У меня есть дело

1 Они охотились на оборотня в Вайоминге, когда всё началось. Сэм сидел, сгорбившись над ноутбуком, собирал информацию по последним случаям кражи внутренних органов, а Дин без зазрения совести валялся на кровати с пивом. Искать информацию – всегда было не его. Он почти заснул, когда услышал нездоровый звук, похожий на всхлип, и встрепенулся. Сэма за столом не было, но из-под двери ванной тянулась тонкая полоска света. Дин заглянул внутрь и увидел широкую спину брата, стоявшего на коленях перед унитазом. Очередной позыв заставил его согнуться чуть ли не пополам, и Дин поспешно вышел, чтобы не стать свидетелем слишком личного момента. Сэм появился минут через пятнадцать, держа мокрое полотенце у лица, и тяжело опустился на соседнюю кровать. - Плохо? – спросил Дин. Сэм кивнул. Когда он отнял полотенце, Дин увидел, что глаза у него покраснели, а губы, наоборот, сделались почти бесцветными. - И давно? – Дин не смог сдержать недовольство от того, что брат как всегда предпочёл отмалчиваться. - Просто головная боль. Я думал, пройдёт само. Сэм лёг на постель и пристроил полотенце на глазах. - Может, в аптеку сгонять? – предложил Дин, пытаясь замаскировать свою беспомощность. - Не надо, я уже принял таблетки, – тихо ответил брат. – Говорить тяжело, – пояснил он ещё тише, словно извиняясь, и Дин замолчал. После встречи с Максом эпизоды головной боли Сэмми сделались частой неприятностью. Дин старался не вмешиваться, позволяя брату решать свою проблему самому, но иногда было сложно. Вот как сейчас. Сэмми лежал пластом, не шевелясь, даже не дыша как будто, а он, Дин Винчестер, опытный охотник, крутой парень и все дела, просто накрылся одеялом, готовясь ко сну. Разве так можно? Ночью он проснулся, точно ему под рёбра дали пинка. Сэм всё ещё лежал ровно в той же позе, что и пару часов назад, и Дин, проглотив нахлынувший на него страх, пересел на край его постели. - Сэм, – он погладил брата по плечу и стянул ставшее тёплым – блядь, почти горячим! – полотенце. – Сэмми… - Чёрт… – брат едва шевельнул губами, силясь улыбнуться. – Мне и правда плохо, – и по тому, что Сэм даже не смог разлепить веки, Дин понял, что да, всё действительно не хорошо. Конечно, у них не нашлось ни градусника, никаких препаратов от жара. От Сэмми шпарило, как от демона, щедро облитого святой водой, – ещё немного и дым из ушей пойдёт. Дин спустился на ресепшен, разыскал там заспанную девицу, подождал, пока та продерет глаза и разыщет градусник и хоть какое примитивное обезболивающее, а когда вернулся в номер, нашёл Сэма в ванной – снова содрогающимся над унитазом. Дин хотел помочь ему подняться и тут с ужасом понял, что брат теряет сознание, тяжело оседая на кафель, и Дин не в состоянии его удержать. Он подложил под голову Сэмми второе полотенце, а на лоб мокрое и прохладное, и сел рядом с ним, мучительно размышляя, стоит ли звонить 911 или обычные медики будут некстати – ведь ясно, что виной всему сверхъестественная хрень… Сэм застонал, и Дин, пытаясь расслышать его, коснулся щекой холодного пола. - Не звони, Дин, мне надо… – горячечные губы брата шептали ему в самое ухо, но Дин разобрал только слово «тише». Дин подсунул ему под футболку градусник, толком не зная, зачем выяснять точное значение температуры, но надо же было делать что-то. Потом, подумав, он потушил свет в ванной и зажёг в комнате, оставив приоткрытой дверь, потому что Сэмми обмолвился, что во время мигрени освещение режет глаза, и в темноте вновь склонился над братом. Должно быть, от холодной плитки ему легче, вот только это не вариант, не может он так здесь лежать. Внезапно Дин обнаружил, что совершенно растерян. Он привык латать раны – те, что реальны и видны, а не внутренние, о природе которых Дин не имел представления. Он знал, как заботиться о брате во время болезни. Как-то, когда Сэму было девять, он схватил скарлатину и температурил почти неделю, а потом ещё две щеголял россыпью мелких прыщей и обманывал Дина, что уже прополоскал горло, а на самом деле выплескивал мерзкий йодовый раствор в слив. Это было понятно, Дин даже гордился, как ловко ему тогда удалось достать антибиотики (хотя гордиться, по правде, было нечем). Но зато он знал, что нужно, и действовал. А сейчас проклятый термометр показал 41 и 1, так что Дин даже поднёс его к свету, чтобы удостовериться – он в жизни не видел таких отметок, опасно близких к окончанию ртутного столбца. Брат буквально горел изнутри. 2 Ночь, день и ещё одна ночь – последующие часы слились для Дина в его персональный, нескончаемый ад. Кое-как ему удалось поднять Сэмми и довести до постели. Он съездил в аптеку и закупился там несколькими вариантами анальгетиков, которые можно было приобрести без рецепта. Если понадобится, он достанет брату и наркотики, но Дин надеялся, что до грабежа не дойдет. Сэмми с трудом оторвал голову от подушки и выпил всё, что ему предлагалось, без вопросов – что являлось, пожалуй, наихудшим симптомом. Потому что никаких других симптомов не наблюдалось. Ни насморка, кашля, которые обычно сопровождают грипп, ни хрипов в груди, сыпи или ещё хоть чего-нибудь, напоминающего Дину напасти, которые им с Сэмом приходилось преодолевать в детстве. Только жестокая, выматывающая мигрень. Да ещё бред. Сэм почти не приходил в себя, а когда Дину всё же