lullaby for princesses

К тому времени, как они улеглись спать - холодные сумерки уже опустились на лес и ночные звуки разбавили тишину, повисшую в их временном лагере. Они сегодня весь день были в пути, на ужин у них была парочка жирных кроликов, а спать себе постелили не на сухой земле и камнях, а на траве и еловых иголках — буквально все сегодня располагало ко сну и даже Лютик болтал чуть меньше обычного: молчал уже пятнадцать минут кряду. Но несмотря на все возможные от Вселенной благословения, Геральт не мог уснуть. Опять. Лютик уже давно заметил, что у его друга явные проблемы со сном, но учтиво пытался не дергаться — знал, что Геральт не особо любил, когда к нему лишний раз лезут с помощью, которую он не просил. Но терпеть все это у Лютика больше не было сил. Бард прекрасно знал, предполагал, что у ведьмаков ужасно дурная привычка страдать молча и в одиночку, потому что того завещала профессия, но, по доброте душевной, возможно еще и из-за глупого упрямства и стремлению быть полезным, особенно Геральту, долго мириться с этим он никак не мог. Поэтому, когда Лютик засыпает — почти что проваливается в объятия теплого сна и вдруг слышит раздраженный тихий стон откуда-то сбоку — наконец сдается и тут же покидает свое нагретое у костра место. Геральт молчит и даже не дергается, как раньше, когда Лютик нависает над ним блеклой тенью, и упрямо держит глаза закрытыми. Он чувствует чужой внимательный взгляд на себе и знает, понимает, что в этот раз от Лютика он простыми угрозами и ворчанием не отвяжется. — У меня есть одна… колыбельная, — начинает Лютик немного неуверенным, сонным голосом и осторожно, тихо и мягко усаживается подле ведьмака — прямо на сухую траву. Геральт давит в себе сиюминутный порыв и странное горькое желание — положить голову Лютику на колени. — Я ее, конечно, для всяких принцесс придумал, но, думаю, и с тобой сработать должно. — Я, блять, разве похож на принцессу? — рычит в ответ Геральт и пытается изо всех сил игнорировать чужое присутствие рядом. Переворачивается на бок, спиной к костру. Он душит зачатки глупой иррациональной ревности и тяжело, загнанно дышит. — Нет, — чужие слова больше похожи на тихий шелест. — Но точно выглядишь как человек, который не может уснуть уже которую ночь. Ведьмак молчит — с этим он поспорить не может, а потому лишь на секунду другую думает над чужим предложением. Он, на самом деле, был на все что угодно согласен, лишь бы отдохнуть спокойно хотя бы немного. Не сказать, что уж очень сильно его ведьмачьи чувства задевает тот факт, что Лютик собирается петь ему песни, которые он насочинял для женщин и наивных дам, с которыми потом кувыркался в постели — но вот так сразу соглашаться на чужие баллады все равно казалось ниже собственного достоинства. Ему нужно было поворчать. Хотя бы для приличия. — Ну так? — у Лютика голос спокойный и немного сонный, он трет глаза кулаками и давит зевок. — Завязывай уже быть таким... бараном, а. Я же просто хочу тебе помочь. Геральт все еще упрямо молчит, пускай и знает прекрасно что барда это никаким образом не остановит и по упрямости — молчание тот обычно воспринимает как согласие. Это его «хочу помочь тебе» набатом пульсирует у Геральта в голове и от мягкого голоса менестреля по спине расползается самая настоящая мелкая дрожь. В голове у ведьмака тут же поднимается целый рой противно жужжащих мыслей, которые явно не помогают ему расслабиться. — Ладно. — хмурится он и решает, что все равно ничего не теряет. Признаться честно, где-то на грани сознания, хочется верить что это поможет. — Вот и славно, ворчливый мишка. — расслабленно выдыхает Лютик и ведьмаку даже не нужно смотреть на него — Геральт, кажется, уже может попросту услышать чужую улыбку — настолько хорошо он Лютика знает. Ведьмак хмурится еще сильнее. Лютик же начинает петь: тихо и медленно, используя только свой голос — ночные звуки леса составляют ему аккомпанемент. Геральт и вправду начинает засыпать. Иногда строчки баллады не имеют рифмы или кажутся оборванными — Геральт сразу понимает, что бард попросту пытается пропустить все то, что слышать ему, ведьмаку, сейчас совершенно не обязательно. «Это не честно» — думает Геральт и чувствует, как тяжелеют веки. Он лениво рассматривает темно-зеленые кусты диких ягод рядом и пытается изо всех сил прогнать зудящие в голове противные мысли, пока Лютик все продолжает напевать свою королевскую колыбельную, с каждой строчкой звуча все тише и тише: уставший и вымотанный после долгой дороги, он клевал носом еще два часа назад, но упорно продолжал держать глаза открытыми, пока сам ведьмак не улегся спать. И сейчас продолжает упорно бороться со сном, пытаясь ему помочь. Мысли об этом каким-то странным, горьким чувством оседают на языке. Геральт слегка поворачивает голову, смотрит на Лютика пристально, внимательно: тот сидит на холодной земле и как-то уж слишком мечтательно смотрит на небо, на полную луну, блеклые звезды и поет-поет-поет. Даже спустя столько времени ведьмак упорно не понимает, за что именно бард его так полюбил. В один момент Геральт чувствует, как Лютик двигается чуть ближе и чужие руки с длинными тонкими пальцами аккуратно гладят его по голове. «Это не честно по отношению к Лютику.» — стучит в голове противно. Потому что Геральт всегда к нему груб, из-за собственных противоречивых мыслей и чувств, скопившихся противным комом в груди. Он просто боится, что открывшись, ведьмак сделает только хуже, как бы он не старался. Иначе и быть не может: он чудовище-чудовище-монстр. Потому что он вечно отталкивает Лютика — ведьмак это определенно точно не то, что заслужил этот парень с огромным сердцем и, к несчастью, пустой головой. Мужчина уверен — там в основном только опилки и абсолютно неправильное желание ему, Геральту, угодить. Потому что Лютик и вправду должен петь все эти свои песенки для принцесс и графинь в мрачных замках, развлекать и развлекаться самому — пить дорогой эль, вкусно есть и купаться в деньгах. Потому что Лютик должен делать так много для людей вокруг, а не тратить все силы на одного единственного грубого и хмурого ведьмака. Это не честно — держать его подле себя. Лютик не должен проводить последние дни своей молодости в чёртовом лесу и петь колыбельную тому, кто этого никак не заслуживает. Но бард делает все это несмотря ни на что: часто не высыпается, недоедает, вместо мягких кроватей спит на холодной земле и отбивает ноги об пыльные сельские дороги. Как брошенный в никуда бумеранг, из раза в раз возвращается обратно к нему, не ожидая совершенно никакой благодарности в ответ. Неважно, что говорит ему Геральт, без разницы что он делает или, важнее всего, не делает — Лютик возвращается к нему, как покинутый всеми щенок, с этой его теплой блядской улыбкой, блестящими голубыми глазами, огромным, наивным и искренним желанием помочь и... И ведьмак, если честно, даже не смеет просить его о большем. С этими мыслями Геральт, наконец, засыпает.