***
Солнечные лучи проникали даже сквозь закрытые веки. Реджина застонала, потирая покрасневшие от недосыпа глаза, медленно села и размяла затёкшую шею. Исподлобья взглянула на лежавшие на тумбочке часы — без малого шесть. На час позже, чем она обычно привыкла вставать, а это именно столько, сколько ей удалось поспать ночью. Реджина вздохнула, нацепила кроссовки и потянулась всем телом. Она забыла, каким неудобным был чёртов диван, или… может, она просто стареет? Нет, исключено, Реджина отказывалась даже рассматривать такую возможность. На улице Реджина ненадолго задержалась на том месте, где обычно встречается с Эммой. Ей потребовалось мгновение, чтобы осознать, что напарница не бросит сына, с которым не виделась около месяца ради пробежки. Проклиная собственный идиотизм, стараясь не замечать неконтролируемые, обжигающие слёзы, которые скатывались по щекам, она побежала по привычному маршруту. Во всём был виноват ветер. Сильные порывы поднимали песок и пыль, а она наверняка страдала от аллергии. Её слёзы не имели никакого отношения к тому, что Эмма проводила время со своим сыном. Она не испытывала мелкой зависти, совсем нет, потому что была взрослой женщиной. Да и бегать в одиночестве Реджина тоже любила. Именно это она твердила себе первые три раза, когда, оглядываясь, ощущала острое разочарование из-за того, что не видела знакомый подпрыгивающий блондинистый хвостик. В четвертый раз Реджина, споткнувшись о палку, растянулась прямо на дорожке на глазах всего честного народа. Осмотрела разбитую коленку, попыталась сдержать поток горьких и обидных слёз, напомнив себе, что она — не ребёнок, что взрослые женщины не показывают слабости. Реджина решила не испытывать больше судьбу и похромала в сторону родного департамента, где приняла долгий холодный душ, стараясь думать, о чём угодно, кроме того, какой беспорядок творится в её жизни. Или, может, так было всегда? Кто знает, возможно, мать была права. Реджина пила третий стакан кофе за третий час — бариста в соседнем кафетерии пообещал её больше не впускать — когда услышала знакомый голосок: — Тётя Джина! — не прошло и нескольких мгновений, как ей на колени с разбегу запрыгнул маленький комок счастья и обхватил за шею тонкими ручонками. — Роланд! — она разрывалась между радостью от встречи с ребёнком и раздражением от предстоящей встречи с его отцом. — Пришёл помочь мне с бумажной работой? — Мы с папочкой принесли тебе бранч! — объявил мальчик гордо. — Это его идея, — пояснил вошедший Робин. На его лице расползалась привычная ухмылка. — Но готовил не он, честное слово! — он окинул взглядом её помятый костюм. — Как понимаю, ты спа… провела здесь всю ночь? Реджина кивнула, бросив на него недовольный взгляд поверх макушки Роланда. С его стороны было очень несправедливо заявляться сюда и использовать сына в качестве щита. — Появились какие-то зацепки? — Нет, — она устало провела рукой по волосам. — Но я не сдаюсь. Робин кивнул. — Хорошо. Где Свон кстати? Что, не смогла запугать её, чтобы вышла в свой выходной? — Даже не пыталась. К ней приехал сын из Нью-Йорка. Я не хотела портить им выходные. — Тётя Джина? — встрял Роланд. — Я могу помочь тебе с бумажной работой? — Конечно, милый, — Реджина вытащила из верхнего ящика стола раскраску с диснеевскими персонажами, которую хранила как раз для таких случаев, и восковые мелки. — Раскрасьте изображение Белоснежки с отравленным яблоком в самые кратчайшие сроки. Это очень важно для текущего расследования. Можете занять стол детектива Пиноккио, — потребовала она самым официальным тоном, на какой только была способна. — Да, мэм! — вскочив, мальчишка выхватил у неё мелки и раскраску, а потом вскарабкался на кресло детектива Бута. — С чего это Бут снова превратился в «Пиноккио»? — поинтересовался Робин. — Он обманщик, папочка! Он сказал, что его зовут Август, но это не его настоящее имя! Так месяц называется! — Понятно, — расхохотался лейтенант. Удостоверившись, что сын с головой ушёл в раскрашивание рисунков, он повернулся к Реджине. — Кстати, ты упомянула, что у Свон есть сын. Что он забыл в Нью-Йорке? — Не знаю. Меня это не касается. И тебя тоже. Робин пожал плечами. — А вообще всё логично, не находишь? Наша работа не подходит для одиноких родителей. Если бы у меня не было мощной