Шесть тысяч сто две звезды

Жителей Морио кутает тепло. Приятный летний зной, даже немного душно, поэтому многие стремятся прикупить прохладительные напитки и шаркают по асфальту припрыгивая. Пыльные улицы обрамляют деревья и лавочки, где милая девушка продаёт свои булочки с яйцом, а пожилой мужчина изделия из дерева. Запах стоит потрясающий, запах лета и тепла. В такие дни клонит в сон, но Джотаро знает, что ему нельзя спать. Для всех причина одна - работа. Он наблюдает, записывает, пытается разобраться в том, что происходит в этом городе. Кажется таким противоречивым, что здесь вообще может быть что-то не так. Люди здесь медлительные и вежливые, пахнут молоком с корицей или свежей выпечкой. Прям, как мама, думает Куджо, провожая взглядом улетающих к небу птиц. Задолбало. Курить хочется, но последняя пачка закончилась, а идти до ближайшего магазина невыносимо лень. Сигареты лечат. Их дым успокаивает, с ним ты выдыхаешь всю боль из лёгких. Это как откашляться после того, как нахлебаешься воды. Только не с смертельной угрозой. Хотя, на пачке написано "туберкулез", и Джотаро усмехается несправедливости жизни. Солнце стоит в зените, наверняка поэтому давит на макушку так сильно. Можно бы снять фуражку или пиджак, но мужчина только ругается про себя и смотрит на время. Время - херня полная, когда хочется его больше, оно пролетает с дикой скоростью, когда хочется, чтобы оно прошло незаметно и будто мимо тебя, то тянется тягучим шоколадом и обжигает ротовую полость, заставляя язык опухнуть. Джотаро обжигает рот сигаретный дым, вырывается клубьями через нос и уносится к небу с птицами. Он думает, что это красиво, забывая, что такое же количество оседает у него на лёгких, превращая их в соженные бумажки. А еще Джотаро думает, нет, скорее верит, что от курения нельзя умереть, а фотография под сердцем это типа иконы и каждый день читает молитвы, чтобы следующий день не стал последним. Фотография старая и уже пожелтевшая на краях. Там относительно молодой дед, сейчас он не может лишний раз подняться и часто молча смотрит в окно на улетающих птиц, на то, как линия горизонта колеблется с приливом и отливом. Там есть Польнарефф, и Куджо понимает, что если бы не фото, то он бы даже не вспомнил черты его лица. Звоните, если понадоблюсь. Три гудка на той стороне и пачки сигарет. Там есть Абдул. Он был таким заносчивым иногда, серьёзным, не на свои года мудрым и очень преданным человеком. Джотаро никогда бы не сказал, что проникся к нему достаточно, чтобы сожалеть. Но в глазах болит, и мужчина ссылается на дым, прожигающий его горло и бронхи изнутри. Огонь. Станд Абдула был связан с огнём. Там есть Игги. Непослушная, противная шавка, даже на фотографии он сидит с недовольной мордой. Джотаро носит в кармане пачку кофейной жвачки, зная, что сам никогда не будет ее жевать. Почему-то все еще надеется, что услышит позади себя лай и ругань Польнареффа. Тогда ее наконец можно будет открыть. Прошло двенадцать лет. Куджо ненавидит лай собак. Там есть он. Улыбающийся, с целыми глазами и такой живой. Мужчина незаметно для всех, даже для самого себя гладит через пиджак фотографию в том месте, где находится его лицо и улыбается. Плохая улыбка. В ней горечи и боли больше, чем морщин на лице Джозефа, чем игр у Джоске, чем розоватых кудряшек на его голове. Джотаро поднимается, потушив сигарету о внутренную сторону мусорного ведра. Сегодня он не смог ни в чем разобраться. Ну и ну, какая жалость. Солнце закатывается за горизонт, погружая город в ленивый закат, на улице наконец появляется лёгкий ветер, но брюнет все равно задыхается и не может сделать не одного вдоха. Будто грудную клетку сдавило, будто внутри есть что-то, что требует, чтобы его выпустили наружу. Куджо не реагирует на это, кашляет и подавляет чувство боли внутри. Надоело. Ночь Джотаро ждет больше и меньше всего одновременно. Он часто забывает поужинать, лишний раз думая, надо ли это ему вообще, и чувствуя, как его мышцы становятся слабее. Руки опускаются и хочется кричать. Нельзя. Пора спать. Потолок высокий, а из-за темноты его плохо видно. Куджо помнит, как спал под открытым небом в пустыне пару раз. Он бы променял все, что имеет на то, чтобы хоть на час снова оказаться под открытым небом. Тогда он был моложе и думал о важных вещах гораздо меньше, дружил с идиотами и считал звезды, чтобы поскорей уснуть. Какёин лежал рядом и помогал их считать, крепко сжимая широкую ладонь. - Знаешь, их так много, за одну ночь мне не управиться. - Давай считать вместе? Я с правой стороны, ты с левой. Тогда управимся. - Ты уверен? За одну ночь? Ну и ну, Какёин, ты слишком самоуверенный. - Почему же за одну ночь? Впереди у нас еще вся жизнь. Тогда Джотаро первый раз почувствовал прожигающее чувство в груди. А потом повернул голову к улыбающемуся парню и небрежно поцеловал, ощущая сбитый ритм чужого сердца. - Еще раз? - Еще раз. В ту зиму спать не хотелось совершенно, и если бы не изматывающие битвы, то Куджо забыл бы про сон и считал звезды каждый день. Всего он успел насчитать шесть тысяч сто две. Сколько успел Какёин, он так и не