Утренние мотыльки

Небеса хмурились за окном спальни. Ирэна глядела в них, словно в зеркало. На душе было пасмурно, грустно, хотелось плакать. В этом погода опередила её — дождь тарабанил по крышам Озерного замка с самого рассвета. Танец капель погружал в размеренную сонливость, но Ирэна, вопреки желаниям тела, вопреки страстной и нежной ночи, не спала в то утро. Она знала, как никто другой, что у Вальхена такой же чуткий сон, как у нее самой, и знала, что впереди у него долгий изматывающий путь на север по осенней распутице, под ледяными дождями. Но тем сильней хотелось обнимать любимого братика, греть его, укрывать и окутывать его своей любовью. Ежечасно, ежеминутно. Слишком мало тепла досталось Вальхену в детстве. В детстве, которого не было. И слишком много тепла скопилось у нее — куда ей было тратить? Первый муж не мог вызвать ничего, кроме жалости, второго отобрала война, а единственное дитя, зачатое от Жермона, увидело свет лишь затем, чтобы в три года умереть от лихорадки. Дивный мальчик, Создатель забрал его в уплату — за жизни не рождённых детей Августа-Корнелия. Ирэна Ариго, урождённая Придд, не строила иллюзий на свой счёт, она много грешила в жизни: и помышлением, и действием. Но одну-единственную радость — ее любимого брата, — Создатель отчего-то не отобрал у неё. Наверное, потому что Вальхен имел особое значение в замыслах Создателя. И он никого не любил сильнее, чем сестру, и тосковал бы по ней слишком горько. А тоскующий мужчина предназначения не выполнит... Когда часы пробили семь утра, Ирэна, тихонько сдвинув вниз чёрное бархатное одеяло, подбитое лисьим мехом, коснулась кончиком пальца родимого пятнышка на спине брата. Формой оно напоминало мотылька, совсем крохотного мотылечка. В минуты особой нежности она так и звала Вальхена — на северный манер мейнмьоте, или мой мотылечек. — Ты не спишь? — Валентин улыбнулся. Она не видела его лица, но знала, что это так. — У нас так мало времени, — она тоже улыбнулась и, прижавшись к теплой спине щекой, закрыла глаза. — Не могу спать, хочу впитать в себя каждое мгновение... «Вдруг оно станет последним?» — едва не сорвалось с языка. С тех пор, как Валентин был назначен Первым маршалом и начал готовить военную кампанию против Дриксен, на него было совершено уже два покушения. От одной мысли, что может потерять самое дорогое в жизни, Ирэну бросало в дрожь. Молитвы не спасали от этого леденящего ужаса. Ах, как бы она хотела уметь колдовать! Она бы переплавила нерастраченную женскую нежность в крепкий доспех и отдала его Вальхену, и пусть бы сама навеки отправилась в Закат — зато он был бы жив. — Как это страшно, что мы не знаем своего будущего. — Я не думаю о будущем, на которое не в состоянии повлиять, — отозвался Валентин. — Просто живу. — Да, — Ирэна не смогла удержать в себе нотки горечи. — Живешь. Где-то там, далеко. Воюешь, смеешься. Спишь с женщинами... — «Любишь не того, с кем спишь, а того, с кем просыпаешься», — привычно процитировал Валентин. Этот разговор они заводили не впервые. Ирэна иронично фыркнула. — Джастин внушил вам скверное представление о любви, граф... — А тому, в свою очередь, его подарил Алва. А этот человек не имел манеры дарить безделицы. Ренни, ты же знаешь сама, что это правда. Мужчина не может быть один... — Женщина тоже не может! — вспыхнула Ирэна. Валентину пришлось удержать ее объятиями, иначе она бы отстранилась. — По крайней мере, не любая женщина может, — тихо добавила она. — Думаю, речь о какой-то очень развратной особе, — Валентин коснулся губами ее виска и обнял еще крепче, успокаивая. — Да, о Ее Величестве Катарине. И о маме... Никогда не смогу забыть, — Ирэна усмехнулась, вспоминая, как наивна была когда-то. — Даже не знаю, почему застала их вдвоем. Ее Величество умела скрыть то, что хотела скрыть... — Значит, не хотела. Или ты стала свидетельницей некоей импровизации. А началось все наверняка с невинного покровительства — опытная дама опекала юную сироту до свадьбы, вела к алтарю, как мать... — И сирота влюбилась в ту, что заменила ей мать? Какие глупости ты говоришь, мотылечек, а ведь тебе уже тридцать лет. Женщина не может влюбиться в женщину. А даже если бы это было возможно, Создатель! Я бы не поверила. Такого просто не должно быть. Когда я увидела маму на коленях... Мой мир перевернулся... — Видимо, поэтому ты и не ушла, а досмотрела до конца, — ехидно подначил братец. — Не могла же ты бросить весь свой мир на ковре в будуаре королевы. — Не ушла, потому что была потрясена, — отрезала Ирэна. — И потом, сначала я вообразила, что мама поправляет нижние юбки Ее Величества, только как-то... чересчур старательно. А потом поняла, что она между ее ног совсем по другой причине — Её Величество так громко непристойно застонала, ох. Нет, до сих пор не верится, что мама могла... — Но просыпалась она с отцом, — подытожил брат. Всё-таки он был мудрым созданием — с самого детства. Умел сказать нечто такое, что остальным уже нечего было добавить. — Это всё, что нам важно знать, правда? — Правда... Вальхен! — Ирэна, смеясь, легонько шлепнула мотылечка по руке. Тот делал попытки пощекотать ее, но пока несмелые. А Ирэна не терпела щекотки, как и все ревнивые натуры.