Безумие заразно

Суставы хрустят, когда пальцы выламывает судорогой — жаждой, истомой проснувшегося безумия. Рецидив, обострение, продромальный период — как ни назови, болезнь циркулирует в нём зловонным дыханием гнилой души Кишина, пропитанной насквозь кислым страхом, и мелкими змейками — проклятыми векторными стрелами. От магии Медузы остались шрамы. Внешние или внутренние — ноют они одинаково. Ей даже не пришлось ничего делать, кроме как влезть ему под кожу въедливым образом, который отпечатался на изнанке век, в сосудистой стенке и вспыхивающих цветных кругах, что хоть выколи себе глаза. «Я всегда получаю, что хочу» Медуза смеётся ему в ухо, а жар дыхания обжигает кожу и шевелит отросшие волосы. Напрочь седые, выбеленные с рождения. Отличающие его среди остальных. Если кроме его тяги к препарированию и смерти могло отличать что-то больше. Гениальная сила шагает рядом с безумием — первый урок, что стоит проводить в Академии, закладывая простую истину в черепные коробки студентов, чтобы не облизывались жадно и не поглядывали за запретный плод могущества. Бесплатный сыр только в мышеловке — той, что раздробит кости и здравость всякого рассудка. У безумия Штейна янтарные (или медовые?) глаза, окрашенные в чёрный ногти и змеиные улыбки. Он проклинает свою память, в которой отпечатался даже запах той, кого зовут леди Горгон. Она не оставляет его, следует призраком по пятам. Смеётся тенями из-за углов его же дома, ведёт пальцами по плечу и тут же льнёт всем телом к спине. Штейн больше всего на свете хочет её вскрыть, достать всех копошащихся внутри змей и убедиться, что нет в этом теле сердца. Пустота за рёбрами. — Его и нет, — говорит ему Спирит, когда душевная агония Штейна развязывает ему язык. — Ты сам видел, на что она способна. Ты видел Хрону. Штейну бы сочувственно головой покачать и поцокать. Или хотя бы попытаться. Но в нём нет сожаления — лишь восхищение. Оно тёмное и вязкое, совсем как чёрная кровь. Медуза шла по головам и не чуралась того, что вымажет босые ноги в крови. И это было слишком знакомым, слишком манящим, чтобы поддаться. — Чёртова ведьма, — говорит он тому же Спириту, раскуривая сигарету на балконе Академии в ночи, в свете окровавленной улыбки их полумесяца. Спирит усмехается. — Потому не стоит связываться с сильными женщинами. — Поэтому ты женился на одной из них? — Штейн бьёт словами, не меняя тональности. Есть какое-то особенное удовольствие в том, чтобы доводить Спирита до белого каления. Он и правда злится, чуть ли не до пара из ушей. — Какой же ты мудак, Штейн, — шипит Спирит уязвлённо. Тот смеётся. Смех Медузы вторит ему из-за спины. Она что-то говорит. Тихо и вкрадчиво, пробираясь шёпотом ему в уши, нос и рот — раздвигая насильно губы, чтобы проникнуть, просочиться и отметиться проклятьем, от которого Штейн не избавится, хоть вкручивай в голову ещё один болт. — Тебе нужен якорь, — советует Спирит. У Штейна он был. Но равновесие нарушилось, а проржавевший металл потащило по песчаному дну. Штейн смотрит на Мари. Милую Мари, так страстно желающую семью и покой, лучащуюся каким-то неземным светом. Она шумит в его доме, таскает кружки и роняет крошки от тостов. А ещё постоянно напевает, когда готовит или по часу торчит в ванной. Штейна это бесить должно, но. Под её солнцем можно было бы согреть свои промёрзшие ладони и закоченевшую душу. Только Медуза ему улыбается из всех зеркал, и её змеи выжимают из лёгких кислород. Штейн всё так же хочет её вскрыть — хоть скальпелем, хоть пальцами эту кожу разорвать и до сути добраться, получить ответ на все вопросы. И тогда он точно сойдёт с ума, шагнёт за ту грань, которую не стоит пересекать ни повелителям, ни оружиям. Никому бы то ни было. Пожалуй, Мари сможет его спасти и удержать над этой бездной. Штейн крутит скальпель в пальцах и старательно от своего безумия бежит, не признавая самому себе, что из раза в раза замедляет шаг. Медуза всё ещё рядом — проклятыми змеями, янтарными глазами и вкрадчивым шёпотом, что зовёт его по имени и обещает так много и так мало. Они бы друг друга точно сожрали. — Безумие заразно, — говорит Медуза. — А ты слишком давно болен. Штейн смежает веки, когда она прижимается ледяными губами к щеке, пока змеи окутывают плотным клубком его сердце.