На краю темноты

Не мать. Не сестра. Не жена. Не подруга. Я просто тихонько держу твою руку. ©

Въедливый запах масляной краски и растворителя вперемешку с застоявшимся духом крови. На полу у стены — несколько новых картин в подрамниках, на столе — пачка акварелей, написанных с какой-то неуверенной нежностью, на мольберте — набросок какого-то портрета углем, ничего явного, одни хаотичные точки да рваные линии. Горло распирает от немого крика и невыносимого жжения; дышать решительно нечем — не помогает раскрытое настежь окно: впору выйти через него же.       — Выпейте, Станислав Михайлович. На дне стакана взрываются шипучкой какие-то таблетки. Стас тупо смотрит на тонкую руку, на сжатые пальцы — и горло схватывает еще сильнее.       — Это еще нахрена? — привычно не стесняется в выражениях. — Я не барышня кисейная, чтоб меня успокоительным пичкать, — от боли в груди голос срывается на хриплый полурык. Наталкивается на сдержанно-твердый взгляд прозрачно-апрельских и будто под гипнозом протягивает руку к стакану. Прохладная вода растекается по гортани долгожданной свежестью — и дышать становится чуть-чуть легче. Чуть-чуть — но не настолько, чтобы кипящая в грудной клетке ярость улеглась, растаяла, стихла: знай Стас точно, кто это сделал, он не сидел бы сейчас как последний идиот в этой тесной гостиной, задыхаясь от невыносимого запаха крови и невозможности сделать хоть что-нибудь.       — Станислав Михайлович, я хотела вас попросить, — Лаврова осторожно усаживается на край кресла — аккуратно, будто с опаской; смотрит прицельно — кажется, что в самую душу. — Я понимаю, что вы сейчас чувствуете, правда понимаю. — Кривая ухмылка на губах Карпова замирает болезненной гримасой — да что ты можешь понимать, девочка? — Но я хочу вас попросить не совершать необдуманных поступков. У вас, конечно, есть свои специфические методы, и понятия о справедливости тоже… Но мы сами, без вас, найдем тех, кто это сделал.       — Не понимаю, о чем ты. В светлых глазах напротив чистые озера скрываются под неподъемными льдами.       — Давайте вот без этого, ладно? Мы же с вами оба понимаем, что версия с каким-нибудь случайным грабителем не выдерживает никакой критики. А если учесть, что до этого вы активно искали тех, кто на вас напал, и их хозяев… Они пытались узнать у нее, где вас искать, так? Каменное молчание. Стас тупо смотрит прямо перед собой; ровная интонация словно сквозь вату доносится мерным гудением.       — Я хотел сделать ее счастливой, — голос бесцветен и мертвенно-сух. — А получилось, сделал все, чтобы ее не стало. И вздрагивает будто под током — теплая ладонь тихонько касается сжатого кулака. Но больше всего Стас благодарен сейчас за эту тишину — за отсутствие шаблонно-безличных «сочувствую», «мне очень жаль», «держитесь»; лишь ободряюще-легкое касание руки — и столько в этом простого человеческого, что становится нервически-смешно. Красавица и чудовище, твою мать. Стас тисками сжимает в своих руках тонкие пальцы и скалится по-звериному хищно, отчетливо ловит током пробежавшее напряжение — именно напряжение, настороженность, не страх, а в следующую секунду Лаврова рывком отдергивает руку и отодвигается даже. Хрупкие принцессы всегда боятся кровожадных драконов — классика жанра ведь. Гулкую тишину разрывает едва слышимый звон — на журнальный столик брякает связка ключей.       — Это еще что?       — У меня подруга в командировку уехала, — неестественно-буднично пожимает плечами Катя, — ключи мне оставила на всякий случай. Думаю, вам оставаться здесь…       — А я призраков не боюсь, — и снова звериный оскал. — Люди пострашнее будут, знаешь ли. И только когда тихо хлопает входная дверь, Стас без сил сползает прямо на пол, закрывая глаза и задыхаясь от распирающей изнутри дикой ярости. Раненый зверь не знает жалости.