***
Реджина сидела на пассажирском сиденье, перебирая в пальцах цепочку с помолвочным кольцом, которое много лет таскала на шее. Не надо было соглашаться. Она оставалась наедине с Локсли после мощных эмоциональных встрясок. Никогда ничем хорошим это не заканчивалось, ни разу, не закончится и теперь. Робина, похоже, одолевали те же мысли. Бормоча что-то неразборчивое, он переключал радиостанции, пока не остановился на трансляции игры «Сокс». — Что? — изумилась Реджина деланно, когда бывший напарник с усталым вздохом откинулся на спинку сиденья. — Неужели нет футбола? Робин недоверчиво взглянул на неё. — Не сезон. Пристегнись. Да, сейчас был не сезон, и Реджина это прекрасно знала. — Итак, — протянула она, дождавшись, пока Робин вырулит с парковки. — Как поживают родители Мэриан? — Они… У них всё хорошо, — он явно собирался сказать что-то другое, но передумал. — Всё отлично. — Думаю, общение с Роландом идёт им на пользу. — Само собой, — улыбнулся Робин. — Кто не любит Роланда? — И правда… — Реджина отвернулась к окну. Она не могла не признать, что восхищается Робином, который до сих пор поддерживал близкие отношения с родителями Мэриан. Вот она, например, не разговаривала с матерью Дэниела со дня похорон. Ей было тяжело. Впрочем, ситуации слишком разные. У Робина остался Роланд. Если бы её ребёнок выжил… Нет, решила Реджина, нельзя анализировать, только не сегодня, не после кровавой трагедии. Пятеро погибших детей. Пятеро раздавленных горем семей. Десятки невинных, травмированных душ… Бойня, унёсшая жизни друзей, навеки отпечаталась в их памяти. И во всём виноват заскучавший панк. Боль Реджины меркла на фоне произошедшей трагедии, но, к собственному стыду, совсем немного. — Ты не пошла в бар с остальными, — вдруг сказал Робин. — Правда? — огрызнулась Реджина. — А то я извелась вся, всё думаю, что делаю в твоей машине. Спасибо, кэп. — Просто… Я не удивился, нет, но я думал, ты захочешь присмотреть за Свон, ну, после сегодняшнего. — По-твоему, она не в состоянии заказать себе выпивку? — Нет, — в голосе Робина появились осторожные нотки. — Мне птичка на хвосте принесла, что она сломалась на допросе подозреваемого, а тут ещё дело такое, специфическое, — он качнул головой. — Я просто знаю, как ты к ней относишься, и… — А как я к ней отношусь? — Ты… защищаешь её. Это же логично, — добавил он поспешно. — Она — новенькая, единственная женщина в нашем подразделении, вы вроде бы подружились. — Она — хорошая напарница. И да, я за ней присматриваю, но Эмма ещё и взрослая женщина. Она в состоянии позаботиться о себе во внерабочее время. «Способна ли?» — осведомился ехидный внутренний голосок. Если они с Локсли собирали себя по кусочкам, а у них за плечами многолетний опыт, что говорить о новенькой? К тому же, матери, затрачивающей большую часть времени на беспокойство о маленьком сыне? О том, что Эмма пошла в бар с Ноланом и Джонсом, она даже думать не хотела. Помощи от них никакой. Мало того, что ребята никогда не отличались умом и сообразительностью, так ещё и сами расчувствовались. Трагедия никого не обошла стороной. Надо было пойти с ними. Нет, не надо было, напарница говорила, что ей не нужны защитники. Она — взрослый человек, она в состоянии побороть собственных демонов. Нет, надо было, но не из-за Эммы. За размышлениями Реджина даже не заметила, что они приехали, и опомнилась, когда Робин парковал машину напротив слабо освещённого дома, построенного в лучших традициях семидесятых. Всё осталось по-прежнему, и Реджина, сама того не желая, мысленно перенеслась на двенадцать лет назад, когда все они — она, Робин, Мэриан и Дэниел — приезжали сюда на День благодарения. В тот далёкий день они объявили о помолвках. — Не хочешь зайти поздороваться? — предложил Робин. — Нет. По-моему, я им не очень нравлюсь, — пробормотала она. Робин закатил глаза. — Они от тебя без ума, но решать тебе. Я вернусь через пять минут. Реджина устало вздохнула и, откинувшись на спинку сиденья, проводила Робина взглядом. Последний раз она была здесь на крещении Роланда. Их с Робином тогда вызвали на работу в разгар вечеринки. Они договорились отпраздновать позднее, но, как это водится, планы всё откладывались, откладывались, а потом Мэриан погибла, и всё потеряло значение. «Интересно, может, они до сих пор хранят пирог в морозилке?» Робин появился ровно через пять минут, как и обещал, а за ним едва поспевал Роланд с рюкзаком в форме Большой птицы из «Улицы Сезам». Увидев её, он просиял, и Реджина заставила себя улыбнуться и помахать ему в ответ. — Тётя Джина! — малыш забрался на заднее сиденье и протянул к ней ручки. — Что ты здесь делаешь? — И тебе привет, — засмеялась она. — Она пришла к тебе в гости, — Робин подмигнул. — Поиграть. — Поиграть? Но уже спать пора! — Я весь день работаю, как и твой папа, — объяснила Реджина. — Поиграть могу только вечером. Но если ты не хочешь… — Нет! — Роланд радостно обвил ручонками её шею. — Я хочу! Очень-очень-очень! Просто удивился! — Хорошо, молодой человек, давайте пристегнёмся, а потом мы поедем домой, где вы сможете поиграть. — Мне можно не спать? — Только сегодня. Сможешь играть с тётей Реджиной столько, сколько захочешь. «Утром Робин об этом пожалеет», — подумала Реджина, но прекрасно понимала чувства бывшего напарника. — Чем ты сегодня занимался? — Мы с бабушкой и дедушкой ходили в собачий парк! — затараторил Роланд. — Я играл с Бобо! А потом мы