удавалось добиться от него более менее связной речи, шептал, чтобы он «сделал тише». Тише, пожалуйста, замолчи, замолчи... И Дин затыкался, только менял полотенца: убирал горячее, вобравшее в себя болезнь Сэма, и клал на лоб холодное, попеременно вымачивая их в ведерке со льдом, которое выпросил у администраторши за стойкой. Он снял с брата футболку и обтирал пылающие грудь, живот, руки. Сэм никак не реагировал на манипуляции, и ему совсем не становилось лучше. Скоро Дин сообразил, что замолчать Сэм просит не его. Кто-то терзал брата в его кошмаре, может быть, орал у него в подсознании, не давая вырваться. «Пожалуйста, пожалуйста, замолчи. Умоляю…» Дин не мог помочь ему отсюда, и гадкое чувство собственной никчемности доводило его до белого каления. Дин боялся поднимать шум, ведь Сэм просил, да и как объяснить, в чём дело? Врачи станут искать инфекцию, причины, назначат никому не нужное обследование. Охотники… Дин не хотел думать, что будет, если кто-то прознает про демонические замашки Сэмми. В дневнике отца о головной боли телепатов ни слова. Он прошерстил интернет: все статьи про демонов, телекинез, кошмары, видения, а затем и все медицинские сайты, где говорилось про аневризму, инсульт и прочую страшную бесполезную муть, и ещё – что мигрень почти не лечится медикаментозно и единственный способ – ждать, пока боль сойдёт на нет. Но она не сходила, чёрт бы их всех драл, так же, как и температура, и под вечер Дин, ничего не евший, вздрюченный и напуганный, готов был бежать и звонить куда угодно, лишь бы это прекратить. - Дин. Шёпот на грани слышимости. Дин метнулся к постели, чуть не опрокинув стул. - Дин. Я не могу больше, – выдавил наконец Сэмми. Грудь у него вздымалась часто и тяжело, покрытые спекшейся корочкой губы приоткрылись. Он задыхался. - Что мне делать? Сэмми, – Дин склонился над ним, прекрасно понимая, что брат не услышит. – Я не знаю, что делать. И это было самое худшее. 3 В трудные минуты Дин всегда следовал правилам, накрепко вбитым отцом. Одно из них гласило, что нельзя останавливаться, пока не перепробовал всё. А если ситуация кажется безвыходной, значит, он просто не нашёл выход. Поэтому на вторую ночь Дин везёт трясущегося в ознобе Сэма к Бобби. Сэм держит глаза закрытыми всё время, пока они мчатся по шоссе с недопустимой скоростью, но Дин знает, что брат не спит, что это – бесплодная попытка спрятаться от того, что, как Сэм выражается, «сидит в голове». Он стал таким послушным, его Сэмми. Не спрашивал, куда они едут, ни с чем не спорил, просунул руки в рукава подставленной куртки, как ребёнок, которого Дин много лет назад одевал перед выходом на улицу. А сейчас отдал бы всё на свете, лишь бы вернуть брату его ершистый характер и упрямое стремление делать по-своему. Чтобы он посылал его, требовал вырубить громкость, раздражался. А не сидел рядом неподвижно, прерывисто дыша и стиснув челюсти, изо всех сил стараясь не стонать. Они едут в полной тишине, и Дин видит перед собой только тёмную гладь убегающей под колёса трассы, словно облитую глянцем жёлтую разделительную полосу и дальнюю точку на горизонте, которую он мысленно обозначил, как место, где помогут, и теперь рвался к нему всеми фибрами души. 4 Бобби встретил их у калитки, проделанной в ржавой сетке, которой старый охотник обнёс по периметру свои владения. Так себе укрепление, если учесть, какая нечисть может наведаться в гости. - Давай его сюда, – без лишних предисловий проговорил Бобби и подставил плечо под безвольную руку Сэмми. Вдвоём они дотащили его до крыльца, вверх по ступенькам, а потом до кровати в спальне Бобби на первом этаже, которую тот приготовил после полночного звонка Дина. К чести Бобби, он не задавал вопросов, почему да отчего, просто велел ехать к нему как можно быстрее. На месте, мол, разберутся. Сэм еле переставлял ноги и повалился в постель на бок, свернувшись тугим клубком и немилосердно трясясь. Дин хотел накрыть его одеялом, но брат сдавленно замычал сквозь плотно сжатые губы, и Дин едва успел подставить ему корзину для мусора. Впрочем, это было лишнее, так как всё содержимое желудка давным давно покинуло его, и Сэмми просто давился слюной и желчью, пока Дин держал его голову приподнятой. - Что произошло? Что с ним? – вполголоса спросил Бобби, когда Дин устало опустил пустую корзину на пол и, забывшись, тронул губами горячий лоб брата. Не лучше ни на градус. - Жар, головная боль, лихорадка, бред, – Дин всматривался в морщинистое лицо человека, бывшего им заместо отца, ища в нем намёк на решение. – Мы охотились, три вырванных сердца за последний месяц… Не важно. Это не охота. - Его укусили? И Дин рассказал Бобби всё, что знал. Про кошмары, как Сэм вскидывался среди ночи, задыхаясь, последние полгода. Про предвидение, невменяемость Макса. И как брат сдвинул тяжеленный шкаф силой мысли, когда думал, что Дину грозит смерть, и как потом у него несколько часов шла кровь из носа. - Почему вы двое молчали? - А чего говорить?! – огрызнулся Дин и тут же одёрнул себя. Бобби-то тут при чём? – Что, рассказать всем вокруг, что Сэм чёртов телепат? Видит будущее, швыряется мебелью? И про желтоглазого демона? Да охотники со всех штатов выстроятся в очередь пустить в него пулю! Бобби не стал тратить время на упреки (хотя отец наверняка распинал бы его до