Сегодня не кончится никогда

Любовь бывает разной. Любовь бывает такой сладкой, что ей не веришь. Ибо так всё идеально, так отточено, прямо апогей актёрского мастерства. Любовь бывает такой тихой, что не слышишь. Не слышишь и мучаешься всё жизнь, не слыша, как мучаются о тебе. Любовь бывает тёмной, что не разглядишь, а бывает светлой, что слепнешь. Любовь подобна огню, всё на своём пути сжигающему. Любовь может сковать не хуже вечной мерзлоты. Она тянет к земле и дарит крылья, сколько людей, столько чувств, столько слов и столько же тишины, столько определений. А ещё любовь бывает чёрно-белой. А ещё бывает разноцветной. А ещё она может быть галлюцинацией, не хуже всякого наркотика, и такая зависимость тоже несколько болезненна и страшные бывают ломки, зато от передозировки хуже не станет. Любовь может быть абсолютно ненормальной, но, возможно, в этом её правильность. В неровностях, всплесках, ярких красках, какой-то обречённости, вечной сказке с вечной трагедией. И лучше бы со счастливым концом, но это зависит от нас, так? А мы ведь постараемся. Правда-правда. И наша с тобой любовь она...она нарисованная. Но это совсем не значит, что она ненастоящая! Мы ведь с тобой мечтатели, мы ведь рисуем не на бумаге. А вообще вот я тут пишу, а ничего не понятно. Поэтому я, наверное, лучше в двух словах скажу — я очень люблю называть тебя Сашкой. И не знаю почему так. Просто Сашка и всё. Сашкой называется эпицентр маленькой воронки моей жизни. И сначала Сашка, а потом уж остальное...

Целую, Виля. (написано криво и торопливо).

