***
Утром Надя наскоро собирается, стараясь не разбудить отца, и, не позавтракав, вылетает из дома. На остановке нет ни души, Надя закрывает глаза и глубоко вдыхает запах росы. Ей хочется раствориться в воздухе, обычно такое желание появляется именно осенью, когда все вокруг думают: «Кто они и зачем вообще?» Только она уже не пытается найти ответ. Её мысли рассредоточены; она слушает, как живо перекликаются меж собой воробьи. Ещё бы немного, и она уснула стоя, да только старый автобус, из густого тумана выползая, своим грохотом разрывает почти волшебную атмосферу тишины. Сегодня Надя едет в больницу к маме. Старую клинику не узнать после ремонта. Внутри всё сверкает, безупречно чистые белые стены и мраморный пол первое время режут глаза. Надя щурится и делает глубокий вдох, прежде чем заходит в отделение. Она с детства замучилась их посещением, и теперь к её горлу подступает слабая тошнота. — Вы бахилы надевать думаете?! — окликает возмущённая санитарка с припухлым лицом. Надя вздрагивает. — Столько грязи с улицы притащили… И чего вам всем с утра в стационаре понадобилось? — Вас не спросили, — закатывая глаза, Морозова тянется в боковой карман сумки и выуживает оттуда бахилы, и пока надевает их, санитарка лениво работает шваброй, натирая полы до блеска. — И вообще-то у нас гардероб работает, — снова цепляется эта женщина, но Надя машет рукой, не оборачиваясь, и уверенно сворачивает за угол к нужной палате. Открывает дверь и, шелестя пакетом, наклоняется корпусом вперёд, а потом ей мерещится, она даже несколько раз моргает, но абсурдная картинка никуда не пропадает. Сто восемьдесят два сантиметра её ненависти — Некрасов поворачивается к ней с невинно-удивлённым выражением лица и лохматит светло-русые волосы на макушке, а глаза его с каким-то неведомым предвкушением ловят её ястребиный взгляд. Надьку выводит его присутствие, она готова публично стать истеричкой, лишь бы с криками выпроводить из палаты этого баловня. Как он смеет приходить к её матери? — Надюшка моя пришла, — улыбается невысокая полноватая женщина, поправляя сползшее одеяло. Надька косится на двух незнакомых женщин, здоровается кивком головы и, практически вплотную подойдя к Некрасову, интересуется: — Чего забыл здесь? — её взгляд направлен куда-то в его ключицы — выше не стоит стараться. По всем законам у её организма на этого человека идёт реакция отторжения. — Тебя, — хмыкает. — По-соседски, — просто отвечает он, отбирая из Надькиных рук пакет, а она упрямится и отдавать не хочет. — Тёть Зину скоро выписывают. Зинаида Валерьевна как-то подозрительно улыбается, переглядываясь с соседками, и будто светится изнутри. — Мама-а? Что ещё за тайные знаки? — Дима сказал же: выписывают. А ты приезжай вместе с ним в следующий раз? Я уже договорилась. Брови Нади ползут вверх от заявления матери. — Зачем? — скрещивая на груди руки, точно как ребёнок, добавляет: — Нам не стоило продавать машину. — Это я тебе могу сказать, что стоило — что нет с твоим Андреем. — Мама! — Надька моментально вспыхивает и с силой впивается пальцами в рукава пальто. А ещё Некрасов стоит, возвышаясь над ней, как статуя, и улыбается. Ему весело и интересно. Её сердце от гнева сгореть готово. — Может, оставишь нас, Ди-ма? — цедит сквозь стиснутые зубы Морозова и взглядом стреляет в сторону выхода, потом на соседа. — Я подожду снаружи, — заявляет с мягкой улыбкой он и поворачивается к Зинаиде Валерьевне. — Всего доброго. Поправляйтесь. Когда дверь за ним закрывается, по палате разносятся томные вздохи. Надя, насупившись, думает: «Ау, дамочки, держите себя в руках! Вы не знаете, какой он противный на самом деле» и, присаживаясь на край больничной койки, нервно теребит ремешок сумки. Мать почему-то усердно её выпроваживает. — Со мной ничего не случится. Ты давай иди, Дима, наверно, заждался. — И