победного). Только предложил Дину отоспаться на диване в гостиной и что-нибудь перекусить, но Дин отказался. Кусок в горло не лез, пока Сэмми в таком состоянии. Поняв, что с упрямцем не сладить, Бобби двинулся в библиотеку, а Дин подставил к кровати брата единственный колченогий стул. Его выключило минут на двадцать, в нелепой скрюченной позе, и прочухался он от того, что в шею будто вогнали два железных скрипучих шарнира. Сэмми лежал без сознания, у него странно вытянулось лицо, кончик носа смотрелся слишком острым, глаза ввалились. Бобби явился со здоровой алюминиевой кружкой из армейского походного набора. - Что это? – не мог не спросить Дин. - Ну это… тайный рецепт охотников, – уклончиво ответил Бобби. – Запишу вам перед отъездом. Дин принюхался и тут же поперхнулся. Воняло просто нестерпимо. И по краям налипло что-то… Нет, лучше не знать, что. Бобби помог ему привести Сэмми в сидячее положение – Дин пристроился в изголовье, так что спина брата уперлась ему в грудь. Надо было напоить его, но как это сделать, если человек не в себе? - Попробуй разжать ему рот и вливать потихоньку… - Нет, это… не нужно. Дин не хотел признаваться, что ему ужасно не понравился глагол «вливать», будто речь шла об учебном манекене. Ну и ещё кое в чём. Какого хрена Бобби здесь топчется? Дин прислонил край кружки к нижней губе брата. - Ну давай, братишка, – зашептал Дин ему на ухо и легко помассировал выпирающий кадык. – Открой рот. Мой мальчик, мой хороший. Выпей это. Ну же, Сэмми… Просто это всегда работало. Тихий ласковый голос – Сэмми всегда его слушался. И сейчас он, сознавая себя или нет, разомкнул губы и проглотил мутно-красную жидкость. А Дин почувствовал себя изолированным от всего и всех, будто кроме него и брата в мире никого не осталось. Он молча передал кружку Бобби. - Принимать надо через каждый час, – сообщил тот. – Насчёт головной боли не уверен, но это точно снимет жар. Дальше видно будет. И вышел. Дин решил, что хуже не будет, если он немного подержит голову брата на коленях. Бобби и так уже всё про него понял. Как это началось? Дин знать не знал. Это просто возникло само собой, будто было всегда. В таком далеком детстве, куда не дотягиваются струны памяти. Его безымянное влечение. Начавшись однажды, с годами оно стало серьёзным. И то, что раньше служило утешением, выродилось, как всё в жизни Дина, в источник неиссякаемого страха – в ожидание утраты. 5 Бобби наверняка знает. Отец – тот никогда ничего не замечал. Другое дело Бобби. Он не намекал – ни словом, ни взглядом – но он наблюдал за ними: действительно наблюдал, а не поглядывал вполглаза, лишь бы им было, что есть и где спать, как это делал отец. Бобби мог видеть. Дин даже догадывался, когда. Это было лет шесть назад. Отец в очередной раз бросил оставил их у Бобби на две недели, а сам отправился вычищать гнездо вампиров в Южной Дакоте. Середина лета, стояла ужасная жара. Они целыми днями слонялись по автосвалке, которую Бобби гордо именовал ремонтной мастерской, заглядывали в разбитые окна машин и пытались держаться в тени. К вечеру жара не только не ослабевала, но как будто усиливалась, превращаясь во влажную, пропитанную испариной духоту. Поэтому во вторую ночь они легли не наверху, где солнце нагревало покрытую металлическими листами крышу до температуры адской жаровни, а на первом этаже, в захламлённой донельзя гостиной, между письменным столом и диваном. Они лежали на одеяле под вентилятором, чьи лопасти вяло перегоняли застоявшийся воздух, и лениво ласкали друг друга под тонкой простыней. А потом Сэмми сделал то, чего ещё никогда не делал. Сполз ему между ног, развёл его бёдра в стороны. И взял у него в рот. Дин вытянулся на полу, закрыв глаза и прикрыв собственный рот ладонью. Он рискнул положить руку брату на голову – Сэм в разгаре переходного возраста терпеть не мог никакой нежности – и не получив ни сердитого мычания, ни укуса, позволил пальцам зарыться в его волосы. В длинные пряди мягких шелковистых волос. Дин помнил слабый гул вентилятора, жёсткие половицы под лопатками. И как всё, что у него было, есть и будет, сузилось до крохотной точки на головке члена, которую Сэм всё время нечаянно задевал зубами, и это бы раздражало, если бы сам факт того, что брат сосёт у него, не будоражил Дина до красных звёздочек перед зажмуренными глазами. Он не давил Сэму на голову, только чуть-чуть сжимал и разжимал пальцы, и каждый стыдный, влажный, хлюпающий звук, с которым Сэмми вбирал его член в рот, отдавался у него в солнечном сплетении. А ранним утром, когда Дин проснулся весь в поту и бреду и выполз попить воды, он понял, что Бобби ночью, должно быть, тоже вставал пить, а значит, проходил из дальней комнаты на кухню мимо гостиной. Кувшин стоял пустой – только кружок белого налёта вокруг дна. Хотя Дин точно наполнил его до краёв перед тем, как идти спать. Он напился из-под крана и больше не решился лечь. Сидел на крыльце, наблюдая, как солнце жадно отнимает последние вздохи предрассветной прохладны. Он думал, что скажет ему Бобби, что будет, если расскажет отцу. Не то чтобы он боялся кого-то из них, но от мысли, что его застали в момент уязвимости, хотелось зарыться с головой в землю. Но Бобби так ничего и не сказал. Он вышел из дома, едва рассвело и, обнаружив Дина на крыльце, пробормотал, что у него, мол, в городе какая-то встреча, и обещал до вечера вернуться. А когда вернулся – уже глубокой ночью – от него так несло виски, что не осталось причин усомниться – «встреча» Бобби проходила не дальше, чем в ближайшем придорожном баре. Дин не поделился с Сэмми своими домыслами, а позже, когда тот уехал в колледж, всё, что Бобби знает или не знает, перестало иметь значение. 