ходили в библиотеку. Мне взяли пять книг. Ты мне их сегодня прочитаешь. — Все пять? Сегодня? — Ты справишься. Ты быстро читаешь, — заверил Роланд и обратился к Робину. — Папа, когда мы заведём собаку? Она подружится с Бобо. — Я думал, ты дружишь с Бобо. Роланд гордо вздёрнул подбородок. — Да! Но я человеческий друг, а Бобо нужен собачий друг! — Ну, может быть, хозяин Бобо познакомит его с другими собаками, — сказал Робин. — Мы пока не можем завести собаку, Роланд, и ты это знаешь. — Кто такой Бобо? — спросила Реджина. — Питбуль-спасатель. Роланд познакомился с ним в собачьем парке и, так сказать, немножко помешался. — Раньше Бобо был сварливым и недовольным, — доложил Роланд. — Но теперь он исправился. Мы дружим. — Бьюсь об заклад, вы с ним очень хорошие друзья, — сказала Реджина. — Зачем Бобо друзья среди собак, когда у него есть ты? — Потому что собакам нужны собачьи друзья! — нетерпеливо воскликнул Роланд, всем видом показывая, как сильно его расстроили непонятливые взрослые. — Людям тоже нужны друзья, но человеческие, иначе люди становятся одинокими. Я не хочу, чтобы Бобо был одиноким. — Бобо не одинок, поверь мне, — твёрдо сказал Робин. — Ты знаешь, что мы не можем позволить себе собаку, Роланд. Давайте поговорим о чём-нибудь другом, хорошо? Реджина одними губами прошептала «Прости», в ответ на что Робин пожал плечами. — Расскажи мне о книгах, — попросила она. Роланд встрепенулся и взахлёб стал рассказывать о драконах, магии, рыцарях и битвах на мечах. Реджина почти не слушала. Отвернувшись, прислонившись лбом к стеклу, она размышляла о странности сложившейся ситуации. Едва Робин припарковался напротив многоквартирного дома, как Роланд выскочил из салона и, прижимая к груди рюкзак, полный книжек, побежал вверх по лестнице. — Он счастлив, — заметила Реджина. — Ещё бы, не каждый день можно не спать допоздна и тусоваться со своей любимой крёстной. — Насколько мне известно, я — единственная крёстная, если только ты от меня что-то не скрываешь. — Реджина, если тебе тяжело… в свете всего произошедшего сегодня… — Не неси ерунды. Я не развалюсь, если почитаю сказки маленькому ребёнку, — парировала Реджина. — У меня не настолько хрупкое эмоциональное состояние. — Папа! Тётя Джина! — позвал Роланд. — Быстрее! — И потом, — тише добавила Реджина. — По крайней мере, хотя бы один человек заслуживает быть счастливым сегодня вечером. Чуть позже Реджина и Роланд удобно устроились на кровати последнего. Роланд прильнул всем телом к Реджине, уставился на неё обожающим взглядом, а она бережно укрыла их ноги пушистым пледом и взяла с ночной тумбочки первую книгу. Робин присел на краешек кровати чуть поодаль, но в тот момент, когда Реджина открыла рот, чтобы прочитать первую сказку, совсем рядом раздалась трель мобильного. Выслушав звонящего, раскрасневшийся от гнева Робин коротко бросил: — Комиссар. — Что-то случилось? — Мне нужно встретиться с парочкой журналистов. В связи с расследованием… Комиссар сказал, что это прекрасная возможность, чтобы привлечь внимание общественности к вооружённому насилию в Маттапане. Реджина взглянула на часы, приподняла бровь: — Уже хорошо за десять. — Новости в одиннадцать, — Робин беспомощно посмотрел сначала на Реджину, потом на Роланда и снова на Реджину. — Иди, мы справимся, — сказала она уверенно. — Правда, Роланд? Роланд кивнул. — Мы справимся, — очень серьёзно повторил он. Робин, расхохотавшись, поцеловал его в лоб. — Ты оглянуться не успеешь, как я вернусь, — пообещал он. — Присматривай за тётей Реджиной, хорошо? Ты за неё в ответе, смотри, чтобы она не вляпалась в неприятности. Роланд широко улыбнулся и, сунув большой палец в рот, положил голову ей на грудь. Дождавшись, пока хлопнет входная дверь, Реджина начала читать сказку о маленьком дракончике, который пока что не научился летать. Она подтянула к себе колени, примостила на них книгу, чтобы обнять Роланда за плечи. Казалось, ребёнок подсознательно чувствовал, что она нуждается в нём, потому что прижался ещё сильнее. Реджина знала, что выглядит жалкой, ища утешение у четырёхлетки, но ей было всё равно.***
Эмма швыряла один дротик за другим в надежде, что весь негатив, направленный на кусок пробковой доски, каким-то чудодейственным образом поможет вытеснить из памяти кошмарный день. Но, одержав верх над всеми соперниками, в числе которых были матёрые полицейские, не скупившиеся на ругательства после сокрушительного поражения, Эмма всё равно чувствовала себя раздавленной. Не ради этого она становилась копом. Ею двигало желание помогать людям, а не заявляться к ним домой скорбным гонцом, чтобы, рассыпаясь в словах сочувствия, рассказывать о трагической гибели ребёнка. Это не помощь, но с другой стороны… смерти ничего не противопоставишь, ничем не поможешь. Джонс передал ей ещё один шот, который она, не моргнув глазом, проглотила залпом. Эмма пока не была пьяна, но дело шло именно к этому, благо, времени было навалом. Атмосфера в баре сегодня сильно отличалась от привычной. Воздух казался плотнее, а освещение — темнее. Джонс и Нолан молча сидели за барной стойкой, уткнувшись в стаканы, а Мэри-Маргарет часто-часто моргала, будто пыталась сдержать слёзы, и вертела в пальцах соломинку. Эмма вышла из бара, на ходу доставая из кармана мобильный, и отыскала в списке контактов заветный номер. К счастью, Нил ответил сразу. — Привет, всё хорошо? — в его голосе отчётливо звучали тревожные