узнал. Сейчас мужчина чувствует, что хочет заснуть как можно скорей и проснуться через мгновение ока. Чтобы этот день просто закончился, а следующий наступил поскорее. Чтобы мысли и сожаления не разрывали изнутри, сжигая истленные лёгкие, осадок в них не лечит. Осадок болит, и Джотаро не уверен, что это осадок никотина. Куджо не любит, когда ему снятся сны. Потому что ему снится он и его дурацкие сережки-вишенки. На утро у брюнета всегда дрожат колени и болит голова. Чтобы добить себя, он курит. Таблетки не нужны, с дымом можно выдохнуть всю боль... Я люблю тебя. Джотаро никогда не говорил это, да и Какёин в принципе тоже. Их все устраивало, а еще оба боялись, что сила их чувств не равнозначна. В таком случае было бы просто глупо говорить про любовь. Нет, что вы. Подростковый возраст, гормоны, потери, двухместные номера. Что ж тогда больно так. Что ж тогда сожаления столько. Что ж тогда губы каждый раз повторяют три заветных слова, когда палец гладит розоволосую макушку на фотографии. Дым клубьями распространяется по комнате, а на часах 0:14. Завтра необязательно рано вставать, идти куда-то, но Куджо чувствует, как хочет наконец вырубиться. Это все нелепость, это было давно, сейчас надо думать о убийствах в Морио, о том, как уберечь дурака Джоске, о том, когда приехать, чтобы проведать дочь. Джотаро тихо вздыхает и опускает руку, оттягивая резинку штанов. Ну и ну. Дрочить в тридцатку на фантазию десятилетней давности. Какёин назвал бы отвратительным. Он и называл это отвратительным. Но, почему-то мужчина отчётливо помнит его побледневшие губы и сбитое дыхание, сиреневые глаза, прикрытые тяжёлыми веками и стыдливо разведенные ноги, тонкие и аккуратные. Его чёлка была беспощадно растрепанна, некоторые пряди прилипли ко лбу, а голос сорвался до хрипов и всхлипов. - Тише, за стенкой спят дед и Абдул, мы не должны их разбудить. - Я понимаю.. Джотаро, поцелуй меня, пожалуйста. Пожалуйста, Какёин, дай мне сделать это сейчас. Куджо открывает окно и смотрит на город с балкона, оперевшись на локти. Ладонь небрежно обтирает о свои же штаны, постирает завтра. Они так же однажды слишком увлеклись, запачкав школьную форму, что потом пришлось с неловкой улыбкой придумывать оправдания перед Джозефом, который лишь качал головой и улыбался. Почему-то грустно. Джотаро не спрашивал почему. Его пустили к телу Какёина, когда все уже было кончено. Дио побежден, дед очнулся, мать уже позвонила и рассказала о том, как сильно ждет и как благодарна. Тогда его еще можно было назвать парнем и он сжимал ладони Нориаки так сильно, что будь в нем хоть капля жизни, он бы наругал его за причененную боль. Джотаро кричал о том, что любит, просил очнуться, умолял что-нибудь ответить. В ответ тело Какёина только смотрело вверх, а губы были плотно сжаты. Без улыбки, без грусти. В спокойствии и умиротворении. В тот день Джотаро плакал впервые. Стоя на балконе и смотря на ночной город, невозможно думать о плохом, везде сияют огни, парочки носятся по улице и смеются, где-то Польнарефф встречает рассвет, часовые пояса, что ж, время очень относительно. По щеке катится слеза. Холодная, кажется даже сухая, Куджо стирает ее пальцами и смотрит с немым удивлением. Скатывается еще одна. Вдох-выдох, с дымом можно выдохнуть боль, позвоните, если понадоблюсь, вдох-выдох, курение приводит к туберкулёзу, какёин нориаки погиб, вдох-выдох, не хотите купить мою выпечку, джотаро, я хочу кое-что сказать тебе. Джотаро Куджо двадцать девять лет. За всю свою жизнь он встретил множество разных людей. Многих он видел лишь раз, после чего забывал и заменял другими, и так по кругу, в геометрической прогрессии до бесконечности. Стираешь одного, записываешь двух, надо помнить, надо чтить и уважать. Нет. Зачем же. Он плачет навзрыд, опустившись на пол и сжимая чертову фотографию. Кричит в пустоту, в знойный город, укрытый тьмой, и надеется докричаться до неба. Слезы стекают на пол, футболку, руки, фотографию, лицо Какёина, а мужчина только и может, что повторять, как молитву "я люблю тебя", не выговаривая половину букв из-за рыданий. Держать все в себе было действительно плохой идеей, думает Джотаро, умывая лицо холодной водой и выпивая таблетки. Успокоительное. Завтра он снова будет молчать и не проявит эмоций, а никотин будет копиться на стенках легких, чтобы хоть как-то заполнить разрушающую пустоту. Сон встречает его мягкими объятиями, Джотаро снится поляна с цветами и солнечными лучами, такое спокойное и чудное место. Он проспит часов семь, проснётся, выпьет кофе, переоденется и снова пойдёт в тот самый парк. Мимо будут проходить школьники и студенты, девушка из лавки будет всем приветливо улыбаться, а убийства в Морио продолжаться. Ничего, это будет длиться еще недолго. Разорвется порочный круг из сигарет, парка, птиц и булочек с яйцом. Время относительно. Время лечит. Джотаро засыпает с теми самыми словами на губах, с опухшим лицом и растрепанными волосами. Какёин гладит его по голове, пусть пальцы и проходят через кожу в пустоту, и улыбается. Без боли и горечи. Спокойно и умиротворенно. Я тоже всегда любил тебя.