6 После шести кружек неслыханной мерзости Сэму легче. Спасибо Бобби – он приносил их строго по часам, а затем – ещё раз спасибо – уходил из спальни, чтобы Дин нашёптывал свою нежную чушь в пустой комнате. Дыхание брата выровнялось, и Дин, всё время напряжённо ловивший изменения в его лице, понял, что Сэмми спит. По-настоящему спит, а не плавится между бредом и явью. Правда, облегчение почти мгновенно сменилось чувством неимоверной усталости. Дин оставил дверь открытой, чтобы услышать, если брат проснётся, и вышел на кухню. Оказалось, Бобби наварил целый бак охотничьего пойла. А теперь сидел за столом, обложившись книгами. - Как он? – оторвался от чтения Бобби. - Отдыхает. Температура спала. - Тебе бы самому отдохнуть, – ворчливо заметил Бобби. Дина, впрочем, его тон не обманул. Он знал, что для Бобби ворчание – эквивалент заботы. - У меня есть дело, – ответил Дин, и чуть усмехнулся, увидев, как потеплело лицо старого охотника. - Хотя бы чаю выпей, – предложил он. Дин кивнул. Бобби поставил греться видавший виды эмалированный чайник, и они оба молчали, пока из носика не взвилась резвая струйка пара. - Джон не вышел на связь? – спросил Бобби, передавая ему полную чашку. Дин помотал головой. Самое смешное, что он и не думал позвонить отцу – ни разу с тех пор, как заболел Сэмми. А смысл? - Знаешь, Джон никогда не был образцовым родителем, – немного погодя вновь заговорил Бобби, пока Дин, обжигаясь, делал первый глоток. – Он забросил вас тогда ко мне, после Мэри, и сразу же ринулся на поиски. И тоже всё твердил: «у меня есть дело». Я хотел было ему сказать, что главное его дело теперь – заботиться о вас с Сэмом. Но Джон, как одержимый, гонялся за демоном, хотел отомстить. Потом, конечно, пришёл в себя, – Бобби тяжело вздохнул. – Я иногда вспоминаю вас первое время… Сэм совсем маленький, постоянно плакал, а ты, наоборот, молчал, как воды в рот набрал. Но глаз с него не спускал, следил. И не спрашивал, где мама, где папа. Всё на Сэма смотрел, будто боялся, что и он куда исчезнет. - Так и было, – произнёс Дин дрогнувшим голосом. - Я знаю, как он тебя воспитывал. Сэму повезло, что у него есть ты, – проговорил Бобби. – Только Джон забывал, что ты тоже был ребёнком. И тебе тоже нужен был кто-то, кто заботится о тебе. - У меня есть брат. Бобби не успел ответить, потому что Дин скорее почувствовал, чем услышал, как Сэм зовёт его. Он оставил недопитый чай на столе, схватил полную кружку с лекарством и быстро вернулся в комнату. 7 Отец брал Сэмми на охоту с шестнадцати лет. Не на вендиго, конечно, а так – на мелкую шушеру. Как-то раз они выследили гулей, разворошивших свежие могилы в захолустном городишке в Колорадо. Дин с отцом полезли в гнездо, а Сэм должен был ждать снаружи и добивать ублюдков из дробовика с безопасного расстояния. Но получилось иначе, потому что в их семейке всегда всё шло не по плану. Джон ошибся. Вместо падальщиков в заброшенном доме их поджидала – сюрприз! – пара свежих трупов, а твари, весьма недовольные появлением охотников, устроили им с отцом засаду. Дин снес голову одной в облике костлявой блондинки, но тут что-то треснуло его по спине и он упал, поскользнувшись в луже крови. Грохнул выстрел, потом ещё один и ещё. Сэмми с порога засадил в уродов три пули, но видимо, промазал мимо головы, потому что здоровый бугай наступал на него, и Дин рванулся ему наперерез… Отец выстрелил как раз вовремя. Уж он-то не промахнулся. Но когда они добрались до машины, оказалось, что гуль, прежде чем сдохнуть, успел-таки полоснуть Сэму когтями поперек живота. И выяснилось это, лишь когда кровавое пятно проступило сквозь одежду, так как Сэм и словом не обмолвился о ране. Дин знал: это не от того, что брату не больно. Просто он боялся реакции отца. Они вернулись в мотель, и Сэм на целый час закрылся в душе. Однако рано или поздно выйти ему пришлось. Как и следовало ожидать, отец был в ярости (по большей части на самого себя). Но разорался естественно на Сэма – зачем выскочил, почему нарушил приказ... Брат в долгу не остался, и Дин отстранённо слушал, как они срываются друг на друга, пялился в окно и ждал, ссутулив плечи, когда у родных иссякнет запал. Потом Джон ушёл – в бар или куда он там ходил спускать напряжение. Сэм хлопнулся на одну из узких односпальных коек и ткнул пальцем в пульт от телика. - Как дела? - Как в сказке. - Порез обработал? Запустишь, будет заражение. - А тебе не насрать? Хочешь продолжить концерт?! - Нет. Думаю, вы с папой уже проорались. Брат обиженно уставился в экран. Они перекусили вчерашним фастфудом, а когда стёкла за пыльными занавесками оделись сизой тьмой и стало ясно, что на ночь они одни, Сэмми подошёл мириться. То есть нырнул ладонями ему под рубашку и принялся выписывать широкие круги на спине. Дин лежал неподвижно, делая вид, что поглощён тупым реалити-шоу, но на самом деле сосредоточившись на том, как расслабляются мышцы. А кончилось всё как всегда – руками в запретных местах и короткой вспышкой полузабытья, после которой Дин ощущал своё тело почти невесомым. Отец вернулся под утро и завалился спать не раздеваясь, прямо поверх засаленного мотельного покрывала. Начинался ещё один день, и Дин готов был его вынести. 