поддержки, я… даже не знаю. — Ты бы ушёл с работы, — Реджина бросила взгляд на Роланда, который так сосредоточенно раскрашивал рисунок, будто от этого зависела его жизнь. — И даже не вздумай спорить со мной. — Не вопрос, — тут же согласился Робин. — Было бы очень обидно, я не смог бы поступить иначе. А ты? — А что я? — ощетинилась Реджина, избегая встречаться глазами с бывшим другом. — Отказалась бы от значка в пользу материнства? — А сам как думаешь? — парировала она. Робин годами пытался достучаться до неё. «Настоящее исцеление начинается с принятия боли, — твердил он без устали. — Ты должна поговорить об этом, и, вот увидишь, тебе сразу станет лучше». Но Реджина не хотела говорить. Раны на сердце были уродливыми, могли никогда не зарубцеваться, и заражение было неизбежно, это всего лишь вопрос времени, но пусть лучше так, чем заново бередить их болезненными воспоминаниями. — Я думаю, наш мир не прощает женщин, которые стремятся преуспеть во всём, — загадочно ответил Робин и, что скрывать, он сумел застать её врасплох. — Это твоё мнение профеминиста? — рявкнула Реджина в попытке спрятать неловкость под маской враждебности. Роланд продолжал возиться с мелками, напевая себе под нос затейливый мотив, и не обращал на них внимания. Для четырёхлетнего ребёнка он очень внимательно относился к проработке деталей. Как только научится читать, с лёгкостью сможет занять место Джонса или Нолана. — Мнение человека, очень близко сотрудничающего с женщинами, работающими в сфере, где доминируют мужчины. — Пытаешься извиниться? — Не знаю, — признался Робин. — Сама как думаешь? — Я думаю, с нашей стороны бестактно проецировать разговор на человека, о котором мы практически ничего не знаем. — Да, возмутительно, а мы с тобой категорически против бестактности. Как насчёт бранча? Роланд, покажешь тёте Реджине блинчики? Роланд спрыгнул с кресла Бута, выхватил пластиковый контейнер из рук отца. — Мы купили их в бабушкиной закусочной рядом с нашим домом! — выпалил он на одном дыхании. — Блинчики с яблочным джемом, с твоим самым-самым любимым! Реджина подавила желание закатить глаза. Она не могла поверить, что Робин до такой степени отчаялся воскресить былую дружбу, что использует родного сына, чтобы найти лазейку в её сердце. Но Роланд так гордился собой, что она не не сдержалась, крепко обняла его и пропустила его густые волосы сквозь пальцы. — Невероятно, ты запомнил, — поцеловала в щёку. — Ты очень умный малыш, намного умнее идиотов, с которыми мне приходится работать каждый день. — Папочка говорит, что людей нельзя называть идиотами, — со всей серьёзностью произнёс Роланд, а затем заговорщически добавил: — Но мне кажется, детектив «Пиноккио» и детектив «Чарминг» на самом деле большущие идиоты… — Реджина, чему ты учишь моего сына? — простонал Локсли. — Я не виновата, что сын по уму обошёл своего отца, — пошутила она. — Да, папочка, я очень умный, — гордо заявил Роланд. — Тётя Джина любит меня больше всех, потому что я — не идиот. — Тёте Джине следовало бы перестать учить тебя плохим словам, — проворчал Робин, — и заняться своими блинчиками, пока они окончательно не остыли. Откусив кусочек, Реджина тщательно прожевала, проглотила и изобразила щенячий восторг: — Роланд, какая вкуснятина! Ты превзошёл себя. Я не подозревала, что ты не только выдающийся детектив, но и талантливый шеф-повар. — Тётя Джина, ты глупенькая! — расхохотался Роланд. — Блинчики приготовила Бабушка, а не я! — Ой, моя ошибка. — Ладно, — мальчик напустил на себя очень важный вид. — Мне нужно доделать мою бумажную работу, чтобы меня не уволили, — он вернулся за стол Бута, принялся задумчиво крутить синий восковой мелок в неуклюжих пальчиках, в то время как Реджина и Робин всеми силами пытались сдержать рвущийся из груди смех. — Прости, что вломился, — произнёс взявший себя в руки Робин. — Идея действительно принадлежала ему, а я просто подумал, что ты, наверное, снова забыла поесть. — Я всегда рада Роланду, — заверила Реджина своего начальника и бывшего лучшего друга. — Да и ты, возможно, не ошибся, — она перевела взгляд на большой стакан кофе, стоящий рядом с компьютером. Ей предлагали бесплатную булочку, в довесок ко второму, но она, разумеется, отказалась. — Ты становишься очень раздражительной, когда у тебя