нотки. — Поздновато для звонков. — Да… вот… — Эмма взглянула на наручные часы, вздохнула. Одиннадцать. Генри наверняка крепко спал, по крайней мере, она на это надеялась. — Хреновый день, — признала она. — Хотела убедиться, что вы в порядке. — Всё хорошо. С Генри тоже… Уроков не было. Большую часть дня он просидел с Грейс над своими сказками, а потом мы катались на велосипедах. Эмма кивнула, хотя Нил не мог её видеть, но слова комом застревали в горле. Больше всего на свете она хотела, чтобы Генри был сейчас в Бостоне. Тогда она вышла бы из бара, приехала домой и собственными глазами увидела, как он, счастливый и беззаботный, крепко спит в своей кровати. — Как поживает их эпическая история? — наконец спросила она. — Не знаю. Мне не показали. Но на рабочем столе сохранено около пятнадцати новых документов. Думаю, всё отлично. — Классно, — ответила Эмма, а затем прошептала, надеясь, что Нил не расслышит, — Я так скучаю по нему. Нил расслышал. — С вашей последней встречи прошло меньше двадцати четырёх часов, — резонно напомнил он. — Ты, бывало, не видела Генри дольше, когда мы с ним жили в Бостоне. Эмма почувствовала ослепляющую ненависть. — Знаешь, что, Нил?! — процедила она. — Расскажи мне, что ты чувствуешь, когда расстаёшься со своим сыном на целый месяц! Ой, подожди, ты не расстаёшься! — Что? Я… Эм, ты сама одобрила наш переезд в Нью-Йорк. Ты можешь приехать в любое время. У нас есть раскладной диван и… — Одобрила, потому что выбора не было! — перебила Эмма. — Что, чёрт тебя дери, я должна была сказать?! — Эм, я… — Я не могу разговаривать. Просто… Поцелуй Генри от меня, а потом поблагодари небеса, что ты не один из родителей, чьи жизни я сегодня разрушила, сообщив, что их детей застрелили средь бела дня. — Эм… — Школьники, Нил! Всего на пару лет старше нашего Генри. По дороге из школы в общественный центр. Просто… не надо, слышишь? Не надо! Не дожидаясь ответа, сбросив звонок, Эмма влетела обратно в бар и плюхнулась на табурет. Она со стуком опустила на стойку мобильный, в несколько жадных глотков осушила стакан рома, любезно подсунутый Джонсом, и попросила бармена повторить. — Мобильный в чём-то провинился? — спросил Джонс. — Мудак на том конце трубки. — Возлюбленный? — Бывший десятилетней выдержки, — в ответ на вопросительно приподнятую бровь Джонса она торопливо пояснила: — Отец и опекун моего сына. Такие дела. — Соболезную. — Да нет, на самом деле… мы ладим, — пошла на попятный Эмма, почувствовав себя виноватой из-за того, что нелестно отозвалась о Ниле, который мало того, что не сделал ничего плохого, так ещё и заботится о Генри в её отсутствие. Он не виноват в том, что он — мужчина, а она — лесбиянка. — Он… неплохой парень. — Был бы плохим, ни один суд в мире не присудил бы полную опеку над ребёнком. — Да, он очень хороший отец. — Редкий случай, да? Чтобы отец получил полную опеку, — пустился в размышления Джонс, но, увидев, как вмиг побледневшая Эмма сжала стакан до побелевших костяшек, осёкся. — Прости, я не хотел… — Всё путём! — Эмма одним махом приговорила ещё один напиток. — Матери редко работают в убойном. — Твоя правда. По-моему, в нашем отделе ни у кого нет детей, кроме Локсли, разумеется. Даже у старой гвардии… Скажи, Дейв? — Есть такое, — отозвался тот. — Небось хотят помереть в одиночестве. — Что и требовалось доказать, — хохотнул Джонс. — Есть к чему стремиться. Вот насчёт Миллс не знаю, но ни за что не поверю, что у неё есть дети. — А у неё и нет. Джонс пожал плечами. — За те полгода, что ходил у неё в напарниках, я узнал, что она пьёт чёрный кофе, дорого одевается и напрочь лишена чувства юмора. — Она любит бегать, — пробормотала Эмма. — И… Чувство юмора у неё тоже ничего такое, — она знала немного больше о жизни Реджины, но делиться с остальными не спешила. Ей казалось неэтичным обсуждать семью Реджины, хотя любой из присутствующих, тот же Джонс, при желании мог найти всю информацию в интернете. — Да, да, мы уже поняли, что ты неровно дышишь к Её Величеству, что несомненно облегчит твоё пребывание в убойном, но не спасёт от депрессии после тяжёлых расследований вроде сегодняшнего. — А от этого может быть спасение? — Я пока в поиске панацеи, но, должен признать, иногда алкоголь в самом деле помогает, пусть и ненадолго, — раздался у них за спинами голос Локсли. — Ты вроде домой собирался, — напомнил Нолан. Локсли вздохнул. — Да, но мне позвонили и попросили пообщаться с репортёрами. Обещали, что я смогу обратить внимание общественности на возросшее число уличных перестрелок в Маттапане и Дорчестере, а на деле всё скатилось в обсуждение богатых и знаменитых. — Отстой, — Эмма со стуком опустила пустой стакан на стойку. — Да. Моя жена выросла в Маттапане, жила недалеко от общественного центра, и я надеялся… Неважно. Пойду я домой. — Может, выпьешь с нами, лейтенант? — Джонс кивком указал на бармена. — Нет, мне пора. Я заехал на минутку, проверить, как вы здесь. Увидимся завтра. Не надирайтесь до беспамятства, ладно? — он перевёл взгляд на Мэри-Маргарет. — Прокурор Бланшар, надеюсь, вы подготовились к судебным слушаниям? Я не хочу, чтобы эта мразь снова шаталась по улицам. — Мы будем настаивать на оставлении Брауна под стражей, — твёрдо сказала Бланшар. — Отлично, — Локсли, наклонившись, вложил ей в ладонь пятьдесят долларов. — Вызовите этим клоунам такси, ладно? Эмма выпила ещё один стакан горячительного. Она решила, что Локсли ушёл, не дожидаясь ответа, хотя не могла бы утверждать наверняка. Не следила, раздосадованная тем обстоятельством, что лейтенант может пойти домой к своему ребёнку, а она — нет.***