8 Сэмми обвёл тусклым взглядом комнату, в которой лежал. - Мы у Бобби? – хрипло спросил он. - Да, мы у Бобби. Он приготовил тебе кое-что, надо выпить. Сэм с трудом приподнялся, но по крайней мере сделал это сам, без помощи, что уже принесло облегчение. Похоже, варево Бобби работает. Сэм опустошил кружку в несколько больших глотков и зажмурился. - Ну и дерьмо. - Угу, как медовые леденцы. Витамины сплошные, – Дин забрал у него кружку и придержал за плечо, когда Сэм в изнеможении опустился на подушку. - Ты спал? – Сэмми смотрел на него из-под полуприкрытых век. Дин собрался соврать, но в последний момент покачал головой. Сэму не хотелось говорить неправду. - Дин… – В голосе слышался упрёк. – Позаботься о себе. Я уже в порядке. - Ага, скоро будешь. Дин снова сел на неудобный стул возле кровати. Сэмми прикрыл глаза ладонью – свет его ещё беспокоил. - Что снилось-то? – вполголоса поинтересовался Дин. Сэмми поморщился. - Заброшенный дом, мельница, какие-то лица… Лица не помню. Я пытался уйти, но не мог выйти на дорогу, без конца возвращался в то же место. И там был… Он. Говорил со мной… И всё время кто-то кричал, будто сотни голосов, жутко громко, – губы Сэмми вытянулись в линию, словно от боли. – Я боялся… Боялся, что не проснусь. - Я тоже. Они замолчали. Так сложилось между ними, что сказанное всегда значило много меньше, чем есть на самом деле. Слова ведь, как айсберг – главное остаётся под водой. - Поищу дело неподалёку, думаю, дня через два уже будешь на ногах. - От отца ничего не слышно? Ну вот опять. - Пока нет. - Не терпится вернуться к работе? - Конечно. Мир чуть не рухнул, пока я возился с тобой, Саманта. - Иди нахрен… Дин не смог сдержать улыбку. 9 Они почти не говорили о времени, которое Сэм провёл в колледже. Та жизнь принадлежала только ему. Дин не был её частью. Это даже вызывало недоумение: у брата были воспоминания, никак не связанные с их общими делами. Множество дней, наполненных эмоциями и впечатлениями, о которых Дин понятия не имел. Сэм уехал в Стэнфорд, разорвав тонкую ниточку связи между ними, которая почему-то представлялась Дину швартовым канатом – с одного удара не перерубить. Оказалось, неправда. У Сэма были мечты, внятное представление о том, чем он хочет заниматься. А у Дина – только машина, пистолет и свод отцовских наставлений в голове. Если брат выбрал собственную счастливую жизнь взамен их общей поломанной, мог ли Дин его за это винить? Может, зря они снова сошлись? Может, это его и убьёт. В третий раз уже наверняка. Сэм как-то порылся в интернете. (От одной мысли, что брат искал об этом в сети, вбивал в поисковике запросы, у Дина теснит в грудной клетке.) И сказал, что в мире на самом деле высокий процент браков заключается между родственниками. В развитых странах это запрещено законодательством, но почти нигде уголовно не преследуется. А ещё есть масса исторических свидетельств и даже произведений литературы на эту тему, что подтверждает, что это явление не столь уж редкое. То есть у них все нормально! Дин смотрел тогда на Сэмми, который только что потерял девушку и всю свою желанную жизнь, и не мог сказать ему, что, по его мнению, слова «явление» и «нормально» плохо сочетаются в одном предложении. Так уж вышло, что Сэму всегда были нужны доказательства своей нормальности, желательно из авторитетных источников, а Дину… Дину просто нужно удержаться на краю дыры. Просто не упасть. 10 После похорон они вновь в пути, бок о бок в салоне Импалы. У Дина дежавю. Брат забрасывает сумку в багажник, безобразно хлопает дверью, двигает кресло, убавляет громкость… Это было? Всё очень странно: они больше не знают, как общаться, у них нет общих тем, кроме работы и поисков блудного отца. Сэм держит свои переживания при себе, Дин не умеет говорить с ним, как со взрослым. Между ними стеклянная стена. Дин снова видит брата каждый день, о чем и мечтать не мог, но к нему не притронуться. Он всерьёз опасается, что схлопочет в челюсть, даже когда будит его от кошмара одним коротким встряхиванием за плечо. Так ещё тяжелее, чем когда они не созванивались и облик брата размазался в памяти до выцветшего фото. Но после больницы лёд тронулся. До сих пор в голове не укладывается: ведь он мог умереть. В двадцать шесть. Люди в таких случаях пугаются, устраивают истерики, стоят на ушах. Но Дин воспринял это будто само собой разумеющееся. Ну а что другое с ним могло случиться? Да ещё так нелепо, случайно. Концовка в самый раз подходящая. Уже после того, как хозяйка ручного жнеца отправилась на тот свет и всё уладилось, Сэм явно созрел для какого-то шага. Они не говорили об этом, просто Дин замечал, что брат смотрит на него. Не смотрит, вроде как: «Да, Дин, доброе утро, ты брал мой компьютер?» А смотрит. И что-то проскальзывает всякий раз, когда они встречаются взглядами, и Дину нестерпимо хочется обнять его. Можно не сомневаться, что Сэм подошёл к выбору ответственно и сто раз переспал со своим решением, но он делает это – первый, без выпивки и без предисловий. Дин