понижается уровень сахара в крови, — ответил Робин тихо. — Я думал, что Свон тоже здесь, и предположил, что при ней ты не захочешь демонстрировать нрав «Злой королевы». — На что ты намекаешь? — Ни на что, — поспешил заверить Робин. — Просто обратил внимание, что с ней ты общаешься дружелюбнее, чем с остальными нашими коллегами. — Она немного поумнее остальных наших коллег, — в тон ему ответила Реджина. Локсли выразительно закатил глаза. — Что-то в этом есть. Реджина, одержав победу в споре, отправила в рот большой кусок блинчика. Робин открыл коробку, которую притащил с собой, и, подхватив пышный пончик, покрытый шоколадной глазурью, уселся рядом с бывшей напарницей. Несколько мгновений они сидели в уютной тишине, наблюдая за Роландом, который с присущим ему старанием раскрашивал ободки на платье Белоснежки. От Реджины он узнал, что тщательно проработанный фоторобот поможет поймать даже самого искушённого преступника, и поэтому старался ничего не упустить. Реджина вспомнила старые добрые времена, и следом подумала о том, каким прекрасным местом был бы мир, если бы в нём не водились серийные убийцы и пьяные водители. Их великолепная четвёрка продолжала бы спасать планету и растить своих детей вместе, как они планировали, казалось бы, в прошлой жизни. Реджина встрепенулась, прогоняя назойливые образы, понимая, что не должна об этом думать. — Знаешь, — она невесело рассмеялась. — Она спросила меня, почему я пошла работать в полицию. Эмма. Если Робин и удивился, что она первой заговорила с ним, ещё и о новой напарнице, то не показал виду. — Неужели? И что ты ответила? Реджина небрежно пожала плечами. — Что хотела ездить на крутой машине и довести до белого каления свою мать. — Последнее тебе особенно удалось. Реджина грустно качнула головой. — Казалось бы, за двадцать лет она должна была смириться с моим решением, но куда там. — Когда вы в последний раз виделись? — На Рождество. Она не теряет надежды подыскать мне мужа… Пыталась свести со своим бухгалтером, — Реджина поёжилась. — Но дело в том, что мужчины нашего возраста, если они до сих пор не обзавелись семьями… короче, они с тараканами. — Вот спасибо, — усмехнулся Робин. — Брось, ты знаешь, что я говорю не о вдовцах, — она шутливо ткнула его пальцем в грудь. — Я о мужчинах, которые привлекательны, учтивы, неприлично богаты, но не в состоянии построить долгосрочные отношения с кем-либо. — Да всё понятно. Я уродливый и бедный, — Робин состроил обиженную гримасу. Реджина невольно улыбнулась. Давненько она не разговаривала вот так, легко и по-дружески, с Робином или с кем-то ещё. Удивительно, но Реджина поймала себя на мысли, что скучала по этому. — Ставлю на то, что твоя мама просто хочет видеть тебя счастливой, — предположил Робин задумчиво. — Но показывает это не самыми правильными способами. — Я счастлива! — возмутилась Реджина. Робин поджал губы, внимательно посмотрел на неё, всем видом показывая, что не верит ни единому слову. — Неужели? Реджина хмыкнула, но дерзко вскинула голову. Разговор становился слишком личным, ей не следовало его начинать. — Конечно. Моя работа делает меня счастливой. А ты? Счастлив? — Да, конечно. У меня отличная работа, и Роланд… — неловко пробормотал Робин и бросил полный любви взгляд на сына, увлечённого своим занятием, а затем уставился себе под ноги. После недолгих колебаний он всё-таки посмотрел на неё, всего лишь на мгновение, но этого хватило, чтобы Реджина увидела в его глазах невыносимую тоску, которая наверняка отражалась в её собственных. Она ведь там, затаилась, выжидает, чтобы выплеснуться в момент, когда меньше всего этого ждёшь или хочешь. Они с Робином слишком хорошо понимали друг друга, Реджина знала это, и именно поэтому старалась избегать подобных разговоров любой ценой. В них было слишком много тревожных звоночков, крошечных триггеров, способных вытянуть из глубин души всю накопившуюся там боль, что раскалённой лавой уничтожила бы всё на своём пути. Это происходило прямо сейчас. — Ладно, моё расследование не принесло никаких результатов, — громко сообщила она, пытаясь спрятать взгляд. — Пойду-ка я лучше в спортзал, пока там не стало слишком людно. — Почему ты уходишь? — захныкал Роланд. — Я ещё не закончил с бумажной работой! — Прости, — сказала Реджина искренне и, подскочив к Роланду, крепко обняла его. — Большое спасибо за бранч. Просто… Мне пора, — она поцеловала его в лоб, вдохнула смешанный аромат свежей листвы и детского шампуня, а затем выбежала из общей комнаты.***
