воспринять как угодно и сложнее всего будет даже не от того, что она может начать истерику, а от того, что она может сделать все в точности да наоборот. Можно было бы надеяться на то, что получится со временем замять дело и привязать ее к этому месту, но она словно родилась маленьким агентом, что не дает себе быть невнимательной. Она каждый день подходит то к слугам, то к ней с одним вопросом «Где родители?» При этом, казалось, словно она не обманывается на сухой ответ «Их задержали в командировке», а запоминает и чего-то выжидает. Не пообещай она ее матери заботиться о ребенке, дала бы своему мужу использовать ее во благо агентства, потому что у нее есть все способности к тому, чтобы превзойти многих. Здоровое тело, хорошая память и нескончаемый запас ума. Единственное, что смущало госпожу Цзинь, так это то, что для среднестатистического китайского ребенка она слишком непослушна и непокорна. Родители дали ей все, кроме должного воспитания. — Им нельзя связываться с кем-либо просто так, поэтому тебе придется еще подождать, — неловко ответила женщина и помохав рукой девочке, больше не сумев смотреть в ее погрустневшие глаза, она ушла.***
Лю Юн честно старалась как можно спокойнее сидеть и просто читать книжку, которую ей все-таки дали. Однако она просто не могла усидеть на месте. Сегодня ее во всем обламывют, ведь Цзысюань ее не взял с собой погулять, госпожа Цзинь ушла, когда появилась первая возможность, а так же родители не возвращались уже очень долго, а ведь скоро будет мамин день рождения… Она не понимала, почему задание родителей так долго длиться и не могла понять, почему оба родителя оставили ее одну. — Может быть они просто сильно пострадали на задании и сейчас лечаться, а меня не хотят беспокоить? — спросила сама себя девочка, опустив голову на подушку своей огроменной кровати, а книгу отложив в сторону. Эта комната разительно отличалась от ее прошлой. Родители хоть и давали ей все, что только возможно и всегда отвечали на малейшие желания дочери, ибо могли. Однако к таким богатствам и изыскам она не привыкла. В комнате было множество игрушек, но они ее совсем не интересовали. Ей родители вместо игрушек с самого детства давали книги или же какие-то вещи, явно не предназначенные для ребенка. Сколько себя помнила Лю Юн, а у нее никогда не было друзей во дворе из-за того, что она не могла играть, как остальные. Она понимала, что родители не со зла привили к ней врожденную серьезность и занудливость, поэтому дети вокруг казались ей глупыми и странными, живущими, словно ничего ужасного не происходило вокруг. Сама же девчушка помнила прекрасно, что родители ей часто рассказывали о том, что происходит на заданиях в агентстве и какими несправедливыми могут быть люди. Она часто слышала, как мама злиться и высказывает свое тихое недовольство, совершенно не боясь присутствия маленькой дочери. К Лю Юн всегда относились, как к равному себе. Может быть поэтому взрослые не любили ее? Потому что привыкла к тому, что все люди с рождения равны и лишь есть те, кто успел узнать чуть больше тебя. Хоть так и казалось, но из нее не пытались вырастить идеального агента, который будет взращиваться с самого рождения на книжках. Просто они не умели по-другому. Мама иногда после ссор с другими взрослыми, которым малышка не давала нужного почтения, приходила с грустной улыбкой к дочери и извинялась, рассказывая о своем детстве, где у нее не было выбора. Прихдилось быть либо умным, либо сильным. Она, как и ее отец, выросла в детском доме, а после определенного возраста их забрали в агентство, чтобы обучать. Их пичкали тренировками и знаниями. «Глупые и сильные не нужны стране», так говорила мама, поглаживая свое дитя по голове. Она бы и хотела дать больше любви и заботы, но ни в коем случае не могла терпеть, чтобы ее дочь росла как другие. «Ты особенная дочь с особенными родителями. Даже более особенная, чем дети генеральных директоров» говорил отец, всегда поддерживающим свою жену и любивший свою дочь так же сильно, как и жену. Они оба слишком много вкладывали