зачем, по-твоему, я приехала? — Как зачем? — прикусив нижнюю губу, женщина начинает рассматривать содержимое пакета. — Ох, и у тебя мандарины, Надя. Дима тоже… — Опять Дима. Везде Дима! Что случилось в моё отсутствие? Он заворожил тебя, что ли? — Нет, — Зинаида Валерьевна хмурится. — Ну, почти… У меня на него появились планы. Надя глаза таращит, её щеки краснеют, а сама будто готова упасть в обморок. Рот раскрывается как у рыбы — ни единого звука нельзя услышать. Надя трясущимся пальцем указывает на дверь и недоверчиво на мать оглядывается. — У тебя? На него? С каких это пор? — Вообще-то давно, — флегматично пожав плечами, её мать начинает сдирать кожуру с мандарина. — Ты как в город уехала, всё о тебе расспрашивал. А когда узнал, что Андрей твой… — запинается, когда Надька на неё шикает. — Ты ему всё рассказала? — сокрушённо выдыхает она и заправляет за ухо волосы. — Вот зачем ты так, мама? Теперь как последняя дура буду перед ним… — Для начала выражение лица смени, а то мою сердечную мышцу травмируешь, — с набитой щекой советует мать, — а теперь езжай домой и не забудь Морозову по шее дать. Ему послезавтра из отпуска выходить. — А вот с отцом разбирайся уже сама, — обиженно тянет Надя и отнимает у неё дольку мандарина. — Я рада, что тебе стало лучше. Но уже не рада, что вообще приехала. — Ничего, Надюш, всё наладится. — Всё наладится, или я загремлю на соседнюю койку, — Надька усмехается и целует Зинаиду Валерьевну в щёку. — Спасибо, мам, что с тобой не бывает скучно. Всё, я ушла, пока-пока. А на улице ждёт Димка, сидит на перилах и в телефоне копается. И, конечно же, замечает, когда она пытается улизнуть от него. — Ты чего это крадёшься? — спрятав телефон в карман кожанки, спрыгивает с насиженного места и спускается вместе с ней по ступенькам. — Избегаешь меня? — Нет, просто не хочу разговаривать, — Морозова небрежно закручивает на шее шарф и ускоряется. — Это одно и то же, — а Некрасов к её шагам приноравливается. — А тебя это так волнует? — она пыхтит, натягивая на руку перчатку, другая падает на асфальт, и Димка тянется за ней прежде, чем успевает Надя. — Я бы сказал: задевает, — выпрямляется и протягивает ей оброненную вещь. Надька давится воздухом. — Неужели? — скептически приподнимает бровь, отряхивая перчатку, делает шаг и спотыкается о край выступающей плитки. Дима хватает Морозову за руку и крепко удерживает под наклоном. Морозова сдавленно стонет и чертыхается. — Я уже стою и не падаю. Отпусти меня. — А если не хочется? — А получить по яйцам тебе не хочется?! — Тебе весь список моих желаний? — он резко к себе её поворачивает и чуть ближе к лицу наклоняется, его голос понижается до шёпота: — Можем обсудить вечером у меня в спальне. — Да после этого я тем более в твою машину не сяду! — гневно выкрикивает прямо в лицо и вырывается. Некрасов с усмешкой, как пушинку, её к себе на плечо заваливает. — Не сядешь — посадим, — сильнее руку стискивает на её пояснице и направляется к стоянке под громогласные проклятья и возмущения Надьки. — Будешь вырываться — отшлёпаю. — Некрасов, скотина! Ты что о себе возомнил?! Отпусти меня живо! — Нет уж, Морозова. Сейчас я тебя похищаю, — он достаёт из кармана брелок с ключами и нажимает на кнопку, снимая сигнализацию. — С тебя должок, помнишь?***
