Альтернативная реальность

— Еще один разок? Для публики? Его голос не злой, он бесцветный, а это еще хуже. Я уже теряю своего мальчика с хлебом. Я беру его руку, и мы идем к выходу, навстречу камерам. Я очень крепко держу Пита и боюсь того момента, когда мне придется его отпустить С. Коллинз «Голодные игры»

      Поезд мчится так быстро, что пейзажи сменяются, совсем не успевая задержаться в памяти. Китнисс старательно делает вид — то, что мелькает за окном, ее интересует, хотя и не понимает зачем. На самом деле ей страшно, и это единственное, что она чувствует вот уже несколько дней. После того, как половина короны победителя легла на ее голову, после улыбки и змеиных глаз президента... Китнисс вздрогнула и покосилась на свою брошку, как будто заново ощутив прикосновение к ней длинных пальцев Сноу. Именно после этого невинного жеста сердце перестало чувствовать, мир сузился до почти панического страха перед будущим. — Что теперь будет? Пит, как всегда, рядом и как будто читает её мысли. Это и радует, и раздражает одновременно. В голове пульсирует ответ: «Хочу забыть всё это». Но губы отчего-то шепчут совсем не то: — Не знаю. — Тебе надо поспать. Хочешь я попрошу у Эффи снотворное? Она кивает. Почему нет? Уснуть бы до самого дома… забыться. Пит всё видит, всё замечает: круги под глазами, потерянность, прячущийся взгляд. После награждения Китнисс как подменили. Хеймитч на все его вопросы только легко пожимает плечами и отмахивается, всем своим видом говоря: «Расслабься парень! Не бери в голову!» И Пит готов последовать его совету, если б не перехватывал беспокойные взгляды, которые ментор время от времени бросал на Китнисс, при этом нервно постукивая пальцами по ножке бокала. А Пит уже знает, это плохой знак. Очень плохой. — Возьми вот эту. Действует почти мгновенно, — радостно щебечет Эффи. Ей так хочется хоть чем-то помочь. — А от кошмаров спасает? Эффи тут же сникает, произносит тихо, почти не шевеля губами, но Пит слышит: — Меня — нет. Он вскидывает голову, с удивлением смотрит на женщину. В ее глазах — все привезенные в гробах трибуты. Двенадцатый при ней ни разу не побеждал. Они первые. Эффи всегда выглядела пустой и глупой, а оказывается…       Пит со вздохом наблюдает, как растворяется в стакане таблетка. Стремительно исчезающие пузырьки напоминают ему себя. Вернее то, что он себе напридумывал. Ничего нет, ведь это так очевидно. Она просто спасала обоих. Нужно сказать ей, что он все понимает, что благодарен, что знает — всё было ради игр. Он привычным жестом ерошит волосы на затылке. Шумно выдыхает, как перед прыжком. — Китнисс, нам надо поговорить, — протягивает ей стакан. Она жадно пьет, на него не смотрит. Ей кажется, что тяжесть предстоящего разговора давит на веки. Или это снотворное? Пит поздно спохватывается, глядя, как она оседает на глазах. Едва успевает подхватить на руки, доносит до кровати. Завтра, все завтра. Спи, родная…        Темно, почему так непроглядно темно? И жуткий холод, проникающий внутрь до костей, медленно расползаясь по телу. Она с трудом находит силы повернуть голову, тьма шевелится в ответ, вспыхивая маленьким мерцающим огоньком. Он как-будто манит, заклинает, зовет за собой: «Вставай! Надо идти!». Китнисс отворачивается, поджимает ноги, чтобы согреться и унять дрожь. Прикрывает глаза. Зачем? Остаться бы здесь. Пусть холод, который она так ненавидит. Её вдруг затягивает в воронку покоя, безмятежности… Ничего не хочется ни делать, ни думать, ни вспоминать… Ни друзей, ни врагов. «… помни, кто твой настоящий