Роланд вырубился на середине второй сказки. Несколько минут Реджина продолжала читать, чтобы убедиться, что он действительно крепко спит детским безмятежным сном. Она могла бы наблюдать за ним вечно. Когда Реджина начала читать вторую сказку, он забрался к ней на колени, помогал держать книгу, а она, воспользовавшись возможностью, одной рукой обняла его за плечи, а пальцами другой — перебирала изрядно отросшие пряди. Слушала спокойное дыхание, наблюдала, как крошечная грудь поднимается и опускается в мерном ритме сна. «Так не должно быть», — подумала Реджина. У него должны быть любящая мама, братья и сёстры, дядя Дэниел и друзья, настолько близкие, что сошли бы за родственников не по крови. Да, Роланд рос очень счастливым ребёнком. Он довольствовался бабушкой и дедушкой, папой, который ради него был готов свернуть горы, и общением с отцовскими друзьями-приятелями. Роланд не представлял другого мира, где всё сложилось бы иначе, но Реджина смотрела на него и не переставала думать о том, как могла сложиться его жизнь. Он ведь этого заслуживал. Все заслуживали. Неожиданно Реджина начала задыхаться. Медленно, очень осторожно, дабы не разбудить Роланда, она переложила его на кровать и подсунула плюшевую игрушку. К счастью, ребёнок не проснулся, и Реджина, натянув одеяло до самого подбородка, нежно поцеловала его в щёку. Роланд улыбнулся во сне, он часто улыбался, и Реджина, не сдержавшись, ласково провела подушечкой пальца по его ямочке. Затем всё так же осторожно поднялась с кровати, взяла пистолет, проверила дверь и окна. Роланд — последний лучик света в тёмном царстве, последнее напоминание о счастливом прошлом, и, будь она трижды проклята, если не убережет его от жестокостей треклятого мира. Одно окно было открыто. В комнате Робина. Рядом с ним проходила пожарная лестница. Первым порывом Реджины было отчитать бывшего напарника за беспечное отношение к вопросам безопасности, но она тут же осадила себя, напомнив себе, что заявилась в хозяйскую спальню без разрешения. Не то чтобы никогда раньше не бывала здесь. После выписки из больницы, где провела несколько месяцев, она даже спала в этой кровати, зажатая между Робином и Мэриан, которые безуспешно пытались защитить её от ночных кошмаров. Реджина невесело улыбнулась, отметив про себя, что парочка неплохо потренировалась на ней перед рождением ребёнка. Но с тех памятных дней очень многое изменилось, по крайней мере, для Робина, потому что она, Реджина, продолжала лелеять своих внутренних демонов. Спальня совсем не изменилась. Кровать была дотошно заправлена, что указывало на то, что на ней давно не спали. Музейный экспонат, не иначе, как и её собственная. Реджина огляделась. В целом, если присмотреться, комната здорово напоминала святыню. На прикроватной тумбочке стоял флакон дорогих духов, как если бы дожидался возвращения нерадивой владелицы, отъехавшей по делам. Реджина брызнула немного в воздух — комната наполнилась ароматом полевых цветов. В день свадьбы на Мэриан был венок из ромашек. Церемония проходила в Вермонте, на солнечной поляне вблизи леса, в который они с Мэриан накануне ходили за цветами. Бегали босиком по мягкой траве, как две маленькие девочки, заплетали ромашки друг другу в волосы. Хорошее было время, отличные выходные и последние счастливые воспоминания. Рамка со свадебной фотографией стояла в детской. Почти все снимки Мэриан были там. Им отвели почётное место на книжной полке. Роланд любил смотреть на свою маму, чего совсем не скажешь о Робине. Реджина, стараясь ступать бесшумно, вернулась в детскую. Роланд не проснулся. Она благоговейно взяла фотографию в руки. У неё в квартире была точно такая же. Она поставила её в самый дальний угол и всякий раз, когда проходила мимо, отводила глаза. Но сейчас она вглядывалась в изображение жадно, пытаясь поймать отголоски реальности, имевшей место в прошлой жизни. На фотографии они все выглядели поразительно юными. Реджина смотрела на себя и едва узнала: на круглом лице ни намёка не беспокойство, лишь счастливая улыбка. Несмотря на то, что в то время Реджина была на шестом месяце беременности, выглядела она радостнее и беззаботнее. Она ещё не прочувствовала боль потери. Как и Робин. Было просто поразительно, как сильно он постарел всего за пару лет, да и Мэриан перед смертью выглядела вовсе не такой молодой и солнечной, какой могла быть. Что до Дэниела… он навеки остался молодым и красивым. Его убили через пять дней после того, как была сделана фотография, и эта Реджина умерла вместе с ним.***