подозревает, что пользуется навыками отношений с Джесс, потому что раньше они почти не целовались, а если и целовались, то получалось настолько неуклюже, что оставалось разве что посмеяться. А теперь Сэм прижимается всем телом и целует нежно, как целуют любимых, и кончиками пальцев гладит его шею, захватывает губами язык и – ох, блядь – втягивает его себе в рот, посасывает, не выпускает, пока Дин не начинает задыхаться. Свободной рукой брат разводит полы его рубашки, приподнимает футболку, а затем свою тоже, так чтобы они касались животами, кожа к коже. Дин не замечает, как у него встаёт, как он притирается к брату, дрожащий, нуждающийся, и совершает такие откровенные, такие правильные движения бёдрами, чтобы почувствовать Сэмми сквозь джинсы и бельё. А тот улыбается. И трется носом у него под подбородком, целует там горячо, остро, до слабости в коленях. Он больше не помнит, где он и кто он. И когда Сэм отпускает его, Дин просто не может открыть глаза, чтоб не ослепнуть от реальности. И веки всё ещё сомкнуты, когда брат за руку ведёт его куда-то, когда опрокидывает на мягкую горизонтальную поверхность, наваливается сверху, накрывает собой, пока разум не мутится от его запаха, его вкуса, его сладкого стона прямо в губы, внутрь, туда, где всё уже горит и заходится от этой запредельной, невозможной близости. Дин так его хочет. Он сам не понимал, насколько сильно, пока Сэм ему не напомнил. Наверное, он просто потерялся в этом, а опомнившись, обнаружил, что Сэм стягивает с него и с себя джинсы, и все их договоренности, все «больше никогда» и «так неправильно», горят синим пламенем. Их первое за много месяцев, даже лет, соприкосновение вызывает у Дина волну чистого кайфа, что-то сродни очень-очень сильному восторгу, и он впивается Сэму в губы, кусает его, должно быть больно, но Сэм не отстраняется. Брат сжимает их обоих в своём кулаке, полностью управляя происходящим, так что Дину остаётся только стонать и ловить, ловить это афигенное, дрожащее в паху ощущение, пока грань между здесь и там не истончается, и его выбрасывает за пределы сознания. Сэм переживает оргазм вместе с ним и ложится рядом. У него подрагивает живот, он переплетает ноги с ногами Дина. Никто ничего не говорит, потому что одного на двоих дыхания сейчас достаточно. Дин обнимает его, прижимает голову Сэмми к своему плечу и пропускает сквозь пальцы чуть влажные волосы. В этот момент – Дин чувствует – между ними течёт сама жизнь. 11 Дин очнулся на узком диване, рука, прижатая к спинке, затекла. Он открыл глаза: высокий деревянный потолок, паутина в углу, вентилятор. Он дома у Бобби. А Сэм… Где Сэм? В спальне он нашел только измятую постель. Брата нет. Дин заглянул на кухню. Бобби – вот чего не ожидал увидеть! – стоял у плиты, поджаривая что-то на сковородке. - Доброе утро, – хмуро пробормотал он. - Привет… Ты видел Сэма? Бобби подвинул тарелку и сбросил в неё несколько ломтиков подрумянившегося хлеба. - Час назад ушёл в ванную. Да, похоже на Сэмми… Дин помог накрыть к завтраку: выставил на стол масло и даже баночку джема, которую Бобби вытащил из недр шкафчика. Когда в дверном проёме появился Сэмми, слегка посвежевший, с мокрыми волосами, влага с которых, собираясь на кончиках, стекала ему за шиворот, Дин как раз разливал по чашкам кофе. - Привет, – бодро поздоровался Дин. Брат ответил слабым кивком. - Завтракать будешь? Сэмми оглядел стол, будто оценивая предлагаемый ассортимент. Потом очень тихо ответил: «Да, спасибо». А вот это совсем не похоже. - Как себя чувствуешь? Всё ещё болит голова? - Немного. Не так, как вчера. Дин попытался перехватить его взгляд, но Сэмми поставил локти на стол и уткнулся в сложенные ладони. Красноречивее ответа не требовалось. Все же он съел пару кусочков хлеба, но без джема и без масла. А вместо кофе попросил просто воды. Дин наблюдал за ним украдкой, болтая с Бобби о последней охоте и модных видах оружия, которое сейчас в ходу, избегая слишком серьёзных тем. Брат в разговоре не участвовал, но Дин знал, что он слушает. И что ему нравится не быть в центре внимания. Внезапно в доме Бобби установилась почти семейная атмосфера. Как в детстве, когда Дин просыпался, очень давно, в своей постели и первым делом выбегал на кухню, где мама пекла блинчики, и обнимал её колени. «Солнышко моё, проснулся?..» Нет, не сейчас. - … Давно пора обновить наш арсенал. Последний дробовик я сменял у Брайана в прошлом… Эй, ты куда? – прервал рассказ Дин, когда Сэмми поднялся из-за стола. - Пойду прилягу ненадолго. Дин кивнул ему как ни в чём не бывало, но тут же уныло замолчал, стоило брату выйти за дверь. - Ты что-нибудь выяснил? – спросил он у Бобби, имея ввиду ночные изыскания в книгах. - О телепатии написано много чего. Нужно время, чтобы собрать сведения. - Хорошо. Я помогу. Но сначала он проверит брата. Сэм снова лежал, правда уже не в столь драматичной позе. - Мы с Бобби покопаемся в книгах, наверняка проблема, вроде твоей, где-нибудь описана. А ты спи. - Не хочу, чтобы вы нянчились со мной, как будто я при смерти. Я сам могу искать информацию. - Никто и не нянчится. Просто я вижу – ты ещё не пришёл в себя. - Всё нормально. Я сейчас встану. - Ни за что, даже не думай. - Дин, мне не пять лет. Сказал же – я нормально! - Знаю. А я Бэтмен. Сэм хотел ещё что-то возразить, но похоже, у него кончился заряд. Дин подошёл к кровати и легко коснулся его губ, а потом, поддавшись хулиганскому порыву, чмокнул в переносицу. В другое время Сэм наверняка бы поиздевался, не купидон ли его, часом, покусал, но сейчас только удивленно вздыхает. - Спи. Я зайду позже. 