Заточённые во тьме

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       — Что у нас? — устало спрашивает Чан, застёгивая последние ремни и крепления, пока машину заносит на поворотах.        — Обвал свода шахты. Очевидцы видели как парень кинулся за девочкой, под которой начала осыпаться земля, и они вместе провалились, — докладывает Хёнджин. — Я запросил карты района, чтобы знать, на какой глубине находится шахта.        — А я бы хотел знать, какие идиоты возводят парк на старых подземных ходах, — угрюмо отзывается Чанбин, поправляя каску и проверяя крепление тросов. — Из-за всех бюрократических проволочек мы постоянно сталкиваемся с подобным. А засыпали бы шахту, такого бы не было. Как же я устал от человеческого равнодушия.        Сынмин с Чонином молча проверяют снаряжение, а Чан после долгой сдвоенной смены устал настолько, что хочет просто упасть в постель и не двигаться несколько часов к ряду. Но тест он прошёл, потому всё ещё на ногах, а не отчёты пишет или отсыпается. На место происшествия уже прибыл кран и, естественно, журналисты, полиция создала оцепление, буквально отталкивая зевак подальше из опасной зоны.        Ситуация стандартная, всё проработано много раз. Но в такие моменты всё равно рождается раздражение на вездесущих зевак, жадных до зрелищ. Чан встряхивается и смотрит на Хёнджина, тот молча качает головой — значит, данных пока нет. Чанбин матерится под нос, закрепляя трос, Сынмин разговаривает с водителем крана, обсуждая детали. Чан указывает на Хёнджина и Чонина:        — Вы двое со мной вниз, вы страхуете…        — Чан, остаёшься на поверхности.        К ним подходит начальник, и в Чане начинает зарождаться раздражение. Что опять случилось? Если с переработками всё давно ясно, но тест он выполняет с блеском. Многие даже выспавшись, половины не сделают. А он всегда выполняет на пятёрку. Да и лишние часы дадут возможность осуществить давнюю мечту.        — Но… с какого перепугу?! — зло фыркает Чан и смотрит на Уджина, с трудом гася в себе бешенство. Но Уджин выглядит как-то странно, и злость сама собой отступает. — Уджин? Что происходит?        — Там Сан… — Уджин протягивает Чану испачканный рюкзак с оторванными ремнями и паспорт Сана. — Нашли у края ямы, зацепился за корень, когда… протоколы знаешь, так что сам понимаешь…        Сердце бьётся где-то под горлом. Чан берёт паспорт кончиками пальцев, словно боится обжечься знанием, но он знает, кому принадлежит паспорт до того, как открывает его. Потому что краешек обложки обожжён с той самой аварии, в которую они попали на Чеджу, застряв в горящем автобусе. Сан не стал менять обложку, говорил, что это напоминание о скоротечности жизни.        — Я прошу тебя, Уджин.        — Нет, Чан, нет.        — Представь на секунду, что там твоя жена и дети, ты бы наплевал на протокол?! Скажи мне честно, глядя в глаза!        — Уймись! Я сказал «нет», жди наверху.        Уджин уходит к команде, оставляя Чана наедине со своими мыслями. Он бессильно сжимает и разжимает кулаки, кусая губы. И если бы был помоложе лет на восемь, рванул бы к краю, наплевав на запрет. Но он уже не зелёный юнец и ставить под угрозу команду не станет. Даже если вместо крови в венах битое стекло.        Где-то в груди, там, глубоко-глубоко под кожей, мышцами и костями кровоточит израненная душа, пытаясь пробить себе путь на свободу сквозь клетку рёбер, стараясь найти малейшую щёлочку, просочиться мимо замирающего в ритме ожидания, но бьющегося из последних сил сердца. Он где-то там, под землёй, в темноте и холоде. И он бы рванул туда, и плевать на последствия, плевать на всё, лишь бы найти и выбраться, пока ещё осталось время, пока ещё есть, кого спасать. Кровь набатом стучит в ушах.        