Реджина отдавала предпочтение беговым дисциплинам, но выходные всегда посвящала силовым тренировкам и плиометрике. Она ненавидела упражнения — не могла избавиться от чувства неловкости при выполнении приседаний — но странным образом они её успокаивали. Когда тело насыщалось жизненной силой, было легче игнорировать то обстоятельство, что в остальном она ничего из себя не представляла. Был тёплый и солнечный день, на ветках распускались зелёные листочки, знаменуя собой приближение весны, и Реджина решила потренироваться на улице вместе с полчищем таких же сообразительных посетителей спортзала. Температура была идеальна для занятий на свежем воздухе. Внутри волной выплеснулись эндорфины, пот ручейками стекал по лицу, неприятно щекотал кожу. Реджина почувствовала себя на порядок лучше. Она вернула утраченный контроль. А ведь Реджина верила, что справляется со своими тараканами, правда. После инцидента с Локсли она хорошо усвоила урок, что не стоит подпускать окружающих слишком близко, иначе они разглядят прорехи в её доспехах. Но напрочь забыла, что ничто не проходит бесследно, и последние события наглядно показали ей, что даже тщательно похороненная боль в любой момент может выплеснуться наружу. «Нужно бороться», думала Реджина, приседая на одной ноге. Нужно обязательно бороться и продолжать закапывать воспоминания всё глубже и глубже. Потому что альтернатива ненавистным упражнениям, виски и сарказму страшила сильнее, чем приставленный к горлу нож серийного убийцы. Тренировка закончилась. Реджина сделала большой глоток воды, вытерла лицо краем футболки. Сверившись с часами, она похвалила себя за прекрасное чувство времени — ненавистный лейтенант и его очаровательный сынишка должны были отправиться домой. Сегодня вечером участок будет принадлежать ей одной. Или, возможно, разнообразия ради она проведёт субботний вечер дома. Да, пожалуй, именно так и нужно поступить. Пойти домой, приготовить полноценный ужин и отоспаться в собственной кровати. Как все нормальные люди. Реджина собиралась закрыть дверцу машины, когда услышала подозрительно знакомый приближающийся голос: — Ты прав. Шоу пингвинов стало ещё круче. — А я говорил! Аквариум вообще изменился в лучшую сторону. Эмма. А второй голос, должно быть, принадлежал её сыну. «Генри», — у Реджины упало сердце. Она захлопнула дверцу, надеясь, что они её не заметили. «Так нельзя, — раздался в голове ледяной голос матери. — Где твои манеры, Реджина? Выйди и поздоровайся». Но Реджина не могла этого сделать. Не могла выйти из машины, не могла познакомиться с десятилетним мальчиком по имени Генри, а потом как ни в чём не бывало разговаривать с напарницей, заставляющей испытывать её такое глубокое и необъяснимое смущение. Зато Реджина, подобно сталкеру, могла наблюдать за ними в зеркало заднего вида. Мать и сын держали в руках рожки мороженого и разговаривали так, словно были единственными людьми в мире. Генри что-то сказал, наверное, смешное, потому что Эмма запрокинула голову и громко расхохоталась. Длинные, золотистые волосы развевались на лёгком ветру, настраивая на поэтический лад, но красота момента разрушилась, когда Эмма нежно обняла Генри за плечи, а он ответил таким влюблённым взглядом, словно она была его личной героиней и спасительницей в одном лице. Реджина была рада за неё, искренне рада, потому что, видит бог, Эмма заслуживала быть окружённой любовью, она достаточно настрадалась от тёмных мыслей, продиктованных одиночеством, но всё равно почувствовала, как собственное сердце, с таким трудом склеенное по кусочкам, разлетается вдребезги. Она уткнулась лбом в рулевое колесо, зажмурилась и попыталась побороть слёзы. «Я разочарована в тебе», — сказал внутренний голос, представлявший собой что-то среднее между материнским и её собственным. — Я знаю, — Реджина раскачивалась взад и вперёд в безуспешной попытке успокоиться. — Знаю. Собравшись с мыслями, сосредоточившись на дороге, она поехала обратно в участок, где упала на старый диван в комнате отдыха и зарылась лицом в подушку, чтобы заглушить неизбежные рыдания. В эти выходные она решила не возвращаться домой.***