Реджина делает глоток лимонада и придерживает свободной рукой подол платья, которое так и норовит приподнять шаловливый ветер. Локсли, такой Локсли. Только он мог выбрать для бракосочетания на природе самый ветреный день лета. Она никогда не была большой поклонницей платьев. Отчасти из-за того, что в них было неудобно преследовать подозреваемых, а отчасти из-за не самых приятных воспоминаний о детстве и юности, когда мать полностью контролировала её гардероб. Но беременность прогрессировала, любимые брюки не сходились на талии, и Реджина временно сменила гнев на милость. — Дамы и господа, представляю вашему вниманию первый танец молодых в качестве мужа и жены! — восклицает Дэниел с несвойственным ему пафосом. — РОБИН И МЭРИАН ЛОКСЛИ! «Он слишком рано начал налегать на шампанское», — решает Реджина. Последние три недели Дэниел места себе не находил из-за бракосочетания друзей, подчёркивая, что эта свадьба — генеральная репетиция их собственной. Самое смешное, что они пока даже с датой не определились, все мысли были заняты предстоящим рождением ребёнка. Дэниел передаёт микрофон Джону, однокласснику Робина, а сам пружинистым шагом направляется к ней. Он улыбается. И Реджина возвращает улыбку, такую искреннюю, что от неё начинают болеть скулы. — А я говорил, что во мне погиб первоклассный диджей! — Дэниел целует её в кончик носа и выхватывает из рук бокал. — Ты сказал в микрофон всего одно предложение. Ты такой молодец, дорогой. Дэниел прижимается лбом к её лбу и начинает напевать «Я держу тебя, детка». — Прекрати, — Реджина шутливо хлопает его по руке. — Ты своим ужасным пением портишь молодым первый танец. — Брось, — смеётся он. — Ты только посмотри на этих идиотов. Не думаю, что они вообще осознают, что в этом мире есть кто-то, кроме них. Я бы, наверное, даже сказал, что они очаровательны, но… они украли нашу песню. У Реджины при взгляде на счастливых друзей, излучающих любовь, перехватывает дыхание. — Мы будем такими же, — шепчет ей на ухо Дэниел, сплетая их пальцы, поглаживая помолвочное кольцо, которое в последнее время носить стало намного приятнее. — Но песню придётся заменить. — Может, не стоит переживать из-за песни, если ещё даже день не назначен? — спрашивает Реджина. — Давай назначим и начнём планировать, — его голос звенит от восторга. — У меня будет только одно условие. Никакого ветра. — Дэниел. Не сегодня, ладно? — Реджина смотрит на живот, который с каждым днём выглядит всё больше, а затем массирует любимое место малыша, куда он с самого утра без устали пинал ножками. — Я знаю, ты хочешь подождать, — говорит Дэниел сочувственно. — Но когда родится ребёнок, мы будем сосредоточены на заботах о нём, потом ты вернёшься на работу, времени станет ещё меньше, а потом… — Дэниел, — она обхватывает его щёки ладонями, виновато заглядывает в голубые глаза. — Ты же знаешь, я больше всего на свете хочу выйти за тебя замуж, но… — Знаю, — Дэниел ставит бокал на ближайший столик, а затем проводит кончиками пальцев по её предплечьям. — Как бы сильно мне ни нравилось доставать тебя разговорами о свадьбе, всё это… неважно, понимаешь? Я готов ждать столько, сколько потребуется, чтобы оформить всё официально, — не сводя взгляда с лица, он подносит её левую руку к губам, нежно целует каждый пальчик, а затем то же самое проделывает с правой. — Я люблю тебя надолго и всерьёз. — А я тебя, — дрогнувшим голосом отвечает Реджина. — Я так сильно тебя люблю. Зарываясь пальцами в шелковистые волосы, сжимая затылок, она привстаёт на цыпочки и нежно целует его в губы. Дэниел улыбается, обнимает её за спину, и она, окутанная счастьем и чувством безопасности, напевает мотив песни. Музыка постепенно стихает, гости взрываются аплодисментами, и Дэниел с Реджиной вынуждены разорвать объятия, чтобы присоединиться к остальным. Робин отвешивает театральный поклон, а Мэриан, закатывая глаза, отвешивает ему шутливый подзатыльник. — Господи, какие они дети! — бормочет Дэниел. Мэриан забирает микрофон у Джона. — Все желающие могут присоединиться к нам на танцполе! — радушно предлагает она. — Лучшие на свете шафер и подружка невесты тоже могли бы потанцевать с нами, вместо того, чтобы обжиматься по углам! — подхватывает Робин. Реджина краснеет, но Дэниел невозмутимо протягивает ей руку и торжественно спрашивает: — Миледи, подарите мне один танец? — Мне нравилось обжиматься по углам, — ворчит Реджина, но не упрямится и послушно идёт следом. — Все беременные женщины такие обидчивые, или ты — исключительный случай? — осведомляется Робин. Мэриан толкает его в бок. — Дамы и господа, позвольте представить — мой муж и его выдающиеся навыки общения. — Удачи тебе, — хохочет Дэниел. — Кстати, должен признаться, мне по душе обидчивая сторона. Сглаживает ворчливость. — Заткнись и веди меня! — приказывает Реджина и сама смеётся. — Дама сказала своё слово, Дэниел! — объявил Робин. — А теперь, если вы извините меня, я должен закружить в танце свою тёщу. Это будет весело. — Простим его? — спрашивает Дэниел, обнимая невесту за талию, увлекая в размеренный танец. Она счастливо вздыхает, кладёт голову ему на плечо и растворяется во всепоглощающем чувстве любви. Затем, после танца, пока гости наблюдают за тем, как Мэриан и Робин разрезают торт, Реджина, украдкой взглянув на Дэниела, говорит: — Прости меня. — За что? — он обнимает её за плечи и проводит к столику. — За то, что я такая… сам знаешь. — Неуверенная? Реджина опускает глаза. — Я уверена в тебе, — бормочет она. — Но в остальном… Дэниел берёт её руки в свои, крепко сжимает. — Ты будешь прекрасной матерью. — Ты этого не знаешь. — Знаю. — Дэниел… — Всё будет хорошо, — в его голосе холодная уверенность. — Всё, слышишь? — Ты всегда так говоришь. — И я всегда оказываюсь прав, может, прислушаешься хотя бы раз в жизни? — Я тебе верю… — Но? — подсказывает Дэниел. — Оно так и напрашивается. — Не знаю, — Реджина отворачивается, почувствовав, как по щекам катятся слёзы. — Не знаю. — Ты не веришь себе, — со знанием дела произносит Дэниел. — Но это не страшно. Моей веры хватит на двоих. — Дэниел… — Ты будешь прекрасной матерью, Реджина, и мы окружим