враг!». Хеймитч? Она поднимается быстрым движением, почти рывком, трет глаза. Сердце колотится о грудную клетку, глухими ударами нагоняя страх. Никого. Только огонек по-прежнему манит, вспыхивая на мгновение еще ярче. Протягивает к нему руку. Делает шаг и падает, проваливаясь в густую вязкую мглу…        Китнисс очнулась от гула. Оглянулась. Где она? Планолет?! Она лежит на кушетке, рядом под капельницей Битти. Битти? Откуда она его знает? Резко садится, выдергивает из вены иглу, встает. Осторожно крадется, прислушиваясь к голосам за дверью. В голове всё плывет. Хеймитч с Плутархом заговорщически, дружелюбно перешептываются, склонившись над столом. С ними еще один. Красавец Финник. Удивление от увиденного, быстро рассыпается от его бьющих в поддых полных отчаяния слов: — Она с ума сойдет, когда узнает про парня… Про парня? Пит?! Последнее, что она помнит, перед тем, как игла вонзается в плечо, — как со злым рычанием бросается на ментора…       Кап-кап-кап… Китнисс вздрагивает. Нельзя спать, нельзя. Пальцы машинально перекатывают что-то в руках. Подносит к глазам. Жемчужина. Сердце сковывает привычная ноющая боль. Пит. Она знает, что его не спасли, он в Капитолии. Мелькает мысль, что этого не может быть, потому что она вытащила обоих. Но тут же, молоточком в висок, стучит другая — Квартальная бойня… «...Трибуты обоего пола будут выбраны из числа победителей прошлых лет…» Это невозможно, неправильно, немыслимо. Непостижимо. Перед глазами мужчина в военной форме, черты лица суровые, рубленные. — Президент хочет поговорить с тобой. Китнисс бросает на него удивленный, вопросительный взгляд. Боггс. И опять не понимает, откуда ей известно это имя. — С президентом? Сноу? Он отпустит Пита? Боггс устало вздыхает и ровным голосом, с заученными интонациями, произносит, почему-то не глядя ей в глаза: — Мы в Тринадцатом, Китнисс. Наш президент — Альма Койн. Китнисс резко распахивает глаза. Задремала, бессонница берет своё. Пульсирующий тусклый свет раздражает. Лучше бы выключили совсем. К ней опять с армейской выправкой из полумрака шагает Боггс, заставляет подняться, куда-то ведет. — Эвакуация началась раньше благодаря предупреждению Пита. Мы этого не забудем. Женщина за столом произносит слова четко и даже бодро, но усталость в голосе почти не скрывает. Ее глаза такие же тусклые, как свет раздражающих лампочек. Альма Койн. Китнисс уже не удивляется, откуда знает ее имя, хотя ей кажется, что видит ее впервые.  — Вы должны сказать, что Тринадцатый уцелел, и мы продолжим борьбу. Китнисс кивает, хотя смысл этой фразы ей не понятен. Какая борьба и почему она кому-то что-то должна? Но Альма Койн говорит так уверенно, что кажется абсолютно немыслимым что-то у нее спрашивать и тем более возражать. Гермоворота медленно, скрипя по нервам, разъезжаются, впуская полоску дневного света. После бункера с тусклыми аварийными лампочками, Китнисс щурится, хотя солнца за нависшими тучами совсем не видно. И даже успевает заметить, что в воздухе приятно пахнет дождем. Спотыкаясь, она карабкается вверх по изрешеченным снарядами камням и останавливается на краю воронки. Дыхание перехватывает, пространство внутри заполнено белыми розами и чем-то еще. Гейл прыгает в воронку первым, наклоняется, чтобы поднять. Смутная тревога поднимается у нее откуда-то изнутри и комом застревает. Липкое чувство страха, от которого становится трудно дышать, заполняет всё тело, но это не останавливает. Шаг вниз, еще один… — Китнисс! Неееет! — бросается к ней Гейл. Ее оглушает. Китнисс не сразу