Посреди пустой комнаты спина к спине сидели двое. Высокий брюнет, накинувший на голову капюшон чёрной кофты, и миниатюрная девушка с волосами всех оттенков — от рыжего где-то на кончиках, до снежно-белого на висках, в выцветшей голубой футболке с криво нарисованным на груди огромным цветком. Было холодно. В квартире, ключи от которой потерялись прямо накануне отъезда Сашки, гулял жуткий сквозняк. Окна были не проклеены, форточка то и дело открывалась, пока в один прекрасный день, не оторвалась совсем. Ковёр на полу съела моль, а обои не прожили месяца — Виля просто не выдержала и спустя неделю оклейки понаписала на них поэм. От отопления толка не было, с такими-то сквозняками, но Сашка всё никак не мог её убедить, чтобы она перестала ходить по квартире босиком. Да разве переубедишь дурочку... Так и сейчас у Вили дико мёрзли ноги, но она, как обычно, что-то в этом находила. Зачарованно глядя на потолок с осыпавшейся штукатуркой, она откинула голову на плечо Сашки, тихо выдыхая. С сухих, красноватых губ сорвалось белёсое облачко пара, а следом точно такое же осторожно слетело с губ парня, который, нащупав на полу маленькую ледяную ладошку, осторожно сжал её. Оба ревниво и недовольно покосились на стоящую в дверном проёме дорожную сумку, и снова устремили взгляды в потолок. До поезда несколько часов, но попадёт ли Сашка на него — неизвестно. Ключей нет, они умудрились их потерять даже в почти полном отсутствии мебели, — если не считать пару сдвинутых кроватей, подобие кухни и ноутбук — и выйти из квартиры теперь проблематично. Есть, конечно, ещё окно, и прекрасная форточка, если бы не пятый этаж. — Он давит, да? — Ага. — Хочу... — Небо... — Давай слома... — Сосе-еди. — Не люблю соседей. — Они тебя тоже. — Пусть радуются! У них на двери чудесный кот нарисован, ни у кого такого нет! — Ты что взвилась? Проголодалась? — Он обернулся и ласково улыбнулся, глядя в её глаза цвета прекрасной зелёной невменяемости. — Сейчас небо делать будем! — Одёргивая вниз футболку и наспех заплетая растрепавшиеся волосы в косу, она убежала на кухню, принося оттуда огромное ведро, старый растрепавшийся валик, хитроумно приделанный к швабре, и несколько банок с красками. Недолго думая, вылила в немного заржавевшую посудину чёрную, синюю, фиолетовую, и голубую краски, начиная размешивать с видом бывалой ведьмы. — Стремянку мне! — Да, моя леди. Сашка осторожно держал блондинку на руках, в то время как она криво, зато очень густо закрашивала надоевший и давящий обшарпанный потолок чёрной краской с голубыми разводами. Он решил пожертвовать подушкой, на которой всё равно никто не будет спать ближайшие полгода, а может и больше, разорвал её на части, и теперь, бегая по комнате, швырял в стороны белые и рыжие перья, чтобы прилипали к невысохшему потолку. — Давай дракона! — Говорящего! — Поющего! — Тоже неплохо! Чудные зверушки, летающие змеи, прекрасные птицы, замысловатые цветы —начали вдруг оживать стены. Шевелиться, трепетать. И пусть Сашка, оборачиваясь, не видел в этих скорых аляпистых каракулях никакой аккуратности, для него в них было столько смысла, столько правильности, что не поспоришь. Запачкав кофту, он снял её, швырнув в сторону одиноко стоящей сумки, и, чуть ли не по локоть окуная руки в краску, оставил несколько отпечатков на старом и местами побитом и заклеенном скотчем стекле, рисуя вечное яркое солнце. Краска с потолка с громким звуком капала на пол, оставляя жуткие кляксы, от её запаха болела голова. А для них холодный воздух пах цветами, и даже казался тёплым, суховатым, как летом. Приятным-приятным, с проблесками лучей нарисованного солнца. Закончилось место на стенах, осталось место на коже. Тонкой кистью Сашка рисовал на её губах синие цветы. Рисовал и тут же целовал, что бы на его лице они отпечатались тоже. Она рисовала его глаза на его закрытых веках, чтобы, по её словам, он мог видеть в темноте, и красила его ресницы в жёлтый и розовый. Они исписали друг друга цитатами из любимых песен, бессмысленными и не существующими словами, иероглифами, заклинаниями, они рисовали бабочек на сцепленных в замок пальцах, смеялись и шептали что-то на известном только одним им языке. Выдуманным спонтанно, прямо сейчас, но таком простом и понятном. Они громко пели, и настукивали в ответ соседям вилками по батарее, которая в их глазах была именно музыкальным инструментом. Всё равно ведь не греет. Они лежали на полу. Это точно было море. Море синее, жёлтое, красное, с радугой и пеной из зубной пасты. С похожими на кошек рыбами, и плевать, что таких не бывает. У них бывает всё. Это их мир, и они его маленькие боги. Своя планета, мечта метр на метр, ведь они же мечтатели. По характеру, по определению, по предназначению. — Сегодня у нас будет лето. — А завтра я нарисую тебе зиму. Хочешь зиму? — Хочу, а потом мы вместе нарисуем весну. — И вечную осень. — И снег в июле. — У нас же осень? — К чёрту осень. Она тебя не любит. — Ты меня любишь. — И весну тоже к чёрту. Она не любит меня. — Я тебя люблю. — У нас будет только зима и лето. — И звездопады. — И звездопады. И грозы в январе. — Давай помолчим? — Мы будем разговаривать! — Как долго? — До тех пор пока не надоедим друг другу! — Пока не оглохнем. — Пока не свихнёмся. — А ещё... — Звезда упала! — Звезда внимательно слушает твоё желание. — Я хочу-у-у... И небо стремительно становится заляпанным в перьях потолком, и стены — бездарной мазнёй, и от краски щиплет глаза. От краски? — Давай разрушим потолок, и будем видеть бездну звёзд, читать падений их следы... — Я притворюсь, сглотнув комок, что я твоих не вижу слёз сквозь волны темноты... Ключ, сорвавшись с крючка на потолке, упал точно в Сашкину руку, которую спустя секунду с остервенением сжимала в своих маленьких ладошках Виля. И по закону подлости вдруг снова стало тепло, и заплескалось под ногами море, запели на стенах птицы, засияли звёзды на потолке, и даже сквозняк стал приятным, а краска пахла мандаринами. И всё сразу как-то резко, слишком больно, слёзы острые, поцелуи едкие, улыбки искренние, даже слишком. До того, что больно зубам, что болят губы, что прибить хочется соседей, которые вдруг стали слишком тихими, и сквозняк неощутим, и не мёрзнут ноги, и голова не болит. И сегодня... Его просто не будет. Будет завтра и много послезавтра, но сегодня ушло в никуда вместе с чёртовым звоном ключей. Девушка убежала в другую комнату и, заткнув ладошками уши, ждала хлопка двери, в надежде его не услышать. А он, одевая испачканную краской кофту, надеялся не слышать её голоса, который упорно кричал в голове «Сашка приехал!» будто это было только вчера. — Давай не будем завершать картину нашу, бросим так, оставив смутные мазки. И каждый будет сам искать на ней надежду или мрак, сады или пески.- Громко пела девушка, разбрасывая в их маленьком мире футболки и джемпера из забытой дорожной сумки. — Больше не будет больно и плохо, сегодня не кончится никогда, — глядя на отражение в окне поезда, шепотом прочитал написанную на лбу фразу парень с синими цветами на губах.