любовью нашего малыша Генри. Он вырастет счастливым человеком, даже если унаследует твой беспокойный характер. — Откуда ты знаешь? — Просто знаю. Реджина качает головой. — Но будущее… — Будущее в будущем, — Дэниел целует её в висок. — Жить нужно настоящим. Давай наслаждаться свадьбой, ладно? Я не буду больше говорить о свадьбе, пока ты сама не решишь, что готова. Уткнувшись лицом в грудь Дэниела, помня, что костюм всё равно отправится в химчистку, Реджина даёт волю слезам. — Я так люблю тебя. — Я тоже люблю тебя. И я верю в тебя. Даже если ты сама не веришь. — Я хочу, — всхлипывает Реджина. — Хочу верить. — Знаю, — отзывается он шёпотом. — Однажды ты поверишь. Несколько часов они наслаждаются танцами, тостами и вкуснейшей едой, а затем Дэниел, подкравшись сзади, снова обнимает её за талию. На календаре — середина июня, но вечера ещё прохладные, и Реджина с радостью позволяет себе согреться в его объятиях. — Организаторы говорят, что нам пора бы и честь знать, им нужно подготовиться к завтрашнему мероприятию. Как насчёт последнего танца? Реджина кривится. Больше всего на свете она хочет танцевать с ним всю ночь напролёт, но ноги и спина болят безбожно, и по-хорошему ей не помешало бы прилечь. Дэниел понимает всё без слов. — Всё нормально. Пожелаем Локсли счастливого медового месяца и поедем домой. Обмен любезностями, красивые слова, а затем Дэниел без предупреждения подхватывает её на руки. Реджина резко выдыхает, встревожившись, что слишком много весит, но жених выглядит таким расслабленным, что она постепенно успокаивается, убаюканная стрекотом сверчков и сильным биением любимого сердца. Когда Дэниел усаживает её на сиденье, она уже почти спит, но успевает подумать, как же сильно любит этого замечательного мужчину, и как же чертовски ей повезло, что им суждено провести остаток жизни вместе.***
— Мне всегда нравилась эта фотография. Реджина чуть не подпрыгнула от неожиданности. — Робин! — её сердце так бешено колотилось, что казалось вот-вот взорвётся. — Я не слышала, как ты вошёл. — Я заметил. Прости. Я не хотел тебя напугать. — Ничего, — отмахнулась Реджина нарочито безмятежно. — Как прошла пресс-конференция? Ты быстро вернулся. — Я отказался участвовать в этом балагане. Урод пытался выведать что-нибудь пикантное о сенаторе и гадёныше Глассе, а о зверски убитых детях даже не вспомнил. — Что и требовалось доказать, — хмыкнула Реджина. — Подумаешь, парочка детских смертей в гетто, — она обратила внимание, что Робин, как завороженный, продолжает смотреть на свадебную фотографию, на Мэриан. Некстати вспомнилось, что Мэриан выросла в районе, в котором расстреляли детей. Возможно, она посещала общественный центр. — Робин, мне… — Я заезжал в бар, проверить, как там ребята, — сказал он неожиданно. — Нолан, Джонс, Свон… Им очень хреново. Реджина вздохнула. А как иначе? Она сама не отказалась бы нажраться до беспамятства. Что-то ей подсказывало, что Локсли тоже. — Ты мог остаться с ними, ты же знаешь. Я присмотрю за Роландом. Если хочешь, можешь вернуться, пропустить стаканчик. — Одного мало, Реджина, но я приглашал тебя не в качестве бесплатной няньки. «Господи, ради всего святого, что он несёт?!» — О… — Реджина лихорадочно пыталась сообразить, что Робин надеялся извлечь из этой ситуации. В своё время они уже пробовали утешительный секс. Ничем хорошим затея не обернулась. Напротив. Всё прошло ужасно. Она кашлянула, пытаясь сдержать дрожь в голосе, осторожно поинтересовалась: — Почему… Зачем ты пригласил меня? — Надеялся, что мы сможем поговорить, как раньше, когда мы были друзьями. — Друзьями? — Да, мы были друзьями, — Робин указал на рамку с фотографией в её руках. — И чертовски хорошими, если память мне не изменяет. — Да, были, — согласилась Реджина. — А потом, когда мы разделись догола, чтобы заняться сексом, ты заявил, что станешь моим начальником, и это несколько пошатнуло мои дружеские чувства. — Я помню, — Робин устало провёл рукой по волосам. — Видит бог, Реджина, я всей душой сожалею об этом. Я готов пройти все круги ада, лишь бы тебе стало легче от этого. Он выглядел невероятно измученным. Его лицо было испещрено морщинами, под глазами залегли тёмные круги, которых не было утром, а в неряшливой бородке проглядывали отдельные седые волосинки. Он выглядел таким же старым, какой она себя чувствовала. — Может… Возможно, мне нужно преодолеть в себе это. Да, Робин сделал ей очень больно, но в то же время он оставался единственным человеком из ныне живущих, кто по-настоящему понимал её, и кого понимала она. И, может быть, прямо сейчас, когда чёртов мир казался таким непостижимо далёким, их былая связь становилась в разы дороже любой другой? — Ты не обязана. Ты доверилась мне, а я предал твоё доверие. — Не больше, чем я себя. Реджина снова посмотрела на фотографию. Молодая женщина в объятиях прекрасного возлюбленного, в окружении лучших друзей, предвкушающих счастливое будущее, с искренней улыбкой на лице. Беззаботной, блаженной улыбкой той, чьи мысли заняты жизнью, а не смертью. Реджина не помнила себя такой, не понимала, как… Она почувствовала, как ладонь Робина легла ей на плечо, но не стала отмахиваться от него. — Как думаешь, могли ли эти безумцы предвидеть, что произойдёт с нами через десять лет? Реджина попыталась рассмеяться. Не вышло. — Мэриан могла бы. Она всегда была рассудительнее всех нас вместе взятых. — Да, была, — согласился Робин. Мэриан