Чан с болью смотрит на команду, которая проверяет крепления и бросает жребий, кто спустится вниз первым, потому что Уджин распорядился именно так, наверняка знает чуть больше, чем они все. А значит, почва крайне нестабильна. Спускаться выпадает Чанбину и он кивает Чану, прежде чем ступить на край.        Как бы сильно не опостылело ожидание и толпа зевак, с извращённым удовольствием на лице наблюдающая за всеми действиями, в одиночестве стократ хуже. Чан знает это. Он уже когда-то чувствовал подступающее безумие, граничащее с полным желанием потерять человеческий облик, впиваясь зубами в чужую шею, чтобы стискивать зубы так долго и яростно, пока дыхание не оборвётся вместе с током жизни.        Проходят долгие десять минут, двадцать, Чан смотрит в зев обвала, не мигая, заклиная судьбу сжалиться над ними. Они и так пережили многое, и он не уверен, что справится, если… Хёнджин несколько раз вызывает Чанбина, но в ответ слышно лишь потрескивание помех. Серый шум, рождающий панику. Земля под ногами ощутимо вздрагивает, и из глубин долетает тяжёлый звук, рвущий душу напополам. Лебёдка отзывается коротким треньканьем, и трос натягивается. Чан сжимает кулаки и напряжённо ждёт.        Из дыры показывается голова Чанбина, на руках он держит ребёнка, закутанного в куртку и шарф Сана. Второе крепление висит у Чанбина на поясе. Неиспользованное. И это значит только одно — не нашёл. А тот звук — это ни что иное, как…        — Кран проседает! — кричит Чан и прытью кидается к фиксирующим и страхующим тросам, к нему подскакивают ещё спасатели и полицейские, оттягивая зависшего над пропастью Чанбина прочь от дыры. Кран не заваливается вниз только потому, что вовремя среагировал ещё и их водитель, завёл мотор машины и нажал на газ. И кран, закреплённый на буксировочный трос, медленно стал уходить назад. Оказавшись на земле, Чанбин передаёт ребёнка медикам и кусает губы, качая головой.        — Прости, Чан. Прости… обвал свода, я не нашёл его. А потом второй…я…прости…        — Уджин, позволь спуститься! — Чан встряхивает Уджина, но тот лишь желваками играет и в глаза не смотрит. Чан всё прекрасно понимает, но оставить всё вот так не может. Не смеет.        — Протокол…        — В жопу себе засунь протокол! — рычит Чан и отворачивается.        Дыхание застревает в горле колючей проволокой, жжёт пробившими кости шипами, душит надежду. Чан прикрывает глаза и заставляет себя дышать. Он поднимает взгляд в небо, трёт ладонями лицо до красноты, до жжения и боли. Но ничего не меняется, никто не кричит «нашёл». Лишь нестройный гул раздражающе оседает в мозгу. Он разворачивается и идёт к медикам в надежде что-то узнать у девочки. Присаживается на колени и, дождавшись разрешения, спрашивает:        — Тот дядя, который дал тебе это, — Чан указывает на окровавленную одежду Сана и старается не выглядеть безумно, — куда он делся?        — Он сказал, что потолок дрожит, и я должна отойти подальше от коридора, куда он пошёл, чтобы найти выход. А потом земля упала, и я его больше не видела, — девочка всхлипывает и размазывает рукой по лицу грязь. — Дядя-спасатель его так и не нашёл, он копал-копал, как мой младший братик, ищущий ракушки, но ничего не нашёл. И там вода. Много воды.        — Откуда?        — Снизу. И холодно там, как у холодильников в магазине. Мама не разрешает там стоять, хоть я и люблю мороженое. Вы же спасёте доброго дядю?        — Конечно, малышка, конечно.        