— Смешно тебе? — язвительно интересуется она, когда Некрасов деловито возится с её ремнём безопасности. — Это чтобы не сбежала? — Это чтобы на всякий случай, — отвечает в том же стиле и поднимает взгляд на Надьку. Их лица оказываются близко-близко. — На дороге скользко, к тому же плохая видимость. Если ты этого ещё не заметила. — До чего же ты докатился, Некрасов? — Надя вздыхает, потеряв интерес к происходящему. Будто бы не она сидит в машине, и будто бы не Некрасов первый враг её детства. Она не может собраться с мыслями, будто бы её мозг под воздействием алкогольного опьянения. Неприятное и совершенно новое чувство паники от того, что Некрасов близко, что его глаза так внимательны. — Мне интересно, и до чего же? — лениво отклоняется назад и заводит машину. — Похищать людей — дикость. — Варварство, — подмечает он, оглядываясь назад и выруливая с места стоянки. Надьке хочется его чем-нибудь сильно треснуть. — А ты, — кладёт руки на руль и трогается, — видимо, не можешь отличить, когда человек шутит и говорит серьёзно? — Мы с тобой не в тех отношениях, чтобы друг друга высмеивать. — Ты вчера меня своей сумкой чуть не избила, разве это не намёк на «те» отношения? — Если я начну вспоминать, что было в детстве… — повернувшись боком, Морозова тычет в него пальцем и глаза сужает, её брови грозно на переносице сходятся. — Вообще-то с тобой было весело, — усмехается Димка после затянувшегося молчания. Надя сжимает кулаки и губы. Воспоминания обжигают, вся злость в глазах пламенем полыхает. — А я тебя до сих пор… ненавижу, — тихо проговаривает она, прислоняясь спиной к сидению. — И не хочу я никуда с тобой ехать, останови машину. Некрасов выруливает на обочину, по обе стороны от дороги — высокие тополя и липы; редко кто проезжает мимо. Дима упирается рукой в сидение Нади и смотрит на неё непроницаемо, долго. Она первая отводит взгляд и неуверенно тянется рукой к дверце. Некрасов отстёгивает ремень безопасности и не даёт Наде вылезти из машины, цепко ухватившись за её плечо. — Не глупи, давай поговорим, Морозова? — Как же ты меня достал, Дим! — с силой рукой дёргает и обессиленно прислоняется затылком к спинке кресла. — Ну чего ты ко мне прицепился? Мне без тебя проблем хватает, сейчас ещё с отцом отношения выяснять придётся. Хоть один раз, Некрасов, давай притворимся незнакомцами? Он тяжело вздыхает, буравя её понимающим взглядом. Отпускает руку и садится прямо, повернувшись лицом к дороге. — Я подброшу тебя до дома. А потом ему кто-то звонит с работы; Некрасов слушает, а потом мрачнеет, сжимая руль, что костяшки пальцев становятся белыми. В итоге Надя выходит на остановке, что самая ближняя к её дому, и смотрит, как машина её соседа с противным визгом шин разворачивается и стремительно едет в обратном направлении. Этим вечером в его окнах не горит свет. Её отец смотрит новости по «Первому» на безобразно высоком уровне громкости, что даже в её комнате, пропитанной запахом ацетона, слышно, как говорят о каком-то новом законопроекте, а Надька, сидя на полу, с тоской закидывает в рот крупную виноградинку и обнимает рукой колени, пока красит на ногах ногти в красный. Её телефон разрывается от сообщений «ВКонтакте». Надька косится на дисплей, облизывая верхнюю губу, и щурится. Бывшая коллега из книжного уже несколько минут в ярких красках описывает все прелести и недостатки нового стажёра-красавчика. Морозова осторожно заталкивает ногой телефон под коврик и с облегчением выдыхает, когда покрывает лаком последний ноготь. Ближе к девяти ей звонят с незнакомого номера, и она долго думает, прежде чем отвечает. На удивление в трубке звучит знакомый голос. — Откуда у тебя мой номер? — сдержанно спрашивает, загоняя виноград под щёку и вытягивая вперёд ноги. — Связи, — слышится односложный ответ. — Ты что, чавкаешь? — удивляется и замолкает, снова прислушиваясь, пока Надька не спеша жуёт виноград и сбрасывает вызов. Димка звонит ей снова. — Грубиянка. — Иди в задницу, — с улыбкой почти ласково отвечает она и снова сбрасывает. Теперь Некрасов пишет ей сообщение: «Я не думал, что ты согласишься, а тут сама предлагаешь». И Надька ему отвечает: «Ублюдок». Димка бьёт тем же: «Стерва». Морозова шумно втягивает носом воздух и, дрожа от злости, сама звонит ему. — Выйди на улицу? — тут же отвечает он, не дав ей возможности накинуться на него с бранью. — Зачем? — искренне удивляется она. — Хочу