в свою дочь, поэтому для нее принимать все знания вместе с родительской любовью и все их ошибки было плевым делом. Лю Юн всегда старалась относиться к ним с таким же пониманием, с каким они относились к ней. Ее никогда не ругали, никогда не пытались пристыдить и всегда лишь поощряли, давая ей раскрыться перед ними в полной мере. Из-за этого Лю Юн раздражалась, когда в особняке Цзинь к ней вдруг все стали относиться как к глупому среднестатистическому ребенку с улиц. Кто она, по-вашему, такая? Слуги считали ее лишь обузой, госпожа Цзинь относилась к ней, как к не смыслящему ребенку, Цзысюань вообще ее презирал, а с господином Цзинь Гуаншанем она еще даже не виделась за две недели. — Неужели госпожа Цзинь думает, что я не заметила ее натянутой улыбки, когда она говорит о родителях? Наверняка не хочет беспокоить меня и не говорит, что они просто сильно ранены, — пробормотала сама себе Лю Юн, поднимаясь с кровати и смотря в окно комнаты, которое выходило на окно кабинета генерального директора. Девчушка уже знала, что каждую ночь в полночь включается свет. На протяжении двадцати минут там что-то делают горничные, потом десять минут там никого нет, а в половину первого туда входит какой-то мужчина, смотрит в окно и садиться за свой стол. Где-то спустя пять минут к нему приходит госпожа Цзинь и долго говорит с ним, не всегда спокойно, можно сказать, что зачастую очень эмоционально. Хоть Лю Юн и была приучена родителями к нужному и здоровому сну, заснуть, когда она даже не знает, где они и в каком состоянии, не могла. Взглянув на часы, она выдохнула, заметив, что часовая стрелка только на цифре семь. Ей конечно нравится читать, но не весь день же! Она такой же ребенок, как и все, ей нужно выходить на улицу и играть на свежем воздухе, и все равно, что даже если она выйдет на улицу, то сядет на лавочку и продолжит читать! Даже за Цзысюанем она вышла тайком, когда прислуга решила, что новая обуза в особняке не посмеет выйти за пределы комнаты. Однако после сегодняшнего побега возле ее двери она постоянно слышала голоса и видела чужие тени. Однако они никогда не громко и услышать хотя бы какое-то слово более менее разборчиво было почти невозможно. Это сильно удручало малышку, которая хотела хоть как-то выбраться за пределы комнаты и хотя бы по дому погулять одна и без всякого сопровождения. Хотя в данный момент у Лю Юн было много повода для размышления и стоило только об этом вспомнить, как в голове появилась навязчивая идея. — Господин Чхве, — тихо проговориа девчушка, аккуратно открывая дверь в свою комнату и смотря на дворецкого, стоящего и с высока смотрящего на малышку, заставляя ту вздрогнуть от такого неприятного взгляда. Помявшись какое-то время, опустив голову, проговорила. — Я хотела порисовать, но не нашла карандашей и альбома в комнате… Услышав слова девочки, дворецкий какое-то время просто тупо смотрел на нее, словно не понимая, о чем его попросили. Взгляд его было обескураженным, а сам он ничего не говорил. На самом деле в его реакции не было ничего удивительного, потому что за две недели этот ребенок ни в какую не хотел рисовать с горничными, что первое время так умилились появившейся миленькой малышкою. Она лишь просила дать ей книгу и оставить ее одну, чтобы можно было сосредоточиться на написанном. А сейчас с таким милым взглядом она вдруг просит дать ей карандаши и альбом, чтобы рисовать? — Мне много не надо… Просто… Мама говорит, что если ее или папы долго не будет рядом, то я могу их нарисовать, чтобы вспомнить… — пробубнила Лю Юн, опустив голову и насупившись. В этот момент она выглядела невероятно мило и даже дворецкий не мог бы перечить ее воле, поэтому подозвал горничных, что охотно принесли ей бумагу и цветные карандаши, надеясь на то, что она такая занудная была в начале только из-за родителей, а сейчас в ней открывается ее настоящее лицо. Хоть многие и считали ее балластом, молодые работницы не могли не обратить внимания на такую пусечку в особняке, тогда как молодой господин Цзинь уже вырос и с ним не поиграешь, как