лишилась половины семьи в уличной перестрелке задолго до своего восемнадцатилетия. «Как тут не повзрослеть раньше времени», — подумала Реджина, мучимая непонятным чувством вины из-за того, что была единственной подружкой невесты на свадьбе. — Дэниел… — всё же голос Реджины предательски дрогнул. Не было ни малейшего шанса, что вечный оптимист Дэниел, улыбающийся от уха до уха, упёршийся подбородком ей в затылок и положивший ладони на её живот, предвидел, что через пять дней его не станет. Интересно, а если бы они знали, что сделали бы по-другому? «Я бы не стала отказываться от последнего танца», — с содроганием осознала Реджина. Она держала бы его крепко-крепко, всю ночь напролёт, до самого восхода солнца, наплевав на боль в ногах и спине, которая и рядом не стояла с агонией, что навечно поселилась в сердце после его трагической смерти. — «Я бы назначила день свадьбы». Реджина почувствовала, как подступившие к горлу слёзы потекли по щекам, а мгновением позже оказалась в крепких объятиях Робина. Капли — его слезинки — падали ей на макушку. Она зарылась лицом в надёжное плечо, чувствуя, как он притягивает её ближе, надеясь, что, несмотря на всё случившееся в прошлом, им удастся удержать друг друга от падения в бездну отчаяния. — Ты была права, знаешь… — Робин всхлипнул. — Той ночью ты сказала мне, что боль слабеет, а одиночество… — Одиночество усугубляется, — вспомнила она. Втянула носом воздух, успокаиваясь, и вытерла слёзы рукавом рубашки Робина. — Мне нужно выпить. Составишь компанию? — Робин отстранился и, вытирая ладонью лицо, вышел на кухню. Реджина выдохнула, осторожно поставила рамку с фотографией на место и, оглянувшись, посмотрела на мирно посапывающего Роланда. Счастливый малыш. Он и не подозревал о том, какие страсти разворачивались всего в нескольких метрах от него. Реджина нежно поцеловала его в лоб, немного понаблюдала за тем, как он улыбается во сне, а затем подошла к окну. Распахнула и, высунувшись наружу, вдохнула полной грудью свежий ночной воздух. Звёзды сегодня сияли как-то особенно ярко. В детстве Реджине нравилось наблюдать за чистым ночным небом, усыпанным мерцающими точками, поражаясь непостижимой бесконечности вселенной. Сегодня, наверное, тысячи, а то и миллионы детишек смотрели на звёзды, загадывали желания и мечтали о далёком будущем, не подозревая, что для многих из них оно может не наступить. Как для пятерых ребятишек из несчастного гетто, которым отныне заказано любоваться ночным небом. Вернулся Робин с двумя стаканами виски, один из которых, полный, торжественно вручил ей. — Ясная ночь, — он посмотрел на небо. Реджина кивнула. — В детстве родители отвозили меня на каникулы в Западную Месу. У нас там был домик. Ночи там просто непроглядные, а небо — звёздное-звёздное. Я любил лежать на траве, смотреть на них и размышлять, какие мы ничтожные существа в масштабах великой Вселенной, — Робин невесело усмехнулся. — Забавно, но всё, что случается с нами, оно кажется нам… монументальным. — Я делала то же самое. — А потом — бах — случается какая-нибудь трагедия вроде сегодняшней, и забытое ощущение ничтожности возвращается, — с печальным вздохом подытожил Робин. — Будто всё, чем я занимаюсь, пустое. — Для него не пустое, — Реджина кивком указала на спящего мальчика. — Для него не пустое, — эхом повторил Робин и поднял стакан. — За Роланда. Реджина чокнулась своим стаканом с его. — И за Мэриан. — За Дэниела. И Генри. — За Айяну, Джерома, Оскара, Майкла и Бри, — перечислила Реджина. Они глотнули виски и, не сговариваясь, поморщились, когда алкоголь обжёг горло. На короткий миг Реджине показалось, что звёзды засияли ярче, а одна, сорвавшись с небосклона, полетела вниз. Впрочем, она хлебнула огненной воды, считай, натощак, возможно, ей просто почудилось. Как бы там ни было, она не попыталась загадывать желание, всё равно никогда не сбываются. — Сегодня я, пожалуй, лягу в этой комнате, — пробормотал Робин. — Просто мне хочется… — Я останусь и помогу защитить его, — предложила Реджина. — Если ты не возражаешь. — Нет, что ты, конечно, нет. Ты уверена? — Я останусь с тобой, — повторила Реджина твёрдо. — Так поступают настоящие друзья. — Друзья? Мы снова друзья? — Сегодня, да, а завтра посмотрим. — Отличный план, — одобрил Робин с улыбкой. — Друзья не позволяют друзьям нажираться и впадать в депрессию в одиночку? — Типа того. Реджина и Робин оглянулись на маленького мальчика, который спал, засунув большой палец правой руки в рот, а левой — обнимал плюшевую обезьянку. Робин сделал ещё один глоток виски и обнял Реджину за плечи. Она, продолжая смотреть на ребёнка, прильнула к нему, но ни разливающееся внутри тепло от принятого алкоголя, ни тепло, исходящее от тела Робина, не достигало её сердца. Боль слабеет, а одиночество только усугубляется.***
