Игры с пеплом

      Ему часто говорят, что он азартный и безрассудный, что для героя осторожность и продуманность должны быть основными правилами. Ястреб на такие упрёки всегда улыбается и говорит одно:       — Окей, я герой. Я свободный герой.       Он говорит это и смеется, про себя же злится над мыслью, что мечтать не вредно. Азарт и безрассудность для него — законы отточенного имиджа, такая вот дымка, пыль в глаза, чтобы никто не подумал, что он играет по-крупному. И по чужим правилам. Влиться в роль двойного шпиона — задача не для того, кто любит свободу, а для того, кто привык к клетке.       Ладно, зато для него на время приоткрыли дверцу, вот он, шанс запутать следы и наконец-то поиграть с огнём. Да, смешно звучит, ему, Ястребу, подходит. Он ведь и играет, с долговязым и жутковатым таким парнем с огоньком и дерьмовым характером. Дерьмовей, похоже, только у самого Ястреба вкус на любовников.       Даби точно превратит его в горстку пепла, если узнает о его двойной игре. Или уже распознал, слишком уж у него цепкий взгляд. Он всегда на страже, как натренированный пёс, это заметно и за вечным нарочито ленивым и безразличным выражением лица. У него наверняка своя игра, в которой он нацелен на большой куш. Или ему просто по душе трахаться с Ястребом, почему бы и да, сладкая лестная и дикая мысль, которой Ястреб не даёт себя обмануть, но в большой игре должны же быть свои бонусы?       К чёрту, что там нравится самому Даби, сам он… кайфует? Вот он, азарт, когда твой любовник может зажарить тебя за миг до угольков, но можно и рискнуть ради острого, выбивающего оргазма, после которого словно выгорают все силы, и вот оно, свободное ощущение. Такой романтичный бред, но в целом — так и есть.       — Может, ты мазохист? — кривится ухмылкой Даби после их самого первого болезненного поцелуя. Он искусал Ястребу все губы, словно хотел душу из него выгрызть.       — Надо это обдумать. Поможешь?       Да даже если у него просто поехала крыша, то и так сойдёт, Ястребу по душе эти дополнительные плюшки, бонус — игра на собственных нервах, свои же Даби, похоже, давно сжёг, на них не поиграешь, не прочитаешь его секреты за безразличным взглядом. Может, и к лучшему, а то опасно это, лезть в чужие тайны, можешь ненароком раскрыть свои.       Хотя у Ястреба хватает и маленьких грязных секретов, можно кинуть их как приманку даже для самого себя. И он не играет — ему нравится прогибаться под Даби в одной из тёмных и тесных комнат убежища АРИС или открывать в себе таланты к глубокому минету. Ему просто хорошо — не для этого ли люди занимаются сексом?       Ему… больно? Так ведь называется это ощущение, когда кожа плавится под жаром, а в нос бьётся запах палёной плоти. Ему больно, и он в диком восторге. Неужели он настолько крут, что у Даби зашалил самоконтроль? Да, неприятно щеголять полосками ожогов на бёдрах, в которые тот впился пальцами, насаживая его на свой член. Даби в тот раз непривычно вглядывался в его лицо, как будто ему даже было интересно, о чём он думает. К лишнему, они ведь просто сумасшедше трахаются, тут ни к чему думать. Ястреб думает лишь о том, что у них обоих нет инстинкта самосохранения, потому что он предлагает повторить ещё раз, а Даби… соглашается. А на завтра, подойдя со спины, легко прикусывает загривок и суёт в карман куртки мазь от ожогов.       А ведь это мило. Милый Даби, звучит бредово, и Ястреб почти фыркает от смеха.       Он хочет, просит, требует повторить через несколько дней, когда ожоги напоминают о себе лишь лёгким заживающим зудом, и в вечно безразличных глазах Даби наконец-то мелькает интерес. Бинго! Ради того стоит красить кожу красными полосами и насаживаться на его твёрдый член, держась за плечи и подпрыгивая на его бёдрах. Тяжело, мышцы ноют, Даби лишь лениво ухмыляется и дышит в губы, а Ястреб в отместку прячет стоны и закрывает глаза. Раз не даёт себя читать, пусть и сам не получит его тайн. У него и так их почти не осталось, кроме самой главной.       А потом горячо и больно, больно и горячо, и Ястреб смаргивает слёзы, опускает взгляд. На коже красно-пепельные следы, Даби его дразнит, только греет болью, но толкается глубоко-глубоко, вжимает в себя, и Ястреб давится обрывистым стоном, выплёскиваясь себе на живот.       — У тебя крылья так странно вздрагивают, когда ты кончаешь. Совсем чуть-чуть, но кажется, что сейчас рассыпятся. Как пепел, — тихо говорит Даби, помогая ему сползти с собственных бёдер и свалиться рядом на узкую кровать. От его слов странно пусто внутри — и в то же время Ястребу кажется, что он сейчас взорвётся. В нём слишком много мыслей, слишком много вопросов к самому себе.       Без крыльев он был бы свободен, вот же чёрт. Хотя бы потому, чтоб был бы не нужен всем этим шишкам из героической верхушки, не завлёк бы их своей способностью, которую в нём тренировали с самого детства.       Был бы свободен от этой тупой жизни на два фронта. И игр с огнём — или с пеплом?       Когда Даби ловит слетевшую алую пушинку, она разлетается с его пальцев сизой тёплой пылью. И это красиво.       Кому-то из них придётся так же красиво проиграть и рассыпаться пеплом.       А Ястребу хочется сдаться.