с маленьким. Взяв все в руки, довольная собой Лю Юн уселась на пол, положив бумагу и карандаши на низенький столик для чаепития. Взяв один лист из целой стопки, она для начала нарисовала коряво и очень неумело три фигуры, которые предположительно должны были быть похожи на нее, маму и папу. самый обычный детский рисунок, который висел у любой семьи на стене, когда их ребенок приносил это со словами «Это мама и папа, которых я очень люблю. Мы счастливы!». Девчушка однажды видела подобное, когда мама разговаривала с соседкой, с гордостью показывая как ее любит сын, что даже нарисовал ее. Лю Юн отлично помнила, что мама тогда сказала с таким недовольным видом, что хотелось смеяться: «Никогда не делай подобного… Это странно. Я не похожа на палку, у которой вместо головы круг с соломой». Лю Юн всегда смешила недовольная мама, она выглядела как хомячок. Однако сейчас девочка рисовала это не для того, чтобы вспомнить маму и папу, а лишь из-за того, чтобы у нее не спрашивали о том, где же рисунок с родителями? — Отлично! Сойдет! — победно прошептала девочка, заканчивая свой рисунок большим розовым сердечком в углу. Отложив рисунок в сторону, она взяла чистый лист бумаги и черный карандаш, при этом проговорив. — Правило скрытности для чайников номер пять! «Если хочешь скрыть свои намерения, сделай вид, что ты слишком глуп, чтобы сделать что-то серьезное и приготовь наживку». На самом деле Лю Юн действительно имела совершенно другие намерения. Ее бы не поняли, если бы она прямым текстом попросила бы дать ей бумагу и ручку, чтобы записать свои мысли и найти закономерность. Она не могла так просто доверить свои намерения каким-то работникам. Именно поэтому ей нужно было прикрытие. Подумав, малышка начала писать. Я нахожусь здесь две недели и мне не дают поговорить с мамой и папой. Мне кажется, что они могут быть ранены и не могут говорить со мной.Папа говорил, что выполнять задание так долго они не будут. Все вокруг ведут себя странно, что мне не нравится. Они постоянно шепчутся и скрывают что-то. Они могут считать, что я не переживу, если родители будут сильно ранены. Вот только… Все равно странно Госпожа Цзинь очень часто говорит так, словно я здесь останусь на всю жизнь. Мне не понятно это, ведь родители, как бы не были ранены, смогут вернуться? Так же, Цзысюань постоянно жалуется на то что не просил слабую сестру. Я ему и не сестра! Сдался мне этот петух! Может… Глаза девочки вдруг расширились, а карандаш выпал из рук. Сглотнув, она трясущимися руками взялась за свои волосы, опуская голову, отказываясь верить в то, что пришло только что в голову. — Нет… Не может такого… — потянув за волосы, она вдруг услышала разговор за дверью и на этот раз резко встала с места, но медленно, почти бесслышно, как учил ее отец, прокралась к двери, прислонив ухо к стене, но звуки были слишком размытыми через стену и плотную деревянную дверь. Нахмурившись, она начала вспоминать и легкой поступью подошла к столу, взяв стакан с водой, допив последние глотки, проговорила, снова направляясь к двери. — Раздел скрытности для чайников тринадцать «Хочешь подслушать разговор за дверью, воспользуйся пустым стаканом.» С этими словами она прислонила его к стене, а ухо к стакану и принялась слушать. Звуки все еще были мутными, но теперь можно было расслышать отдельно какие-то слова. -…чему ей еще не рассказали? — прозвучал достаточно ясно голос одной из горничных. Он был самым громким из всех и самым противным. Лю Юн не любила ее, потому что она изначально начала относиться к ней, как к какой-то плебейской девочке. — Это дитя является ребенк… лизких к директору и гос… Цзинь людей. Госпожа не хочет… психику этим заявлением, — совсем неясно прозвучал голос того самого дворецкого, что стоял все время у ее дверей. Из-за тихого и безэмоционального голоса его слова пропадали периодически и не были так хорошо слышны, как другие. — Но какое нам дело до этого? Она ведь даже не является незаконнорожденной дочкой господина Цзинь! — все так же возмущалась первая. Малышка даже могла представить, с