кое-что отдать. — Не самое подходящее время. И больше не звони мне. Она отключается, шустро блокирует номер, а потом слышит, как отец кричит ей: «Надюх, иди сюда, к тебе гости!» И Морозова со скоростью света вылетает в прихожую в шортах и майке с мокрыми непричёсанными волосами и застывает на месте: её словно парализует, когда Некрасов подмигивает. — Ты сама напросилась, — разувается и подходит с белым пакетом от «Пятёрочки» ближе. Надька озадаченно осматривает его и руками в грудь упирается, оттесняя соседа к выходу. — А ну-ка, проваливай. Отец, задобренный баночкой пива, вступается за Некрасова: — Так, дочь, наступление на соседа — о-отставить! В конце концов он не с пустыми руками! Надька дёргается, когда тыльной стороны её ладоней касаются прохладные чуть шершавые пальцы Димки. Она широко раскрытыми глазами заглатывает его улыбку и совершенно не двигается. Взгляд, что намертво прикован к губам, с больным блеском скользит выше и потерянно бегает по смеющимся голубым глазам. Почему сейчас этот ненавистный человек кажется ей привлекательным? — Почему? — тихо спрашивает она, но Некрасов не понимает. Его брови поднимаются вверх. — Ты, Надюх, слишком нервная стала, — встревает отец, откупорив банку, и уходит на кухню, приглушённо бубня: — Говорил, что замуж рано, но не слушала ведь. А теперь что?.. Чёрт бы побрал этого… Впрочем, дальше следует что-то выходящее за рамки цензуры, и Надя снова обращает внимание на Димку. Его пальцы по-прежнему находятся поверх её ладоней, и она порывисто от него отстраняется. Его оценивающий взгляд поднимается снизу вверх, и Некрасова забавляет недобрый огонёк в глазах соседки. Она замахивается на него кулаком, кривит губы, а потом молча уходит в комнату. Дима кричит следом: — Выслушать даже не хочешь? Или ты меня так к себе в комнату приглашаешь? И с довольной улыбкой направляется в её спальню. Морозова даже не думает, что стоит прибраться: разбросанные на полу косметические приборы, носки и джинсы, а также миска с виноградными косточками — всё это ничуть не смущает. Не нравится — пусть не смотрит. Некрасов присвистывает, когда осматривается, и тихо прикрывает за собой дверь. — Ну, в принципе, ты с детства была грязнулей. А сейчас даже скрыть не пытаешься. — Это первый и последний раз, когда ты вот так ко мне вламываешься, — Надя с отстранённым видом скрещивает руки и пожимает плечами. — Отдавай что хотел и вали. Димка кивает и достаёт из пакета две банки с пивом, проходит в комнату и усаживается на постели, смотрит на Надьку, наклонив голову, и хлопает рукой по матрасу. — Выпьешь со мной? И я от тебя отстану. — Что-то мне слабо верится, — Морозова закидывает назад голову и переплетает пальцы на шее. — Знаешь, сосед, я ведь уже говорила: ничего не хочу с тобой. Ни смотреть на тебя, ни сидеть и болтать, и тем более выпивать! Мне тебя на всю жизнь хватило, чего ты ещё добиваешься? Некрасов срывается с места, — будто гром разверзается на улице средь ясного дня, у Надьки в голове неумолимо громыхает сердце, — крепко целует, сжимая пальцами затылок и талию. Стискивает её руками, не даёт отстраниться. Морозова забывает, что нужно дышать, и задыхается. От возмущения, злости и безысходности. Потому что её ощущения похожи на вспышку молнии — они такие же яркие и ослепительные. Только одни сомнения, впитываясь в кровь подобно яду, отравляют, и Надя на периферии сознания ужасается собственной слабости. С лихорадочным блеском в глазах она отталкивает от себя Некрасова, на горящих губах ещё чувствуется его тепло, и щедро награждает звонкой пощёчиной. Но его уже не волнует, насколько велико негодование, плевать, как сильно она ненавидит. Он так же всю жизнь ненавидел её, вот чего стоило её высокомерие. Морозова чувствует холодок по спине и дрожь в пальцах, ладонь неприятно пощипывает. Они друг друга пожирают