Чан не чувствует тела, словно оно распалось на частицы. На такой глубине в заброшенных шахтах и без того с кислородом напряг, ещё и вода откуда-то прибывает. А два обвала — это и вовсе приговор. Уджин с кем-то спорит, но смысл спора до Чана не доходит. Главное он уловил — убирают технику подальше, а то и вовсе отгоняют. Сдались. За грудиной копошится боль, потому что все переработки были бессмысленны и вместо подарка ему придётся выбирать способ захоронения, потому что семье Сана плевать.        Надежда перекатывается колючим перекати-полем внутри, но Чан слишком хорошо знает, что значат два обвала и отвод техники. Запрос так и остался неотвеченным, время истекает, а шансов и раньше было немного. Совершенно безумно хочется с разбегу и во тьму, раз шансов нет, но надежда умирает последней, и Чан всё ещё верит, что возможность спасти есть. В голове шумит и мутится, он даже не сразу понимает, что его за рукав треплет Хёнджин.        — Что?        — Запрос так и остался висеть. Его просмотрели, но не ответили. И я…в общем, ты помнишь Феликса?        — Ну?        — Он взломал их базу. И у нас есть карта шахты, но приказали сворачиваться. Потому… — Хёнджин протягивает Чану рюкзак и планшет с картой, — всё, что можем. Ты пока оглядись, я вызвонил Феликса, он приедет со снаряжением минут через двадцать. Дождёшься нас, и мы спустимся вниз.        Чан замечает столпившихся за спиной Хёнджина Чонина, Чанбина и Сынмина, которые согласно кивают. Чан смотрит на часы, прикидывая, что им потребуется максимум час — не так уж и много, они тут уже в два раза дольше пробыли, он берёт рюкзак и кивает, спешно уходя прочь и не реагируя на крики стоящего над ними начальника, вредного и слишком много о себе мнящего полковника Ю, как всегда явившегося под конец пожинать плоды.        — Оставьте его, господин полковник. У него там… родной человек, — уговаривает Уджин начальника. Чан не оборачивается, даже несмотря на обрывающееся в пропасть сердце и злые слова, брошенные в спину. Да пусть хоть уволит, лишь бы Сан был жив.        Отойдя подальше, Чан внимательно изучает карту, делая пометки. Вариантов у него, увы не так и много. Из всех ходов в доступности лишь два — остальные завалены. Эти же два находятся в таком месте, что незнающему да без специального снаряжения, делать там нечего. Спасатели уехали, оцепление полицейских поредело, зевак осталось с десяток, не больше. Чан подходит к условленному месту и ждёт. Сердце гулко выстукивает в груди, он считает минуты до приезда Феликса и старается просто отключиться от вычисления вероятностей.        Место встречи Хёнджин подобрал подходящее, их не заметят, если специально не двинутся на просёлочную дорогу, ведущую к каньону. Когда успели только просчитать всё. Феликс является на несколько минут раньше времени, скупо кивает и открывает багажник, помогая извлечь снаряжение. Не удержавшись, Чан восхищённо присвистывает.        — Ничего себе.        — Люблю качественное и проверенное, — усмехается Феликс. — Как ты?        — Честно?        — Не отвечай, зря спросил. Идём вдвоём?        — Нет, я иду один. Ты на подстраховке. Когда приедут наши, пустишь по моему следу, — Чан перекладывает самое необходимое в рюкзак, оставляя часть снаряжения ребятам. А потом возится с креплением верёвки за дерево.        — Но…        — Мне нужно координирование сверху. У тебя же оборудование такое, что ни у нас, ни у полицейских нет.        — Но оно не всесильно, ты же понимаешь, — качает головой Феликс и тяжело вздыхает, перепроверяя аптечку, — если ты уйдёшь глубже, я ничего не увижу, потеряв связь.        — Я оставлю зацепки, сколько у тебя хисов?        — Штук 40, не больше.        — Хватит, — бросает Чан, проверяя крепления страховочной системы, и смотрит вниз. Там за карнизами незаметные ходы. — Я начну с нижнего, если парни приедут раньше, пусть проверят верхний. Ну, держи кулаки.        — Ни пуха.        — К чёрту.