каким лицом она это говорила. От подобного заявления она обиженно надула щеки и нахмурилась. — Лилинг, не будь такой грубой! Она ведь совсем еще малышка! — голос третьей горничной был так же громким, однако более мягким и обеспокоенным. Эта горничная тоже запомнилась Лю Юн, она была одной из самых настырных и до последнего старалась привлечь к детским играм новую обитательницу особняка. — Наверняка весть о их смерти сильно травмирует ее! — Минджу, сейчас она сама все узнает и до того, как госпожа Цзинь ей все расскажет, если продолжишь так орать, — ответила ей Лилинг, но девочка уже ничего не слушала, хоть и была все еще прижата ухом к стакану. Ее глаза раскрылись от изумления, а руки от чего-то начали мелко дрожать. Перед глазами плыло, а в горле словно ком встал. Дышать стало невозможно. Она даже не заметила, как выронила из рук стакан и как он с громким звоном разбился, царапая ее ладошку, которой она упиралась об пол. Не заметила, как по щекам полились слезы и так же не почувствовала боли, когда вторая рука опустилась прямо на острую часть разбившегося стакана. Сейчас самые тяжелые и забирающие все внимание ощущения были сосредоточены где-то в груди. Там было пусто и больно. Лю Юн не знала, с чем можно сравнить эти ощущения, ведь такого еще не приходилось чувствовать. Лишь могла положиться на знания, которые она получила о человеческом теле во время прочтения книжек. Однако все симптомы и болезни никак не подходили под описание данных ощущений. Почему-то от них хотелось поскорее избавиться и снова улыбнуться, как прежде, но не получалось. С каждым мгновением становилось лишь больнее в районе груди. Казалось, что это длилось вечно, мучая бедное детское и не готовое сердечко давящей со всех сторон болью. Дышать было трудно, двигаться тоже, словно она была не в этой реальности. Девочка старалась как-то придумать способ избавиться от этого состояния и первое, что пришло в голову — сделать себе больно. Сжав в руках крупный осколок, который и без этого уже вонзился в ее мягкую ладошку, она с непонятной радостью начала осознавать, что ей больно в районе руки. Все снова стало возвращаться в прежний ритм и становилось ощутимым. Жгучие слезы, боль в руках от порезов, солоноватый привкус крови во рту от того, что она незаметно для себя прикусила губу до крови. От понимания того, что тупая боль в районе груди стала куда менее заметной от боли в руках, почему-то захотелось улыбнуться, но не получалось. В сознании все так же было просто, да и слова, которые она уже услышала не вытащить из ее памяти. От них уголки губ задрожали, опускаясь вниз, вопреки внезапному желанию улыбнуться. Что с ней? — Лю Юн! — громкий крик, почти что в самое ухо, заставил девчушку оклематься и посмотреть на горничную, что обеспокоенно смотрела на искровавленные руки малышки и на слезы в ее глазах. Все произошло слишком быстро, действовала Лю Юн быстрее, чем могла успеть осознать это. Задрожав, она стала громко плакать. — Я… Я хотела воды-ы… Но графин был слишком тяжелым и… И я подумала попросить мистера Чхве налить мне воды!.. Хнык… Я поскользнулась и стакан выпал, а… А я на него… Ы-а-а!.. — Лю Юн не знала, почему стала придумывать то, чего она не делала, но в глазах горничных и дворецкого вдруг появилось облегчение. От чего? Девочка не понимала, лишь могла осознать, что делала все правильно, раз ее не поругали, а лишь прижали к себе, зачем-то дуя на руки и пытаясь успокоить, неловко улыбаясь. — Все хорошо, не беспокойся. Боль пройдет скоро, вот увидишь, — продолжала успокаивать малышку горничная по имени Минджу, дуя на раны, из которой торчал большой осколок, а так же рядом было множество ранок с маленькими кусочками стекла. Выглядело это ужасающе, поэтому девушка старалась не смотреть на изувеченную ручку, в отличие от Лю Юн, что внимательно следила за каждой каплей крови, упавшей на пол. Впивалась взглядом в раны и осколки, концентрируя внимание на боли в ладонях, словно стараясь отложить этот момент в памяти на всю жизнь. Хоть все в голове смешалось и она даже