понимает, что это кричит она сама. Гейл пытается вырвать из ее дрожащих рук то, что она подняла, но ему это не удаётся. Девушка намертво вцепилась в фотографическую карточку, с которой на нее смотрят измученные, полные боли глаза Пита. Хеймитч одним прыжком оказывается рядом, крепко ее обнимает, стискивает, прижимая к себе: — Тихо, солнышко, тихо… Она тяжело дышит; страх чуть отступает, но его место мгновенно занимает истерика от накатившей вдруг простой мысли. — Это из-за меня! — она прижимается лбом к груди Хеймитча, хватает его за рубашку. — Из-за меня его убивают. Ментор гладит по голове, молчит. Отводит взгляд. Но ей хватает мгновения, чтобы заметить мелькнувшее в его глазах больное отчаянье… Китнисс вздрагивает, кто-то коснулся ее плеча. Она опять уснула, теперь сидя за столом. Поднимает испуганные воспаленные глаза. — Они прилетели. Хеймитч пытается скрыть волнение, но ему это плохо удаётся. Она отталкивает ментора и бежит так, как не бегала никогда, даже на арене, когда от этого зависела ее жизнь. То были игры, а сейчас… Врезается в Гейла, он ранен. Живой, остальное потом. — Он там, — кивает Гейл в сторону медицинского блока. Она выдыхает, ноги вдруг становятся ватными. Осталось чуть-чуть, несколько шагов, и она увидит его. Толкает дверь, Пит оборачивается. Но что-то не то, голубые глаза смотрят холодно и зло. Ее сердце успевает сделать пару ударов, прежде чем руки Пита смыкаются на ее горле… Китнисс распахивает глаза. Тишина. Судорожно вздыхает, трогает шею. Ничего не болит. Оглядывается по сторонам. Двери разъезжаются. Поезд? Вагон? В проеме две фигуры. Что-то говорят, но слов не разобрать и лиц не видно. Китнисс всматривается и охает. От того, как ерошит волосы на затылке один из них щемит сердце, и из горла вырывается крик: — Пииииит! Она отбрасывает одеяло, путается в нем, падает, тут же подскакивает и несется к нему. Крепко обнимает. Пит обхватывает в ответ, бережно гладит теплыми ладонями ее спину. — Ты здесь… — глухо выдыхает ему куда-то в плечо. Он отстраняется, смотрит удивленно, затем прижимает к себе снова. Ловит говорящий взгляд Хеймитча:  «Опять кошмар!»  — Идите, прогуляйтесь… Пит спрыгивает с подножки тамбура, оборачивается, чтобы подать Китнисс руку, но она оступается и почти падает на него. Он крепко держит, они так близко. — Это правда ты? — шепчет Китнисс, протягивая руку и легко касаясь пальцами его волос. — Правда, — взгляд Пита пронизывающий, внимательные голубые глаза встревожены. — Что с тобой? Китнисс мотает головой: — Неважно. Он наклоняется, чтобы нарвать цветов. Но они так и норовят выпасть из дрожащих пальцев. Что-то изменилось. Хмурится. «Не обманывай себя! Это просто кошмар». Но не может сдержаться, оборачивается. Она не тронулась с места, стоит там, где он ее оставил. Сомнения тонут в глубине серых глаз. Страшно поверить. Что в них? Любовь?! Китнисс не может отвести от него взгляда, ей вдруг становится так легко от того, что ее Мальчик сейчас рядом, а когда он оборачивается и тепло улыбается, сердце ухает, замирает на секунду и начинает биться о грудную клетку. Она улыбается в ответ. Страха за будущее больше нет. Все становится неважным, размытым, кроме одного… Китнисс зажмуривается… И отчетливо видит себя в Тринадцатом. Она бежит, не разбирая дороги, к спасенному Питу. Что это — любовь? Она и сама не понимает. Знает только, что прожить эту жизнь без него уже не сможет… Китнисс подходит к нему, берет за руку, крепко сжимает. А еще она теперь точно знает, что ничто не свете не заставит ее эту руку отпустить…