голодными острыми взглядами, и никто из них не готов признать поражение. — Всё, Морозова, ты меня вывела, — приглушённо сообщает Некрасов, дёрнув её за руку на себя. — Гордая и независимая? — его ладонь ложится на шею, он большим пальцем проводит по контуру подбородка. — Трусиха и лгунья. Монашка и неудачница. — Вот и не связывайся со мной, — с ненавистью шепчет она, глаза её быстро по его лицу бегают. Некрасов её подбородок сжимает пальцами, держит крепко, почти больно, и вновь к её губам тянется, а потом в каких-то жалких двух сантиметрах замирает и выдыхает в рот: — Не хочешь со мной? — его глаза темнеют, он ухмыляется и другой рукой сжимает волосы на затылке Нади. — Всегда хотела. Не можешь видеть меня? Но ты смотришь, и я не верю ни единому твоему слову. — Катись отсюда, ты меня не заводишь, — только и выдыхает Морозова, когда Дима за волосы тянет и целует в шею, а сама неосознанно сжимает его футболку пальцами. — Я заставлю тебя стонать, зазнайка, — шепчет, оттягивая резинку шорт и скользя пальцами по тонкой ткани трусиков. Хоть Надька упорно пытается отстраниться, её тело хочет Некрасова. И с этим сложно поспорить. Кожа под его пальцами раскаляется до боли. Воздух в комнате становится вязким, и отнюдь не от жажды у обоих пересыхает в горле. Через стенку до их слуха доносятся характерные звуки футбольного матча, даже слышно, как Павел Константинович громко ругается, проклиная кривоногого футболиста. Некрасов прислушивается и замирает, Надька тоже стоит не двигаясь. Они дышат глубоко и прерывисто. Морозова медленно начинает сходить с ума, потому что его рука продолжает плавную пытку под шортами, сдвинув вбок край кружевного белья. — Я запрещаю тебе… так… измываться надо мной, — она проглатывает вязкий ком, ощутив его длинные пальцы на клиторе. — Но я буду, можешь продолжать ненавидеть. Чувство собственного достоинства предательски выравнивается по нулевой отметке. Морозова безвольно прижимается к нему, просто ноги подкашиваются, прячет раскрасневшееся лицо на груди и судорожно вздыхает. Его запах пробирает до мелких мурашек. И она, как в дурмане, глаза прикрывает. — Остановись, — тихо просит. — Иначе не прощу этого. — Наивная, — тянет он и самозабвенно целует в макушку. — Мне не нужно твоё прощение. Я тебя ненавижу, Надь. Особенно твоего Андрея. Все эти годы изводила меня, строила недотрогу. А сама старика соблазнила. И всё это из-за денег? Или он был настолько хорош в постели? — его рука выбирается из её белья и поднимается от пупка по рёбрам. Надька назад от него отшатывается, будто её по груди резанули чем-то острым. — Козёл. Это я-то тебя изводила?! — повышает голос и облизывает пересохшие губы, скидывает с постели его кожанку и поддаёт ногой упавшую на пол банку пива. — Будешь сцены устраивать? Убирайся, пока не убила! — кое-как собирает резинкой волосы и торопится выйти из комнаты, но Дима её останавливает, и она буравит его помутневшим взглядом. — Я и вижу, как ты ненавидишь меня. Уходи. Тебе больше нечего делать здесь. — Морозова, — рычит он, пальцами сжимая запястье. — Хватит бегать от меня, дура. — Тебя бесит, что переспать со мной не получается? — Надя выдёргивает из его пальцев руку и стремительно покидает комнату. Отец не замечает такого странного порыва и, сидя в кресле, спокойно поедает бутерброд с ветчиной. Морозова больше не может так. Чтобы остыть, обувает старые кеды и выходит на улицу без верхней одежды. С неба на её кожу в мурашках срываются мелкие капли. В поле зрения попадает его машина, и Надька со злостью пинает ногой колесо. Срабатывает сигнализация. — Дим, твоя сигналит? — кричит отец Нади. — Да, дядь Паш, пойду проверю, — Димка вылетает из дома, прихватив свою куртку. Он набрасывается на Надьку с криком: — Полоумная! — и накидывает на её плечи кожанку, дальше не говорит и слова, просто заталкивает