Дорогая Реджина, Надеюсь, ты здорова. Прошло много времени с нашего последнего разговора, и я должна признаться, что немного обеспокоена. Я надеялась, ты приедешь на наше Пасхальное мероприятие, но, должно быть, приглашение затерялось. Очень жаль, потому что я хотела познакомить тебя с привлекательным молодым джентльменом, очень уважаемым нейрохирургом. Что ж, ничего не поделаешь, познакомитесь в другой раз. Полагаю, ты занята на работе. Убийство сенатора Биллинга не сходит с экранов новостей. Я бы сказала, что это — страшная трагедия, но когда мужчина годами видит в своей жене призовую кобылу, предназначенную для удовлетворения его потребностей и только, такой исход неизбежен. Уверяю тебя, я точно не буду скучать по его невероятно возмутительным женоненавистническим высказываниям на званых обедах. Что ж, дорогая, позвони как-нибудь. У нас очень насыщенный график, но мы живы и здоровы, и твой отец передаёт тебе свои наилучшие пожелания. В последние майские выходные мы запланировали съездить в Альпы, покататься на лыжах, ты можешь присоединиться к нам. Но, разумеется, твоя работа должна оставаться на первом месте. С уважением, Кора Миллс, MBA, президент и генеральный директор «Миллс Финансиал».***
Реджина недоверчиво смотрела в монитор компьютера. Было в письме что-то тревожное, но на этот раз оно не имело никакого отношения к попыткам матери пристроить её замуж за состоятельного джентльмена. Когда на пороге появилась запыхавшаяся Эмма, опоздавшая из-за того, что по дороге завернула на Южный вокзал, чтобы передать Генри в надёжные руки отца, Реджина позвала: — Эмма! Подойди! — Прости, — перевела дыхание напарница. — Пробки сегодня просто адские. Как дела? — Просто… прочитай, — произнесла Реджина медленно, не доверяя собственным глазам, потому что либо измученный бессонницей разум пытался выдать желаемое за действительное, либо её мать, сама того не подозревая, предоставила им ключик к раскрытию непростого дела. Эмма пробежалась глазами по сообщению, нависая над её плечом, и воскликнула: — Выходные в Альпах! Если ты не хочешь, можно я поеду? — Да не это! — рявкнула Реджина. — Смотри выше! Эмма перечитала письмо ещё раз. — Ну. Твоя мать знает Биллинга? По-моему, ничего удивительного… Мне вообще кажется, что все состоятельные семьи в городе знакомы между собой. Хотя в выражениях она не стесняется. Чего стоит одна «призовая кобыла»? — Вот и я об этом. — Интересно, что твоей матери претит, когда мужчины используют женщин в качестве «призовых кобыл», но это не мешает ей предложением выше вдалбливать тебе, чтобы ты относилась к мужикам, будто они — трофеи. И она пишет тебе, родной дочери, с чего вдруг такая помпезная подпись? Реджина закатила глаза. Она давно уяснила для себя, что анализировать поведение матери — гиблое дело, рискуешь схлопотать бессонницу и сердечный приступ. — Не пытайся понять мою мать. Я бьюсь над этим больше сорока лет, и всё безуспешно. Мы говорим о сенаторе Биллинге. Соберись. — Хорошо, не вопрос, итак… «призовая кобыла». Думаешь, он третировал жену? — О да! — Реджина не раздумывала. — Не исключено. Если не физически, то морально. В неравных браках, где один партнёр значительно превосходит другого по социальному статусу, насилие не редкость. Не во всех, конечно, но это повод задуматься. Я бы не стала слепо доверять суждениям матери, но считаю, что не будет лишним проверить. — Но как? Можно расспросить друзей семьи, но мы получим вагон сплетен, которые не имеют никакой юридической силы. Сомневаюсь, что миссис Биллинг сама признается, ведь тогда она может стать подозреваемой номер один. Реджина вздохнула и бездумно смахнула прядь волос со лба. — Не знаю, — признала она. — Мы не сможем получить доступ к медицинской карте без постановления суда, а получить его без веского обоснования практически невозможно. — Письмо от матери старшего детектива не прокатит? — мрачно пошутила Эмма. — А что судья? Тот твой должник? — Судья Голд? — дрогнувшим голосом переспросила Реджина, теряясь в догадках, откуда, чёрт возьми, Эмма пронюхала об этом. — Выпишет, конечно, но я не собираюсь использовать связи, чтобы вторгаться в частную жизнь, — нет уж, она планировала приберечь этот козырь для другой