— Первая мать, — заплетающимся языком бормотала Эмма. — В ту секунду, когда она открыла дверь, когда поняла, что мы из полиции, клянусь, она знала! — Ты уже это говорила, — прокурор Бланшар неловко похлопала её по спине. — Несколько раз. — Прости. — Всё в порядке, не извиняйся, просто… — Женщина знала, что её ребёнок погиб, и я… у меня из головы не выходит выражение её лица. Она смотрела на нас, как человек, который знает, что весь его мир разлетелся вдребезги, понимаешь? — Эмма покачала головой и поёжилась, обнаружив, как это, оказывается, легко: поставить себя на место несчастной. Предполагалось, что алкоголь сможет заглушить тяжёлые переживания, а не заведёт её ещё больше. — Не могу себе представить, — грустно ответила Мэри-Маргарет, — но не думаю, что нужно на этом зацикливаться. Эмма не слушала. — Я должна позвонить сыну, — выпалила она. Ей нужен Генри. Она нуждалась в нём, как в глотке свежего воздуха, хотя она была матерью, а он — ребёнком, и именно он должен был в ней нуждаться. — На этот раз я заставлю Нила позвать его к телефону. Не то чтобы в первый раз Эмма просила об этом бывшего. Умом она понимала, что детское время давно закончилось, и Генри должен спать. В конце концов, она была ответственным родителем, не хуже Нила, но прямо сейчас выпитый алкоголь заглушал голос разума. Бланшар взглянула на часы. — Первый час ночи. И вообще я не думаю, что ты на самом деле хочешь, чтобы он с тобой сейчас разговаривал. — Чего это? — Ты пьяна. Эмма застыла с мобильным в руке, который как раз собиралась разблокировать, и воззрилась на Мэри-Маргарет. — Я ужасная мать? — Что? Нет! Нет, конечно! Я… Нет! В мыслях не было! Я никогда не видела, чтобы… — Какая женщина предпочтёт работу своему ребёнку? — не унималась Эмма, чувствуя, как горький комок подкатывает к горлу. Она попыталась проглотить его. — Нет, серьёзно, я просто позволила бывшему забрать сына в Нью-Йорк, представляешь? Кто так делает? — в голове промелькнули десятки идей, как всё исправить, начиная с того, чтобы прямо сейчас отправиться на Южный вокзал, сесть на первый же поезд до Нью-Йорка, а завтра вечером перевезти Генри со всеми его пожитками в Бостон. Мэри-Маргарет, услышав о планах Эммы, тревожно нахмурилась. Угораздило же вляпаться, при том, что они едва знали друг друга. — Уверена, ты принимала решение, исходя из его интересов, и когда ты проснёшься завтра утром, ты поймёшь это. Генри знает, что ты его любишь, — попыталась донести Мэри-Маргарет. — Пора расходиться. Нам завтра на работу. Эмма моргнула, попыталась перестроиться, но не вышло. Было сложно фокусироваться на чём-то больше, чем на несколько мгновений, зато дурацкие идеи так и лезли изо всех щелей. Может, попытаться похитить Генри? Нет, не вариант. «Он счастлив в Нью-Йорке!» — напомнила себе Эмма. Мэри-Маргарет права. Она хотела подарить Генри шанс на лучшее будущее. Она подарила. Сын знал, что она его любит, конечно же, знал. Ей же надо было просто немного поспать. — Да, — прохрипела Эмма. — Где ребята? Первым нашёлся Джонс. В мужском туалете. Он лениво подпирал плечом косяк, наблюдая за тем, как Нолан блюёт, склонившись над обшарпанным унитазом. — Кажись, он маленько перебрал, — проворчал Джонс. — Это был очень долгий день, — в голове неистово стучало, Эмме казалось, что в мозгах на полной скорости пронёсся грузовой поезд. Мэри-Маргарет со вздохом провела рукой по коротким волосам. — Хорошо, — сказала после минутной заминки. — Я отвезу Дэвида домой и прослежу за ним. А вы, — вытащила из сумочки пятьдесят долларов. — Возьмите такси. Вместе, по одному, мне плевать. Но за руль вы сегодня не сядете. Понятно? — Да, мамочка, — буркнул Джонс. Эмма послала Мэри-Маргарет короткую, но искреннюю улыбку, кивнула и, подхватив Джонса под руку, потащила к двери. Слава богу, хоть кто-то из них сохранил способность мыслить здраво. — Где ты живёшь? — спросила она устало. — В Кембридже, рядом со станцией «Площадь Кендалла». — Нам по пути. Может, возьмём одно такси на двоих, доедем до станции, а дальше пойдём пешком? Сэкономим деньжат? Джонс согласился, а когда они поймали такси и расположились на заднем сиденье, гнусно захихикал. — Чем, по-твоему, Дейв и прокурор будут заниматься сегодня ночью? Эмма закатила глаза. — Ничем. Дейв вырубится, а Мэри-Маргарет будет следить, чтобы он не захлебнулся собственной рвотой. Романтика. — Не скажи, — пожал плечами Джонс. — Утешительный секс — тема. Трагедии сметают все нравственные запреты. — Да, — не стала спорить Эмма, — но Мэри-Маргарет никогда не воспользуется состоянием Дэвида, да и он, наверное, пока не готов. — А ты? — Что я? Джонс наклонился так близко, что Эмма ощутила резкий запах пота, смешанный с запахом рома. Завтра утром, протрезвев, детектив наверняка пожалеет об этом. — Ты. Ты готова? — Бро! — она откинулась на спинку сиденья, сморщила нос. — Нет. Я — лесбиянка. Занятная ситуация обещала продолжение, даже несколько, и Эмма застыла в тревожном ожидании, теряясь в догадках, как же так вышло, что сегодняшний день закончился отказом пьяному коллеге и вынужденным камин-аутом. Она приготовилась к худшему. Худшего не произошло. — Ого, — Джонс смущённо заморгал и отстранился, как если бы только сейчас осознал, насколько они были близки. — Я… В мыслях не было… Мне… Прости… Эмма пожала плечами. Сам же сказал, что трагедии срывают все нравственные запреты, что уж теперь. — Брось ты. Из всех ужасных вещей, произошедших сегодня, это не войдёт даже в первую десятку. В семь утра ей казалось, что не может быть ничего страшнее, чем посадить Генри на поезд, как же жестоко она ошибалась. Джонс встряхнул головой, чтобы сбросить с себя алкогольный туман, и откинулся на спинку сиденья. — Ты очень сильно скучаешь по сыну? Эмма кивнула, прикрыла глаза, решив, что ни за что на свете не расплачется в такси на глазах Джонса. — Постоянно. Но… Он жив, понимаешь? Я могла бы что-то изменить, если бы захотела. — Тогда почему не меняешь? Эмма, тяжело вздохнув, закрыла лицо ладонями. — Не знаю, — прошептала она. — Не знаю.