не следила за тем, как ее повели куда-то, чтобы обработать ранки, Лю Юн понимала, что все теперь будет не так, как ей обещали родители, теперь все будет не так… Ведь их нет… Или же… В груди появилась надежда, давящая еще сильнее, чем недавнее осознание их смерти. Появилась совершенно никчемная надежда на то, чего может и не быть, надежда, губящая ее изнутри, медленно уничтожая ее совсем детскую и нежную душу, восприимчивую ко всему вокруг. Как и ожидалось, в особняке был врач, к которому привели девчушку. Это была женщина преклонных лет, изумленно смотрящая на израненные ручки малышки, что до сих пор плакала, но тихо, словно слезы пошли скорее от шока при виде крови, чем от боли. — Вот ведь… Как это произошло? — тихо спросила старушка, указывая посадить девочку на стул у ее рабочего стола. Лю Юн было здесь уютно. Все медицинские принадлежности не пугали, а скорее интересовали ее. А запах… Пахло мамой. Огромное скопление медикаментов создавало специфический запах, который малышка вдохнула полной грудью, словно успокоившись окончательно, закрывая глаза. Как раз в этот момент к ней подошла старушка, натягивая резиновые перчатки и взяв в руки пинцет. От нее тоже пахло как от мамы после долгого рабочего дня, а сама она двигалась так же уверенно и быстро, как мама, когда обрабатывала ей ранки после неудачных прогулок и странного подобия тренировок с папой. — Не беспокойся, будет совсем немного больно. — От вас пахнет, как от мамы, — с улыбкой проговорила Лю Юн, доверчиво протягивая свои руки женщине, что удивленно распахнула глаза, как и другие находящиеся в комнате, что испытывали они в этот момент, неизвестно, но маленькое дитя было в смятении. Она явно чувствовала зарождающееся тепло от воспоминаний про родителей, но это явно приносило лишь больше боли, чем осколки, которые аккуратно вытаскивали из ранок пинцетом. Слезы текли по щекам, но явно не от того, что боль причиняло стекло под кожей. Казалось, словно это самое стекло вонзилось куда глубже, чем просто в руки. Вонзилось и долго там находилось, заставляя гнить раны внутри, которые становились лишь хуже. С каждым вытащенным осколком становилось больнее в районе сердца, словно боль переходила от рук к груди. От этого девочка вырывала ладони, заставляя задевать раны, дергая руки врача, который двигался неаккуратней от этого, лишь бы удержать этот процесс чуть дольше, лишь бы не раскрыть настоящей причны ее слез. — Лю Юн! — в комнату ворвалась госпожа Цзинь, обеспокоенно осматривая комнату и останавливаясь взглядом на девчушке, что смотрела на нее каким-то безучастным взглядом. Вздрогнув, женщина подошла к малышке так быстро, как только могла, присев на корточки перед ней и порываясь взять ее за руки, но ее отдернула старушка, нахмурив брови и отрицательно мотая головой. Госпожа Цзинь опустила трясущиеся руки на колени, вдруг виновато посмотрев на девочку. — Лю Юн… — Все хорошо, мне совсем не больно от осколков, — улыбнулась девчушка, наклонив голову чуть в бок. В это время, увидев, что возле новой обитательницы особняка уже есть кто-то, кто может за ней присмотреть, слуги вышли из помещения, оставляя в нем лишь врача, девочку и хозяйку дома. В этот момент с лица Лю Юн пропало веселье и появилась глупая надежда, которая отображалась болью в глазах. — Госпожа Цзинь… Мама и папа… Они ведь… Живы, да? — Лю Юн, — женщина встала в ступор от внезапного вопроса, а глаза расширились. Она не ожидала такого вопроса, от чего не успела скрыть внезапно накатившее сожаление, которое не смогло скрыться от цепких глазенок этого ребенка. — Надо же, не думал, что ты сама задашь этот вопрос, — мужской голос прозвучал внезапно, заставляя всех резко обернуться на вошедшего высокого мужчину, который почему-то хитро смотрел в поникшие глаза маленькой девочки. Лишь врач не переставала работать, совершенно не обращая внимания ни на что кроме дерганий пациентки. Мужчина подошел ближе, смотря вечно ухмыляющимися глазами на Лю Юн, наконец произнося. — Как же ты пришла к такому выводу? — Гуаншань! — отозвалась госпожа