Влечение

Польша презрительно вертит в руках православный крестик. Серебряное изделие переливается в руках королевства, играясь с проходящими лучами солнца, и тени при наклоне на мгновение искажают страдальческое выражение лика Иисуса в насмешливое. Она морщится, сжимая цепочку до обеления костяшек пальцев, заносит руку и готовится вот-вот швырнуть его на пол, презрительно фыркнув напоследок, но… не делает это. Снова. Словно боясь косых взглядов извне, она с подозрительной аккуратностью заворачивает цепочку в платок и кладет на резную деревянную тумбу. Садится на кровать. Вздыхает. Этот процесс повторяется, оборачиваясь в паршивый замкнутый круг уже второй день подряд. И второй день во сне Польши рисуется раскрасневшееся изящное лицо столь ненавистной ей Московии, которая смотрит на нее с небывалой, несколько приторной нежностью и искривляет мягкие губы в полуулыбке. Скользит подушечками пальцев по ее щеке, аккуратно притрагиваясь к подбородку, и льнет к шее, почти невесомо осыпая поцелуями, приглашая поддаться восхитительному греху. И Польша поддается, а затем просыпается. И проклинает ее и себя же. Второй день она проводит без этой жалкой, дикой и развратной, схизматичной и неправильной, но отчего-то так сильно привлекаемой Московии. Черт, она была настолько близка к заветной цели по сломлению этого сумасбродного недоцарства, что к груди до сих пор подступает болезненный ком, а шрам на ее шее, позорное напоминание об ее духовной слабости, оставленный с «любовью» сопротивляющейся Московией, будет еще долго заживать. Единственное, что осталось от этого проклятого царства помимо шрама, был изящный крестик — было ли это правдой или же очередной пустой слух, но раньше он предположительно принадлежал самой Восточной Римской Империи. Предположительно. Ключевое слово. Будто бы именно эта причина еще не позволила Польше распрощаться с ненужной ей безделушкой. Было что-то в этом царстве, взращенном среди тюркских дикарей и завистливых невезучих родственников-княжеств что-то необъяснимо зловещее и… печальное. Государство-то совсем молодое, глупое и изолированное, озлобленное на них, Польшу и Литву, за то, что не пускают дальше себя. К другим. Будто бы ее там ждут. Ну, а какой толк от нее Европе, с ее прожженными цивилизацией детьми, недавно вышедших из союза диких племен и старого Рима? Покорно нести стяг крестника-Византии, в тщетной надежде выйти из изоляции? Стяг-символ, который передавался из рук в руки, словно яркая бесполезная погремушка, начиная от ее завистливых «сестер» Болгарии и Сербии и заканчивая отдаленной, съехавшей с катушек религиозной Испании? Не легче ли было ли ей просто признать свою несостоятельность как государства, покориться воле более кого-то опытного, умелого? Как Польша, например? Она и сама это прекрасно понимает, только вот гордыня — страшная сила, ну, ничего, пока еще есть шанс ее перевоспитать, были бы силы для совладения с этой дикаркой. Только вот действительно ей хватит этих самых сил, чтобы наставить ее на путь истинный, выбросить из ее сознания догматы горделивого грека, не пожелавшего уступить могуществу самого Рима? Польша вздыхает и честно отвечает на вопрос: «Не хватит». Раз уж не смогла прибрать ее к своим рукам, обделенную, оголодавшую и практически беспомощную, которая от отчаяния сама изначально пришла к ней — Вот, возьми меня, ради Бога, только избавь от страданий! — то и подавно не сможет позже, когда она окрепнет. А это произойдет. Ей было бы приятно ошибиться в своем же предсказании, но будто бы сама судьба намекает на этот исход. Порой, она чувствует невесомые руки Русского Царства, массирующего ей плечи и с каждым годом почему-то по миллиметру приближающихся к ее шее. Ощущает горячее дыхание над ее ухом, которое тоже отчасти леденеет. И слышит ее нежный голос, постепенно нагромождающийся угрожающими нотками. Все-таки, Литва был прав, она — ведьма, тянущая за собой в ад, в далекий промерзлый дикий Восток. Возможно, сам Сатана воплотился в ней, ибо другого объяснения ее зловредного существования Польша не силилась найти. Нет, она выиграет, уничтожит непокорное царство. Она не успокоится, пока Московия окончательно не станет принадлежать ей и только ей. И пускай даже сам Господь встанет у нее на пути.