12 Они остановились в Луилсвилле, и Сэм настоял на посещении какого-то монастыря в пятидесяти километрах к югу от города. Больше, чем замшелые камни, Дин ненавидел только камни, имеющие отношение к церкви. Он давно убедился, что бог покинул землю. Но спорить с Сэмми бесполезно. К тому же погода, на удивление, чудесная: ни холодная, ни жаркая, с приятным ветерком, доносящим до них запахи леса. Они позавтракали на полпути в ресторане при отеле, довольно пафосном – из тех, что им точно не по карману, но Дин бы просто извёлся, явись он пред лицом господа голодным. Он расслабился от солнца и бутылки пива, следуя за Сэмом и наслаждаясь не видами аббатства, а живым, непритворным восхищением брата, потому что: «Дин, это же неоготика!» Вообще-то ему всё равно, но слово знакомое, так что Дин ухмыляется. Они немного побродили по территории, и Дин напрочь отказался заглядывать внутрь, а вот Сэм твёрдо решил поставить себе эту галочку и проторчал в маленьком приходе кучу времени, а потом ещё столько же, разглядывая полуистершиеся барельефы. Можно было ещё прогуляться по окрестностям, но тут на передний план выступила неожиданная проблема. Дело в том, что Дину приспичило как никому и никогда. Стояло так, что голова кругом. Его мозг пошёл в увольнение – по-другому нельзя объяснить, почему он тормознул возле того же отеля, где они ели утром, и вытащил Сэма из машины, едва вспомнив сунуть из бардачка себе в карман презерватив. Он не думал, что собирается делать, но вмешались не иначе как высшие силы. Прямо им навстречу катила чемоданы молодая пара. Ребята явно шли выписываться, а значит, где-то только что освободился коттедж. Дин чуть было не попросил у них ключи и погулять где-нибудь полчаса, но тут уж Сэм помешал ему, и они ограничились тем, что спросили номер домика. Дин дернул на всякий случай дверь – конечно, заперто. И вдруг они обнаружили, что парочка очень удачно забыла закрыть окна. Это было безумие… В номере чисто, будто и не жили. Только постельное белье на полу скомкано. Да и плевать. Дин толкнул брата к столу. Он сам удивился, как яростно Сэмми ответил ему. И удивился, что тот вообще поддержал эту дикую идею. Брат тут же запустил руку ему в джинсы, засасывая рот с остервенелым напором. Пару минут они задушено пыхтели, силясь одновременно избавиться от лишней одежды и дотронуться везде, где только можно. - Ты или я? – быстро спросил Дин между поцелуями. - Ты, – сразу ответил брат и переключился на шею. Дин не дал ему особо развлекаться, спустил с него джинсы и трусы до колен, а потом мучительно долго вскрывал скользкими от пота пальцами презерватив. - Быстрее, – потребовал Сэмми. Он перехватил его руку, когда Дин хотел хоть немного растянуть его перед входом. – Давай уже. Давай сразу. Чёрт бы тебя побрал, Сэмми, какая же ты шлюшка… Дин вошёл в него полностью, до предела, и всё-таки замер, чтобы не делать больно, упёрся лбом Сэмми во взмокшую спину, прежде чем нагнуть низко над столом, чтобы голова почти касалась столешницы. Он поцеловал его в маленький выступ верхнего позвонка и задвигался, постепенно набирая ритм, сорвался в бешеную еблю, с хрипами и матом, против воли рвущимися изо рта. А Сэмми ещё умудрялся подмахивать и без конца убирал волосы с лица одним привычным тягучим движением. Дину показалось, что до момента, когда Сэмми кончил, прошли что-то так часы и дни, хотя это были всего лишь охренительные несколько минут. Дин придержал выгибающегося брата за бёдра и вышел из него, намереваясь разобраться с собой самостоятельно, но Сэм извернулся с поразительной для его роста и комплекции ловкостью, встал на колени, стянул не нужный уже презерватив… Дин покачнутся. - Сучка, – охнул он, когда брат заглотил член до самого горла. Держаться на ногах было нереально, и Дин перегнулся через голову Сэмми к столу и упёрся в него костяшками пальцев, чтоб иметь хоть какую-то опору. Да, господи, да… В животе потянуто, как при падении с высоты, а потом рванулось вверх, задержавшись на пике, и выплеснулось наружу. Осталось только лёгкое чувство освобождения. Дин с трудом застегнул ширинку – руки тряслись – и двинулся в ванную, попутно кинув взгляд на брата. Тот рухнул поперек незаправленной койки, с приспущенными штанами, невозможно пошлый и растрепанный. Он спрятал лицо в сгиб локтя, будто не хотел больше видеть этот мир, но губы у него разошлись в широкой улыбке. Сэм смеялся от того, что ему очень хорошо, и это было, блин, действительно круто! - Пора валить, – бросил Дин, вернувшись в комнату. - Сейчас, – без выражения ответил Сэм. И даже не сдвинулся. В итоге они проторчали в бесхозном номере больше часа, а потом в замочной скважине заворочался ключ и Дин не нашел ничего лучше, чем выпрыгнуть в то же окно, через которое они влезли, и сделать ноги к машине. