sparks in the eyes.

Новые порядки и новые устои, что внедрились в их жизнь подобно маленьким молниям, разрушая, взрывая всё, до чего могли дотянуться и дотронуться. Амбридж ворвалась, сметая всю свободу на своём пути. И на месте Дамблдора они бы ушли также, куда-нибудь, где свобода заполняет лёгкие, где ограничения не сковывают цепями, где галстук словно петля не затягивается вокруг шеи. Они бы ушли, прихватив за собой остальных, а если не получилось бы, Джордж, не оглядываясь на всех, убежал бы далеко, главное, чтобы Фред был рядом. Чтобы улыбался как в обычные дни, когда просыпался, жмурясь от солнца, и долго потягивался на кровати, словно пытаясь дотянуться до солнца. Ведь с самого рождения, он верил, что до самой смерти — только они вдвоём против целого мира и другого ему, пожалуй, и не надо. Главное только, чтобы Фред не отпускал его руку, продолжая сжимать также сильно как и всегда. Зачем нужна школа, которая не учит тебя защищаться от грядущей опасности, которая врёт тебе об угрозах, что нависли над вашими головами и от которых вы можете умереть. Зачем, если вы не можете отдыхать от учёбы, прогуливаться с друзьями и заниматься каким-либо хобби, которая не даёт вам развиваться в разных направлениях, зачем, если вас пытают, чтобы узнать состоите ли вы в организациях, зачем, если вы не можете пожалеть ребёнка, у которого руки горят от пыток. Вы хотите сказать ему: «Потерпи, всё наладится, дальше будет лучше». Но Амбридж подходит сбоку и огревает вас плетью из слов, что обжигает не хуже, кровавых писем на руках. Хочется сдаться, хочется скатиться по стене вниз, на пол, обхватить ноги руками и закричать. Закричать, а после безвольно упасть на пол со словами «Делайте, что хотите, я мёртв». Зачем, эта школа, если ты больше не можешь находиться с ним рядом, зачем, если руки горят от фразы «Ты не должен его любить». Будто это что-то поменяет, будто можно запретить дышать одной только болью, словно можно выжечь заботу, счастье и любовь какими-то порезами на коже. Фред надевает кофты с длинными рукавами под форму, чтобы скрыть запястья, Джордж упорно закрашивает частицу «не», оставляя запястья открытыми. — Мы ведь никогда не собирались сдавать экзамены, они всё равно нам не пригодятся. Но они хотели доучиться, потому что здесь были друзья, с которыми было всегда весело, множество приключений. Разговоры с Дамблдром по вечерам в самые спокойные дни, которые уже никогда не вернуть. Дамблдор заметил первым, просто усмехнулся и сказал, что в кабинете директора заниматься таким сплошная наглость, и что они хоть портреты бы завешали. Только усмешка вышла слишком горькой, да и они заметили фотографию юноши с длинными белыми волосами и разноцветными глазами, они так часто видели его фотографии в книгах по истории, но даже не думали, что они могут быть связаны, ведь Геллерт учился в Дурмстранге. Они приходили к нему несколько раз, даже с выпивкой, в которую подмешали сыворотку правду, и он каждый раз любезно отказывал им, но в последний их визит он-таки распил с ними чай, который они принесли ему. Братья знают, что он знал, что они подмешали ему. И они никогда не поймут, почему он им рассказал. Они покинули его на рассвете под пение птиц и подимающегося из-за горизонта солнца, под утопающую в музыке природы фразу «Не отступайте из-за страха, чтобы потом не оставалось горы сожалений. Здесь вы можете быть абсолютно свободными» И они не будут сожалеть, школа без Дамблдора и той свободы, что царила в ней, не то место, в котором бы хотелось остаться. Оно словно стало пустым и безжизненным. Они знают, что Дамблдор вернётся, и они хотят помочь этому возвращению, как однажды он сделал это для них. — Мы устроим им настоящий праздник. Да, братец? Джордж — ходячая катастрофа со всеми его идеями, граничащими с безумием и гениальностью. Он просто всегда хотел, чтобы у него на лице была улыбка, и он никогда не грустил со времён, когда ещё ребёнком Фред просыпался из-за кошмаров. Ему снилось как он теряет брата раз за разом. И он бы отдал всё, чтобы Джордж жил, будь-то его жизнь или жизнь всех людей в мире. А иначе имеет ли что-то смысл, если Джордж перестанет дышать и радоваться жизни, Фред упадёт рядом. У них сердце одно на двоих. А даже, если и два, то своё — Фред уже давно отдал брату, ещё тогда, когда Джордж родился следом за ним.