ситуации. Ситуации, которая, как Реджина надеялась, никогда не наступит, но лучше не уповать на удачу и как следует подготовиться. — Но ты просила прокурора Бланшар обратиться к нему за ордером, — напомнила Эмма. — В мой первый день. Я слышала ваш разговор. — Это, дорогая, был сарказм, — огрызнулась Реджина. — Потребовалось бы несколько сотен ордеров на обыск конфискованных автомобилей, чтобы расплатиться со мной. Мистер Голд и мисс Бланшар прекрасно это понимают. Сделайте одолжение, детектив Свон, перестаньте трепаться о вещах, о которых ни черта не знаете, хорошо? Сосредоточьтесь на расследовании. — Я… да… хорошо… — было невооружённым глазом видно, что Эмма сгорает от стыда, и Реджина тут же почувствовала себя виноватой за резкость. Она перенервничала и не выспалась. Эмма ни в чём не была виновата, но у Реджины не осталось ни сил, ни времени на объяснения. В частности из-за того, что речь шла о личных делах, из-за которых она могла разрыдаться посреди общей комнаты, несмотря на то, что прошло без малого одиннадцать лет. — А что Гласс? — поинтересовался сидевший в противоположном конце комнаты Джонс. — А что он? Реджина закатила глаза. Ох уж этот напыщенный идиот! Его хлебом не корми — дай вмешаться в её разговор с Эммой. Она почти не сомневалась, что Джонс решил воспользоваться ситуацией, чтобы пофлиртовать с её напарницей. Реджина вздохнула. Часы показывали восемь часов утра, а ей уже нужно было выпить что-нибудь покрепче. — Я просто подумал, — заговорил Джонс медленно, и Реджине понадобилось всё её самообладание, чтобы не накричать на него. — Не напрягайся ты так, не надо, — он выдержал долгую паузу. Склонил голову на бок, вкрадчиво добавил: — Вы обе женщины. Терпение Реджины приказало долго жить. — Какое тонкое наблюдение, детектив Джонс! У вас поразительное чутьё! Департамент должен сию же минуту повысить вам зарплату! Джонс привычно отмахнулся. Кобель был слишком самовлюблённым, чтобы принимать близко к сердцу издевательские насмешки, чего нельзя было сказать об Эмме, которая выглядела не только растерянной, но и ещё более обиженной, чем несколько минут назад, когда напарница осадила её. Реджина опустила голову и закусила нижнюю губу, поражённая непонятным чувством, от которого внутренности завязались узлом. — Повторяю, — как ни в чём не бывало продолжил Джонс, — вы — женщины. И вы не замужем. Но давайте представим на секундочку, что это не так, и вы хотите бросить своих мужей, потому что влюбились в других. Ваши действия? — Развод, — не задумываясь, выпалила Эмма. — Разумно. Это разом бы решило все проблемы. Но нам не подходит. У того парня, другого, не было бы мотива прикончить твоего мужа, правильно? — Но ведь что-то могло помешать мне уйти от мужа, — пробормотала Эмма. — Угрозы, страх или… — Бинго! И если тот другой решается на убийство, если он не просто помешанный, а вполне себе мозговитый парень, стало быть, он знает причины, которые удерживают тебя от развода. — В твоих рассуждениях есть одно маленькое, но очень существенное «но». Люди в своём большинстве с мозгами как раз не дружат, — парировала Эмма, и Реджина, почувствовала, как уголки губ невольно дрогнули в гордой улыбке. Любой, кто услышал бы этот разговор, усомнился в том, что Эмма — новичок. В её голосе звучала уверенность бывалого полицейского. И она была права. — Особенно убийцы. И потом. Если тот другой действительно влюблён в меня, как наш Сидни Гласс, несмотря на кобелиную натуру, в Линду Биллинг, он даже под угрозой смерти не подставит меня под удар. Джонс пожал плечами. — Я бы попытался надавить на него. Бывает, что страсть, толкающая нас на безумства, затихает, особенно, когда до тебя начинает доходить, что впереди маячат двадцать пять пожизненных сроков. — Из личного опыта говоришь? — подколола Эмма. Реджина выразительно закатила глаза. Сегодня утром для полного счастья ей как раз не хватало их нелепого флирта. — Не имел такого удовольствия, но какие мои годы? Не обязательно заговаривать с ним о вдове. Убедите его, что присяжные будут более благосклонны, если выставить жертву отпетым злодеем. Реджина сердито выдохнула и, оттолкнувшись, вскочила с кресла. — Не думала, что когда-нибудь скажу это, но детектив Джонс прав. Мы ничего не потеряем. Встретимся с Глассом и его адвокатом, а дальше будем действовать по обстоятельствам. Позвони прокурору Бланшар. Эмма пожала плечами и схватилась за телефон. Реджина, вздохнув, устало прикрыла веки. Часы показывали без пятнадцати девять.***