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что Сэм ломится через кусты следом. А когда все превратности были позади и перед ними вновь гостеприимно раскинулась дорога, предлагая выбрать любое направление, они еще долго не могли перестать ржать от адреналина… и немного от смущения, будто трахались первый раз и теперь у обоих над головами мигало огромное неоновое табло «больше не девственник». Если это не было счастье, то Дин вообще не знал, что это, мать его, такое. 13 Незадолго до окончания школы Сэм ясно обозначил, что не хочет охотиться. Отца было не пронять, поэтому брат использовал любой предлог, чтобы откосить. Голова, нога, низкое артериальное давление, важная контрольная – годилось всё. Джон бесился, но переупрямить не мог. Они с отцом колесили по стране, Джон наконец окончательно отдал ему Импалу и пересел за руль внедорожника. Дин не мог сосчитать, сколько раз он нёсся сквозь темноту, ориентируясь лишь на задние фары отцовского автомобиля. А где-то там Сэмми сдавал экзамены... У него даже был выпускной, в отличие от Дина, который просто зашёл забрать документы и ненужные результаты тестов. При встречах Сэм держался прохладно, а у Дина было правило: сам, первый – никогда. Он же не извращенец. Хотя на самом деле внутри каждый раз что-то дёргалось и отмирало от непроницаемого выражения лица Сэмми. Тот самый день неумолимо приближался, но Дин всё равно не готов, когда он подступил вплотную. Сэм уехал – с ужасающим скандалом, под гром проклятий Джона Винчестера. Позже ему казалось, что три последующих года он провёл в адском дерьмовом сне: весь в крови и кишках, не трезвея даже ради стычек с вампирами, спуская подворованные деньги на виски и проституток. Практически превратившись в своего отца. Боль не кончалась. Ведь дело было не в сексе. Никогда не было в сексе. Любая красивая девочка, которая ложилась под него, могла подарить ему и удовольствие, и разрядку. Но чего больше никто не мог – так это слиться с ним в целое и разделить его пустоту. Эти прикосновения: сначала неловкие и любопытные, злые, требовательные, порывистые, а со временем любовные, искренние и бесконечно глубокие – были единственным, что позволяло ему, Дину, хотя бы на короткое время, хоть на мгновения от и до, ощутить себя наполненным, полноценным человеком, без этой уродливой дыры в груди. От секса с братом дыра не затягивалась, пустота не становилась меньше, но разделённая на двоих, она переставала пугать. И можно было жить дальше, отворачиваться, чтобы случайно не заглянуть в неё. Можно было существовать вместе с ней. Конечно, Сэм знал об этом, понимал. Хотя настоящее понимание пришло к нему только после смерти Джессики. Утрату нельзя понять, пока не напоролся на неё. Что значит быть с человеком, жить с ним, любить и думать, что так будет всегда. А потом смотреть, как пламя пожирает часть твоей души. Не оставляет ничего, будто кусок отхватили. И там, где раньше билось с надеждой, остаётся боль. Боль и больше ничего. 14 - Полежи со мной, – попросил Сэм. День за окном угасал, через стену пролегла стрела ярко-жёлтого солнечного света. Дин улыбнулся от того, как по-детски прозвучало желание брата. Конечно, Сэмми, я сделаю всё, что ты хочешь. Дин лёг лицом к брату и положил голову на согнутый локоть. Сэм притянул его руку себе поперёк живота. Сон опускался на него медленно, как белые облака сахарной ваты. Брат водил пальцами по его раскрытой ладони, от запястья до подушечек и обратно, время от времени затрагивая фаланги. И в дремотном сознании Дина, словно бегущая строка, бесконечно тянулась одна и та же мысль – о том, что он находится сейчас в идеальном месте, где стоило остаться. В коридоре послышались шаги и замерли у двери. Бобби заглянул в комнату. Но Дин не пошевелился и не открыл глаза. Он представил, какая перед Бобби, должно быть, открылась картина: два взрослых мужика, обнявшись, в одной постели. И всё бы ничего, не будь они братьями. Дину всё равно. Через долю секунды шорох прикрываемой двери возвестил ему, что Бобби ушёл. Дин теснее вжался в брата, переплетая их пальцы, упёрся лбом ему в плечо. Сэм всё ещё гладил его запястье. В детстве у них была такая игра. Ещё до того как что-то, чему Дин не осмеливался дать наименование, прочно укоренилось в их жизни. Когда они сидели вдвоём в кожаном салоне Импалы и отец гнал по трассе много часов кряду, и им было невыносимо скучно и одиноко за спинкой водительского кресла, когда они просыпались от слишком громкой музыки, вибрирующей басами из динамиков над самым ухом, и Дином овладевало глубокое чувство потерянности и, может быть, даже тоски, несвойственной детям его возраста. Сэмми брал его руку в свои, ещё маленькие, с нежными тонкими пальчиками, и выводил на ладони какие-то ему одному понятные узоры. Писал имена. Или просто круги, квадраты и крестики. Обводил линии. Трогал подушечки пальцев, так что становилось щекотно и вдоль позвоночника бежали мурашки, но он не отнимал руку. Никогда не отнимал сам, просто сидел, придвинувшись к брату, пока тому не надоедало играть с его рукой. Но это было так приятно, кто бы мог подумать. Он помнил эти ощущения до сих пор. И самым главным, пожалуй, было тепло, разливавшееся в груди, когда его ладонь лежала в руках Сэмми и Дин чувствовал – всем своим существом впитывал – что в эти минуты он не один. У него есть его маленький брат, с которым можно разделить и радость, и боль, и пустоту. Это было у него – настоящее, трепетное воспоминание, которое он хранил в своём сердце и хотел хранить всегда.