Цзинь, вставая с места и немного хмуро смотря на мужа, что не особо обратил внимания, наклоняясь чуть вперед, смотря прямо в глаза малышке, что почему-то совершенно не боялась его. Может потому, что не понимала, кто перед ней? — Вы господин Цзинь? — спросила девочка, давая понять, что она все прекрасно понимает. Получив утвердительный ответ, она нахмурилась и уверенно, почти с вызовом, сказала. — Скажите мне правду, а я в замен расскажу, почему так подумала. — Вот как, — будто бы совсем не удивившись, проговорил генеральный директор, наоборот даже ловя какой-то непонятный интерес от этой ситуации. Выпрямившись, он проговорил. — Твои родители умерли во время задания, не сумев его осилить, поэтому ты сейчас находишься в моем доме на моем попечении. — Значит… Они говорили правду… — прошептала девочка, опустив голову. Пустая и бесполезная надежда умерла, причиняя самые неприятные ощущения, словно обезболивающее, прекращающее свое действие и заставляющее вернуться в жестокую реальность. Снова тупая боль в груди, заставляя снова литься слезы, снова гудение в ушах, заставляющее жмуриться. Все повторялось снова и снова. Только все еще не до конца обработанные раны, на которые нанесли какое-то странное щиплющее средство, заставляло снова осознать, где она и перед кем. Нахмурившись, девочка вырвала руку и сильно сжала ее в кулачок, чтобы стало еще больнее и чтобы окончательно прийти в себя. Это действие возмутило старушку врача, что только собиралась возразить, но почему-то промолчала, смотря в полные отчаяния и боли глаза малышки, что закусывала до крови губу и плакала, но прекрасно понимала, что делает. — Слуги говорили возле моей комнаты об этом. Я подслушала их… Потому что… Потому что все что-то скрывали от меня, шептались и… и увиливали от моих вопросов про родителей. Госпожа Цзинь говорила так, словно я здесь на всю жизнь. А Цзысюань постоянно жаловался на то, что не хотел такую слабую и никчемную сестру, как я… — девочка снова опустилась на стул, обессиленно опуская руки и смотря в пол. — Вы все… Вы все меня обманывали… Комната погрузилась в тишину, а врач снова принялась делать свою работу словно ничего не произошло. Казалось, что она словно запрограммированный робот. Видимо и не с таким приходилось сталкиваться. — Хочешь встретиться с родителями? — вдруг задал вопрос генеральный директор, подходя к девчонке вплотную и присаживаясь перед ней, чтобы быть на уровне ее глаз. Стоило этим словам дойти до сознания Лю Юн, как она тут же подняла взгляд на него, с надеждой смотря в его лисьи глаза. — Я покажу, где находятся их могилы, а ты… — Я все сделаю!.. Ай! — как только Лю Юн попыталась вскочить с места, ее потянули за руку обратно, видимо прекращая мириться с ее выходками. — Если продолжишь вырываться, то я могу пропустить осколки и потом придется делать операцию! — раздражтельно произнесла старуха, хмурясь. Когда она замолчала, мужчина ухмыльнулся и продолжил. — Ты пройдешь обучение в моем агентстве и принесешь ему пользу, — хитро произнес Цзинь Гуаншань, зная, что ребенок не поймет всей серьезности ситуации, зная, что она не узнает, что это не равные условия. — Нет! Она ведь ребенок, к тому же ее родители, — начала госпожа Цзинь, нахмурившись и явно злясь на мужа за такие слова. Она прекрасно понимала, что стоит ее мужу заметить потенциал этого ребенка, как он тут же попытается изъять из этого выгоду. — Госпожа Цзинь, — Лю Юн вдруг улыбнулась, заставляя женщину опешить хотя бы от того, что ее перебил ребенок. Ей и впрямь дали все, кроме воспитания! — Я сама хочу попробывать, ведь это дело всей жизни моих родителей. Также, я понимаю, что условия не равны, поэтому я подумаю над этим, можно? Девочка посмотрела своими глазами на генерального директора и тот только сейчас заметил, что они словно потеряли цвет. Стали словно бездонными и пустыми. Неужели она и впрямь потеряла все, ради чего можно бороться за свою свободу, которую обещали ей родители? — Хорошо, я приму любой твой выбор, потому что уважал твоих родителей. — Спасибо… Продолжение следует…