— Здравствуйте, мистер Гласс, — Реджина одарила адвоката фальшивой улыбкой. — Спасибо, что согласились встретиться с нами в столь ранний час. Три дня в исправительном учреждении Уолпол плохо сказались на внешности Гласса. Без дизайнерских костюмов, стоивших больше, чем машина Эммы, он растерял всю свою крутизну. Сероватая, почти седая щетина резко контрастировала с его чёрной макушкой, что наталкивало на мысли о том, что он красит волосы. Сидни Гласс был похож на любого другого заключённого, оступившегося преступника, понуро сидящего рядом с безупречно одетым адвокатом. Если бы Эмма не знала, она ни за что на свете не догадалась бы, что совсем недавно он находился по другую сторону. — Мистер Гласс, мы пришли предложить вам сделку в обмен на ваши ответы, — бесстрастно произнесла Мэри-Маргарет. Прокурор производила впечатление кроткой и жалостливой женщины, и Эмма, шокированная трансформацией Сидни, невольно восхитилась, потому что ни один мускул не дрогнул на её лице при виде седого подозреваемого. — Сделку? — хохотнул Гласс. Эмма отчётливо представила, как её напарница, сидевшая по правую руку от Бланшар, передёрнула плечами. Она хорошо запомнила снисходительные слова Реджины о любви прокурора ко всякого рода сделкам с заключёнными. — Сделку, — повторила Мэри-Маргарет. — Если вы согласитесь сотрудничать со следствием, мы снизим сроки наказания, и детектив Миллс отзовёт обвинение в нападении… — Нападение ваше — фикция! — прорычал Гласс. — Она лезла ко мне! Сама! Она… — Осторожнее, мистер Гласс, — укорила Реджина беззлобно. — Как, по-вашему, кто вызовет больше доверия у присяжных? Премированный старший детектив или убийца, признавшийся в том, что натравил на мужа своей любовницы ядовитую змею? Несколько мгновений Гласс переводил затравленный взгляд с Миллс на Бланшар и обратно. Затем исподлобья взглянул на своего представительного адвоката. — Я согласен сотрудничать, — нахмурился он. — Чего вы хотите? — Для начала мы хотели бы уточнить несколько важных моментов, — Мэри-Маргарет, открыв папку, продемонстрировала бумагу, исписанную безупречным почерком Реджины. — Вы сказали детективу Миллс и детективу Свон, что были влюблены в Линду Биллинг, это правда? Гласс мрачно кивнул. — По вашим словам, вы бы хотели продолжить отношения, но вам мешал муж? — Да, — закивал он. — Поэтому я его убил. Они несколько раз прогнали этот разговор в машине, и теперь Эмма, задержав дыхание, с нетерпением ждала следующих слов Мэри-Маргарет. — Чем он вам мешал? Гласс моргнул и недоуменно посмотрел на адвоката. Тот едва заметно пожал плечами. — Если честно, я не очень понимаю, что вы имеете в виду. — А на самом деле всё просто, — вмешалась Реджина. — Моя коллега хочет, чтобы вы подробно объяснили, какие именно действия предпринимал сенатор Биллинг, чтобы помешать вашим отношениям с его женой. — Действия? — прыснул Гласс. — Они были женаты. Я не мог состоять в отношениях с несвободной женщиной. Это неприемлемо. — А убийство — приемлемо? — парировала Эмма. Она и до этого момента знала, что Сидни не говорит ни слова правды, но его последнее заявление лишний раз подтвердило это. — Почему миссис Биллинг не подала на развод? — Да, мистер Гласс, разве нельзя разойтись с мужем тихо и мирно? Чем мистер Биллинг заслужил такую ужасную участь? — Она… я… — Гласс что-то пробормотал на ухо адвокату, почтенному джентльмену в годах, который выглядел так, будто только что пробежался несколько раз вокруг квартала. Уставший, чуть скучающий, он не казался опасным противником. Но, выслушав клиента, он заметно занервничал и попросил Мэри-Маргарет ненадолго оставить их одних. Женщины вышли из допросной и через зеркало Гезелла стали наблюдать за Сидни и его адвокатом. Последний, растеряв всю представительность, взволнованно размахивал руками, пытаясь что-то донести до своего подопечного, который сохранял полнейшую невозмутимость. Что бы за историю Сидни ни придумал, он явно собирался придерживаться её до победного. — Несчастный дурак, — прошептала Реджина. Вздохнула и, скрестив руки на груди, отвернулась от зеркала. — Знаешь, Реджина, это