в салон машины на задний ряд и включает обогрев. Морозова дрожит от холода и блуждающим взглядом скользит по тёмной улице с неисправным мигающим фонарём сквозь стекло, покрытое дождевыми крапинками. Когда Некрасов садится рядом, она чувствует оголённым бедром холодную ткань его брюк, но не пытается отстраниться. Как-то всё слишком вымотало. Он поворачивается к ней, вытягивая руку на спинке сидения, другой опирается где-то рядом с её бедром. Она не смотрит на него, просто чувствует. Кажется, не только она запуталась. Рядом с ним сейчас хочется тишины. — Мы с тобой неправильно начали, — в его вкрадчивом голосе сожаление. Надя медленно поворачивается к нему лицом. — С какого момента? — невесело усмехается, стискивая пальцами кожанку на груди. — Ещё со школы, наверное, — он смотрит на неё без фирменного превосходства — спокойно, как обычно бывало в детстве. — Когда в старших классах перевёлся к вам. Я не должен был задевать тебя. Дождь усиливается и громко стучит по крыше, по запотевшим стёклам сбегают крупные ручейки. Надя молчит, не отрывая от Димы глаз. — Я никогда не хотела ссориться. Поэтому в том, что сейчас чувствую к тебе, виноват только ты. А с Андреем мы развелись полтора месяца назад. — Знаю, — шепчет, поглаживая пальцами её щёку. — Больше смысла нет притворяться. Он тянет её к себе и целует с выдохом — медленно, осторожно, мягко. Её разум снова заволакивает пеленой желания, и на этот раз она отвечает Некрасову. Их руки переплетаются, она оглаживает его плечи, он стискивает ладонями её грудь. Все действия с ласками — на автомате, они не могут остановиться. Дима стягивает с Морозовой только шорты, целует в ключицу, прокладывая влажную дорожку к уху, и сжимает её бёдра. В ответ она подаётся ему навстречу и зарывается пальцами в волосах. — Прекрасное место для уединения, — прикусывая её нижнюю губу, усмехается. — Радует, что на улице ливень. Надька куда-то падает, перед глазами золотые круги вспыхивают, когда Некрасов массирует горячий и влажный клитор. Морозова остервенело целует Димку и, опираясь на его плечи, приподнимается, чтобы он приспустил джинсы с боксерами. У неё никогда не было секса в машине. Андрей не позволял ей быть сверху. — Помоги мне, — тихо просит и с томлением прикрывает глаза, когда упругая головка касается гладкого лобка и проникает между набухших складок. Они оба сдавленно стонут, Надька ногтями впивается в его плечи и начинает медленно двигаться, пока Дима придерживает её бёдра. Ему туго, горячо, приятно. От поцелуев Морозовой на его шее остаётся не один след. Димка рычит и, обезумев, грубо впивается в её рот губами. Она начинает двигаться резче, чувствуя приближающуюся волну оргазма. Когда Надя распадается на миллиарды атомов, Некрасов прижимает её к себе, надолго прильнув губами к основанию шеи, и тремя пальцами исследует изгиб позвоночника. — Достанешь презерватив из куртки? — спрашивает её, целуя в висок, и выходит. Морозова запускает руку в карман и достаёт что-то до боли странное, но знакомое. Пластиковое колечко изумрудного цвета с бабочкой. — Вообще-то в другом кармане, — его глаза начинают смеяться. — Подожди, — Надька с восторгом на него таращится, — это же то самое… Из «Киндера»? — Оно самое, — Некрасов становится предельно серьёзен, он берёт её за руку и надевает детское кольцо на мизинец Морозовой. — Хоть ты меня и отвергла в пять, почему-то я очень хорошо всё запомнил, но сохранил его. Надя прижимает пальцы к губам, пряча улыбку, но не сдерживается и прыскает со смеху. — Ты просто невероятен! — Как ты можешь смеяться в такой момент? Я вообще-то пришёл к тебе, чтобы отдать его. Морозова, — нежно заключает в ладони её лицо и, прищурившись, спрашивает: — Будешь со мной встречаться? Надька обвивает руками его шею и улыбается. — Только если ты перестанешь обращаться ко мне по фамилии.