самые приятные слова, которые я слышала от тебя в адрес подозреваемых, — засмеялась Мэри-Маргарет. — Если бы я не знала тебя так хорошо, могла бы решить, что ты размякла. — Если бы я не знала тебя так хорошо, могла бы решить, что тебе надоело жить. — Есть что-то странно ироничное в том, чтобы в стенах тюрьмы угрожать кому-то смертью, пусть даже в шутку, не находите? — спросила Эмма миролюбиво. — Закройте рот, детектив Свон! — бросила Реджина. — Ваши своеобразные шутки не смешные и крайне неуместны! Эмма попятилась и вскинула руки вверх в жесте побеждённого. Напарница, повернувшись, окинула её взглядом, полным ослепительной ярости, которая стремительно трансформировалась во что-то очень глубокое и тёмное, не поддающееся её пониманию. — Хорошо, хорошо. Прости. Не обязательно… — Эмма с трудом заставила себя проглотить готовое сорваться с языка «включать режим Злой королевы», поражённая реакцией Реджины в ответ на невинное замечание. Казалось, она была готова разрыдаться. — Мне нужно в туалет, — процедила Реджина. — Я быстро. Эмма и Мэри-Маргарет проводили её шокированными взглядами. — Что это было? — повернувшись, Эмма увидела в широко распахнутых глазах прокурора замешательство, такое же искреннее, какое испытывала сама. — Она — твоя напарница. Эмма задумалась. Должна ли она последовать за Реджиной? Но, к сожалению, именно в этот момент дверь допросной распахнулась, и появившийся на пороге седовласый адвокат, выглядевший ещё более уставшим, чем несколько минут назад, обречённо сообщил, что его клиент готов говорить. — Линда никогда не бросила бы мужа, — затараторил Гласс. — Она не подала бы на развод. Я был не вправе просить её об этом. Поэтому решился на убийство. — Понятно, — ответила Мэри-Маргарет. — Почему она не бросила бы его? — Потому что любила его. Она возненавидела бы себя, если бы разбила ему сердце, а я слишком сильно её любил, чтобы просить идти ради меня на такие жертвы. Эмма рвано выдохнула. — Позвольте прояснить один момент. Вы любили её, но открылись ей, когда убили её любимого человека? Замечательный способ завоевать чьё-то сердце. — Я его и так завоевал! — вскричал Гласс. — Я хотел избавить её от болезненного выбора. Эмма краем глаза увидела своё отражение в зеркале Гезелла и попыталась не усмехаться так явно. Детектив Миллс, если она наблюдала за ними, могла посчитать её несдержанность проявлением непрофессионализма. — Это ваше окончательное слово, мистер Гласс? — в голосе Мэри-Маргарет не осталось даже намёка на сочувствие. — Да. Я убил сенатора Биллинга ради любимой женщины. — Как скажете. Чтобы вы понимали, ваши ответы меня не удовлетворили, поэтому сделка не состоится, — припечатала Мэри-Маргарет и встала из-за стола. — До встречи в суде.***
— Что будем делать? — спросила Эмма многим позже, когда вместе с Мэри-Маргарет и Реджиной выезжала на шоссе И-95, ведущее обратно в Бостон. — Вы — ничего, — ответила Мэри-Маргарет. — А я буду готовиться к суду… Надо бы назначить нашему приятелю встречу с доктором Хоппером, чтобы провести психиатрическое освидетельствование. — Думаешь, он болен? Страдает психическим расстройством? — Он — идиот, — вмешалась в разговор сидевшая за рулём Реджина. — В традиционном понимании этого слова, но, боюсь, не в клиническом. — Стандартная практика адвокатов защиты, — пояснила Мэри-Маргарет. — Когда клиент сознался в преступлении, они пытаются выставить его душевнобольным. Мы заручимся мнением собственных специалистов, которые подтвердят, что Сидни Гласс полностью вменяем. Невелика проблема. — Хорошо. А что мы будем делать с миссис Биллинг? — Ничего, — ответила Реджина тихо. — Всё кончено. Нам до неё не добраться, может, оно и к лучшему. Эмма понимала, что это рискованно с её стороны, но всё равно хотела спросить, что это значит. Даже рот открыла, чтобы задать вопрос, но в этот самый момент зазвонил мобильный Реджины. — Миллс? — рявкнула напарница, выхватив телефон из подставки. — Чего тебе, Локсли? Давай быстрее. Я за рулём, — она слушала молча, не перебивала, и Эмма встревожилась, заметив, как внезапно побледнело её лицо. — Мы скоро будем, — дрожащей рукой она вернула мобильный на место. — Что случилось? — Перестрелка рядом с общественным центром на Милдред-авеню. Пятеро пострадавших. Вечер предстоит долгий.